§ 2. ПРЕДПОСЫЛКИ ОБЪЕДИНЕНИЯ ГРУЗИНСКИХ ЗЕМЕЛЬ

 

Одной из основ объединения грузинских земель было экономическое развитие страны. Общий экономический подъем, в частности выдвижение в отдельных регионах разных отраслей хозяйства, ставил в порядок дня вопрос об объединении страны.

Однако на этом этапе развития, при неограниченном господстве феодальной экономики, необходимым условием объединения страны и создания единой централизованной монархии было наличие такого ускоряющего фактора, который направил бы интересы основных общественных слоев к единой цели. В роли такого фактора в истории Грузии того времени выступала внешняя опасность.

Как известно, Грузия с юга, запада и севера подвергалась постоянным нашествиям арабских, византийских, хазарских и других завоевателей. Крайне тяжелая внешняя ситуация ставила задачу объединения и борьбы против врага общими силами.

Борьба за объединение Грузии протекала параллельно с освобождением от арабского и византийского ига. Еще не полностью объединенная Грузия вынуждена была вести борьбу с одной стороны, с сельджуками, а с другой стороны с Византией. Окончательное же объединение Грузии подразумевало ее освобождение от турок-сельджуков. Следовательно, фактор внешней опасности и вызванная им необходимость обороны от иноземных захватчиков способствовали ускорению действия объединительных сил страны.

Тут же следует отметить, что борьба грузинского народа против внешних врагов значительно облегчалась благоприятной международной ситуацией, в частности сравнительным ослаблением арабов и Византии.

Общий процесс, объективным результатом которого явилось объединение Грузии, начинается почти одновременно в разных историко-географических регионах. Попавшие под ярмо арабов и византийцев отдельные регионы Грузии начинают борьбу против них и образовывают независимые феодальные государства. Наряду с борьбой с арабами и византийцами, эти государства ведут борьбу и друг с другом за первенство.

Таким образом, объединение Грузии в X в. было обусловлено сплочением основных общественных классов в борьбе против внешнего врага за объединение страны, что, со своей стороны, стимулировалось классовым и национальным факторами, национальным самосознанием.


Во всемирно-историческом масштабе процесс объединения феодальных стран и создание централизованных феодальных монархий в основных направлениях характеризуется общими чертами. Однако вместе с тем в каждой стране имеются присущие ей особенности, обусловленные конкретно-историческими условиями.

Одной из основных особенностей этого процесса в Грузии явилось то, что если объединение здесь совпадало с начальным периодом развитого феодализма, как и в западноевропейских странах, то форсирование централизованной монархии произошло более быстрыми темпами. В Грузии централизованная монархия образовалась в стадии развитого феодализма, т. е. на ступени восходящего развития и укрепления феодальных отношений. В то же время, объединение страны и централизация власти опирались на феодальные силы и систему, что явилось также одной из особенностей объединения Грузии.

Другой особенностью было сравнительно слабое развитие городов и прослойки горожан. Правда, города того периода активно участвовали в этом процессе, но в борьбе за объединение не являлись ведущей силой.

Еще одной особенностью объединения феодальной Грузии является то, что, в отличие от большинства стран Восточной и Западной Европы, где объединение расчлененных частей страны происходило вокруг одного центра и борьбой против внешнего врага в той или иной степени руководил политический центр, в Грузии борьба народа против арабских и византийских захватчиков начинается на периферии, так же как процесс образования самостоятельных царств и княжеств и борьба за объединение Грузии. Новообразованные царства и княжества ведут борьбу за центральный район страны, и власть «царя» в масштабе всей Грузии создается после объединения основных районов.

Ликвидация политической раздробленности и образование централизованных государств, с точки зрения развития исторического процесса, были прогрессивным явлением. Централизация власти создала условия для дальнейшего экономического развития и культурного подъема. В IX—X вв. отношение общественных классов Грузии к объединению в определенной степени обусловливало этот процесс.

К периоду объединения грузинские азнауры (феодалы) уже не составляли единообразного социального слоя и, в соответствии с этим, интересы отдельных категорий азнауров и их отношение к данному процессу не были одинаковыми, однако наличие сильной центральной власти служило и цели укрепления классового господства азнауров в целом.

Как было отмечено, в IX—X вв. происходил процесс закрепощения основной массы свободных производителей, что вызывало обострение классовой борьбы. В такой ситуации азнаурам становилось труднее защищать и укреплять свои классовые права. Им была необходима сильная поддержка и опора в лице центральной власти. Этот классовый интерес сплачивает все феодальные сословия вокруг объединяющих сил и создает опору для объединения.

Одной из важных опорных сил центральной власти в борьбе за объединение являлось производительное общество. Правда, оно в то время подвергалось сильной феодальной эксплуатации и вело борьбу против нее, но для грузинского общества производителей, как свободных, так и закрепощенных или находящихся в процессе закрепощения тяжелее всего было иноземное иго (халифат, Византия). Большие повинности, особенно арабская дань, и тяжесть частых вторжений внешних врагов являлись тем фактором, который объединял и сплачивал эту силу вокруг центральной власти. Грузинское производительное общество представляло собой весьма активную силу, которая была обусловлена его реальным положением.

Следовательно, собственные интересы объединяют на этом этапе устремления основных общественных слоев и направляют их к общей цели, в частности к объединению страны. Указанное обстоятельство, конечно, не исключает наличия значительных классовых противоречий и существования в разных слоях общества антагонистических и враждебно настроенных к объединению группировок.

Феодальный класс в целом, во главе которого стоит царь, борется за создание сильного феодального государства, что обусловлено его классовыми и государственными интересами. Но тот же феодальный класс, особенно и преимущественно его высшая прослойка в лице азнауров-дидебулов (вельмож) тяжело переживает ограничение собственных прав и независимости, которое сопровождается установлением сильной центральной власти, и поэтому определенные группировки азнауров-дидебулов или отдельные азнауры-дидебулы лично выступают против объединения. В том же сословии представлено как прогрессивное, так и реакционное крыло, позиция которого определяется общественными и личными интересами. Все это являлось проявлением внутренних противоречий феодализма, которые в определенной степени тормозили дело объединения Грузии. Однако общий интерес превалировал надо всем и объединял и направлял основные общественные силы к общей цели. Это обстоятельство, обусловленное подъемом феодальной экономики, является одним из главнейших условий объединения Грузии.

Значительную роль в объединении Грузии играло сознание этнического единства. Как известно, древнейшая этно-культурно-языковая общность картвельского (грузинского) населения исторической Грузии во втором тысячелетии до н.э. проявляет тенденцию дробления, вследствие чего появляются три картвельские этнические группы: карты, мегрело-чаны (лазы) и сваны. Соответственно, из картвельского праязыка выделяются ко второму тысячелетию до н. э. сванский и началу первого тысячелетия мегрело-чанский (лазский) диалекты[1]. При этом, «к начальным векам первого тысячелетия до н. э. на территории Грузии определились две большие культурные области — восточная и западная»[2]. В VI в. до н. э., с образованием Колхидского царства, западная ветвь картвелов, в основном, вошла в состав Колхидского государства, а восточная с IVв. до н. э. — в состав царства Картли (Иберия). C образованием Картлийского царства завершается значительный этап в истории формирования грузинского народа, который с этого времени является прочной исторической категорией в составе в основном одного государства — Картли.

Неблагоприятная историческая ситуация препятствовали вхождению западных грузин в состав единого грузинского народа, но сознание этнической общности, культурных традиций и корней способствовало развитию обратного процесса, консолидации вокруг «своего национально-культурного ядра — Картли»[3], процессу картлизации картвельских и некартвельских этнических групп. Интенсивно протекал процесс картизации (иверизации) населения на всей территории исторической Грузии[4]. Сознание единства «в последующие периоды крепло и расширялось». По предположению С. Н. Джанашиа, «для образованных людей VI—VII вв. понятие Картли» обнимало собой вместе с Восточной Грузией и Западную—Эгриси»[5]. В этом плане весьма примечательно то обстоятельство, что в IX—X вв. грузинские иноки на далеком Синае молились за «всех братьев и всех христиан и, более всех — за всех грузин» (запись рукописи 864 г.), испрашивали «спокойствия Грузии, укрепления ее границ, умиротворения царей и князей, отражения врагов, возвращения пленников... Это сознание единства тогда покоилось не на политическом основании, потому что Грузия была раздроблена на еще более мелкие куски, чем в VI—VIII вв., а на племенной и церковно-культурной общности»[6].

Длительный процесс образования единого грузинского народа, окончательное вхождение западных грузин в его состав завершается именно в эту эпоху. С процессом политического объединения завершается процесс феодально-культурного объединения Грузии и формирования единого грузинского народа.

Новое содержание вкладывалось также в этнический термин «картвели», который обозначал уже не только картлийцев, но и кахов, эров, эгров (мегрелов), сванов и др. Из этого понятия «картвели» образовалось и название страны «Сакартвело» («страна картвелов»)[7].

 В процессе консолидации грузинского народа важная роль принадлежит христианской религии и церкви.

Распространение христианства в горной части Восточной Грузии на данной стадии способствовало объединению грузинских этнических групп. На следующей же стадии одним из важнейших условий для процесса объединения Восточной и Западной Грузии была полная картизация западногрузинской церкви.

Как было отмечено, в Западной Грузии сначала установилось господство греческой церкви. Церковная служба велась на греческом языке. Но греческой церкви и греческому языку в Западной Грузии всегда противопоставлялась грузинская церковь в лице Мцхетского католикосата[8]. Мцхетский престол «с древнейших времен вступил в Эгриси и укрепился там»[9]. Укреплению его позиций в Западной Грузии способствовало как политическое положение, складывавшееся в разные промежутки времени, так и этнический состав населении Западной Грузии и ведение восточногрузинской церковью службы на грузинском языке.

Явно выраженная общегрузинская политика западногрузинских царей поддерживала отделение церкви Западной Грузии от Византии и подчинение ее мцхетскому престолу. Как уже отмечалось, в начале X в. западногрузинская церковь подчинилась мцхетскому престолу, и в Западной Грузии господствующее положение заняла грузинская церковь со службой на грузинском языке.

Постепенно протекал и процесс картизации (иверизации восточных провинций Восточной Грузии. Совместно с распространением политической власти Картли (Иверии) на восток (учреждение эриставства Эрети в V в., образование в конце VIII в. грузинского княжества Эрети, включавшего в состав и древнеалванскую провинцию Шаки, политическое слияние Кахети и Эрети в конце X — начале XI в.), проникновением и утверждением грузинского (халкидонского) христианства, грузинского языка и письменности, инфильтрации восточногрузинского этнического элемента завершается процесс этно-культурного слияния эров[10].

Картвельское, Кахетское, Эретское и Абхазское царства, являясь самостоятельными государствами, в церковном отношении подчинялись мцхетскому престолу. Политическому объединению предшествовало церковное.

Следовательно, грузинская церковь являлась основной силой в деле объединения.

Таковы были реальные условия, в которых был выработан план эрисмтавара Иоанэ Марушисдзе и поддерживавших его передовых грузин, которые считали необходимым наличие для «всея Грузии» одного властителя — царя. Не случаен и тот факт, что их выбор остановился на Баграте Багратиони. Кандидат в цари должен был иметь законное основание для воцарения. Генеалогия же Баграта Багратиони благоприятствовала этому, ибо по наследству он получал большую часть Грузии, самим своим существом претворяя в жизнь идею воссоединения.

Указанное обстоятельство не исключало существования разных коалиций против Баграта как в момент воцарения, так и в последующий период царствования.

Баграт, первый царь объединенной Грузии, начал свою деятельность в особо тяжелых условиях, ведя борьбу за закрепление Картли, за Кахети, Эрети и Западную Грузию, где, по-видимому, ему приходилось доказывать законность своих царственных прав. Свидетельством этого является т. н. «Диван абхазских царей», исторический меморандум, в котором подчеркиваются наследственные права Баграта III и его связь с западногрузинской династией[11].

 

* * *

 

X в. явился тем завершающим периодом в истории Грузии, когда вопрос о скреплении грузинских земель в единое политическое целое был подготовлен политическим, социально-экономическим и культурным развитием предыдущего периода, что в свою очередь отразилось в практической деятельности передовой и прогрессивно мыслящей части феодального общества. План этого важнейшего исторического акта—-политического объединения Грузии — был разработан в 70-х гг. X в. в той передовой среде азнауров, идейным руководителем которых был эристави Иоанэ Марушисдзе.

В то время, когда сильно обострилась борьба за Шида-Картли, эристав Картли Иоанэ Марушисдзе обратился к Давиду куропалату с предложением, чтобы тот сам занял Картли или же передал ее «Баграту, сыну Гургена, сыну дочери царя абхазов Гиорги, которому принадлежали Абхазети и Картли по наследству»[12].

Баграт был представителем той семьи средней ветви Ашота куропалата, которая закрепила за собой титул «царя картвелов». Мать Баграта, Гурандухт, была сестрой абхазского царя, слепого Феодосия, и Баграт являлся единственным наследником западногрузинского трона. Летописец ясно указывает на то, что Абхазия и Картли по наследству принадлежали ему. Что касается Картвельского царства, т. е. Тао-Кларджети, то юридически, по линии отца, он считался его наследником. Однако, как было отмечено, почти, все владетели в этом царстве выступали с претензиями независимости. В это время царь Давид, конечно, не подчинялся Баграту II, царю картвелов, после смерти которого» в 994 г., видимо, и получил Давид это звание. Однако Давид был бездетным, и примечательно, что Иоанэ Марушисдзе именно к нему обратился с просьбой оказать помощь Баграту, так как, по словам летописца, «Давид был бездетным и Баграта, сына Гургена, воспитал сыном своим»[13]. Давид принял предложение Иоанэ и, по всей вероятности, счел его план приемлемым. Именно поэтому вступил он в Картли, где в то время кахи осаждали Уплисцихе[14]. Как только кахи узнали о прибытии Давида, они ушли из Картли. Давид оставил в Уплисцихе царя царей Гургена и сына его Баграта, а картлийских азнауров известил, что Баграт «является наследным владетелем Тао, Картли, и Абхазети», его (Давида) наследником, а сам он лишь опекун-попечитель (моурави) его[15]. Это произошло в 975 г.[16] Три года спустя, благодаря внутренней смуте в Западной Грузии, создался удобный момент, и тот же Иоанэ Марушисдзе «решил воцаритъ Баграта в Западной Грузии». По-видимому, с согласия определенной части азнауров и при поддержке Давида куропалата в 978 г. его возвели на западногрузинский престол.

Таким образом, воцарение Баграта осуществилось при непосредственном участии Давида куропалата и положило начало политическому объединению Грузии.

 

* * *

 

В 70-х годах X в. события развертывались быстро и бурно. В борьбе за трон в Абхазском царском доме победителем выходит Деметре, который вскоре умирает, и на троне оказывается ослепленный им брат Феодосий. В стране наступает анархия.

Все четыре сына царя абхазов Георгия были бездетными, единственным законным наследником западногрузинского трона являлся сын их сестры Гурандухт — Баграт, который по отцовской линии был единственным законным наследником Картвельского царства. При такой ситуации и созревает план Иоанэ Марушисдзе, эристава Шида-Картли.

В 975 г., как уже отмечалось, Баграт Багратиони провозглашается правителем Шида-Картли. Не исключена возможность, что инициатива этого акта исходила из западногрузинского дома[17], тем более, что Иоанэ Марушисдзе представлял в Шида-Картли власть абхазских царей, где существовала традиция назначения правителями Шида-Картли наследников западногрузинского престола, каковым в это время и был Баграт, но традиция и инициатива не могли решить вопроса в пользу Баграта, так как на Шида-Картли в это время претендовали кахи, осаждавшие Уплисцихе[18]. Видимо, единственной реальной силой, которая могла оказать отпор осаждавшим, был Давид куропалат, к которому и обратился Иоанэ Марушисдзе со своим планом и просьбой выступить. Силы Давида были, видимо, столь внушительны, что, как только он вступил в Картли, кахи сбежали[19].

Иоанэ Марушисдзе предложил Давиду занять Картли или передать ее Баграту. Давид решил вопрос в пользу Баграта. Несмотря на свое властолюбие и широкие захватнические планы, Давид куропалат не соблазнился предложением Марушисдзе.

Когда созрели исторические предпосылки объединения разрозненных грузинских земель, в сознании прогрессивно мыслящих представителей власть имущих вырабатывалась форма этого объединения. Давид куропалат мог сам занять Картли, но он прекрасно понимал, что у Баграта было большое преимущество. Давид не мог претендовать на западногрузинский престол, а Баграт, к которому абхазский трон переходил по наследству, был законным наследником и Картвельского царства.

Так как Баграт был несовершеннолетним, соправителем назначили его отца Гургена. На церемониале передачи власти в Уплисцихе Давид торжественно заявил о наследственных правах Баграта[20].

Летописец не случайно указывает на то обстоятельство, что Баграту законно, по наследству, принадлежали Западная Грузия, Картли и Тао.

Иоанэ Марушисдзе, Давид куропалат и все инициаторы свершившегося акта отчетливо сознавали его значение.

После смерти Феодосия у Баграта не было бы конкурента на западногрузинский престол, и он получил бы его безболезненно. Но действовали силы, которые, видимо, не желали медлить. Согласно сообщению летописи, за три года после исторического акта в Уплисцихе царствование слепого Феодосия принесло весьма плачевные результаты, пошли неурядицы, не соблюдались древние законы. Было ли это на самом деле так, сказать трудно, но такую картину рисует летописец для оправдания нового решения Иоанэ Марушисдзе, которое, по его словам, разделяла вся вельможная знать Западной и Восточной Грузии, обратившаяся к Давиду куропалату с просьбой о разрешении возвести Баграта на западногрузинский престол. На это Давид соглашается с большими колебаниями. Но почему? Он же прекрасно знал, что это удел Баграта. Вряд ли потому, что он каким-либо образом был в принципе против этого[21]. Видимо, Давид был против преждевременного (при живом Феодосии) возведения Баграта на абхазский трон. Хотя летописец и заявляет, что Давида об этом просили «все дидебулы Абхазети и Картли», не исключено, что он был осведомлен об истинном положении дел. В Картли и Абхазии против Баграта действовали большие силы, которые вскоре дали знать о себе. Баграту пришлось свою фактическую власть утверждать силой как в Восточной, так и в Западной Грузии. Именно поэтому Давид воздерживался от коронации Баграта при живом Феодосии. Но доводы Иоанэ Марушисдзе и его союзников, видимо, были столь вески, что Давид Таойский согласился, но для обеспечения безопасности личности Баграта заручился «крепостью и заложниками» абхазских вельмож[22].

Не случайно и то, что при коронации Баграта Давид пригласил армянского царя Смбата Багратуни[23], продемонстрировав тем самым противникам Баграта силы, поддерживавшие его, и указав на признание этого акта главой соседнего государства.

Поддержка Давида, без которой планы Марушисдзе, видимо, было невозможно реализовать, проявилась и в том, что после коронации Баграт отправил слепого Феодосия к Давиду в Тао[24]. Присутствие законного живого царя создавало Баграту большие затруднения, а у Давида он был обезврежен.

Когда в 975 г. Баграт Багратиони стал правителем Шида-Картли, все престолы и официально существующие титулы были заняты. Царь абхазов — дядя Баграта Феодосий, царь картвелов — дед Баграта — Баграт Регвени, куропалат  — Адарнасе IV.

В 978 г. Баграт стал царем абхазов, это был первый титул, который он принял официально, и поэтому в его титулатуре и в дальнейшем в титулатуре царей объединенной Грузии на первом месте был титул «царь абхазов» (т. е. «царь Западной Грузии»).

В 1001 г. Баграт III получил от императора Василия II титул куропалата.

В 994 г. скончался Баграт II, «царь картвелов». Как уже отмечалось, в источниках нет прямых указаний, кто был после него «царем картвелов». Гурген, отец Баграта, титулуется «царем царей» и магистром. Баграт III «царем картвелов» впервые упомянут в 1002 г. Видимо, был прав С. Н. Джанашиа, предполагая, что Давид куропалат, фактически глава Багратионов, был «царем картвелов», что и подтверждается вышеупомянутыми приписками рукописи второй половины X в. Если это так, то в 1001 г. оба титула получил Баграт III, который стал именоваться «царь абхазов, картвелов, куропалат». Это произошло после смерти Давида Таойского, который вслед за Адарнасе II, «куропалатом и царем картвелов», впервые объединил эти два титула.

 

* * *

 

Для грузинского общества со всей ясностью было определено важное историко-культурное значение понятия «Картли» в истории Грузии. Это кредо грузинского образованного общества, сформулированное и высказанное в середине X в. в произведении Георгия Мерчуле, гласит, что «Картли — обширная страна, именно вся та, в которой церковную службу совершают и все молитвы творят на грузинском языке»[25]. Согласно этой формуле, в середине X в. понятие «Картли» охватывает всю Грузию. Такой же широкий смысл имеет и понятие «картвели». В «Житии Илариона Картвели», сочинении конца X в., сказано: «Сей отец наш, святой Иларион был по происхождению грузин («картвели») из Кахети («Куеканит Кахетит»)». В данном случае «картвели» — широкое понятие, охватывающее жителей всех частей Грузии. Весьма примечательно то обстоятельство, что создается это произведение еще до политического присоединения Кахети к объединенному царству, но в сознании образованного общества кахетинец по национальности грузин («картвели»).

Те значительные сдвиги и изменения, которые имели место в социально-экономической и политической жизни Грузии VIII—X вв., действовали на развитие культуры, общественного мышления, идеологии. Эта эпоха является определенной гранью в развитии грузинской культуры.

Лицо грузинской литературы данного периода определяет агиография. В общем следуя принципам христианской агиографии, она характеризуется рядом особенностей, обусловленных своеобразием местной исторической ситуации. В условиях господства халифата христианство в Грузии было борющейся религией. Борьба за сохранение христианской веры фактически была борьбой за сохранение своего национального облика, за политические права, и поскольку основным лейтмотивом истории Грузии тогда являлась народно-освободительная борьба против иноземных захватчиков, в агиографической литературе на передний план выдвигались мотивы освободительной борьбы.

В процессе создания единого феодального государства и историографии на передний план выдвигаются патриотические мотивы борьбы грузинского народа против иноземных захватчиков, борьба за веру и Родину («Мученичество Костанти каха», «Мученичество Михаила Гоброна» и др.), растет уважение к деятелям родной литературы (Серапион Зарзмели, Григол Ханцтели, Иларион Картвели и др.). Вырабатывается теория об особой миссии и назначении грузинского языка. Создание единого грузинского государства, завершение длительного исторического процесса формирования единого грузинского народа, протекавшего в условиях народно-освободительной борьбы, рост национального самосознания, наличие единого грузинского литературного языка, переводов на родной язык основной богословской литературы, богатой собственной литературы способствовали осознанию достоинств родного языка, которому посвящается Ода Иоанэ-Зосиме (конец X в.) «Хвала и слава грузинского языка». Несмотря на то, гласит Ода, что на сегодняшний день грузинский язык по сравнению с греческим «принижен», «погребен» и «спит», он «украшен и благословен», он «соратник» и равен греческому. Грузинский язык, согласно Оде, имеет даже преимущество перед греческим и другими языками: «на грузинском языке может быть соблюдена тайна; он сохранен будет до дня второго пришествия господня, дабы на нем судить все народы»[26].

В условиях политического соперничества с армянами и греками грузинская историография провозгласила идею непогрешимости грузинского христианства. К этому периоду (VII или IX в.) относится анонимная историческая хроника «Мокцеваи Картлисаи» («Обращение Картли»). В хронике господствует христианская концепция всемирно-исторического процесса. История Картли дохристианского периода дана как вступление к подлинной истории, процесс утверждения христианства рисуется в апологетических тонах, идеализируется образ первого христианского императора Константина Великого[27]. Из всех проповедников христианской веры в Грузии на первый план выдвигается Нино, которая возводится в ранг национальной святой.

В этот же период учреждаются праздники грузинских Святых (Нино, Або, Арчила), которые вносятся в календари, лекционарии, например, в Иерусалимский канонар и другие литургические книги. Ряд христианских праздников, вышедших из практики в греческом мире, в Грузии был сохранен и приобрел облик и характер собственно грузинских праздников. В это же время была выработана грузинская система летосчисления[28].

Передовые грузинские мыслители считали необходимым иметъ на родном языке переведенную с греческого основную богословскую литературу. Грузинские переводы, выполненные в это время с учетом традиций и обычаев собственной церкви, подчас с внесением существенных изменений, фактически являются своеобразными грузинскими редакциями. Поэтому их и называют «грузинскими» (например, «Грузинское Евангелие», «Грузинский псалтырь» и т. д.).

Этот этап ознаменован интенсивным развитием всех отраслей грузинской культуры. Основываясь на собственной богатой древней традиции, творчески воспринимая и перерабатывая культурное влияние соседних народов — армян, греков, арабов и др., грузинская культура в IX—X вв. достигает немалых высот.

Арабское владычество и борьба с армянами-монофизитами, борьба против халифата и Византии за сохранение политической и культурной самостоятельности содействовали росту национального самосознания, что утверждало чувство собственного достоинства, проявившееся, в частности, в утверждении и канонизации, вопреки греческой церкви, собственных святых — Нино, Арчила, Або Тбилели. Проповедь Иоанэ Сабанисдзе (VIII в.) напоминает грузинам, что «они были более чем пятьсот лет тому назад просвещены благодатью святого крещения» и что «божественную веру христову обрели не только греки, но и мы, обитатели отдаленной Картли». Вся грузинская культура того периода развивается под влиянием этих тенденций.

VIII—IX вв. являются определенной гранью в истории грузинской культуры. Это период расцвета оригинальной национальной литературы[29], подъема общего развития грузинского искусства[30], особенно архитектуры. «Если первоначально древнегрузинское зодчество было тесно связано с Византией, в частности с Сирией, с одной стороны, и с Ираном с другой, то теперь, в IX—X вв., оно становится уже самостоятельным и в передовых районах Западной Грузии — в Абхазии, Тао-Кларджети и соседней с ней Верхней Картли, достигает в своих лучших образцах не только высокого совершенства, но и ярко выраженной самобытности»[31].

Богатая грузинская архитектура является наглядным примером существования единства грузинской культуры и до политического объединения грузинских земель. «Характерно, что еще задолго до объединения Грузии в Тао-Кларджети и в других провинциях страны — в Кахети, Картли — параллельно возникают одинаковые архитектурные и декоративные темы. Это естественно, поскольку архитектура отдельных исторических провинций Грузии — Восточной, Западной, Юго-Западной — выросла и развилась на общей почве, на общих многовековых традициях архитектуры и строительного искусства»[32].

Общность исторических корней отражена в средневековой историографии.

Концепция единства Восточной и Западной Грузии с древнейшего времени в совершенно завершенной форме представлена в «Истории царей» Леонтия Мровели. «История царей» в той редакции, в какой она имеется в «Картлис цховреба», плод XI в.[33]

Этой же концепции придерживается и анонимный историк XI в., автор «Матиане Картлиса», согласно которой в VIII в. почти вся Грузия является уделом царя Арчила, хотя автору было прекрасно известно истинное положение, т. е. господство арабов и византийцев.

Свидетельством того, что эта концепция выработана не в условиях уже существовавшего политического единства Грузии как продукт XI в., является «Мокцеваи Картлисаи («Обращение Картли»), по данным хроники которой, написанной до политического объединения феодальной Грузии, древнее царство Картли охватывает Восточную и Западную Грузию[34].

Хотя в некоторых деталях точка зрения «Истории царей» и «Мокцеваи Картлисаи» различна, оба произведения считают уделом первого царя Картли почти всю Грузию[35].

Создание единого феодального государства в конце X в. было закономерным результатом всего предшествующего исторического процесса. Это было прочное объединение, обусловленное этно-культурной общностью, развитием феодальных отношений, политической обстановкой.

В течение пяти веков (с конца X до конца XV в.) существования этого единого государства укреплялось издревле существующее сознание общности картвелов (грузин), всех грузинских земель и выработалось стойкое самосознание закономерности этого единства. Именно поэтому после раздела Грузии в конце XV в. на четыре части (царства Картли, Кахети, Имерети и княжество Месхети) было выработано понятие «Сакартвелоеби», т. е. «Грузии», указывающее на то обстоятельство, что как каждое государство в отдельности, так все вместе преломлялись в сознании в одном понятии — «Грузия». Воссоединение этих разрозненных частей было мечтой всех лучших представителей грузинского общества. О стойкости этой традиции и сознания единства красноречиво говорит тот факт, что, когда в начале XVIII в. при дворе царя Картли Вахтанге VI задумали восполнить пробел в своде «Картлис цховреба», в котором история Грузии была доведена лишь до XIV в., было решено написать историю всей Грузии, а не только царства Картли. Лучший представитель грузинской средневековой историографии Вахушти Багратиони в XVIII в. написал историю всей Грузии, разделив ее на два основных этапа: до и после раздела единой Грузии.

Приступая к повествованию истории Грузии после раздела единого царства, для подкрепления концепции о ее неделимости, Вахушти Багратиони указывает на то обстоятельство, что представители всех этнических групп — карты, т. е. картлийцы, имеретины, кахи, месхи и др. считают себя грузинами и у всех один общий литературный язык — грузинский[36].

 


[1] См.: Очерки истории Грузии, I.

[2] История Грузии, ч. I. Под ред. С. Н. Джанашиа. Тб., 1946, с. 24.

[3] Там же, с 7.

[4] Бердзенишвили Н. А. ВИГ, VIII, 1975, с. 375— 421.

[5] История Грузии, ч. I. Под ред. С. Н. Джанашиа, с. 7.

[6] Там же.

[7] Очерки истории СССР, III-1Х вв. М., 1958, с. 523.

[8] Бердзенишвили Н. А. Институт везирата в феодальной Грузии. — ВИГ, II, с. 43—51 (на груз. яз.).

[9] Там же, с. 43.

[10] Бердзенишвили Н. А. Из истории Восточной Кахети, с. 68; Мусхелишвили Д. Л. Город Уджарма, с. 118; его же. Из исторической географии Восточной Грузии, с. 40.

[11] Такаишвили Е. Хроника Сумбата... с. 49; Джанашиа С. Н. Труды II, с. 325.

[12] Матиане Картлиса, с. 272, пер., с. 38.

[13] Матиане Картлиса, с. 274, пер., с. 38.

[14] Там же.

[15] Там же.

[16] Джавахишвили И. А. История грузинского народа, II, с. 123.

[17] Меликишв и л и Г. А. Указ. раб., с. 135.

[18] Матиане Картлиса, с. 272, пер., с. 37.

[19] Там же, пер., с. 38.

[20] Там же, с. 274, пер., с. 38.

[21] Ср.: Меликишвили Г. А. Указ. раб.; с. 136.

[22] Матиане Картлиса, с. 275, пер., с. 39.

[23] Асохик, с. 180.

[24] Матиане Картлиса, с. 275—276, пер., с. 39.

[25] Георгий Мерчуле. Житие Григола Ханцтели. — Памятники... 1, с. 290; указ. пер. Н. Марра, с. 123.

[26] Иоанэ-3осиме. Хвала и слава грузинского языка. — В кн.: Хрестоматия по древнегрузинской литературе. Сост. С. И. Кубанейшвили. Тб., 1946, с. 416 (на груз. яз.). Существует и более ранняя датировка указанного сочинения.

[27] Обращение Картли (Мокцеваи Картлисаи). — Памятники, т. I, с. 1—90 (на груз. яз.). Обращение Картли. Рус. пер. Е. С. Такаишвили.— СМОМПК, XXVIII. Тифлис, 1900, с. 1—50.

[28] Кекелидзе К. С. История древнегрузинской литературы. Тбилиси, 1960, с. 53 (на груз. яз.).

[29] Кекелидзе К. С. Указ. раб. с. 53.

[30] Чубинашвили Г. Н. Несколько глав из истории грузинского искусства. Тб., 1926, с. 20.

[31] Культура Грузии в VII—IX вв. (Н. А. Бердзенишвили, В. Д. Дондуа). — Очерки истории СССР III—IX вв. М., 1958, с. 528.

[32] Беридзе В. В. Архитектура Тао-Кларджети. Тбилиси, 1981, с. 132.

[33] Хотя, видимо, не лишено основания предположение о наличии древних пластов в «Истории царей» или существовании древней (VIII в.?) редакции этого произведения.

[34] Для решения данной проблемы достаточно и того, что эта хроника составлена в IX в., но следует учесть и то обстоятельство, что существует и более ранняя датировка (VII в.). (См.: Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии, с. 24—26).

[35] Бердзенишвили Н. А. ВИГ. VIII, с. 554.

[36] Вахушти Багратиони. История царства Грузинского. — КЦ, IV, с. 291—192.



ГЛАВА VIII

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ ГРУЗИИ IV— X ВВ.[1]

 

С точки зрения физической географии, территорию Грузии делят на три резко разграниченных региона (высокогорный массив Большого Кавказа, горный массив Антикавказа, или Южно-Грузинское нагорье, и межгорная Рионо-Куринская депрессия), которые отличаются друг от друга по всему комплексу географических компонентов (климат, почва, флора, фауна, гидрологические особенности). Горная большая часть Грузии изрезана глубокими ущельями, долинами и котлованами, резко обособленными друг от друга высокими хребтами и возвышенностями, которые вместе с тем являются границами климатических районов. Таким образом, особенностями рельефа вызывается разнообразие климатических условий, что, со своей стороны, наряду с разнообразием почвенного покрова, определяет различие в сельскохозяйственном использовании территории.

В самом деле, согласно мнению географов, даже и в настоящее время условия освоения и преобразования территории, распределения населения, промышленности и сельского хозяйства на Кавказе весьма специфичны, причем эта специфика зависит от всего комплекса физико-географических особенностей. В древности эта зависимость должна была выступать сильнее, о чем свидетельствуют грузинские исторические источники, в первую очередь данные известного историка и географа XVIII в. Вахушти Багратиони.

Основная точка зрения геоботанической концепции ученого царевича состоит в следующем: деление территории Грузии на горную и низинную зоны подразумевает в то же время членение ее на два сельскохозяйственных ареала, первый из которых («мта») характеризуется малоурожайностью зерновых культур, отсутствием условий для культивирования виноградарства и изобилием горных летних пастбищ; второй же («бари») — разведением именно винограда, высокой урожайностью зерновых культур и обилием зимних пастбищ. Еще одна специфическая черта физической географии и обусловленной ею сельскохозяйственной зональности Грузии — это близость, смежность, в некоторых районах чересполосица этих двух сельскохозяйственных ареалов[2].

Сказанное имеет весьма важное значение для правильного понимания процесса историко-географических изменений территории Грузии.

К IV—V вв. западногрузинское государство — «Лазика» римско-византийских источников, или «Эгриси» древнегрузинских летописцев — имело за собой сложный путь развития и переживало политический и культурный расцвет. Зависимость от Восточно-Римской империи (Византии) носила лишь формальный характер. Этому процессу государственного развития сопутствовали изменения историко-географического характера.

Так, при Арриане (131 г.) на Восточном побережье Черного моря, начиная от Трапезунда до Диоскурии (Сухуми), существовало несколько государственных образований: гениохов и макронов — до р. Архаве, зидритов — между реками Архаве и Чорохи. Затем царства лазов к северу от Чорохи, включая правобережье р. Фазиса (Риони), апсилов, абазгов и санигов, на территории которых находилась Диоскурия. Кроме того, около Трапезунда жили племенные объединения колхов и саннов (чанов), которые так же, как и вышеуказанные мелкие царства (кроме зидритов), находились в вассальной зависимости от Рима[3].

Иная картина представляется по сведениям Птолемея {вторая половина II в.), который указывает, что Диоскурия, или Сабастополис, находится в Колхиде, т. е. на территории расселения лазов. Если показание знаменитого географа соответствует действительности, то можно предположить, что в течение примерно трех десятилетий после Арриана на побережье Черного моря произошли значительные перемены[4].

В частности, картина, нарисованая Птолемеем, дает основание предположить, что к этому времени уже образовалось Эгрисское царство, охватывавшее не только территорию Лазского царства Арриана, но и мелкие царства апсилов, абазгов и частично санигов, а также среднее и нижнее течение р. Ингури и бассейн р. Риони (провинция Аргвети)[5].

Возникновение Эгрисского царства явилось результатом инициативы не лазов, а собственно эгров (мегрелов), которые, очевидно, этнически не отличались от первых, благодаря чему византийские источники и продолжают называть вновь образовавшееся государство Лазикой.

Политическая экспансия эгров была направлена не только на северо-запад или на восток, но и на юг. Сведения Дамиана Марцеллина (IV в.) и Прокопия Кесарийского (VI в. указывают на то, что в IV в. политическая власть Эгрисского царства распространялась на прибрежную часть Кларджети, на территорию арриановских зидритов, а также макронов и гениохов (поздн. Чанети). Это подтверждается и сведением «Армянской географии», или «Ашхарацуйца», о принадлежности «Чанети, которые суть халды», к Эгрисскому царству. Это сведение следует датировать периодом второй половины IV и первой половины V в. С конца IV в. власть Эгриси уже распространялась на Сванети (Менандр) и, как видно, вообще на всю горную часть Западной Грузии. В вассальной зависимости от нее находилась также «страна авазов» («Ашхарацуйц»), т. е. страна абазгов и апсилов, которая в это время отделялась от собственно Эгриси рекой Кодори. Северо-западная граница «страны авазов» доходила до р. Бзыби (близ Бичвинты).

Сравнение данных «Ашхарацуйца» со сведениями Арриана показывает, что последовательность расселения племен в Западной Грузии была той же, но фактически апсилы, абазги и саниги за это время значительно передвинулись по направлению к северо-западу. От Чорохи до Кодори жили мегрелы, включавшие в свой состав и часть апсилов, а за Кодори жила другая часть апсилов и затем абазги до р. Бзыби. В V в. северная граница переместилась на р. Псоу[6].

Естественным кажется связать этот миграционный процесс с процессом возникновения Эгрисского царства, вследствие чего этническая география Западной Грузии несколько меняется: между реками Чорохи и Кодори находим уже мегрелов, т. е. лазов (аноним Vв.), за Кодори — апсилов и абазгов.

Таким образом, в середине V в. Эгрисское царство было раскинуто от Главного Кавказского хребта до Чанети и от р. Псоу до Лихского хребта. О его внутритерриториальном членении мы имеем несколько более поздние сведения, относящиеся к VI—VII вв., данные которых можно, однако, применить и для воссоздания ситуации более древних времен.

а) Самой крайней юго-западной провинцией Эгрисского царства являлась Чанети, главными центрами которой были приморские города Ризий, Атина и Трапезунт. Чанети с юга граничила с римской провинцией, Каппадокийским Понтом, с востока — с Тао и Кларджети (Иберией), с севера к ней примыкала собственно Лазика, и граница между ними проходила по устью р. Чорохи.

б) Лазика простиралась от устья р. Чорохи до нижнего течения р. Риони (Фазис). С юга Месхетский хребет отделял ее от Иберии, к востоку же она достигала провинции Аргвети. Именно эту территорию Эгрисского царства имеет в виду Прокопий Кесарийский, говоря, что она лишена значительных поселений или даже почти необитаема. Подобная характеристика византийского историка явно преувеличена и опровергается данными Агафия Схоластика (VI в.), согласно которым левобережье р. Риони было заселено довольно-таки густо. В частности, здесь локализуется известная крепость Телефис.

в) Восточную провинцию Эгрисского царства представляет Аргвети, аннексированная у Иберии, с которой она граничила по Лихскому (на востоке) и Персатскому (на юге) хребтам. На севере в ее пределы входила Рача (верхнее течение р. Риони), а западная граница проходила по линии крепостей Сканда и Шорапани. Здесь же и должна была проходить этническая граница между восточно- и западногрузинскими племенами, так как к этому времени аргветцы (маргвелы), очевидно, давно уже были ассимилированы восточногрузинскими племенами — картами. Шорапани являлся центром Аргветской провинции. Другими значительными пунктами были крепость Димна и Вардцихе (Родополис), которую Прокопий Кесарийский считал одним из самых прекрасных городов Лазики.

г) Важным вопросом исторической географии Западной Грузии является идентификация р. Эгрисцкали, которая по древнегрузинским историческим источникам являлась северо-западной границей собственно Эгриси, т. е. Шида-(Внутренней) Эгриси. Сопоставление сведений грузинских и византийских источников показывает, что р. Эгрисцкали, являясь этнической границей между собственно эграми (мегрелами) и апсилами, идентична р. Галидзга[7].

д) Следовательно, центральная провинция Эгрисского царства, Шида-Эгри, с северо-запада граничила с апсилами, и линия этнической границы проходила по р. Галидзга. В конце IV в., как мы уже знаем, эта линия продвинулась к северу до р. Кодори. С севера к этой провинции примыкали Сванети и Лечхуми (Свания и Сквимния); на западе она выходила к морю, восточную же и южную ее границы представляла р. Риони.

В этих пределах Шида-Эгри являлась, как уже было отмечено, центральной провинцией Эгрисского царства, где перекрещивались все главные магистрали, связывающие его с Картлийским царством на востоке, с Византией и Арменией на юге и с Северным Кавказом. В этой же провинция находился известный Мохерезис, являющийся, по Прокопию Кесарийскому, самым богатым сельскохозяйственным районом Эгрисского царства. Мохерезис Прокопия подразумевает в основном долины рек Риони и Цхенисцкали[8]. Центром Мохерезиса являлся Кутаиси.

Политическим же центром Эгрисскою царства в этот период был Археополис (нын. с. Нокалакеви) на р. Техури. Византийские источники называют еще несколько значительных пунктов этой провинции: крепость Оногурис, Несос (нын. с. Исулети) и, конечно, Фазис (нын. Поти) — торговый порт Эгрисского царства на Черном море.

Мохерезис был связан двумя магистральными дорогами с горными провинциями — Сванией и Сквимнией. Одна дорога проходила по ущелью Риони и контролировалась Кутаисской крепостью. Другая же поднималась вверх по ущелью Цхенисцкали и контролировалась крепостью Ухимереосом

е) Северо-западной провинцией Эгрисского царства являлась Апшилети (Апсилия), которая граничила с Шида-Эгри по р. Эгрисцкали (Галидзга). В IV—V вв. северо-западная граница Апшилети проходила вдоль р. Кодори. Это была политическая граница между Эгриси и вассальным ей княжеством абазгов. Этническая же граница апсилов проходила еще севернее, где-то между Себастополосом и Трахеей (Анакопия), возможно, по р. Баклановке, местное название которой «Апста» хранит, по-видимому, самоназвание апсилов. С юга Апшилети выходила к морю, примыкая на севере к провинции мисимиан. Здесь граница проходила по р. Амткели и Панавскому хребту. Политическим центром провинции была крепость Цибил (Цебельда). В этой же провинции находилась крепость Котори и город Себастополис (Сухуми). На границе с Мисимианией стояла крепость Пуста.

ж) К северу от Апшилети находилась провинция мисимиан, с запада граничащая с княжеством абазгов, с востока — с Сванети, а на севере по Главному Кавказскому хребту — со страной аланов, с которой она была связана несколькими магистральными дорогами через Марухский, Клухорский и Нахарский перевалы.

Предполагают, что мисимиане были сванским племенем[9]. Политическим центром провинции являлась крепость Дзахар, или Чахар, должно быть, нынешняя Чхалта, где до сих пор сохранились развалины крепости. В этой же провинции находилась крепость Бухлоос (Агафий), или Буколус (Феод. Рангрский), развалины которой, видимо, сохранились и но сей день в верховьях р. Кодори. Третья крепость, известная в Мисимиании, это Схиомар, или Схимар, находящаяся, по-видимому, также, в районе истоков р. Кодори, в ущелье р. Сакенра, где зафиксирован топоним сванского происхождения «Сгимар».

Наличие этих крепостей на территории мисимиан объясняется тем, что она связывалась важными для Эгрисского царства магистральными путями с Северным Кавказом.

Еще в VII в., когда в Эгриси давно уже была упразднена царская власть и страна являлась вассальным княжеством Византии, Апшилети, Мисимиания, Сванети и Лечхуми были непосредственными ее провинциями. Тем более следует предполагать, что так было и раньше, начиная со второй половины IV в. — в период политического расцвета Эгрисского царства. Действительно, сведения Прокопия Кесарийского с этой точки зрения не оставляют сомнений. Однако анализ соответствующих данных византийского историка дает возможность выявить разные нюансы в политических взаимоотношениях Эгрисского царства с его провинциями. В частности, по нашему мнению, Прокопий различает три различных статуса во взаимоотношениях царя с провинциальными правителями: I — обыкновенные провинциальные наместники, назначаемые царем (правители Апшилети и Мисимиании); II — провинциальные наместники, назначаемые царем с тем, однако, условием, что они должны были назначаться обязательно из среды аборигенной провинциальной знати (правители Сванети и Лечхуми), и, наконец, III — правители вассальной страны, назначать или смещать которых царь права не имел. Такими были правители вассального княжества Абазгии (Абхазия).

Такое положение подтверждается также историко-географической терминологией византийских и древнегрузинских источников. В частности, если, с одной стороны, «Лазика» и «Эгриси» этих источников в политическом смысле очень часто подразумевают также Апсилию, Мисимианию и Сванию, то, с другой стороны, напротив, они исключают Абазгию, кроме одного случая, когда Прокопий Кесарийский называет Себастополис (Сухуми) и Питиунт (Бичвинта) среди «лазских городов». Историко-географическая терминология вообще очень чувствительна к политическим переменам, и здесь мы не можем не видеть отображения той дифференциации, которая в эту эпоху существовала в политической организации Западной Грузии.

Таким образом, Абазгия в IV—V вв. являлась вассальным княжеством Эгрисского царства, а не непосредственной его провинцией; это, очевидно, было обусловлено тем, что в этот период, да и позднее, в важных экономических и политических центрах Абазгии находились византийские гарнизоны.

Что же касается отношений Эгрисского царства с остальной высокогорной частью Западной Грузии, то они были довольно устойчивы и взаимообусловлены.

Во-первых, в этой связи весьма важное значение имел политический фактор — вопрос северокавказских кочевников, аланов и гуннов. Как известно, он являлся вопросом первостепенной важности для Византии и Ирана, что прекрасно понимали, в первую очередь, сами эгрисцы. Однако ясно и то, что специфическое географическое положение Эгрисского царства имело насущное значение для самих эгрисцев, первым долгом принуждая их к заботе о защите и контроле важных перевалов Большого Кавказа. Как видно, в свое время правители Эгриси блестяще решили эту проблему, что явствует из слов эгрисских послов, адресованных иранскому шаху, о том, что из соседних народов никто их не беспокоил кроме византийцев.

Контроль магистральных дорог, соединявших Эгриси с Северным Кавказом, преследовал не только военно-стратегические цели, но и торговые, тем более, что сама Византия старалась превратить «мисимианскую дорогу» (через Клухорский перевал) в международную торговую магистраль. Следовательно, эксплуатация этих трактов должна была иметь весьма важное значение для Эгрисского царства.

Однако решающим фактором прочности взаимоотношений низинных и горных районов Западной Грузии следует считать внутренние экономические связи между ними. С этой точки зрения, мы располагаем, правда, скудными, но весьма знаменательными сведениями, в частности, в отношении Сванети и собственно Эгриси. Так, Менандр (VI в.) сообщает, что сваны получали продукты земледелия, а именно пшеницу, от Эгрисского царства, что и обусловливало подчинение сванов эгрисцам. Сами сваны посылали царю мед, воск, кожи и другие продукты животноводства. Насколько сильна была эта экономическая связь и насколько в этом отношении горная Сванети зависела от Эгриси, видно из того, что, как только эгрисский царь Губаз прекратил снабжение сванов земледельческими продуктами, они восстали против него и пригласили к себе персов. Более поздние средневековые грузинские источники ярко иллюстрируют эти экономические взаимоотношения, осуществлявшиеся, главным образом, через магистрали, пролегавшие в ущельях Цхенисцкали и Риони и контролировавшиеся, как мы знаем, эгрисскими крепостями Ухимереосом и Кутаиси. Поэтому владеть ими значило владеть не только плодородной областью эгрисской низменности Мохерезисом, но и — Сквимнией и Сванией.

Так как с точки зрения сельского хозяйства Мохерезис являлся самым развитым районом Эгрисского царства, то, само собой разумеется, что здесь же должен был быть экономический и политический центр страны. Сведения Прокопия Кесарийского и Агафия не оставляют сомнения, что таким центром Мохерезиса был Кутаиси. Однако политическим центром царства, как мы знаем, был Археополис, расположенный на краю Колхидской низменности, на расстоянии одного дня пути от Мохерезиса, в стороне от магистральных путей. Эта важное явление, несомненно, имело свои причины, о чем речь пойдет ниже. Здесь же укажем, что во второй половине V в. в Эгрисском царстве произошли значительные, с точки зрения исторической географии, изменения, обусловленные политическим развитием Иберийского царства. Следовательно, сперва следует рассмотреть соответствующие вопросы Восточной Грузии.

Согласно историко-географической концепции; Леонтия Мровели, в раннеэллинистическую эпоху южная граница царства Картли проходила по водораздельному хребту Куры и Аракса. В начале II века до н. э. Армения аннексировала южные провинции Картли, в частности территорию средневековых провинций Тао и Спери (Бассейн верхнего течения р. Чорохи)[10] и провинцию Гогарену (Страбон), или Гугарк армянских источников.

По «Ашхарацуйцу», Гугарк охватывал почти всю Южную Грузию. Однако Страбон определяет его как территорию, лежащую юго-восточнее Куры, что вполне совпадает с той локализацией Гугарка, которую дает Мовсес Хоренаци.

С другой стороны, сами древнеармянские историки, несмотря на то, что они представляют Гугарк армянским бдешхством. (маркграфством), считали его грузинской провинцией. Это явствует из того факта, что для них население этого края — гутары-гогары — является неармянским (Мовсес Хоренаци, Фавстос Бузанд), точнее — грузинским (Ованес Драсханакертци). Следовательно, гугары-гогары являлись одним из восточногрузинскмх племен, имя которых до последнего времени сохранилось в Бамбакском ущелье (нын. Армянская ССР), т. е. в древнем Кангарке, самой южной окраине Гугарка, в названии с. Гогарани (ныне Гугарк) — в топониме с чисто грузинским оформлением.

Со второй половины IV в. Южная Грузия, провинция Гогарена-Гугарк, опять прочно вошла в состав Картлийского царства[11]. «Ашхарацуйц» указывает, что в провинцию Гугарк входит и кантон «Дзоропор с одноименной рекой, до города Хнаракерта». Так как Дзоропор (ныне ущелье р. Акстафа-чай) являлся восточным кантоном провинции, то ясно», что Хнаракерт является пограничным пунктом Картли.

В самом деле, по Мовсесу Хоренаци, Хнаракерт — пограничная крепость между Араном и Гугарком, т. е. между Албанией и Картли. Между тем, древнегрузинские источники неоднократно указывают, что крайним юго-восточным пунктом Картли на границе с Албанией была крепость Хунани. Уже это дает основание предположить, что Хунани грузинских и Хнаракерт армянских источников — один и тот же пограничный укрепленный город. Это подтверждается и другими реалиями.

Сопоставляя данные грузинских, армянских, арабских и персидских средневековых источников, мы приходим к выводу, что юго-восточная граница Картлийского царства проходила по р. Дзегам-чай (Бердуджи грузинских источников), а крепость Хунани-Хнаракерт находилась у устья р. Тауз-чай. Древним Хунаном является, видимо, урочище Топрах-кала, отмеченное на этом месте, на берегу Куры на пятиверстной карте русского генерального штаба. На это указывает, по-видимому, само название урочища, так как Топрах-кала в переводе означает «Земляная крепость», а Хунани в источниках обозначается как Мтуерисцихе (по-грузински), или Алю-саберд (по-армянски), то есть опять-таки «Земляная крепость»[12].

Так как, по «Ашхарацуйцу», древнегрузинские провинции — Джавахети, Артаани и Кларджети — входили в состав Гугарка, то следует предположить, что во второй половине IV столетия граница между Картли и Арменией проходила по той же линии, которая указана у Леонтия Мровели, т. е. водораздельному хребту между Курой и Араксом, начиная от истоков р. Дзегам-чай до Чорохского бассейна. Здесь она пролегала между провинциями Кларджети и Тао.

Северная граница Иберии пролегала по Главному Кавказскому хребту и севернее. Однако, если верховья р. Терека уже с древнейших времен входили в состав царства Картли (средневековые провинции Трусо и Хеви) и пограничной крепостью здесь были известные «Иберийские», или «Кавказские» ворота (позднее Дариалан)[13], то некоторые горные области, органические части Грузинского царства (Двалети, часть Хевеурети, Тушети и др.), еще в IV в. н. э. оставались за пределами Иберии.

О западной границе с Эгрисским царством уже говорилось выше: в конце IV — начале V в. она проходила по Сурамскому, а затем по Аджаро-Ахалцихскому хребтам.

Значительные изменения происходят к этому времени на восточной периферии: граница Иберии постепенно расширяется в сторону Албании, западная часть которой непосредственно присоединяется к Иберии, часть же (зона нижних течений рек Алазани и Иори) остается в вассальной от нее зависимости (Эрети, Камбисене)[14].

Первостепенным источником для воссоздания картины внутритерриториального деления царства Картли является «Армянская география», или «Ашхарацуйц». Соответствующие данные имеются и в грузинских источниках. Что касается времени окончательной редакции армянского источника, то, как бы ни решался вопрос[15], ясно одно — в сущности, он воспроизводит историко-географическую ситуацию не позднее первой половины VII в., т. к. историческая география Закавказья, в частности Грузии, с середины VII в. и позднее представляет совершенно иную картину, о чем речь ниже. По нашему мнению, данные «Ашхарацуйца», касающиеся Грузии, в основном относятся ко времени не позднее первой половины V в.[16]

Изучение данных «Ашхарацуйца» приводит к весьма интересным выводам: во-первых, очевидно, что для Восточной Грузии, в частности для Внутренней (Шида) и Нижней (Квемо) Картли, в эту эпоху характерно было деление на древнегрузинские административные единицы — «хеви» (бук. ущелье), что сохранилось и в армянской номенклатуре кантонов.

Во-вторых, перечисленные в этом источнике восточногрузинские «хеви» являются более обширными территориальными единицами, чем те ущелья, от которых они получили название, т. е. то или иное «хеви» фактически охватывает несколько ущелий. Это должно указывать на пройденный длительный процесс социального и экономического развития общества, в результате которого происходит слияние мелких единиц «хеви» в более крупные территориально-общественные единицы, именуемые по традиции опять-таки «хеви».

С другой стороны, армянский и грузинский источники свидетельствуют, что Восточная Грузия разделена на горные и низинные «хеви». Это, со своей стороны, означает, что низинные и горные области еще не объединились с экономической точки зрения. Длительный и сложный процесс объединения низинных и горных районов завершится позднее.

По территории Грузии пролегали торговые магистральные пути, которые связывали не только отдельные провинции страны, но и всю страну с Передним Востоком и Предкавказьем. Об этом свидетельствуют как местные, так и иностранные источники (Таbulа Реutingeriana)[17]. На этих магистралях расположились основные торгово-ремесленные центры, города Иберийского и Эгрисского царств (Трапезунт, Ризий, Фазис, Себастополис, Археополис, Родополис, Урбниси, Тбилиси, Мцхета, Рустави, Хунани и др.).

Такой представляется нам историческая география Грузии со второй половины IV до середины V в., когда в царствование Вахтанга Горгасала, одного из виднейших политических деятелей древней Грузии, картина меняется.

К середине V в. создается весьма неблагоприятная политическая ситуация для Иберийского царства. Во-первых, страна находится уже давно в вассальной зависимости от Ирана. С другой стороны, юго-западные привинции (Кларджети, Аджария, Самцхе, Артаани, Джавахети) аннексированы Византией, которая завладела также северо-западной частью Эгрисского царства. Сверх того, в это самое время Иберия испытывает опустошительные нашествия аланов и гуннов.

Таким образом, перед Вахтангом Горгасалом стояла сложная задача консолидации страны и восстановления ее былой независимости. В первую очередь следовало обеспечить безопасность тыла и подчинить себе аланов и гуннов. Блестяще осуществив эту задачу, царь Картли обходным путем, по Северному Кавказу, через «Апхазетскую дорогу» (Клухорский перевал) вторгается в Эгриси, освобождает ее от византийцев и присоединяет к своему царству. Затем принуждает византийского императора к возвращению отторгнутых провинций юго-западной Иберии. Таким образом, в 60-70-х гг. V в. Восточная и Западная Грузия, кроме Абхазии (Абазгии), объединяются в одно царство. Абхазия же остается в вассальной зависимости от Византии. Здесь государственная граница царства Вахтанга Горгасала проходит по реке Келасури[18].

Перемены наблюдаются и на восточной периферии, в частности в Эрети (Западная Албания), которая непосредственно присоединяется к царству Картли в виде отдельной военно-административной единицы — эриставства (воеводства)[19]. Подобное эриставство, охватывающее верхнее течение р. Самур и близлежащие области Юго-Западного Дагестана (Цукети), создается на северо-восточной окраине Иберии. Все царство Картли, охватывающее территории Западной и Восточной Грузии и Западной Албании, делится на крупные военно-административные округа — эриставства (саэриставо), представляющие по существу совокупность более мелких, упомянутых выше, историко-географических единиц — «хеви».

Тенденция слияния горных и низинных областей проявилась в Иберии ярче, чем в Западной Грузии, так как более высокий уровень сельского хозяйства низинных и специфическое экономическое развитие горных районов Восточной Грузии определяли сильную зависимость последних от первых: низинные районы обеспечивали горные области, кроме всего другого, зимними пастбищами, необходимыми для отгонного скотоводства, в частности овцеводства, бывшего с древнейших времен ведущим видом хозяйства горцев. Именно этот фактор экономической необходимости, наряду с факторами стратегическими и политическими, определял политический курс правителей восточногрузинского царства по отношению к горцам Кавказа[20].

Царствование Вахтанга Горгасала явилось определенной вехой в этом отношении, так как именно он добился полного подчинения непокорных областей Кавказских гор[21].

Именно указанными факторами определялась активная политика Вахтанга Горгасала на восточной периферии Иберии (в провинциях Эрети, Камбечани), обеспечивающей зимними пастбищами кавказских горцев и являющейся в то же время, как это явствует из источников, военно-стратегической базой против Ирана. Результатом этой восточной политики явилось также строительство городов Уджарма и Череми[22].

Явлением того же порядка следует считать перенос Вахтангом Горгасалом престола, следовательно, и политического центра государства из Мцхета в Тбилиси[23].

В этом общем процессе консолидации страны активную роль играла христианская грузинская церковь, получившая при Вахтанге Горгасале автокефалию. К началу VI в. в Картлийском царстве насчитывается 33 епископства, созданных по инициативе царя, который использовал их как идеологическое и политическое оружие. Уже в это время создаются контуры средневековых церковных епархий. Изучение епархиальных границ еще раз подтверждает, что политическое и культурное влияние Картли распространялось также на определенную территорию Северного Кавказа. Так как языком христианской церкви Картли был грузинский, то на той территории, где христианство распространялось по инициативе Картли, литературным и церковным языком был грузинский. Это вело также к распространению соответствующей культуры и в конечном итоге к постепенной ассимиляции аборигенов.

В этой связи следует отметить, что Восточный Кавказ в пределах Иберийского царства был населен в древнюю эпоху не только грузинскими племенами. На это указывают грузинские и иностранные источники, древняя топонимика, а также этнографический материал. В частности, выясняется, что еше в интересующую нас эпоху северо-восточную горную область царства Картли, наряду с горцами-грузинами, населяли вейнахские и дагестанские племена[24]. Само собой разумеется, что для консолидации страны и органического слияниия этих племен с грузинскими лишь политические мероприятия не могли быть достаточными. В этом отношении важную миссию должна была взять на себя и грузинская церковь. Аналогичный процесс культурной и этнической ассимиляции протекал интенсивно в других окраинных провинциях Иберии, обусловливаясь также этнической инфильтрацией грузинских племен в негрузинскую среду. Инфильтрация восточногрузинских племен уже с древнейшего периода замечается на территории Эгриси, населенной западногрузинскими племенами[25], что ко второй половине V в. привело к господству восточногрузинской церкви в восточных районах Эгриси. Остальная часть Западной Грузии в церковном отношении оставалась зависимой от Византии.

Таким образом, правление Вахтанга Горгасала является важным этапом в историко-географическом развитии Грузии: Восточная и Западная Грузия были объединены в одно царство, в которое были включены также смежные провинции Албании и некоторые горные области Северного Кавказа. На основе развития экономических взаимоотношений протекал интенсивный процесс интеграции грузинских и ассимиляции негрузинских племен. Создавались предпосылки для создания единого грузинского национального государства.

Однако расположение сил, создавшееся вследствие переплетения внутрисоциальных и внешнеполитических конфликтов, тормозило развитие прогрессивных тенденций, и миссия Вахтанга Горгасала в данной ситуации оказалась неосуществимой.

После смерти царя созданное им государство начало распадаться. Царство Эгриси вновь отделилось от Иберии, признав суверенные права Византии.

В 20-х гг. VI в. Ирану удается упразднить царскую власть в Картли. Царство распалось на отдельные, почти независимые друг от друга области — бывшие эриставства. Несмотря на то, что в стране установилось непосредственное политическое господство завоевателей, ее экономическое развитие должно было пойти по восходящей линии, т. к. в течение нескольких десятилетий она не испытывала внешних разрушительных набегов. В самом деле, Прокопий Кесарийский указывает на общее благосостояние Иберии, в частности на развитие интенсивных отраслей сельского хозяйства, хлебопашества и виноградарства, а также скотоводства[26]. В результате должны были развиваться торгово-экономические связи не только между отдельными областями страны, но и с внешним миром.

Об этом свидетельствует нумизматический материал, сопоставление византийских солидов и сасанидских драхм второй половины V в., найденных на территории Грузии, указывает на то, что в экономическом отношении в это время не только Западная, но и, видимо, Восточная Грузия была более тесно связана с Византией, чем с Ираном, причем в торговый оборот были включены не только горные области Эгриси (Сванети), но и Иберии (Хевсурети). То же положение наблюдается и в начале VI в. Начиная же со времени Хосрова Ануширвана (531—579), картина резко меняется, и если Эгриси продолжает поддерживать экономические связи с Византией, то Иберия включается в торговые сношения с Ираном, причем почти по всей ее территории встречаются не только отдельные монеты, а целые клады сасанидских драхм, содержащие многие десятки монет[27].

Об экономическом и культурном развитии, наконец, свидетельствует целый ряд значительных христианских архитектурных сооружений этого периода, вершиной которых следует считать блестящий памятник Мцхетского Джвари[28].

Результатом всеобщего экономического процветания явилось возрождение тенденции политического объединения разрозненных областей Картлийского царства. Этот важный момент политической эволюции зафиксирован в «Обращении Картли»: «Постепенно стала собираться Картли, и поставили Туарама эриставом». Таким образом, восстановилась единая национальная власть. Фактически заново начался процесс консолидации страны, «собирания Картли», процесс, прочную основу которого еще во второй половине V в. заложил Вахтанг Горгасал.

Одним из аспектов этого процесса было усиление экономических взаимоотношений между низинными и горными областями Картли, что подтверждается опять-таки нумизматическим материалом. На наш взгляд, именно в этом смысле следует интерпретировать обнаружение в горных районах Восточной Грузии кладов сасанидских драхм. Аналогичный процесс протекает в Западной Грузии (византийские золотые солиды

VI — начала VII вв. из Сванети, Мисимиании и Рачи). Путем горных перевалов Грузии в торгово-экономические взаимоотношения с Византией и Ираном включаются области Северного Кавказа.

К концу VI и началу VII в., судя по нумизматическому материалу, еще более усиливаются экономические связи Картли с Ираном. Однако в это время в торговлю активно включается и Византия. Закавказье, и в частности Картли, становится транзитной территорией интенсивной торговли между Востоком и Западом. Ярким свидетельством тому являются византийско-сасанидские смешанные клады первой половины VII в. из Двина, Ленинакана (Армения), Тбилиси, Цители-Цкаро и Магранети (Грузия)[29]. Таким образом, на территории Картли скрещивались торгово-политические интересы Ирана и Византии. Эти оживленные торгово-экономические взаимоотношения Востока и Запада на территории Закавказья и Грузии немыслимы без интенсивного развития местного сельского хозяйства и ремесленного производства, подразумевающего, в свою очередь, интенсификацию местных торгово-экономических связей. Все это, как было сказано, усиливало тенденцию объединения и слияния разных областей страны, в том числе низинных и горных районов.

Центром этого глубокого и всеобъемлющего процесса консолидации страны была собственно область Картли, столица же Картлийского государства Тбилиси, по словам современника, является «изнеженным, торговым и знаменитым великим городом» (Мовсес Каланкатваци).

Однако процесс «собирания Картли» в середине VII в. вновь должен был прекратиться на три столетия из-за внешнеполитических осложнений: началась эпоха арабских завоеваний.

Интересные сведения для воссоздания исторической географии Восточной Грузии середины VII в. имеются у арабских историков, в первую очередь у Балазури (IX в.), у которого сохранился текст т. н. «Охранной грамоты», данной первым арабским завоевателем Картли, полководцем Хабибом ибн-Масламой верховному правителю страны — патрикию[30]. Сопоставление этого текста с его вариантными разночтениями у других авторов приводит к выводу, что эта грамота касалась «жителей Тбилиси, Манглисского округа и Армазской земли» т. е. только тех частей Картли, которые были завоеваны в первую очередь. Фактически грамота касалась Тбилиси как столицы государства, Квемо- (Нижней) Картли с центром в Манглиси и Шида- (Внутренней) Картли с центром в Армази[31]. После этого арабы захватывают остальные области Восточной Грузии: Кахети, Кухети, Хунани, Касал, Гардабани, Базалети, Кснисхеви, Каспи (?), Джавахети, Самцхе, Артаани, Шавшети, Кларджети, Дариалан с цанарами и дидойцами (Юго-3ападный Дагестан).

Перечень кантонов Восточной Грузии, т. е. Джурзана арабских источников, и другие реалии у того же Балазури указывают на то, что политическая граница с юга и севера оставалась прежней. Изменения замечаются на западе, так как арабы не смогли завоевать провинции Рача, Аргвети и Аджарию, вошедшие с этого времени в состав Эгрисского княжества; некоторые перемены происходят и на востоке: так, если в первой половине VII в. Камбечани оставалась в пределах Картли (Мовсес Каланкатваци), то при нашествии арабов эта область входит в состав Албании, т. е. «Арана» арабских источников.

Наша интерпретация «Охранной грамоты» и идентификация кантонов Картли выявляет одно весьма интересное обстоятельство, а именно, факт расхождения историко-географических сведений «Ашхарацуйца» с арабским списком. Так, на территории Квемо-Картли армянский источник перечисляет шесть кантонов — «хеви», арабский — только одну область с центром в Манглиси. В Шида-Картли армянский источник перечисляет восемь кантонов, арабский — четыре. В Кахети «Ашхарацуйц» называет также восемь кантонов, Балазури — два. Кроме того, первый в Иберии знает множество горских племен, второй — только два.

Таким образом, разница между историко-географическими ситуациями, отраженными в двух названных источниках, совершенно очевидна. Этот факт, на наш взгляд, констатирует перемены, которые произошли в исторической географии страны, примерно за двухсотпятидесятилетний период, и были обусловлены реформами Вахтанга Горгасала и социальной и экономической эволюцией в течение VI в. Действительно, картина исторической географии Восточной Грузии, воспроизведенная по арабским источникам, является подтверждением реальности экономических и культурно-политических процессов, происходивших на протяжении данного отрезка времени и действовавших в сторону укрупнения древних историко-географических единиц — «хеви», и слияния горных и низинных районов. С другой стороны, как уже было указано выше (см. Вступление, § 1), подобная эволюция, несомненно, указывает также на развитие социального процесса дальнейшего расширения крупной феодальной собственности.

Имеющиеся в нашем распоряженнии источники, письмо Анастасия Апокрисиария к Феодосию Гангрскому и «Воспоминания» этого последнего показывают, что к 60-м гг. VII в. царская власть в Эгриси давно уже упразднена и страной управляют патрикии. Апшилети (Апсилия), Мисимианети (Мисимиания), Сванети и Лечхуми являются непосредственными провинциями Эгрисского княжества, в состав которого в это время входят, по-видимому, и некоторые провинции Иберии (Аджария, Аргвети и Рача). Абхазия (Абазгия) же является независимым княжеством, которое, как и Эгриси, находится в вассальной зависимости от Византии.

Завоевание арабами Восточной Грузии отрицательно отразилось не только на политическом состоянии страны, но и на экономическом ее развитии. В противовес весьма оживленным торгово-экономическим отношениям первой половины VII в. во второй ее половине отмечается их резкий спад. Знаменательно, что нумизматические клады с территории Грузии (да и всего Закавказья) совершенно отсутствуют в этот период. Находки же отдельных византийских золотых и серебряных монет указывают не только на значительное уменьшение торгового оборота, но и на его одностороннюю направленность. Это обстоятельство, а также некоторые данные современных источников указывают еще и на то, что в этот период арабы не очень-то вмешивались во внутренние дела страны, довольствуясь лишь ежегодной данью.

В самом начале VIII в. в Тбилиси (и в других городах Закавказья) арабы основывают монетный двор, выпускающий серебряную монету, что указывает на развитие крупной торговли[32]. Интересно, что с этого момента, в течение всего VIII в. на территории Грузии не обнаружено ни единой византийской монеты, если не учитывать два солида Тиберия III (698—705) из Бичвинты и Сухуми, тогда как находки арабских монет учащаются, известен даже клад омайядских дирхемов из Тбилиси (722 г.).

Следовательно, в интересующую нас эпоху, по сравнению с предыдущим периодом, констатируется резкий спад и односторонность внешних торгово-экономических отношений, однако с начала VIII в. они вновь начинают постепенно развиваться. Это обстоятельство, с учетом относительно мирной политической жизни Восточной Грузии, указывает, на наш взгляд, на восходящий, хоть и несколько замедленный, процесс внутренней эволюции страны.

Это не могло не отразиться и на историко-географическом развитии страны. Ценным документом в этом отношении являются сведения анонима X в., включенные в виде эксперта в «Картлис цховреба», отражающие данные источника VIII в. Это та часть «Летописи Грузии», где рассказывается о деятельности Арчила (705—745)[33], который делит Восточную Грузию на уделы для своих вельмож-эриставов.

Замечается территориальный рост Картли, поскольку в ее состав входит провинция Абоци (арм. Ашоц) — верхнее течение р. Арпа-чай, а также Шакихи-Шаки.

Шакское ханство в XVIII в. состояло из следующих провинций: собственно Шаки, Кабала, Агдаш и Араш (Гюльденштедт), т. е., по административному делению XIX в., охватывало Нухский и Агдашский уезды. Шаки раннего средневековья соответствовлло примерно одноименной провинции Шакского ханства и было расположено между Кабалой, Камбечаном и Эрети (позд. Саингило)[34].

Грузинский аноним сохранил некоторые сведения, касающиеся исторической географии Западной Грузии. Следует отметить, что, согласно его концепции, области Западной Грузии являются «картлийскими землями». Подобная точка зрения, характерная для «Картлис цховреба», вообще не лишена основания, во всяком случае, начиная с эпохи Вахтанга Горгасала. По этой концепции, Арчил, укрывающийся от арабов в Западной Грузии, имеет суверенные права на страну, которая в это время состоит из следующих областей: собственно Эгриси, Сванети, Таквери, Аргвети и Гурии. Очевидно, что и здесь также констатируются определенные изменения: Таквери подразумевает провинцию Рача, но, видимо, уже вместе с Лечхуми. Гурия является преемницей собственно Лазики. Аргвети включает в себя все левобережье р. Риони от Таквери до Гурии.

Что же касается собственно этнографической Эгриси, то, по сведениям источников, территория ее сократилась с востока, и если раньше она простиралась от р. Келасури до р. Риони, то к этому времени восточной ее границей является р. Цхенисцкали, восточный приток Риони. За Келасури находится «страна апхазов», территория от Риони до Цхенисцкали принадлежит «стране картов» (т. е. восточных грузин). Таким образом, констатируя изменения в 40-х гг. VIII в. в этнической географии Западной Грузии, фактически мы констатируем оформление этнографической и политической единицы, которую позднее источники упоминают как Имерети. С этой точки зрения, первая половина VIII в. является определенным этапом этнического развития, а именно, картизации западногрузинских племен. В этом же плане можно объяснить и появление вместо «Лазики» термина «Гурия», области, населенной восточногрузинским племенем.

Интересная деталь отмечается в том же источнике и в отношении Абхазии (древн. Абазгии): если до сих пор абхазский эристави Леон является непосредственным вассалом византийского императора, то с этого времени он становится подданным Арчила. Принимая во внимание общую ситуацию данной эпохи, а также последующее развитие политических культурных событий, это сведение грузинского летописца следует понимать как указание на поворот в политике и культурной ориентации абхазских династов: направленная до этого времени в сторону Византии, она существенно меняется: судьба Абхазии связывается с общегрузинской политикой.

Следует отметить еще одно важное для исторической географии Западной Грузии показание анонима. В частности, на основании его текста можно сделать совершенно недвусмысленный вывод о возрождении города Кутаиси как политического и культурного центра. Мы знаем, что до этого, вплоть до VIII в., политическим центром Эгриси являлся Археополис (Нокалакеви), но к концу столетия его роль взял на себя город Кутаиси.

Чем объяснить такое перемещение центра? В связи с этим возникает другой вопрос: чем было обусловлено то обстоятельство, что до этого, именно в IV—VI вв., центром Эгрисского царства являлся Археополис, несмотря на то, что он был расположен несколько в стороне от самого развитого экономического района Мохерезиса, естественным центром которого оставался Кутаиси? На наш взгляд, решающее значение имели вековые взаимоотношения между Картли и Эгриси.

Известно, что с древнейших времен существовала тенденция политической экспансии Картли в сторону Западной Грузии, результатом чего явилось возникновение Картлийского эриставства Аргвети с центром в Шорапани. Естественно, при таких обстоятельствах восточная периферия Эгрисского царства должна была находиться под перманентной угрозой. Поэтому центр государства пришлось перенести к западу, во внутренние районы страны. Это и есть причина того, что Археополис стал столицей Эгриси. В интересующий нас период угрозы со стороны Картли давно уже не существует, что создает предпосылки для возрождения значения Кутаиси, но так как к этому времени произошли значительные перемены в этнической географии Западной Грузии и территорию до р. Цхенисцкали населяют уже восточногрузинские племена, то, естественно, Кутаиси возрождается как картлийский политический центр и в то же время как мощный форпост распространения картлийской культуры[35].

Процесс историко-географического развития, обусловленный внутренней социальной и экономической эволюцией, выражался не только в территориальной экспансии, но и в интенсивном освоении этой территории, в частности в экономическом освоении горных областей на базе хозяйственного развития низинных районов. Тот факт, что вместо расчлененной на горные и низинные «хеви» Картли IV—V вв. («Ашхарацуйц») в середине VII в. мы видим «хеви», объединяющие горные и низинные области (арабский список), является яркой иллюстрацией этого процесса. Подтверждением вышеуказанного служат также феодальные крепости определенного типа. Мы имеем в виду крепости, сооружаемые на стыке горных и низинных областей. Историко-географический анализ подобных сооружений показывает, что, с одной стороны, они господствуют над областью с развитым интенсивным сельским хозяйством, с другой — контролируют главные магистрали, связывающие ее с горной областью развитого скотоводства, в особенности овцеводства, и тем самым эксплуатируют и ее. Другими словами, экономическая география края ясно указывает на социальную и экономическую функции данной крепости, функцию одновременной эксплуатации определенных горных и низинных областей. Тем самым становится ясным, что в период функционирования вышеозначенных феодальных крепостей области обеих зон представляют собой одну территориально-экономическую общность[36].

Обширные зимние пастбища Восточной Грузии, расположенные в области Эрети, были связаны несколькими магистральными дорогами с высокогорными пастбищами Кавказа. По этим магистралям двигался скот восточногрузинских горцев[37]. Вместе с тем эти скотопрогонные трассы являются теми древними магистральными путями сообщения, по которым осуществлялись соответствующие взаимоотношения между высокогорными и низинными районами Восточной Грузии, с тех пор, как в силу многовековой экономической и политической эволюции эти взаимоотношения стали более или менее постоянным явлением. В самом деле, восточногрузинские горцы издавна пользовались упомянутыми пастбищами, однако, как ни стара эта традиция, сам факт этот является результатом длительного исторического процесса. Именно эти магистрали и подвергаются контролю вышеуказанных феодальных крепостей.

Учитывая их социальную и экономическую функции, мы с достоверностью можем утверждать, что крепости эти являются сооружениями определенной эпохи, а именно, периода интенсивно протекающего процесса экономического освоения горных областей.

Таким образом, возникновение вышеуказанных крепостных сооружений знаменует собой факт, в высшей степени важный для понимания историко-географического развития раннесредневековой Восточной Грузии, в частности, для уяснения такого кардинального вопроса процесса исторической эволюции страны, как вопрос взаимоотношения высокогорных и низинных районов. Эти взаимоотношения, прослеживаемые с древнейших времен, завершаются к концу эпохи раннего феодализма экономическим освоением горных областей (преимущественно со скотоводческим хозяйством) низменностью, где было развито интенсивное сельское хозяйство. Следовательно, это явление знаменует собой завершение длительного исторического процесса объединения высокогорных («мта») и низинных («бари») областей в одну территориально-экономическую феодальную единицу («куекана» — «земля»). Этот процесс завершается в основном в первой половине VIII в.

Вышеуказанный процесс следует считать основной тенденцией историко-географических изменений в эту эпоху. Он характерен не только для Восточной, но и для Западной Грузии и является результатом общего социального и экономического развития, адекватно выраженного в исторической географии страны.

Однако в Западной Грузии этот процесс протекал несколько иначе, в частности, тенденция объединения горных и  низинных районов здесь была не такой четкой, как в восточной половине страны. Причиной этого была экономическая специфика взаимоотношений этих двух зон. Однако тут действовал и другой — этническо-племенной фактор, о чем речь ниже.  I

Интересующая нас эпоха, согласно древнегрузинским источникам, характеризуется интенсивным строительством феодальных крепостных сооружений. Некоторые из них являются трансформацией старых подобных сооружений, иные строятся именно в этот период. Они знаменуют собой победу феодальных отношений в районах интенсивного сельского хозяйства («бари») и в то же время являются мощным средством распространения тех же отношений в горных областях («мта»)[38].

Действительно, густая сеть феодальных крепостных сооружений, покрывающая всю страну, кроме всего прочего, должна указывать также на то, что рядовые свободные производители, общинники-аллодисты, в своей массе уже превратились в зависимых держателей, крестьян (что, конечно, не подразумевает полного их исчезновения). Крепость строилась не только для защиты от нападения внешнего врага или соседнего феодала. Она являлась, в первую очередь, символом и средством эксплуатации производителей той определенной округи, которую контролировала данная крепость. Одновременное существование на данной территории феодального замка и независимой общины — явления совершенно несовместимые. Как правило, феодальная крепость строилась в пределах собственной сеньории, вотчины и являлась материальным средством реализации частной политической власти сеньора над своими подданными[39].

Характерно, что параллельно этому явлению, именно к середине VIII в., согласно источникам, появляется множество враждующих между собой «мтаваров» (независимых или полунезависимых владетельных князей). Нам представляется, что вышеуказанные крепостные сооружения являются резиденциями именно этих летописных «мтаваров». Это подтверждается также литературным источником («Житие Серапиона Зарзмели»), который, по нашему мнению, описывает события именно VIII в.

Определенный перелом в социальном развитии Грузии, обнаруживающийся в историко-географических изменениях, проявляется еще в одном обстоятельстве: в радикальной метаморфозе историко-географической терминологии, отражающей социальные явления.

Дело в том, что в древнегрузинской литературе понятие «страна», «область» выражалось словом «сопели». Однако «сопели» имело два аспекта: территориальный и социальный, т. е. оно обозначало не только территорию, но и ту общину, которая владела этой территорией. Для обозначения же «земли» (в смысле «материка») в то самое время употребляется термин «куекана». Начиная примерно с IX в. вместо термина «сопели» в территориальном аспекте, как правило, употребляется уже термин «куекана», сохранивший это значение доныне. Таким образом, «куекана» обозначает территорию, но уже не общину, владевшую этой территорией. На наш взгляд, такая метаморфоза указывает на какой-то значительный сдвиг в социальном развитии общества и связана, по-видимому, с указанными определенными изменениями в исторической географии Грузии. Знаменательно и то, что определенной вехой и в этом случае является VIII в.

Одним словом, в результате социального развития раннефеодальной Грузии, в условиях жестокой классовой борьбы, коллективная земельная собственность уступает место частной собственности, общинная территория — «сопели» — уступает место феодальной «земле» — «куекана».

Вышесказанное является, на наш взгляд, достаточно убедительным основанием для характеристики историко-географических изменений раннефеодальной Грузии: восходящее экономическое развитие вызывает в низинных районах вырождение «сопели» (территориальных общин) и возникновение «куекана» (феодальных «земель»). С другой стороны, это отражает постепенное экономическое и социальное освоение горных областей низменностью. Это был значительный сдвиг не только с точки зрения исторической географии, но и в социальном развитии общества. Указанные изменения древнегрузинской историко-географической терминологии, на наш взгляд, отражают глубинный социальный процесс, развивавшийся и недрах раннефеодального общества Грузии, в частности процесс превращения аллодиального землевладения в феодальное или крестьянское держание, завершившийся, в основном, в том же VIII в. и знаменующий наступление эпохи развитого феодализма.

Выше было отмечено, что с начала VIII в. замечается оживление торгово-экономических отношений между Закавказьем и халифатом. Отношения эти углубляются во второй половине VIII и первой трети IX в. Грузия не была исключением. Можно заметить также, что в VIII в. арабы, правда, без особого успеха, пытаются завладеть и западногрузинским рынком. Некоторый подъем торговых взаимоотношений с внешним миром является, несомненно, отражением общего социального и экономического подъема, выразившегося в объединении мелких феодальных владений в большие феодальные княжества — «самтавро»[40].

Освободиться от арабского владычества раньше других сумела самая крайняя восточная периферия Картли — провинция Эрети, которая оформилась в самостоятельное Эретское княжество. Княжество это, к концу IX в. преобразившееся в царство, в основном охватывало следующие провинции древней Картли: собственно Эрети (поздн. Саингило), Шаки и Камбечани. Центром Эретского царства был город Шаки, благодаря чему арабские источники X в. называют его Шакским царством. С другой стороны, поскольку перечисленные выше провинции Картли являлись бывшими областями древней Албании, армянские источники продолжают называть его Албанским царством. Политическая власть эретских царей распространилась и на те области Юго-Западного Дагестана, которые уже несколько веков входили в состав Картлийского государств[41]. Царство было разделено на четыре эриставства (воеводства)

Примерно в 80-х гг. VIII в. возникает второе феодальное государственное образование — Кахетское княжество[42] с центром в г. Уджарма. Оно охватывает не только верхние бассейны рек Иори и Алазани., но и все Арагвское ущелье и значительную часть Шида-Картли. Кроме того, во всяком случае, до конца IX в. в его состав входит также древняя провинция Гардабани, расположенная на правом берегу реки Куры. Политическая власть кахетских мтаваров распространяется и на Северный Кавказ. Арабские источники называют это княжество Санарией по названию племени санар-цанар (горцы), от которых, по-видимому, происходит правящая династия[43]. Местное управление находится опять-таки в руках эриставов.

На территории Квемо-Картли с центром в Тбилиси образовалось еще одно феодальное княжество — Тбилисский эмират. Дело в том, что с середины VIII в. в Тбилиси находился наместник халифа, эмир, который управлял Восточной Грузией от его имени. По мере развития феодальных отношений и возникновения феодальных княжеств на территории Восточной Грузии, политическая власть арабского эмира постепенно сокращалась, пока, наконец, к концу IX в. не сосредоточилась главным образом в пределах Квемо-Картли. В пределы Тбилисского эмирата входили также г. Рустави и Дигомское ущелье. Вследствие постепенного феодального разложения халифата тбилисский эмир становится независимым правителем и подвластная ему территория фактически превращается в еще одно феодальное княжество Восточной Грузии[44].

В 770-х гг. по инициативе абхазских мтаваров объединяются Абхазское и Эгрисское княжества. К концу века это новое государство освобождается от вассальной зависимости с Византией. Так образовывается «царство абхазов», охватывающее всю Западную Грузию. На севере оно достигает Кавказского хребта. Крайним северо-западным пунктом его является крепость Никопсия. На западе граница проходит по Лихскому хребту, а на юте — по Месхетскому. Столицей царства становится город Кутаиси[45].

«Царство абхазов» делилось на восемь эриставств. Известно, что административные феодальные единицы — эриставства — создавались в Грузии по этническо-племенному признаку. Один из западногрузинских административных округов — Цхумское эриставство — охватывал территорию древней Апсилии и Мисимиании. Факт этот можно рассматривать как свидетельство того, что мисимиане, по всей вероятности, сванское по происхождению племя, к концу VIII в. были ассимилированы апсилами (абхазским, видимо, племенем). Создание Рача-Лечхумского эриставства в равной мере указывает на то, что процесс картизацми лечхумцев (древн. сквимнов), сванского по происхождению племени, к этому времени в основном закончен.

Несколько слов еще об одном эриставстве, возникшем фактически на территории древнего Мохерезиса — экономически самой развитой области древнего Эгрисского царства. Центром Мохерезиса, как известно, являлся Кутаиси. Естественно, он же становится административным центром не только нового эриставства (называемого в источниках «Самокалако»), но и всего «царства абхазов». Фактически «Самокалако» являлся, на наш взгляд, царским доменом[46].

В смысле этнического развития процесс картизации населения «Самокалако» закончился задолго до IX в. Источники дают полное основание утверждать, что с начала VII в. по крайней мере восточная часть Эгриси, в частности: территория «Самокалако», в церковном отношении подчинялась юрисдикции восточногрузинского католикоса, т. е, церковным и литературным языком здесь был грузинский. Следовательно, совершенно очевидно, что Кутаиси возродился не только как политический центр Картли, но и как очаг восточногрузинской национальной культуры.

В этом отношении весьма знаменательно, что Кутаиси стал также государственным центром «царства абхазов». Этот важный факт окончательно и однозначно решает: 1) вопрос о государственной сущности «царства абхазов» — это было грузинское царство; 2) вопрос о культурной принадлежности «царей абхазов» — каким бы ни было их этническое происхождение, с точки зрения культурного кредо они были грузинами; 3) вопрос о генеральной линии политического курса «царей абхазов» — с самого же начала они стали проводниками общегрузинского внешнего и внутреннего политического курса[47].

Если восточногрузинские эриставства возникли на основании объединения горных и низинных областей, то в Западной Грузии эта тенденция проявляется слабее, и эриставствства «царства абхазов», в сущности, оформились как горные и низинные округа. Одной из причин, определяющих это явление, нужно считать слабую, по сравнению с Восточной Грузией, экономическую связь между двумя сельскохозяйственными зонами. Но эта связь, как известно, все-таки существовала. Следовательно, в процессе объединения «земель», в частности горных и низинных областей, экономический фактор хотя и играет важную роль, однако он достаточен лишь для возникновения определенного политического статуса между контрагентами, но не для органического их слияния. Решающим в этом случае является, видимо, фактор этническо-племенной. Разнообразие этнического и племенного состава населения Западной Грузии тормозило указанный процесс. Иначе говоря, интеграция грузинских и ассимиляция негрузинских племен, в отличие от Восточной Грузии, не достигла здесь степени, обусловливающей возникновение историко-географических «земель», так сказать, нового типа. Однако ясно и то, что сам процесс интеграции и ассимиляции обусловлен интенсивностью экономических взаимоотношений. Таким образом, названные факторы являются, в сущности, двумя аспектами одного историко-географического процесса.

В начале IX в. верховным правителем подвластной им части Восточной Грузии арабы назначают Ашота Багратиони, владетеля юго-западных грузинских провинций. Воспользовавшись междоусобицей в халифате, Ашот принимает вассальство Византии и получает от императора титул куропалата. Фактически, это означает возникновение еще одного независимого феодального грузинского княжества, в пределы которого в это время входил не только бассейн верхнего течения р. Куры, и почти весь бассейн р. Чорохи (Шавшети, Кларджети и Тао[48].

Известно, что провинция Тао (арм. Таик), т. е. Хорзена античных источников, была областью Иберийского царства, которой периодически владели армяне. Но, начиная с VIII в., по крайней мере, политическое влияние грузин в этой области вновь усиливается, а в последней четверти этого века начинается мощное грузинское церковное и светское строительство. С этого времени Тао прочно входит в орбиту политических деятелей Грузии и становится одним из передовых очагов грузинской феодальной культуры.

Провинция Тао делилась на две части: нижнюю, или посюстороннюю (Амиер-Тао грузинских источников) с центром в Калмахи и верхнюю, или потустороннюю (Имиер-Тао грузинских источников) с центром в Олтиси.

Центром же всего юго-западного княжества при Ашоте куропалате после его изгнания из Тбилиси арабами был город Артануджи в провинции Кларджети.

Княжество, созданное Ашотом Багратиони, включало следующие провинции: Тао, Кларджети, Шавшети и Аджарию в Чорохском бассейне, Кола, Артаани, Джавахети, Самцхе, часть Шида-Картли, Триалети и Ташири в бассейне верхнего течения р. Куры и Абоци (арм. Ашоц) — верхнее течение р. Ахуриана.

Естественно, что, как и в других грузинских феодальных княжествах, здесь провинциями управляли эриставы. В источниках упоминаются некоторые из них. С конца IX в. правители княжества принимают титул царя, а именно титул «цари картвелов» (в смысле «всех грузин»).

После смерти Ашота Багратиони созданное им княжество было завоевано арабами и распалось на мелкие владения. Однако в середине IX в. сын Ашота, Гуарам, сумел объединить большую часть отцовского наследства. Объединение это оказалось также временным. К концу IX в. активизировались армянские Багратуни, которые отвоевали у тбилисского эмира часть Квемо-Картли (арм. Гугарк), создав впоследствии царство Кюрикидов с центром в древнегрузинском городе Самшвилде.

В первой половине X в. эриставт-эристави (эристави эриставов) Гурген вновь объединяет большую часть «царства картвелов». Он ведет активную борьбу против своих соседей, грузинских династов, и против армян за объединение грузинских земель. Он владеет значительной территорией от Амиер-Тао и Кларджети до Квемо-Картли. Современник и номинальный его сюзерен, царь и куропалат Адарнасе фактически владеет лишь территорией Имиер-Тао и частью провинции Басиани. Граница с Византией здесь проходит по р. Арак (Константин Порфирогенет).

После смерти «великого эриставт-эристава Гургена» княжество его вновь распадается.

В нашей историографии уже обращалось внимание на то, что «царство картвелов» по сравнению с другими грузинскими княжествами было менее централизованным и подвергалось частым переделам. Основной причиной этого являлась, на наш взгляд, экономическая география края[49].

Мы знаем, что вследствие социального и экономического развития основной тенденцией историко-географических изменений в раннефеодальную эпоху было взаимное слияние низинных и горных областей. В конечном счете, следствием и отражением этого процесса явились феодальные царства и княжества на территории Грузии: «царство абхазов» — на Западе, царство кахов и эров, а также Тбилисский эмират — на востоке. Определяющим и доминантным в этом процессе были, конечно, интенсивное сельское хозяйство и обширные зимние пастбища низинных районов с их торгово-ремесленными центрами — городами. Рионская низменность, Куринская и Иоро-Алазанская депрессии являются тем мощным экономическим ядром, вокруг которого сконцентрировались определенные горные области, обусловив возникновение вышеуказанных феодальных княжеств. Следовательно, политические контуры, а также относительная централизованность этих феодальных государственных образований определялись, в сущности, экономической географией.

Несколько иной, в этом смысле, была ситуация в «царстве картвелов». С точки зрения физической географии, а также экономики, оно делится на два региона. Первый — это восточная зона, включающая бассейн самого верхнего течения р. Куры, который представляет из себя высокогорные плато провинции Джавахети, Артани. Эрушети и Кола), и характеризующаяся производством зерновых культур и льна и особенно скотоводством. Одним словом, эта зона согласно агроботанической системе Вахушти Багратиони, относится к горному региону. Определенная экономическая самостоятельность в древнейшее время предопределяла его оформление в одну политическую и административную единицу («удел Джавахоса»), которая, со своей стороны, на основании физико-географических особенностей (котловины Кола и Артаани, плато Эрушети и Джавахети) делилась на отдельные «хеви»[50]. Таким образом, напрашивается вывод, важный с точки зрения исторической географии страны: при условии одинаковой, самодовлеющей экономики отдельные геоморфологические системы формируются в отдельные экономические и этнокультурные общности («хеви», «куекана»).

Западный регион «царства картвелов», обнимающий Чорохский бассейн и отделенный от восточного высоким Арсианским хребтом, представляет собой сплошную чересполосицу мелких систем горных и низинных районов, что в каждом конкретном случае обусловливает возникновение отдельных «хеви», исключая возможность создания крупного объединения вроде феодальных княжеств Западной и Восточной Грузии.

Следовательно, в этом случае наблюдается другая закономерность исторической географии страны: при условии различной экономики смежные геоморфологические системы (горные и низинные) объединяются в одну экономическую и культурную общность («хеви», «куекана»).

На основании всего вышесказанного мы можем с уверенностью повторить, что основной причиной относительной децентрализации «царства картвелов» являлась специфика его экономической географии.

Однако все это отнюдь не означает, что между отдельными областями и регионами «царства картвелов» не существовало никаких экономических и другого рода связей. Подобные связи, притом довольно тесные, засвидетельствованы в источниках. А тот факт, что в более позднее время эта территория называлась Земо-(Верхняя) Картли, ясно показывает, что центром экономического и политического притяжения не только для высокогорных плато Джавахети-Артани-Кола, но и для всего Чорохского бассейна являлась Картли в собственном смысле, то есть бассейн среднего течения р. Куры. Если слияние воедино этих двух областей задерживалось, то причину этого следует искать в том, что претензии «царей картвелов» на Картли скрещивались с аналогичными же претензиями «царей абхазов», «мтаваров кахов» и «царей армян». Именно Картли являлась историческим узлом межнациональных отношений Кавказа.

Квемо- (Нижняя) Картли входила в состав Тбилиского эмирата. В конце IX в. южные области этого края завоевали армянские Багратуни, основатели Анийского царства. В конце X в. на этой территории образовалось царство армянских Кюрикидов, считавшихся вассалами анийских Багратуни. Граница между царством Кюрикидов и Тбилисским эмиратом проходила примерно по ущелью р. Алгети[51]. Еще раньше, в начале X в., Багратуни завладели также древнегрузинской провинцией Гардабани.

Процесс экономического и социального развития, следствием которого явилось возникновение феодальных княжестн, естественно, вылился в борьбу между ними за гегемонию. Ближайшим результатом этой борьбы должно было быть объединение враждующих сторон в одно политическое целое, создание феодального государства Грузии — «Сакартвело».

То, что процесс объединения грузинских земель начался с периферии, объясняется спецификой всего процесса предыдущего политического развития. При нормальных обстоятельствах феодальное объединение страны, надо полагать, началось именно с его естественного, географического и экономического ядра, каковым являлась собственно провинция Картли. Но ею долго владели арабы. Решающее значение Картли в этом отношении прекрасно понимали правители провинциальных царств. Поэтому борьба за гегемонию началась именно борьбой за Картли, а так как Нижней Картли прочно владели арабы, то кровавая двухсотлетняя эпопея объединения Грузии началась борьбой за овладение Шида-Картли.

Дебютантами этой исторической драмы были куропалат Ашот Багратиони и правитель Кахети Григол, их партнер — с одной стороны, «царь абхазов», с другой — тбилисский эмир.

В Шида-Картли[52] после ее освобождения от непосредственного владения арабами (вторая половина IX в.), по свидетельству источника, власть захватили местные азнауры (феодалы), главой которых являлся «упали Картли». Резиденцией его был Уплисцихе.

Источники содержат также определенные сведения о внутренней политической географии Шида-Картли IX—X вв. Аналогично другим грузинским провинциям территориальное членение на «хеви» здесь продолжало еще существовать, но вследствие известного уже нам социального и экономического процесса, «хеви» эти к северу от Куры составляли одну феодальную «землю» с центром в Уплисцихе. Другая такая «земля» с центром в Атени охватывала южную часть провинции — правобережье Куры с нагорной областью Триалети.

В борьбе за овладение Шида-Картли активно участвовали не только грузинские династы, но также тбилисский эмир и армянские цари. С середины X в. инициатива в борьбе за гегемонию переходит в руки «царей абхазов», которые завладевают северной частью Шида-Картли и назначают своего эристава в Уплисцихе.

Для окончательного удержания Картли необходимо было владеть южной нагорной областью, в частности Джавахетским и Триалетским плато; кроме того, что эта территория была тесно связана с Картли экономически, она имела также огромное стратегическое значение. По этим областям проходили и здесь перекрещивались магистральные пути, соединяющие все провинции будущей Грузии. Следовательно, владение этой территорией имело важное значение для объединения грузинских земель, что, конечно, было ясным для политических деятелей того времени[53].

До 941 г., когда скончался эриставт-эристави Гурген, Джавахети находилась в руках таойских Багратиони. Но с этого времени эта провинция переходит в руки «царей абхазов». Естественно, к ним же переходит с этого времени и инициатива объединения Грузии.

Однако с 975 г. в «царстве абхазов» начались политические неурядицы. Этим воспользовался эристави Картли Иоанэ-Марушисдзе и призвал для владения страной правителя Имиер-Тао, куропалата Давида. Этот последний, действительно, принимает предложение: дает Картли в управление усыновленному им малолетнему племяннику Баграту Багратиони. Таким образом, с семидесятых годов Багратиони вновь возглавили дело объединения грузинских земель.

Из источников явствует, что политические деятели X в. имели уже вполне осознанную программу объединения Грузии и что куропалат Давид был одним из первых среди них.

Таким образом, мы видим, что X в. является особенно важным этапом в истории страны, именно с точки зрения создания единой Грузии — «Сакартвело» (букв,. «страна грузин»). К этому времени процесс феодально-национального формирования зашел далеко. Идет интенсивное строительство грузинских церквей в Западной Грузии, результатом чего, в конечном счете, явилось освобождение от византийской зависимости и национализация церкви[54]. В это же время завершется процесс перехода эров (западных албанов) из монофизитства в халкидонитство, т. е. процесс их грузинизации[55]. Такой же процесс шел и на других окраинах, в частности в Тао, где к этому времени еще существовало армянское население. Прослеживается также развитие аналогичных взаимоотношений с Северным Кавказом.

 В этот решающий момент политического и культурного брожения престол «царя абхазов» наследует по линии матери Баграт Багратиони (978 г.). Итак, «царем абхазов» становится единственный сын «царя картвелов» Гургена и наследник куропалата Давида. Никогда еще дело объединения грузинских земель не было таким реальным. Действительно, в 989 г. Баграт подчиняет себе непокорного эристава Триалети, присоединив эту область к царскому домену. После смерти куропалата Давида (1001 г.) он получает в наследство титул «куропалата картвелов» вместе со всеми владениями приемного отца, кроме Имиер-Тао, которую аннексировали византийцы. После 1008 г., по смерти отца, Баграт становится также «царем картвелов» и владетелем отцовского наследства (Амиер-Тао и др.). В 1010 г. он завоевывает «царство кахов и ранов», т. е. бывшее княжество Кахети и царство Эрети.

Политическая власть Баграта III простиралась еще дальше на соседние области Кавказа. Во-первых, вассальную зависимость от него признал гандзийский эмир. Во-вторых, источники дают основание утверждать, что Северный Кавказ также входил в сферу его политического влияния. Это тем более достоверно, что грузинская культура, по-видимому, издавна приникала в этот край.

Конец X и начало XI в. является особенно важным этапом в этом отношении: строятся грузинские храмы в Алании, на территории Чечено-Ингушетии и Дагестана. По данным эпиграфики этих областей, в это время сюда проникают грузинская письменность, грузинский язык и даже грузинская государственность. Одним словом, идет интенсивный, процесс культурного сближения с северо-кавказскими племенами[56].

Таким образом, к началу XI в. большая часть грузинских земель, т. е. значительная часть Закавказья, была объединена под единодержавной властью «царя абхазов, картвелов, кахов и ранов». Вновь ожила на более прочной основе идея Вахтанга Горгасала. Присоединение оставшихся вне Грузии грузинских областей (Имиер-Тао, Квемо-Картли) со столицей Тбилиси стало вопросом лишь времени.


[1] Развернутую аргументацию положений выдвинутых в этом очерке, см.: Мусхелишвили Д. Л. Основные вопросы исторической географии Грузии. Тбилиси, т. 1, 1977; т. II, 1980 (на груз. яз. с рус. резюме), он же. Из исторической географии Восточной Грузии. Тбилиси, 1982.

[2] См.: Джавахишвили И. А. Экономическая история Грузии, I, 1930, с. 290 —315 (на груз. яз.).

[3] Флавий Арриан. Путешествие по берегам Черного моря. Изд. Кечагмадзе. Тбилиси, 1961, с. 42—43 (на груз. яз.); Ломоури Н. Ю. История Эгрисского царства. Тбилиси, 1968, с. 7—30 (на груз. яз.).

[4] Ломоури Н. Ю. Клавдий Птолемей. — Географическое руководство. Известия о Грузии. — МИГК. вып. 32, 1955, с. 45 (на груз. яз).

[5] Ср.: Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959, с. 382—383.

[6] Меликишвили Г. А. Указ. соч., с. 88, 370 — 371.

[7] Берадзе Т. Из политической географии Одиши. — СИГГ, вып. III, 134—140 (на груз. яз.); ср.: Анчабадзе 3. В. Из истории средневековой Абхазии. Сухуми, 1959, с. 7.

[8] Д ж а н а ш и а С. Н. Труды, т. II. Тбилиси, 1952, с. 320 (на груз. яз.).

[9] Каухчишвили С. Племя мисимиан. — Труды ТГУ, I. 1936. с. 280 (на груз. яз.); другую точку зрения см.: Инал-Ипа Ш. Д. Вопросы этнокультурной истории абхазов. Сухуми, 1976, с. 230.

[10] Адонц Н. Армения в эпоху Юстиниана, 1980, с. 395.

[11] Мусхелишвили Д. Л. Из исторической географии Восточной Грузии. Тбилиси, 1982, с. 6—15.

[12] Его же. К вопросу о локализации Хунан-Хнаракерта. — В сб.: АПФГ, II, Тбилиси, 1974, с. 275—277; Ваидов Р. М., Гулиев Н. М. О тождестве городища Торпаггала и города Хунана. — Там же, с. 278—279.

[13] Джанашиа С. Н. Труды, II, с. 251—252.

[14] Мусхелишвили Д. Л. Город Уджарма. Тбилиси. 1466, с. 31 — 36, 58—61 (на груз. яз.).

[15] См.: Манандян Я. А. Когда и кем была составлена «Армянская география», приписываемая Моисею Хоренскому. — ВВ, т. I, 1947, с. 127—143.

[16] Ср.: Еремян С. Т. Армения по «Ашхарацуйцу». Ереван, 1963. с. 14 и далее (на арм. яз.).

[17] Ломоури Н. Ю. К вопросу о торговых путях древней Грузии. — ТИИ, т. IV, I, 1958 (на груз. яз.); Еремян С. Т. Торговые пути Армении» в эпоху Сасанидов. — ВДИ, 1939. № 1.

[18] Ср.: Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии, с. 132., 386.

[19] Мусхелишвили Д. Л. Город Уджарма, с. 62— 65.

[20] Там же, с. 48—49.

[21] Бердзенишвили Н. А. ВИГ, т. I, с. 241.

[22] Ср.: Чилашвили Л. А. Города феодальной Грузии, т. II, 1970, с. 35—48 (на груз. яз.).

[23] Мусхелишвили Д. Л. Значение Грузии и Закавказья в международной торговле феодальной эпохи. — Цискари, 1970, №11. с. 132--133 (на груз. яз.); ср: ЧилашвилиЛ. А. Указ. соч., с. 48—55.

[24] Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии, с. 119, 294; Очиаури Т. А. Мифологические предания горцев Восточной Грузии. Тбилиси, 1967, с. 51—23, 39—67, 130—135 (на груз. яз).

[25] Меликишвили Г. А. Указ. с. 68 — 69, 131.

[26] Джанашиа С. Н. Труды, т. I. Тбилиси, 1949, с. 90 — 93.

[27] Абрамишвили Т. Я. Византийские монеты Гос. музея Грузии. Тбилиси, 1966, с. 121—122; Джалагания И. А. Иноземная монета в денежном обращении Грузии V—XIII вв. Тбилиси, 1979, с. 8—35.

[28] Чубинашвили Г. Н. История грузинского искусства. Тбилиси, 126 (на груз. яз.).

[29] Джалагания И. Л. Указ. соч. с. 18 — 21; она же. Монетные клады Грузии. Клад сасанидских и византийских монет из Цители-Цкаро. Тбилиси, 1980.

[30] Баладзори. Книга завоевания стран. Баку, 1927, с. 6.

[31] Ср.: Джанашиа С. Н. Труды, II, с. 364; Бердзенишвили Н. А. ВИГ, I, с. 25.

[32] Пахомов Е. А. Монеты Грузии, часть I. Спб., 1910, с. 39—40; Капанадзе Д. Г. Грузинская нумизматика. М., 1955, с. 49.

[33] О времени деятельности Арчила см.: Мусхелишвили Д. Г. Уджарма. с. 93—95.

[34] М и н о р с кий В. Ф. История Ширвана и Дербента Х-ХI веков. М., 1963, с. 116, карты 1 и 2.

[35] Мусхелишвили Д. Л. К вопросу о центре Эгрисского царства. — В сб.: Кавказ и Средиземноморье. Тбилиси, 1980, с. 135—138.

[36] Мусхелишвили Д. Л. Вопросы исторической географии ущелья Панкиси. — ТКАЭ, т. I, 1969, с. 155—158.

[37] Мачабели М. В. Экономический быт государственных крестьян Тионетского уезда Тифлисской губернии. — МЭГКЗК, т. V, ч. I, с. 419.

[38] Мусхелишвили Д. Л. Указ. соч., с. 158 —159.

[39] Мусхелишвили Д. Л. К вопросу о периодизации, с. 157.

[40] История Грузии, т. I, 1958, с. 129 (на груз. яз.).

[41] Мусхелишвили Д. Л. Из исторической географии Восточной Грузии, с. 35—38.

[42] Лордкипанидзе М. Д. Политическое объединение феодальной Грузии. Тбилиси, 1963,

с. 40 —141 (на груз. яз.).

[43] Джанашиа С. Н. Труды, т. II, с. 403; Лордкипанидзе М. Д. Из истории политического объединения феодальной Грузии. — МИГК, вып. 31. с. 35 (на груз. яз.);

 М к р т у м ян Г. Г. Грузинское феодальное княжество Кахети в VIII—XI вв. и его взаимоотношения с Арменией. Ереван, 1983, с. 72.

[44] Лордкипанидзе М. Д. Политическое. объединение феодальной Грузии. Тбилиси, 1963, с. 235—236 (на груз. яз.).

[45] Джанашиа С. Н. Труды, т. II, с. 322—341; Анчабадзе 3.В. Из истории средневековой Абхазии, с. 95—109; Лордкипанидзе М. Д. Политическое объединение феодальной Грузии, с. 176 и далее.

[46] Ср.: Чхатараишвили К. Из истории грузинской феодальной военной организации. — Мацне. 1971, №4, с. 134—135 (на груз. яз.).

[47] Ср.: Анчабадзе 3. В. Из истории средневековой Абхазии, с. 106 —108.

[48] Детально об условиях возникновения этого княжества см.: Лордкипанидзе М. Д. Политическое объединение феодальной Грузии, с. 30 и далее.

[49] Другие точки зрения см.: История Грузии, т. I, 1946, с. 191. Лордкипанидзе М. Д. Политическое объединение феодальной Грузии, с. 224—226; Меликишвили Г. А. Политическое объединение феодальной Грузии и некоторые вопросы развития феодальных отношений в Грузии. Тбилиси, 1979, с. 28 и далее (на груз. яз.).

[50] Историческую географию Джавахети см.: Бердзенишвили Д. К. Очерки по исторической географии Грузии. Тбилиси, 1985 (на груз. яз.).

[51] Историческую географию Квемо-Картли см.: Бердзенишвили Д. К. Очерки по исторической географии Грузии. Тбилиси, 1979 (на груз. яз.).

[52] Историческую географию Шида-Картли см.: Гвасалия Дж. Г. Очерки исторической географии Восточной Грузии. Тбилиси, 1983 (на груз. яз.)

[53]Бердзенишвили Н. А. ВИГ, т. I, с. 52—53.

[54] Бердзенишвили Н. А. Везират в феодальной Грузии. Известия ИЯИМК, т. X, 1941, с. 294.

[55] Мусхелишвили Д. Л. Город Уджарма, с. 118.

[56] Долидзе В. Хозита-Майрам — свидетельство культурных взаимоотношений народов Грузии и Северного Кавказа. — Сообщения АН Гр. ССР, XV, 1954, № 2, с. 119—126; он же. Архитектурный памятник из Тли — новое свидетельство культурных взаимоотношений Грузии и Двалети. — Там же, XXI, 1948, №6, с. 767—773 (на груз. яз.); Гамбашидзе Г. Г. Раскопки грузино-ингушского христианского храма «Тхаба Ерды» в 1970 гг. — Тез. докл., посвящ. итогам полевых археологических исследований в 1970 г. в СССР. Тбилиси, 1971, с. 248—250; Ш м е р л и н г Р. О. Церковь в с. Датуна в Дагестане. — Мацне, 1969, № 2, с. 211—218; Дидебулидзе 3. Ш. Культурные взаимосвязи народов Грузии и Центрального Предкавказья в X—XII вв. — Автореферат канд. дисс. Тбилиси, 1974; Гамбашидзе Г. Г. К вопросу о культурно-исто рических связях средневековой Грузии с народами Северного Кавказа. Тбилиси, 1977; Ложкин М. Обзор раннесредневековых христианских памятников Северо-Западного Кавказа. — IV Международный симпозиум по грузинскому искусству. Тбилиси, 1983; Гамбашидзе Г. Г. Вопросы христианской культуры и исторической географии Аварии в свете результатов дагестанско-грузинской объединенной археологической экспедиции АН ГССР и СССР. Тбилиси, 1983.





ГЛАВА IX

 

КУЛЬТУРА В IV—X ВВ.

 

§ 1. КУЛЬТУРА И БЫТ В IV — V ВВ. ПО АРХЕОЛОГИЧЕСКИМ МАТЕРИАЛАМ [1]

 

Если раньше о культуре и быте Грузии в IV—V вв. можно было судить лишь на основании скудных письменных источников, то в настоящее время эти сведения значительно пополнились благодаря археологическому материалу, выявленному в результате раскопок, как захоронений, так и жилых и других комплексов (городищ, церквей, дворцов, замков, мастерских и т. д.).

 

А. Обзор источников.

 

1. Погребальные памятники

 

Важнейший и многочисленный материал выявлен в результате изучения могильников столицы Картли того времени — Мцхета и ее окрестностей (Большая Мцхета). Эти могильники были раскопаны в долине Самтавро, около устья р. Армазисхеви, а также рек Мартазисхеви и Карснисхеви, у селений Цицамури, Кодмани и др.

Самым обширным из них был могильник в Самтавро[2], где раскопано 1600 погребений IV—VIII вв. Они сложены и перекрыты плитняками. Большинство из них представляет собой семейные захоронения. Изредка в каменных погребениях стоят глиняные гробы или саркофаги, которые в других местах, вне Мцхета, встречаются как отдельные погребения, в которых порой обнаруживаются гвозди и остатки дерева. Поэтому можно думать, что в них иногда помещались и деревянные гробы. Ритуал захоронения везде представляетсяхристианским.

Большинство инвентаря составляют разные украшения и металлические части одежды и обуви. Значительное место занимает стеклянная посуда, довольно однообразная по сравнению с предыдущим периодом. Как и в ранних могильниках, оружие представлено несколькими лезвиями ножей.

Весьма мало глиняных, совершенно отсутствуют металлические (серебро, бронза) сосуды. Выявленный инвентарь резко отличается от инвентаря соответствующих групп могильников I — III вв.

В результате тщательного изучения инвентаря из Самтавро ученые приходят к выводу, что в IV в. исчезают иноземные или изготовленные по их образцам стеклянные сосуды, а также некоторые другие предметы и усиливается и расширяется стремление к созданию собственных, новых типов продукции. В IV—VI вв. ясно видны эти поиски, которые прекращаются лишь в конце VI в. Стало возможным установить типы собственно «самтавройских» форм, не имеющих аналогов в других районах Мцхета. Все это означает, что во Мцхета широко производили и стекло, и металлические украшения.

Кладбище в Самтавро действует до IX в. При этом в могильниках VI—VIII вв. встречается значительно измененная ситуация.

Могильник в Армазисхеви возник вокруг родовой усыпальницы эриставов-питиахшей позднеантичного периода. Это кладбище также функционировало до IX в. Здесь выделяется несколько богатых погребений из тщательно (хотя по сравнению с позднеантичным периодом все же грубо) сложенных плитняков. Эта группа погребений относится к IV в., и в них должны были бытьзахороненыпотерявшие прежний блеск потомки эриставов. В захоронениях Армазисхеви найдены наилучшие для Мцхета того периода изделия из золота (серебряная посуда отсутствует и там) и драгоценных камней, а именно: кольца, серьги, ожерелья, браслеты; а также железные бляхи, серебряная пряжка и т. д. Особо следует отметить, что именно в Армазисхевивстречаютсяранние образцы использования в золотых украшениях перегородчатой эмали. Наконец, этот могильник сохранил образцы (на сегодняшний день самые поздние) армазской письменности, которая была столь обычной во Мцхета и несколькими образцами предоставлена также в городищах Урбниси и Уплисцихе. Они вырезаны на перстнях и браслетах. Можно считать, чго здесь имеет место консервативная традиция рода эриставов Армазисхеви.

С V в. погребения Армазисхеви складываются более небрежно, из ломаного камня и глины, иногда из тесаных деталей античных построек, и даже используются стелы с надписями[3]. Новый ритуал захоронения повсеместно распространяется, по образу Самтавро.

Примерно то же можно сказать (за исключением золота и гемм) о тех погребениях, которые раскопаны по соседству с Армазисхеви, около устья Мартазисхеви или Сангрисхеви, Карснисхеви и в Цицамурском поле.

Местами случайных находок археологических памятников Картли рассматриваемого периода, вблизи или вдали от Мцхета, являются: Цилкани[4], Церовани, Душети[5], Агаиани по нижнему течению р. Ксани[6], Ахалгори (ныне Ленингори) по среднему течению Ксани[7], Глдани[8], окрестности с. Дигоми[9], Вашладжвари[10], Накулбакеви[11], Кодисцкаро в ущелье р. Рехула[12]. В Кахети: могильники в Сартичала и Муганло[13], на Сацхенисском поле[14], в городище Череми[15], в с. Джиджети, около Тианети[16]. Все эти места расположены непосредственно по соседству с Картли, в бассейне р. Иори.

В Кухетском Рустави также производились раскопки могильников. Следует отметить одну группу каменных погребений с инвентарем на левом берегу Куры[17] и своеобразным ямный могильник на правом берегу, раскопанный в 1949 г., часть которого по инвентарю, погребений относится именно в IV—V вв.[18]

В последнее время весьма важные погребальные памятники выявились в результате археологических поисков по среднему течению реки Иори и в раскинувшейся вдоль нее долине Эрцо. Из них выделяются погребения, раскопанные у с. Сиони, одно из которых является замечательно построенным царским или эриставским склепом, считающимся уникальным среди погребений Грузии послеантичного периода[19]. Одна группа могильников содержит инвентарь, схожий с инвентарем Мцхета, а именно, Самтавро, IV—V вв.[20] Между селениями Трани и Магранети были раскопаны грунтовые погребения вельмож III — IV вв.[21], содержащие предметы из золота и серебра.

В ряде мест, исторической К в е м о- (Н и ж н е й) Картли (Цалкский, Тетрицкаройский и другие районы) были раскопаны погребальные памятники рассматриваемого периода — сложенные плитняками склепы, инвентарь которых перекликается с мцхетским, например, в Верхнем Цинцкаро[22], Сафар-Хараба, Геряке и др.[23], а также в Санта, Бармаксизе (старом Эдзани) и Саномери[24].

Имеются все основания связать с погребальныминвентарем Квемо-Картли хранящийся в Парижской национальной библиотеке каменный (изониса) перстень, которыйотносится к IV—V вв. На нем вырезаны мужской профиль и греческая надпись — «Усас питиаксес иберон — кархедо н». По-видимому, это был питиахш Квемо-Картли, некий Уша или Уча, именной перстень которого должен был быть изготовлен здесь же и захоронен вместе с владельцем — так же как и перстни и иные портретные инталии эриставов-питиахшей Армазисхеви. О «парижском» перстне имеется довольно обширная литература[25].

Наконец, мы должны остановиться на городище У р б н и с и, которое археологически так же содержательно, как и Мцхета, и интенсивнораскапывалосьв 1953—1963 гг. В частности, в могильниках IV—V вв. засвидетельствованы глиняные саркофаги, грунтовые и бревенчатые погребения, а также несколько сырцовых погребений. Довольно большое число из них содержало инвентарь[26].

Погребальные памятники Западной Грузии изучены гораздо менее, чем восточногрузинские. Большую часть из них составляют случайно обнаруженные захоронения, вернее, оставшийся от них инвентарь.

Таких находок довольно много на территории нынешней Абхазии: в Леселидзе[27], Новом Афоне (Анакопии)[28], в селах Мицари и Калдахвара из Бзыбского ущелья[29], в с. Юревском и т. д.[30] Особо следует отметить выявленное в пригороде Сухуми, у р. Келасури богатое погребение, которое, судя по трехпортретному украшению,                                                                                                                                                                                                                                                                   принадлежит вельможе III—IV вв. (имена «Нинас», «Уес», «Анес», «Улривис»).

Следует отметить также могильники из Цебельды, которые по обилию и разнообразию инвентаря и ритуалу захоронения почти такие же, как мцхетские, а некоторыми видами инвентаря иногда и превосходят их. В этом отношении им принадлежит первенство в Западной Грузии[31].

Кое-что найдено и в Гурии: в Урекиво время войны в прибрежном песке обнаружен богатый инвентарь кремационного захоронения[32]. При раскопках дворца в Вашнари в развалинах раннехристианской церкви выявлены каменные погребения[33].

В горной Раче, в Геби, в могильнике Шошети раскопапы погребения, относящиеся к IV—V вв. Могильный комплекс найден и в с. Усахело, в Лечхуми. В обоих случаях много аналогов с погребальными памятниками Картли.

В исторической Имерети больше соответствующих погребальных памятников. Вблизи Кутаиси, в с. Маглаки найдено серебряное блюдо IV в. с рельефными изображениями в сасанидской манере[34]. Здесь же следует упомянуть найденное недалеко от границы Абхазии, в Красной Поляне сасанидское блюдо второй половины III в., на котором изображена охота[35]. Около Кутаиси же, в с. Аджамети обнаружены три грунтовых погребения, из инвентаря которых сохранились железные орудия быта и оружие местного производства, часть которых относится к IV—VI вв.[36]

В Верхней Имерети живой интерес вызывают два памятника. В Харагоульском районе выявлен инвентарь богатого ингумационного погребения, основным достоинством которого можно считать сасанидский чеканный потир, датируемый III—IV вв.[37] В Терджольском районе, в лощине у с. Дзеври в 1951—1952 гг. раскопан могильник. Многочисленный инвентарь почти сорока погребений дает возможность датировать их III—IV вв.[38] Этот могильник, расположенный около пещерной стоянки Сагварджиле, как и могильники в Цебельде, является важнейшим подспорьем для изучения культуры и быта раннехристианской Западной Грузии.

Обзор памятников Восточной Грузии следует начать опять-таки материалом из Большой Мцхета. Еще Ф. Байерн во время раскопок могильника в Самтавро обнаружил остатки строения, которое, по его мнению, было «мастерской балъзамариев»[39], предназначенных для погребального ритуала. Если это предположение верно, то эта постройка должна была стоять там с IV в. (со времени появления в погребениях бальзамариев местного производства). О самом здании ничего неизвестно. Байерн предполагал, что там же существовало поселение. Последующие археологические и историко-топографические исследования показали, что поселение находилось на склонах холмов около Мцхета, а в низине располагались сады и виноградники, винные погреба и кладбища[40]. Около устья Армазисхеви, среди многих следов жилищ привлекает внимание довольно крупное строение, сложенное из камней античных построек[41]. У устья Мартазисхеви засвидетельствованы здание и погреб, построенные из камня на известковом растворе, возможно, остатки хозяйственно-торговых зданий[42]. Недавно были обнаружены остатки старой постройки, в которой найдено позднее погребение[43]. В Багинети и Армазской крепости предполагается поселение, соответствующее тем погребениям, которые раскапывались около устья Карснисхеви и у с. Карсани (в 1961 г. Н. Угрелидзе). Особо следует отметить остатки небольшой церкви, которая должна относиться к данному периоду. В другом месте выявлены следы большого (200 кв. м) строения, возведенного из камней на известковом растворе. На участке «Мта Картли» («Картлийской горы») в результате раскопок выявлены стены с башнями IV и последующих веков, в которых помещаются церковь св. Нино и построенное рядом с ней небольшое жилище с погребом[44].

В самой Мцхета после 1957 г. время от времени выявляются следы отдельных строений указанного периода. Даже внутри собора Свети-Цховели рядом с гробницей Вахтанга Горгасала[45] были обнаружены орнаментированные камни церкви, построенной этим царем. Но важнее всех поселение, которое выявляется на склонах и вершине мцхетской «гора» (древнего поселения): остатки домов из ломаного камня, стены и башни, облицованные тесаным камнем, «Арагвские ворота» между круглыми башнями и т. д.[46]

В многослойном археологическом комплексе Кухетского Рустави постройки данного периода подразумевались в виде выявленного местами нижнего слоя[47]. Но после начала раскопок на месте крепости определились и стены, и остатки некоторых зданий внутри нее[48].

В Тбилиси подобные памятники основательно выявились только в 1956 — 1957 гг. между Анчисхати и Сиони (на площади Ираклия II, напротив бывшего дворца Ростома) в виде нижнего слоя. В нем ученые подразумевают наличие предметов III — V вв. (явных следов построек не обнаружено, были только культурные слои)[49]. По-видимому, на этой террасе следует предположить довольно интенсивно обжитый и значительный участок городского поселения — на некотором расстоянии от головной крепости. Это предположение подкрепляется каменной печатью, на которой изображено лицо вельможи и которая найдена в самом нижнем слое[50]. Что касается древнейшей и главнейшей крепости Тбилиси — Нарикала, то там раскопки еще не достигли древнейших слоев, однако выявлен уже некоторый материал (например, одна деталь весьма архаичного орнамента)[51], который перекликается с сообщениями наших письменных источников о возведении крепости не позднее IV в. (тем более, что археологические свидетельства существования в позднеантичный период на территории Тбилиси городского поселения выглядят вполне убедительно).

Уджарма является одним из важнейших археологических (и архитектурных) памятников Грузии указанного периода. В Картли в античную и раннесредневековую эпохи Уджарма была одним из главных городов, который, по сведениям источников, «непомерными строениями» укрепил Вахтанг Горгасал. Раскопанный на берегу Иори замок, точнее, древнейшая постройка — уникальна, она резко отличается от более поздних построек и характерна для переходного периода от античной к феодальной эпохе. Эту особенность создают большие окна и двери с подковообразными арками, облицовка стен из квадрообразных камней, прямоугольные многоэтажные башни с зубцами, покрытые черепицей античного покроя, прямоугольный рисунок стен и т. д.[52] Следует отметить башнеподобный дворец (с темницей и погребом), хозяйственные постройки и небольшую придворную церковь в верхней крепости, которая относится к началу царствования Вахтанга Горгасала, т. е. к группе древнейших грузинских церквей[53]. Культурный слой, соответствующий древнему замку, представлен частично, однако он точно датируется благодаря сасанидской серебряной монете V в., принадлежащей шаху Перозу.

После 1936 г. Болниси трижды стал предметом археологического изучения. На сегодняшний день городище и главный собор — крупная базилика (Сион) — уже достаточно изучены[54]. Строительная надпись Сиона известна благодаря своему историческому значению и содержанию (строительство Сиона было начато в 20-й год воцарения Пероза Сасанида и завершено через 15 лет, в 493 г.) и является древнейшей из датированных грузинских надписей на территории современной Грузии.

Из результатов раскопок Болнисского городища особенно важным было обнаружение в 1959 г. И. Гдзелишвили следов древних церквей и других памятников, прежде всего каменных крестов и стел[55]. На одной из них высечен профиль празднично одетого вельможи, которого можно принять за правителя этой земли (питиахша?). Этот памятник того же времени, что и Болнисский Сион. Такое мнение основывается на сходстве этого изображения с несколькими портретами из Картли, которые датируются IV—V вв. и на которых изображены эриставы-питиахши или другие вельможи. Таковыми являются портреты, сделанные на золотомк ольце из 40-го погребения и серебряном блюде из 2-го погребения Армазисхеви, на золотом медальоне из Самтавро и каменной печати из Тбилиси, а также портрет «Уша питиахша». Изображение на каменной стеле напоминает поздние рельефы Мцхетского Джвари, на которых изображены эрисмтавары.

Городище Урбниси так же хорошо изучено и раскопано, как и Мцхета[56]. Согласно письменным источникам, Урбниси в основном был античным и раннефеодальным городом, разрушенным в VIII в.

В городище, в частности, выявился слой IV—V вв. Раскопки Урбниси показали его интенсивныекультурные и торговые сношения (по некоторым признакам больше, чем во Мцхета!) со странами Передней Азии и Средиземноморья. Найденный там археологический материал дает возможность сделать следующий вывод: в конце V или начале VI в. город был разрушен врагами (второй раз после эллинистической эпохи). В одном сожженном многокомнатном здании были обнаружены домашняя утварь, остатки кольчуги и меча, глиняный сосуд с виноградными косточками и т. д.; в другом — припрятанная домашняя медная посуда. В керамике IV—VI вв. здесь все еще чувствуются следы античности.

Археологи обнаружили остатки городской стены, сложенной из сырца, в которой выделяют разные периоды. В стену встроены округленные башни, одна из которых состоит из шести комнат, в том числе одного зала (наподобие замка-башни в Уджарме). Одна группа исследователей большую часть этой стены относит к VI в. По нашему мнению, стена выполняла оборонные функции и в IV—V вв., а в VI в. следует предположить более крупное строительство.

В центре города примерно на рубеже V—VI вв. должна была быть воздвигнута большая базилика, древнейшие надписи которой ныне датируются V в.[57]

Широкие раскопки с 1971 г. проводятся на Настакисском поле у слияния р. Ксани с Курой. Здесь выявлено древнее городище, которое возникло еще.в IV—III вв. до н. э. и достигло вершины своего развития в IV—VI вв. Фундаменты выявленных многокомнатных жилых комплексов интересующей нас эпохи выложены из конгломерата, булыжника или песчаника. Стены возводились из сырцового кирпича. Жилища включают в себя несколько комнат, подсобные хозяйственные помещения, в том числе винные погреба и, как правило маленькие церкви. Одна такая церковь датируется даже III в. — это самая древняя церковь на территории Грузии.

Среди этих многокомнатныхжилищ выделяется обширный комплекс, включающий большой винный погреб, церкви и маленькую баню. Это жилище, по мнению раскопщиков, является дворцом «спаспета» — высшего военного сановника Картлийского царства, второго лица после царя, и датируется VI в.

Раскапывался также современный раннесредневековому городу могильник[58].

Остатки поселений Западной Грузии (которых довольно много) изучены сравнительно слабо — фактически дело ограничено разведкой и маломасштабными раскопками, исключая Нокалакеви (Археополис). В византийских источниках часто упоминаются города Эгриси, или Лазики, но в основном в связи с событиями V—VI вв., особенно при изложении событий византийско-персидской войны. Из этого обстоятельства исходил проф. С. Г. Каухчишвили, когда он сначала описал крепости и поселения той эпохи, а затем провел археологические разведки некоторых памятников[59]. Можно было предполагать (что и подтвердилось) влияние византийского фортификационного строительства (например, opus mixtum — чередование кирпича и камня с известью).

В постройке Шорапанской крепости выделяется несколько слоев. К исследуемому периоду относится и вышеназванная кладка, характерная для римскогозодчества — сначала Империи, а затем для ранневизантийского в IV— вв. Квадратный кирпич употреблялся в основном в Греции. Точно такая кладка засвидетельствована и в других крепостях Эгриси (Лазики) — в Сканде, Вардцихе, Толеби и Нокалакеви. Стена Вардцихе построена из ломаного камня и извести, хотя в стену одного здания вставлены квадратные кирпичи.

В Толеби внимание привлекаетдвойнойров вокруг крепости и район «Дерга», в котором следует искать отражение упомянутого в известиях византийских писателей «Кувшинного ряда» («Олария», «Хитрополия») вблизи «Телефиса». Ясно, что наличие такой фактории должно считаться проявлением развития местного ремесленного производства. Можно допустить, что здесь же обжигали тот кирпич, который кое-где уложен беспорядочно и иногда даже составляет всю облицовку. Вообще, можно предположить, что способ строительства этих крепостей был продиктован предводителями византийских оккупационных, или «вспомогательных», войск, а строителями должны были быть местные зодчие и каменщики.

Нокалакеви (Археополис) является первым и крупнейшим городом Колхети, или Лазики, следовательно, стольным городом, названным «Древним городом»; «Нокалакеви, прозванный Цихегоджи» был построен Куджи и разрушен Мерваном Глухим[60]. Объектом сравнительно основательных археологических раскопок он стал в 1930 — 331 гг., а с 1973 г. там ведутся интенсивные археологические раскопки[61].

Раскопки велись также в городище Вашнари[62]. Существование этого центра предполагается в VI — VIII вв. Крепость и город были построены на высоком мысе между двух рек. Городище имело внешнюю и внутренюю стены, через каждые 40 м стояли небольшие башни и другие здания, в том числе церковь и молельня. Первая представляла собой трехнефное здание, с пятигранной апсидой, ступенчатым алтарем и мраморным полом. Так же богато была украшена «молельня», сохранились также капители, украшенные растительным орнаментом. Особое же внимание привлекает высокий уровень строительства: необычайно крепкий известковый раствор, прекрасно обожженные кирпич и черепица, тесаный и орнаментированный камень, использование для покрытия полов смешанного с кирпичом песка, керамический водопровод вдоль стен и т. д. Естественно, что и там наблюдаем кирпично-квадровую кладку, в остальном же (формами квадров и их строго горизонтальной кладкой) вашнарские постройки напоминают Уджарму.

Крепость Петра византийских источников после длительных обсуждений и споров была отождествлена с Цихисдзири (тер. нынеш. Аджарии), раскопки и изучение, которого в последнее время выявили интересную картину.

Перед нами предстает довольно обширная, крепость, вне крепких стен которой выявлены остатки поселения, а внутри раскопаны такие значительные строения, как крупная базилика древнего (V—VI вв.) вида, баня и др.[63]

Большие археологические работы проведены на обширной территории абхазской приморской крепости и города Бичвинта, в основном внутриоборонительнойстены, а также вне ее[64]. Выявлены крупные крепостные стены и башни, хозяйственные и культовые строения. Из них выделяются остатки большой трехнефной с граненой апсидой (как в Вашнари и Цихисдзири) базилики и ее пристройки. В соборе стояло десять мраморных колонн, пол был полностью покрыт мозаикой, которая весьма своеобразна и высокохудожественна (разнообразные мотивы, прекрасный рисунок — с такими символами христианства, как пьющие из чаши птицы, агнец и т. д., выполненные с большим искусством). Для мозаики использованы камушки разных пород. Она отличается от раннехристианских византийских и грузинских мозаик и схожа с херсонесской мозаикой V—VI вв. Это обстоятельство свидетельствует (так же как и другие вышеназванные факторы) о культурной близости Абазгии (Абхазии) с Крымом, что совершенно естественно.

Собор с мозаикой оказался древнейшей из сохранившихся церквей. Рядом с ним были раскопаны развалины двух других церквей и выяснилось, что при строительстве одной из них уже в середине VI в. (при императоре Юстиниане) была использована старая мозаика. Как извещает греческая надпись этой последней, собор был построен неким Орели, по-видимому, местным вельможей «в моление для себя и дома своего». Тут сказывается некоторое противоречие: палеографически и стилистически надпись датируют VI—VII вв., хотя существует мнение, что, мозаика выполнена в V в., а собор построен раньше датируемой надписи — в V в. Предполагают даже, что этот собор не является древнейшим и еще в IV в. там должна была стоять церковь, так как среди участников Никейского церковного собора 325 г. упоминается и бичвинтский епископ. Это более вероятно, так как, во-первых, в древней Колхиде подобно Картли, в связи с распространением христианства должно было развернуться строительство церквей и, во-вторых, Бичвинта и до IV в. являлась обширным и одним из значительных на нашем побережье городов (о чем наглядно свидетельствуют раскопанные слои I—III вв.).

Раскопки базилики и городища выявили бурную городскую жизнь древней Бичвинты, интенсивные сношения с соседними странами, позднеримским (или ранневизантийским) миром и ее собственное культурное лицо.

В некоторых местах (преимущественно за городом) раскопки засвидетельствовали катастрофу в IV в. и обновление жизни в V или VI вв. Возможным становится вывод о том, что разрушительные походы гуннов достиглии Бичвинты и, она была совершенно разрушена: там почти нет культурного слоя V в. Исключение составляют 11 монет, которые относятся к первой половине V столетия. Возрождение города начинается в первой трети последующего столетия, но теперь он более похож на крепость, чем на настоящий город.

В Себастополисе (Сухуми) и Анакопии (ныне Новый Афон) проведенные раскопки не выявили памятников данной эпохи, заслуживающих особого внимания, хотя А. Апакидзе, О. Лордкипанидзе, М. Трапш и отмечают наличие соответствующих культурных слоев.

 

* * *

 

Во всех вышеупомянутых поселениях часто встречаются «красноречивые» вещественные находки, но сами жилища представлены в них весьма бедно. Правда, остатки этих жилищ создают достаточное представление об архитектурных типах, художественном облике или способах их строительства, но судить по ним о соответствующей ступени развития зодчества — опять-таки о переходной, от античной к феодальной эпохе — все же трудно, и они в лучшем случае дают дополнительный материал, особенно по Западной Грузии.

 

Б. Общий обзор быта и культуры

 

Как же обрисовывается по археологическим памятникам быт, материальная и духовная культура населения Грузии в IV— V вв.?

В первую очередь следует отметить те важные изменения, которые выясняются в результате изучения могильников — самого специфического объекта археологических изысканий.

Не вызывает сомнений тот факт, что в Картли в первой половине IV в. происходит заметный перелом в вековом обряде погребения. В частности, постепенно распространяются коллективные погребения, вернее, появляются семейные, или фамильные, могильники. Эта тенденция продолжается и после IV—V вв., почти до наших дней, хотя долго еще сохраняется и индивидуальное захоронение.

Что касается разновидностей самихпогребений, то господствующее положение окончательно занимают большие, с плоским перекрытием, сложенные из грубых плитняков погребения, в которых иногда тела помещают (например, в Армазисхеви) в заколоченных деревянных гробах. Но, наряду с ними, а иногда и вместе с ними, появляются и в IV—V вв. по всей территории Грузии распространяютсяглиняные саркофаги, которые имеют разные формы и покрыты хорошо обожженной и плотной крышкой. Большей частью умершие погребены в саркофагах в одиночку, хотя встречается и исключения.

Погребения из плитняков, по существу, являются древним и традиционным типом (особенно в Квемо-Картли, а во Мцхета и Шида-Картли появляются в позднеантичную эпоху). Глиняные саркофаги — весьма своеобразный и неожиданный для нас тип погребения — появляются вместе с христианством, однако после переходного периода они вскоре (в захоронениях Самтавро они вставляются в большие каменные погребения) уступают место могильникам из плитняка. Вместе с тем сегодня можно назвать лишь один такой саркофаг (у Агаиани на р. Ксани), который содержал золотые монеты и серебряные украшения, тогда как в других это не обнаружено. Окончательно утверждается способ захоронения в грунтовых погребениях в деревянных гробах, что сегодня распространено повсеместно. В одном случае (в Урбниси) встретилось погребение из сырцового кирпича. Следует отметить и несколько «античных пережитков» — погребения с черепичным перекрытием (в Урбниси, для погребения детей — в Эрцо) и керамическим перекрытием из рельефных глиняных плит и черепицы (в Агаиани).

Совершенно иная картина наблюдается в Западной Грузии, где господствующим является древнейший тип — грунтовые погребения (даже для самых богатых и знатных). Вместе с тем, там довольно распространены и глиняные саркофаги, а в тех местах, где покойников сжигают, пепел помещают в глиняные кувшины. Редкими исключениями являются погребения из плитняков в Вашнари и Геби. Тут же следует вспомнить, что погребения из плитняков редки в Западной Грузии и в предшествующий античный период.

Как видим, вообще в типологии погребений наблюдается довольно большая пестрота. Что же касается нововведения в способе захоронения, т. е. общих погребений, то они почти всегда осуществляются, только в построенных из плитняков могилах. В эту пестроту значительную долю вносит утверждение новой веры — христианства.

Разнообразие отмечается и в одном из признаков способа захоронения — в положении тела покойника: помещение его лицом вверх распространяется постепенно (сперва во Мцхета, а затем и в других районах). Еще долго сохраняется языческий способ — покойник скорченный, лежит на боку и т. д. (в Урбниси, Кухетском Рустави — на правом берегу и др.).

Вообще по традиции и по христианскому обычаю распространена ингумация, несколько раз засвидетельствовано вторичное погребение (очевидно, чужестранцев -- в Цицамури и Урбниси), а чаще встречается кремация — полная или частичная. Кремации сопутствует захоронение пепла или костей в глиняных сосудах и т. д. Из примера цебельдинских погребений явствует, что допускалось одновременное сосуществование ингумации и кремации, так что разнотипные погребения не всегда указывают на различное происхождение и вероисповедание людей. Разнообразие должно было исходить из особенностей древних обычаев местных племен. И, наконец, естественно предположить, что некоторые нововведения связаны с христианством.

К обрядам погребения, т. е. по существу к идеологической сфере культуры, относится и погребальный инвентарь. Если судить по хорошо изученным могильникам, опять-таки из Мцхета — центра распространения христианства, т. е. утверждения новых канонических правил в Картли, то состав инвентаря довольно однообразен по сравнению с предшествующим периодом: в основном встречается одежда, железные части обуви, головного убора, стеклянные сосуды специального (большей частью погребального) назначения и редко — монеты. По существу исчезли оружие и утварь, глиняные и металлические сосуды.

Однако не следует забывать, чтов других краях Грузии — не говоря об отдаленном от Мцхета Причерноморье, — например, в Шида-Картли (Урбниси), в Верхней Имерети (Сагвеши) и т. д., вышеназванные предметы все еще сопутствуют покойникам. В центральных областях Эгриси и в будущей Абхазии, как известно, обряд погребения вообще развивается по иному пути, что можно сказать и о составе инвентаря.

Неверно было бы заключить, что с IV в. в инвентаре хотя бы тех же мцхетских погребений (в соответствии с утвеждением в погребальном обряде христианского аскетизма) исчезают предметы роскоши. Это явление зависит от того, к какому общественному слою принадлежат погребенные.

В этом отношении примечательны богатые могильники, раскопанные рядом с родовым захоронением эриставов-питиахшей в Армазисхеви, в которых предполагаются, некоторым образом, деградированные, с социально-политической точки зрения потомки этих эриставов[65]. Можно назвать также случайно обнаруженные богатые могильники из Уреки и Саргвеши (Западная Грузия), возраст которых хотя и доходит до IV в., но в них найдены предметы, перешедшие еще из античной эпохи и многообразнее (в частности, кроме золота, серебряные сосуды и украшения, а также оружие), чем в указанных могильниках Армазисхеви.

Инвентарь этих последних более характерен для поздних времен: кроме золотых украшений в него входит одна золотая монета, стеклянный бальзамарий и железные фибулы (явная новизна в одежде). Здесь же следует отметить, что на золотом кольце вырезана портретная инталия, чем это кольцо напоминает ранние инсигнии (хотя оно и без надписи). Оно совершенно убедительно связывает эриставов прежних времен с их безымянными потомками IV в. То же самое можно сказать и об армазских надписях, выцарапанных на других украшениях, новейших памятниках этой письменности[66]. Появляется и другая связующая нить — определенное портретное сходство с тем «Уша питиахшем», которого часть исследователей считает грузинским вельможей, подданным Сасанидов и правителем Квемо-Картли.

Так или иначе, но замечательные золотые украшения могильников III и IV вв. Армазисхеви дают основание для выяснения того, как изменялись (следует подчеркнуть: уже со второй половины III в.) вкусы высших слоев населения в отношении ювелирных изделий. В соответствии с этим изменились формы, техника изготовления, способ и стиль украшения этих изделий. Так, например, следует подчеркнуть исчезновение перегородчатой эмали. Серебряные изделия встречаются лишь в виде отдельных пережитков.

В ювелирном деле видна большая художественно-стилистическая независимость, чем в украшениях предшествующих веков, что указывает на то, что даже в этой древнейшей, традиционной отрасли художественного ремесла происходит перелом. С постепенным ослаблением мощного влияния античности Грузия, вставшая на путь новых общественных отношений и идеологии (особенно Картли), довольно быстро проявляет тяготение к своему собственному, национальному, близкому народу направлению в этой области культуры.

Так же обстоит дело с украшениями из стекла, представленными в большом количестве в погребениях Самтавро (в меньшем количестве — в Урбниси и Рустави). В частности, в результате монографического изучения стекла из Самтавро[67] становится возможным заявить, что во Мцхета в IV в. уже существует собственное производство стекла и, очевидно, прав Байерн, когда на раскопанной им территории предполагает наличие остатков стеклодувной мастерской; что сосуды из стекла изготавливались во Мцхета и прежде, но по существу с повторением иноземных форм; что на протяжении IV—V вв. ведутся настойчивые новаторские поиски новых, особых форм, стабилизация которых произошла уже в VI в.

Этот вывод тем более верен, что такая же тенденция наблюдается и в другом инвентаре, в частности в украшениях. За исключением вполне «международных», поступающих из западного мира фибул[68], почти все украшения—и драгоценные (о золоте говорилось выше), и дешевые (серебряные, медные или железные) — были созданы на месте именно в результате творческих поисков форм. Теперь уже можно говорить о том, что эти т. н. «мцхетские» (по существу общегрузинские)[69] формы иногда проникают в такую горную кавказскую страну, как Дагестан[70].

Что же касается сосудовиз стекла, то с уверенностью можно сказать, что их производили и в Урбниси, и в Кухетском Рустави, настолько своеобразными выглядят найденные в этих погребениях соответствующие предметы.

В выявленных в погребениях в Западной Грузии материалах менее заметны самостоятельные формы культуры малых предметов, что особенно характерно для Приморья (даже для Уреки), где римско-византийское влияние явно сильно, хотя, например, в погребениях Цебельды и особенно Сагварджиле превалируют именно местные, самостоятельные формы, которые не всегда тождественны восточногрузинским (в Цебельде).

Таким образом, наиболее распространенная и по существу характерная группа археологических материалов — погребальный инвентарь — свидетельствует о том, что на ранней, первой же ступени новых общественных отношений «под покровительством» нового вероучения начинается определенный подъем собственных, национальных форм вещественной культуры (как известно, таково же положение и в области духовной культуры). Эта культура постепенно избавляется от векового античного влияния и тверже опирается на собственную почву, что до этого времени, по крайней мере, в городах, было невозможно из-за преобладания изящных, но космополитических ее форм. Вместе с тем, очень характерно отсутствие прежнего изящества в отдельных элементах.

Конечно, здесь можно говорить лишь об основной тенденции, и не вызывает сомнения тот факт, что все еще сильны греко-римское, переднеазиатско-месопотамское и, возможно, более всего — новое, сасанидское, влияние. Однако каким бы сильным ни было это внешнее влияние, оно не может заслонить собственного направления в культурном развитии.

О хозяйственной культуре грузинских земель по археологическим материалам можно сказать немногое. Создается впечатление, что продолжается завещанное предшествующими эпохами интенсивное земледелие и животноводство. На это последнее указывают в обилии обнаруженные при раскопках кости по сей день существующего у нас крупного и мелкого рогатого скота (часто встречается хевсурская низкорослая порода). Кое-где выявлены зерновые (пшеница, ячмень, просо) и виноградные косточки разных сортов («Мцване», «Саперави» и др.), а также много винных погребов с разнотипными распространенными еще в античную эпоху кувшинами. Отсюда ясна особая роль виноградарства и виноделия в сельском хозяйстве Грузии.

Кроме высококачественных кувшинов, везде изготавливаются разнообразные глиняные сосуды — столовые, кухонные и т. д. Хотя надо отметить, что с художественной точки зрения эти массовые изделия не очень привлекательны и сильно отстают от керамики предшествующих эпох. То же самое можно сказать и о керамике позднеантичной эпохи[71].

На основе археологических материалов можно говорить еще об одной стороне культуры и быта. Речь идет об одежде и украшениях того или иного слоя населения. Соответствующими материалами являются довольно обширно представленные в погребениях (реже — в поселениях) металлические детали одежды, небольшие лоскутки одежды или головного убора, украшения и особенно портретные и иные инталии, на которых люди изображены выше пояса или шеи. Все это в первую очередь встречается в материалах мцхетских могильников.

Именно в начале данного периода происходит весьма значительное, изменение в одежде населения Восточной Грузии, она становится похожей на одежду, распространенную на западе еще в античную эпоху. На это указывает появление после III в. в погребениях Картли и особенно Мцхета медных, железных или медно-железных фибул. Ясно, что новые модели одежды были приняты всеми слоями населения, возможно, под влиянием западногрузинских образцов. Такие фибулы были завезены из Европы и, возможно, утвердились сперва в Эгриси, а затем проникли в Картли.

Такого же западного, в частности европейского, происхождения должны быть и медные пряжки для обуви, которые в достаточном количестве встречаются в погребениях. И здесь можно отметить то же самое: появилась новая обувь, так как до этого пряжки почти не обнаруживались.

Известно, что женщина не должна была ходить без головного убора, а знатная женщина — без прически. Археологический материал к этому почти ничего не добавляет, кроме того, что в одном из погребений Самтавро был обнаружен женский головной убор, почти в полной сохранности. Он изготовлен из валеной шерсти и обшит тканью. Его особая форма, по всей вероятности, указывает на распространенную в широких кругах моду. Что касается мужского головного убора, то тут вещественных доказательств не имеется. Однако на двух портретных инталиях — на камне золотого медальона из Самтавро и каменном перстне из Тбилиси — можно увидеть его разновидности: на первом видно нечто вроде современной шляпы, узкой, с поднятыми полями, а на втором — без полей, средней высоты, с вертикальными линиями. Здесь же надо отметить, что вельможа одет в верхнюю одежду без воротника, в клетку. Надо вспомнить также хранящуюся в Британском музее гемму с пехлевийской надписью, на которой как предполагают, сделан портрет Вахтанга Горгасала. На нем изображены торжественный венец с двумя обручами и драгоценными камнями, богатое ожерелье и серьга. По портретам вельмож без головного убора можно приблизительно представить себе прическу: длинная завитая борода и такие же длинные волосы с завитыми концами (например, портрет Уса). Потомок древних эриставов, изображенный на портретной инталии из могильника IV в. в Армазисхеви, лицом и прической бороды и волос похож на Уса, причем оба носят серьги (в отличие от тех античных вельмож, портреты которых дошли до нас). Все это должно указывать на изменения в быту правящего слоя, происшедшие под восточным влиянием. В последующий же период, как указывает источник, при описании инсигний картлийских эриставов появляются и серьги. Тут же следует отметить, что одежда вельможи из Армазисхеви, Уса и Вахтанга Горгасала разная и четко отличается от одежды «предков» античного периода. Такой же кажется одежда на трехпортретной инталии из Келасури (по изображению трудно судить о деталях).

Об одежде знатных лиц, основываясь на глиптических памятниках, больше ничего сказать нельзя. Неизвестно, какой она была ниже груди или как одевались представители других слоев общества. Можно отметить лишь то, что употреблялись металлические фибулы, а женщины для застегивания одежды пользовались стержневыми булавками, которые были украшены металлическими и каменными головками и придавали одежде живописность. Кроме того, женщины носили такие булавки и в волосах, а наблюдения археологов (начиная еще от Е. Такаишвили) дают возможность предположить, что дошедший почти до наших дней головной убор грузинки уже в то время приобрел свою окончательную форму. В частности, в могильниках в большом количестве выявлены «лобные булавки».

Об остальных сторонах одежды и украшений археология пока не располагает никакими данными.

 

* * *

 

Таким образом, к концу рассматриваемого периода грузинская культура по сравнению с предыдущим периодом кажется более самобытной, национальной, особенно в Восточной Грузии. Можно сказать, что уже тогда закладывается основа для ее расцвета, что в конце раннефеодального периода бурно проявляется во всем — так же, как и политическое усиление венцом которого было объединение грузинских земель в одно феодальное государство — «Сакартвело». То или иное иноземное влияние было бесспорным фактом, но неуклонно растет удельный вес собственного культурного облика и особенностей возрожденных национальных традиций. Этот процесс начинается в IV в., именно с преодоления «всеобъемлющего» характера античности. Пример этот еще раз подтверждает ту закономерность, что феодальный общественный строй способствует усилению и утверждению национальных, самостоятельных форм культуры.

Надо отметить еще одно. В ту эпоху грузинские земли по существу избежали тех великих катаклизмов, которые последовали за падением античной Римской империи во многих близких или далеких странах (великое переселение народов, готы и т. д.) и которые сильно изменили политический и культурный облик стран, лежащих к северу или северо-западу от Кавказского хребта. В Грузии почти не видно, за исключнием крайнего Северного Причерноморья, следов вторжения новой внешней грубой силы и разрушения и огрубения установленной жизни икультурных ценностей. Но все же заметны новые течения, которые видны преимущественно в новом репертуаре эталонов вкуса и моды и которые в ту эпоху появились в пределах бывшей Римской империи (подразумевается, прежде всего, т. н. «готский» стиль в златокузнечном деле и в украшениях, который в определенном смысле заменил т. н. «сарматский» стиль). А это должно означать только то, что грузинские государства и на этот раз не были изолироны от близлежащих стран и с точки зрения культурного развития шли в ногу с передовым миром, хотя бы и через посредство Восточно-Римской и ранневизантийской империй.

 

* * *

 

Наконец, несколько слов о социальном положении населения.

Материалы раскопок выявляют такую разнообразную имущественную градацию, что расслоение общества не вызывает никаких сомнений. С одной стороны, имеются могильники знатных, содержащие золотые и сасанидские серебряные предметы, с другой — несколько медных или железных предметов, или же совершенно пустые. Есть и могильники переходного типа. Отдельно можно выделить «истинно христианские», аскетически бедные могильники (особенно в Самтавро).

 

* * *

 

Таковы основные, существенные моменты быта и культурного (частично социально-политического) развития Грузии в IV—V вв. в период, который является своеобразным мостом античной эпохи к эпохе феодализма.

 

 


[1] За последнее десятилетие после публикации грузинского издания II тома «Очерков истории Грузии» (1973 г.) в связи с расширением археологических работ в Грузинской ССР, соответственно расширился и обогатился материал для воссоздания быта и культуры интересующей нас эпохи. Безвременная кончина автора этого раздела Г. А. Ломтатидзе помешала обработке нововыявленного материала, который, однако, существенно не меняет основных выводов. Сведения о новейшем археологическом материале по эпохе можно найти в отчетах археологических экспедиций в следующих основных публикациях: АИН, 1976 и 1982 гг.; ПАИ за 1972—1983 годы (издания Центра археологических исследований Института истории, археологии и этнографии АН ГССР); АЭГМГ, вып. I—VII, 1969 — 80 гг. (Ред.).

[2] См: Ломтатидзе Г. Археологические раскопки в древней столице Грузии. Тб., 1945 (на груз. яз.); его же. Археологические раскопки во Мцхета. Тб., 1955; его же. К социальной и культурной характеристике населения Грузии I—II вв. (по археологическим памятникам). — ТИП, 1955 (на груз. яз.); его же. Культура и быт в Грузии в IV—VII вв. — Очерки истории СССР. III, М., 1958; Апакидзе А., Гобеджишвили Г., Каландадзе А., Ломтатидзе Г. Мцхета, I, 1955; Угрелидзе Н. К истории производства стекла в Картли в раннем средневековье. Тбилиси, 1967 (на груз. яз.) и др.

[3] Так, «четвертое погребение» сохранило для нас два блестящих эпиграфических памятника: эпитафию Серафиты и надпись эристава Шарагаса (см.: Мцхета, I).

[4] Каухчишвили Т. С. Греческая надпись из Цилкани. — МАГК, I. 1955, (на груз. яз.); Лордкипанидзе М. Каталог глиптических памятников, выявленных на территории Грузии. — Геммы Гос. Музея Грузии, III, 1961 (на груз. яз.).

[5] Вырубов В. Предметы древности в хранилище Общества любителей кавказской археологии, I, 1887. Известие об открытии глиняных саркофагов близ Душети. Недавно такие же саркофаги были найдены в Церовани.

[6] Макалатиа С. Археологические открытия в Грузии в сс. Сакобиано, Дабла-Гоми и Агаиани. — ВГМГ, XI—В,1941 (на груз. яз.). В 1958 г. там же были выявлены погребения, сложенные из керамических плит с рельефными орнаментами.

[7] Мцхета, I. Здесь впервые публикуется погребальный инвентарь, найденный в 1917 г. у Ахалгори.

[8] ОАК, 1903, с. 80 — 84 (о раскопках Э. Реслера в Глдани).

[9] ВГМГ, XVI — В, 1950, хроника, с. 276 —277 (на груз. яз).

[10] Ерицев А. Раскопки на Дигомском могильнике. — Труды предв. комитета V арх. съезда, 1879, с. 438 и далее. В 1949 г. там же, в Вашладжвари, нами были выявлены два погребения, в которых находились предметы IV—V вв., в том числе серебряные пластинки и стеклянный бальзамарий — первый в этом районе, не считая самой Мцхета.

[11] В 1966 г. при строительстве были обнаружены малоинвентарные каменные погребенияна холме у железного моста в ЗАГЭС.

[12] Найденный в 1939 г. глиняный, безинвентарный саркофаг.

[13] Вырубов В. Указ. соч. В 1949 г. нами были зафиксированы предметы, оставшиеся от инвентаря захоронений из Муганло: серебряное кольцо, на котором вырезан профиль человека с головным убором и ожерельем, — сасанидская инталия. Головной убор напоминает головной убор вельможи, изображенного на блюде из Армазисхеви.

[14] Раскопки Г. Ниорадзе в районе Самгорских курганов.

[15] Мuseum Саucasicum, V. Археология. Сост. П. Уваровой, 1902.

[16] В 1950 г. экспедиция Иори-Уджарма во время разведочных работ в районе с. Джиджети под руководством автора этой статьи раскопала одно погребение с «самтавройским» инвентарем бронзовые и железные браслеты, кольца, бусы, кольцо из камня и т. д. Захоронение можно отнести к V в.

[17] Небольшие раскопки М. Иващенко в 1944 — 46 гг.

[18] Ломтатидзе Г. Важнейшие результаты археологических раскопок в Рустави. — МАГК, I, 1955 (на груз. яз.).

[19] Недавно подобный склеп с греческой фресковой надписью раскопан у с. Цилкани (Мцхетский р-н).

[20] Рамишвили Р., Джорбенадзе Б. Археологические раскопки в Иорском Сиони в 1962 г. (предв. отчет). — Сб. арх. сессии Института истории им. И. А. Джавахишвили, Тб., 1963 (на груз. яз.).

[21] Рамишвили Р., Джорбенадзе Б. Отчет работы разведочной археологической экспедиции долины Эрцо за 1963 г. — Сб. арх. сессии..., 1964 (на груз. Эрцо в 1966 г. — Там же, 1967 (на груз. яз.).

[22] Комаров А. Краткий обзор последних археологических находок в Кавказском крае. — ИКОИА, вып. I. 1882, с. 1—6.

[23] ОАК за 1896 г. (о раскопках Е. Такаишвили в Цалке, с. 110—112).

[24] Куфтин Б. Археологические раскопки в Триалети, I, Тб., 1941.

[25] Такаишвили Е., Когда сменилось государство иберов государством картвелов? — Мнатоби, 1948, № 9; Кекелидзе К. С. К пониманию надписи перстня питиахша Ашуша. — Литературные разыскания, V, 1949; Ингороква П. Древнегрузинская летопись и список иберийских царей античного периода. — ВГМГ, XI—В, 1941; Каухчишвили Т. С. Греческие надписи в Грузии, 1951 (все на груз. яз.).

[26] Ломтатидзе Г. Начало археологического исследования городища Урбниси. — Мацне, 1964, № 2. 4 (на груз. яз.); Чилашвили Л. Городище Урбниси, 1964 (на груз. яз.).

[27] Спицын А. Могильник V века в Причерноморье. — ИАК, 23, 1907.

[28] Комаров А. Указ. соч.

[29] Куфтин Б. Материалы к археологии Колхиды, I. 1949, с. 94—95.

[30] Миллер А. Разведки на Черноморском пробережье Кавказа в 1907 г. — ИАК. 33, 1909; Куфтин Б. Указ. соч., с. 93 — 94.

[31] Грзелишвили И. Кремационные остатки погребения в глиняном сосуде в Абхазии (отчет экспедиции 1945 г.). — Вестник АН ГССР, 1907 г. — ИАК, 33, 1909; Куфтин Б. Указ. соч., с. 93—94. некрополей в 1960 — 1962 гг. — ТАИЯЛИ, 1963; Шамба Г. Население нагорной Абхазии в позднеантичную эпоху..., 1966.

[32] Апакидзе А. Археологические памятники позднеантичного периода из Уреки. — ВГМГ. XIV—В, 1947.

[33] Гобеджишвили Г. Археологические раскопки в Советской Грузии, 1952.

[34] См. хранящееся в Гос. музее Грузии фото с приложенными записями, из которых видно, что в 1912 г. Я. Смирнов выяснил, что рисунок изображает сасанидского царя Шабура III (384—386 гг.).

[35] Мелихов А. Серебряное блюдо из Красной Поляны. — КСИИМК, 43, 1952.

[36] Случайно обнаруженные археологические находки из Аджамети и Бори доставлены и датированы автором в 1949 г.

[37] Tscubinashvili G. Dег Fund von Sargwesshi — ИКИАИ, Ш, 1925. На потире изображены сасанидские царь и царица.

[38] Цкитишвили Г. Грунтовые могильники из Сагварджиле. Отчет раскопок 1952 г. — Сб. арх. сессии. Тб., 1953 (на груз. яз).

[39] Байерн Ф. Исследование древних гробниц близ. г. Мцхета. — ССК, II, 1872; Угрелидзе Н. Указ. соч., с. 91.

[40] Каландадзе А., Ломтатидзе Г. Археологическое исследование Мцхета продолжается. — Комунисти, 1959, № 118 (на груз. яз.).

[41] Мцхета, I, с. 171—174.

[42] Такаишвили Е. Краткий отчет о раскопках, проведенных по поручению Археологической комиссии летом 1902 г. близ ст. Мцхета. — ИКОМАО, вып. I, 1904; ОАК за 1902 г.

[43] Ломтатидзе Т. Указ. соч.; Угрелидзе Н. Указ. соч.

[44] Бочохадзе А. Мцхета в раннефеодальном периоде, 1967 (на груз. яз.).

[45] Ломтатидзе Г. Новые археологические находки во Мцхета. — Мецниереба да техника,1952, №1 (на груз. яз.); Мшвениерадзе Д. Свети-Цховели V века — постройка Вахтанга Горгасала. — Там же, 1954, № 9 (на груз. яз.). До этого Г. Чубинашвили высказал предположение, что в XI в., Арсукидзе использовал при строении нового собора часть базилики V в., что и подтвердилось обнаружением указанного орнаментированного камня.

[46] Бохочадзе А. и др. К результатам мцхетской археологической экспедиции 1961 г. — Сб. сес., 1962; Каландадзе А. Основные результаты работы Мцхетской арх. экспедиции за 1958 г. — Там же, 1959; Каландадзе А., Ломтатидзе Г. Указ. соч.; Каландадзе А., Бохочадзе А. Основные результаты... 1963 г. — Там же, 1964; Они же. Основные результаты... 1965 г. — Там же, 1966 (на груз. яз.).

[47] Ломтатидзе Важнейшие результаты арх. раскопок в Рустави. — МАГК, I, 1955 (на груз. яз.).

[48] Ломтатидзе Г. Кухетский Рустави по арх. памятникам, 1963; его же. Краткие отчеты за 1959 — 1962 и 1965 гг. — В соответствующих сб. арх. сессий (на груз. яз.).

[49] Грзелишвили И., Ткешелашвили О. Памятники материальной культуры Тбилиси, 1961; Они же. Новые памятники материальной культуры раннефеодального периода из Тбилиси. — Тр. Ин-та истории. V, I, 1960 (на груз. яз.).

[50] Ломтатидзе Г. Археологическое изучение Тбилиси. — ТИИ, V, I, 1960 (на груз. яз.); его же. Результаты и перспективы археологического изучения Тбилиси. — СА, 1959, №4.

[51] Ломтатидзе Г., Ткешелашвили О., Грзелишвили И. Первая археологическая кампания на Тбилисской крепости. — Сб. арх. сессии... 1966 (на груз. яз.).

[52] Ломтатидзе Г. Результаты археологических раскопок в Уджарма, 1953 (тезисы на груз. яз.); Цицишвили И.История грузинской архитектуры, 1955; ЛомтатидзеГ. Раннефеодальный период. — В кн.: Грузинская археология, 1959; Мусхелишвили Д. Крепость и город Уджарма, 1966 (на груз. яз.).

[53] Чубинашвили Г. Н. История грузинского искусства, I, 1936 (на груз. яз.).

[54] Мусхелишвили Л. Болниси. — Вестник ИЯИМК, III, 1938; (на груз. яз.). Чубинашвили Г. Н. Болнисский Сион (исследование по истории грузинской культуры). — Там же. IX. 1940.

[55] Амиранашвили Дж. Ш. Рельефная стела из Болниси и технология ее изготовления. — Сабчота хеловнеба, 1963; его же. Памятники грузинской архитектуры и рельефной скульптуры раннефеодальной эпохи, 1968 (на груз. яз.).

[56] Ломтатидзе Г. Указ. соч.; Чилашвили Л. Указ. соч.; 3акарая П. Зодчество городища Урбниси, 1965 (на груз. яз.).

[57] Шошиашвили Н. Урбниси — древнейшийгород Грузии. — Цискари, 1958, №4 (на груз. яз.). Об этой надписи см.: Корпус грузинских надписей, I. Лапидарные надписи, I. Восточная и Южная Грузия (V—X вв.). Составил и подготовил к печати Н. Ф. Шошиашвили. Тб., 1980, с. 62—63. (на груз. яз.). (Ред).

[58] См.: АИН, 1976 и 1982; ПАИ за 1980 и 1981 гг. (Ред.).

[59] Каухчишвили С. Г. Крепости в Лазети византийской эпохи — Сведения византийских писателей о Грузии, III. 1936; его же. Крепость Сканде.— Тезисы сессии ин-та истории м. И. А. Джавахишвили, 1950 (на груз. яз.).

[60] Джавахишвили И. А. История грузинского народа, I, с. 275; Вахушти Багратиони. История царства Грузинского, с. 220 (на груз. яз.).

[61] Нокалакеви-Археополис. Археологические раскопки 1973—1977 гг. Тб.,1981; Нокалакеви-Археополис. Археологические раскопки 1978 — 1982 гг. Тб., 1987. О первых результатах этих раскопок см. выше: глава II, §§ 2—3.

[62]Гобеджишвили Г.Археологические раскопки в Советской Грузии, 1952, с. 154—156 (на груз. яз.).

[63] Инаишвили А., Xахутаишвили Д., Кахидзе А. Результаты арх. изучения городищ Цихисдзири (Петра) и Пичвнари в 1966 г. Сб. арх. сессии..., 1967 (на груз. яз.). Та же экспедиция Батумского НИИ в с. Бобоквати раскопала не менее интересные следы трехнефной базилики с мраморными колоннами, мозаикой, каменную капитель и т. д.

[64] См.: Апакидзе А. Бичвинта (результаты арх. иссл. за 1952 г.) Сб. арх. сессии..., 1953; Цицишвили И. Бичвинтский собор. — Там же; Каухчишвили Т. Греческая надпись бичвинтской мозаики. — Там же (на груз. яз.); Мацулевич Л. Открытие мозаичного пола в древнем Питиунте. — ВДИ, 1956, № 4. Некоторые положения Л. Мацулевича были подвержены острой критике (см.:Vachnadzé N. А рrороs dе ľhistoire de la symboligue chrétienne, sur la base de la mosaïgue de Pitiunt.--Byzantinoslavica, Т. ХLVП (1987), fasc. 1). Каухчишвили Т. Надпись им мозаике в Бичвинте. — Там же. Ныне публикуются полные отчеты археологических раскопок. (См.: Великий Питиунт, I, 1975; П. 1977; III, 1978, на груз. яз., резюме на рус. и англ. яз.).

[65] Ломтатидзе Г. К социальной и культурной характеристике населения Грузии в I—III вв. нашей эры (по археологическим материалам). — ТИИ. I, 1955, с. 374 (на груз. яз.).

[66] Надписи такого типа позднее обнаружены в Эрцо и Згудери. (Ред).

[67] Угрелидзе Н. К истории производствастекла в раннесредневековой Картли. Тбилиси, 1967.

[68] Как показал детальный анализ украшений раннесредневековой Грузии, т. н. «крестообразные фибулы» являются местной формой подобных украшений, генезис которой следует искать где-то в Западной Грузии. (См.: Апхазава Н. Материальная культура раннесредневековой Грузии. Тб., 1979, с. 36, 108, 115, на груз. яз. с рус. резюме).

[69] Поразительно единообразен инвентарь, и в частности украшения всех могильников или отдельных погребений, выявленных в Картли и Кахети.

[70] Шейхов Н. Женские головные булавки как признаки локальной культуры Дагестана VII—X вв. — КСИИМК, 48, 1952.

[71] Ломтатидзе Г. К социальной и культурной характеристике..., с. 354.




§ 2. КУЛЬТУРА И БЫТ В V1—Х ВВ. ПО АРХЕОЛОГИЧЕСКИМ МАТЕРИАЛАМ

 

Грузинская культура — духовная и материальная — ярко отражает экономическое, социальное и политическое положение страны в рассматриваемую эпоху.

Конечно, эта эпоха по сравнению с предыдущей (IV—V вв.) отражена более обширно и многосторонне хотя бы потому, что сохранилось гораздо больше памятников материальной культуры, в частности зодчества и чеканного искусства, которые содержат сведения о стоящих на более высоком уровне достижениях, о качественно новых формах и показывают четкую эволюцию, направленную к возврату к национальному. С другой стороны, рассматриваемый период беднее представлен археологическими памятниками по сравнению хотя бы с IV—V вв., не говоря уже о позднеантичном и среднефеодальном периодах.

 

А. Обзор источников

 

I. Погребальные памятники

 

Из погребальных памятников, прежде всего вновь следует отметить могильник из Самтавро, позднейшие погребения которого относятся к VI—VIII вв., т. е. к первой половине рассматриваемой эпохи. По этим материалам перед нами предстает многолюдный и оживленный город (как и по другим материалам из мцхетских погребений), несмотря на то, что уже в начале VI в. Тбилиси становится столицей Картли. Упразднение всех этих кладбищ в VIII в., по-видимому, связано с походом Мервана Глухого, жертвой которого стала Мцхета.

На тысячелетнем могильнике из Самтавро после IV в. встречаются лишь сложенные плитняками (или частично камнями и глиной) погребения, которые, в основном, имеют вид семейных и родовых склепов. Та же картина наблюдается и в других могильниках Большой Мцхета, Рустави и Цалки. На первый взгляд характер и вещественное содержание этих могильников на протяжении IV—VIII вв. как будто идентичны, но тщательное изучение могильника Самтавро и его инвентаря позволило окончательно выяснить, что по инвентарю почти безошибочно можно отделить слой VI—VIII вв. от слоя IV—V вв.

Основной частью инвентаря VI—VIII вв. являются: металлические и каменные украшения и застежки одежды и обуви, перстни, фибулы, серьги, металлические детали и стеклянная посуда. Монет мало. Инвентарь показывает, что процесс поисков новых форм, происходивший в предшествующий период, завершился и налицо стабилизация форм, что связано со значительным развитием собственного производства и потребностью выработать собственные художественные формы. Здесь отчетливее виден контраст с характерным для античной эпохи явлением в отношении тяготения к космополитическим формам. Вообще, то же можно сказать и о всех других могильниках Картли, изученных археологически.

Если говорить об иноземном влиянии и импорте, опять-таки следует ограничиться монетами и инталиями. В могильниках обнаружены монеты византийские (медные), сасанидские (серебряные), арабские («фельс», наименьшая медная единица). Именно с их помощью позднейший слой датируется VIII в.[1] Большинство гемм вставлены в золотые, серебряные и медные перстни местного изготовления, и, по всей вероятности, они тоже местного производства, только сделаны по сасанидско-иранским сюжетам (божества и сказочные существа, животные, знаки зодиака и кое-где даже надписи).

Не так ощутимо влияние ранневизантийского мира, которое представлено несколькими предметами с греческими надписями или же медными монетами Леона Первого, сохранившимися с V в. и превратившимися в украшения. Такие монеты нумизматы даже считают местными поздними подражаниями[2].

Что касается арабского влияния, что логически следовало ожидать с VII же в., то о нем напоминают лишь обнаруженные в могильниках фельсы VIII в., которые говорят не о культурном влиянии, а об обращении арабских монет в завоеванных ими грузинских городах. В мцхетских и других захоронениях пока не найдены грузино-сасанидские монеты, которые чеканились в VI—VII вв.[3] С другой стороны, категорически можно утверждать, что в материалах Самтавро и других погребений совершенно незаметно отражение арабской мусульманской веры и культуры. В связи с этим надо сказать, что сотни погребений, которые раскопаны в могильниках Большой Мцхета, Рустави и Цалки, все до единого являются христианскими с точки зрения обряда похорон. Как было отмечено, результатом утверждения христианства было превращение больших погребений из каменных плит в коллективные родовые склепы. Вызывает удивление тот факт, что в погребальном инвентаре весьма редко встречается главный, древнейший и простейший символ христианской веры — маленький нагрудный крест, а главное место занимают разные ожерелья, бусы и т. д. Это явление требует объяснения, и его нелъзя приписать недостаточному распространению христианства. В данное время настоящий нагрудный крест известен лишь из единственного погребения Кухетского Рустави[4]. А в Самтавро обнаружена только одна каменная плита, на которой высечен крест.

Могильник в Самтавро преподносит еще два весьма важных памятника (погребения). В одномиз этих погребений, которое относится к VI—VII вв., были похоронены вместе муж и жена. При муже был обнаружен уникальный, «красноречивый» инвентарь: маленькие весы (железный поперечник и тонкие медные тарелки), плоские квадратные гири (на которых выцарапаны венец и крест) и пять разных каменных колец, из которых на двух вырезаны инталии, изображающие животных. Гири специалистами были определены  как «византийский эксагий», хотя и отмечено, что они отличаются от настоящих византийских и должны были быть отлиты в соответствии с грузинскими мерами веса[5]. Несомненно, что здесь похоронен мастер-ювелир, обрабатывавший драгоценные камни, которому в могилу положили орудия его труда и образцы ремесла. Проф. Л. Мацулевич высказал иное предположение: этот мастер одновременно должен был быть меновщиком.

Во втором таком же уникальном погребении примерно того же периода оказались 39 бальзамариев, что почти в десять раз превосходит «норму». Это, естественно, было бы непонятно, если бы не предположение, что здесь похоронен стеклодув, тем более, что там же обнаружены обломки длинного железного стержня, который обычно считается орудием стеклодува.

С культурно-исторической точки зрения эти два памятника являются весьма интересными, так как дают основание заявить: во Мцхета и после переноса оттуда столицы интенсивно развивалось художественное ремесло и функционировали очаги стеклодувного или ювелирного производства. В нашем распоряжении оказались убедительные доказательства того, что множество изделий, выявленных в могильниках, местного, мцхетского производства.

Истинно мцхетской, кажется (ибо в других местах встречается редко) многочисленная серия булавок и заколок для волос, металлических, с коралловыми и лазуритовыми головками (изображающими цветок или плод граната). Они весьма характерны для погребений именно IV—VIII вв., в особенности же V—VIII вв. — и в Самтавро, и в Армазисхеви, и в Сангрисхеви[6].

Золотые украшения, несмотря на разграбление погребений, все же встречаются. Они отличаются особыми, по существу все еще традиционными мцхетскими формами. В одном из погребений Армазисхеви даже были выявлены ожерелье, осыпанное камнями, и серьги, по форме и стилю удивительно повторяющие серьги из богатейших погребений II в. Вообще золотые украшения типологически все же отличаются от украшений из древних аристократических могильников и указывают на определенную эволюцию, «народнизацию».

Из разновидностей фибул — самой распространенной и характерной группы металлических предметов, связанных с одеждой, — из VI в VII в. переходят только две, появившиеся в V в. Количество бус уменьшается, и из камней в них остается сердолик, чаще встречается паста. Также уменьшается количество гемм. По наблюдениям Н. Угрелидзе, с VI в. окончательно исчезают колебания и искания, характерные для переходного периода, и, включая VIII в., все виды украшений и стеклянная посуда также представлены местными единообразными формами.

Исходя из наблюдений над могильником Самтавро, можно добавить следующее: умножается число коллективных захоронений и погребенных в них людей; уже не втречаются иноязычные эпитафии или иные лапидарные надписи, хотя и грузинских не видно[7] (несмотря на то, что камни с грузинскими надписями в разных местах известны уже с V в.); мало украшений иноземного облика и, наоборот, кроме фибул (их прототипов), все выглядит местным, грузинским; появляются целиком изготовленные из камня перстни, а позднее — стеклянные перстни. Инвентарь погребенных на кладбище в Самтавро жителей Мцхета не оставляет сомнений в их имущественно-социальной дифференциации: много безынвентарных погребений, а с другой стороны, налицо довольно большое число богатых захоронений.

В могильнике Армазисхеви погребений раскопано гораздо меньше, и из них лишь в двух обнаружены арабские монеты VIII в. (эти погребения выделялись сравнительным богатством и содержали золото и серебро). Арабского же происхождения должен быть серебряный перстень с куфической надписью. Следует отметить сохранившиеся в одном из погребений остатки тонкой женской сафьяновой обуви и лоскутки тонкой ткани (холст, оранжевый шелк)[8]. Это обстоятельство указывает на относительное богатство погребенной женщины, существование во Мцхета мастерских, изготовлявших дорогую обувь, наличие во Мцхета богатых покупателей, употребление шелковой ткани средним слоем населения (о чем свидетельствуют также находки в погребениях Самтавро IV—V вв.). Последний факт, указывающий на раннее распространение шелка в Грузии, особенно важен.

Недалеко от Армазисхеви, в могильнике Сангрисхеви (Мартазисхеви) раскопаны каменные погребения, большинство которых относится к VI—VII вв.[9] Здесь обнаружены и византийские серебряные монеты (императоров Ираклия и Константина), и инвентарь, который почти полностью идентичен инвентарю Самтавро и Армазисхеви. Выделяется огромная медная клювообразная бляха (от пояса из железной цепи), схожая с бляхой из Армазисхеви[10], а недавно в Эрцо была найдена еще одна подобная бляха. Выявленсеребряный медальон как будто с крестом. Из золотых украшений выделяются две красивые булавки, сначала же справедливо отнесенные к «грузинскому головному убору»[11].

В могильнике Рустави, который представлен десятками сложенных плитняками погребений, привлекает внимание несколько моментов. Погребения группами разбросаны примерно на десяти гектаров. Несмотря на коллективный характер, в отличие от мцхетских могильников, инвентаря весьма мало. На основании имеющихся в нашем распоряжении предметов, в основном самтаврских булавок с каменными головками, временем захоронений можно предполагать VI—VII вв. По обряду захоронения и упомянутому нагрудному серебряному кресту — кладбище христианское. Вместе с тем оно кажется городским, что важно. Особенно следует отметить браслет из стекла, который является весьма ранним образцом, и, по всей вероятности, именно в Рустави раньше,чем в других городах, было начато их изготовление. Тем более, что в могильниках IV—V вв. уже выявлены замечательные и, несомненно, местные изделия из стекла[12].

Обширное городище Урбниси и могильники разных периодов раскапывались в течение многих лет, но пока что ни одним археологом не выделены погребальные памятники VI и последующих веков[13], хотя их наличие тут следует предположить, так как Урбниси, подобно Мцхета, до VIII в. безусловно, был большим городом.

В последнее время довольно много погребений раскопано в горных местах Иорского бассейна (например, в с. Джиджети близ Тианети) или в низине (например, в с. Качрети и долине Эрцо). Единогласно отмечается полное совпадение выявленного инвентаря с инвентарем погребений VI— Ш вв. из Мцхета и особенно Самтавро (хотя привлекает внимание полное отсутствие стеклянной посуды). Это объясняется непосредственным соседством с Мцхета и наличие благоприятных коротких дорог, связывающих эти районы с городом.

В известном многослойном могильнике Иорского Сиона[14] (по среднему течению реки) археологи выделяют группу VIII—IX вв. Кроме сложенных из обыкновенных каменных плит погребений, здесь встречаются совершенно уникальные, в том числе с орнаментированными плитами. Инвентаря в них мало, но это объясняется длительным и неоднократным использованием этих коллективных погребений.

Интересные и своеобразные погребения выявлены в провинции Кизики Восточной Кахети, в окрестностях древнего Хорнабуджи (Анага, Когото, Цители-Цкаро). Здесь имеются склепы, сложенные из песчаника или тесаных камней с раствором, арочные, с длинными лестницами, дверьми, коридорами и камерами. Они давно разграблены, но все же сохранились бронзовые браслеты, фибулы, бусы и даже золотые изделия, в том числе интересные прорезные инкрустированные бляхи, булавки и т. д. Они относятся к VI—VII вв.[15], и некоторые из них представляют собой уникальное приобретение для фонда памятников малого искусства. Погребения коллективные, семейные. Склеп из тесаных камней, наподобие большого склепа Иорского Сиона, может принадлежать вельможе. Погребальный обряд всюду христианский.


Такими своеобразными и содержательными погребальными памятниками вносит свой вклад в культуру раннефеодальной эпохи эта пограничная земля Восточной Грузии.

В нескольких местах Цалки и Триалети также раскопаны каменные погребения, часть которых относится VI--VII вв.[16] В одном из них обнаруженасасанидскаямонета (царя Кавада). Выявлены также каменные перстни, булавки от головного убора и другие «мцхетские» предметы, (относящиеся именно к указанному периоду. Несколько таких же каменных погребений было раскопано в 1954 г. в Алгетском ущелье, в с. Хописи.

В Тбилиси этой эпохи царит почти полная «археологическая лакуна». В окрестностях же его, в Цхнети и Бетаниа, были выявлены и раскопаны погребения с инвентарем мцхетского образца[17].

Наконец, необходимо отметить могильник данного периода на севере Грузии — в Хеви, расположенныйза Кавказским хребтом, на берегу Терека. Именно он свидетельствует о теснейших связях Хеви с Картлийским царством. Из раскопанных в Дарьяльском ущелье 16 погребений (сложенных из черного сланца) с инвентарем оказались лишь нижние, следовательно, инвентарь постепенно исчезает и там. В погребениях зафиксировано по одному глиняному сосуду, бусы, мелкие медные фибулы и пряжки, железные ножи, перстни из черного стекла и такие же гнутые браслеты, два серебряных перстня с камнем (на одной инталии с арабской надписью), стеклянный сосуд, медная ложка и две арабские монеты (йеменские, впервые обнаруженные в Грузии).

Часть инвентаря, как и следовало, ожидать, перекликается с погребальными материалами того же Дарьяльского ущелья и вообще Северного Кавказа (Балта, территория между Ларсом и Гвелети, Кумбулта), другая часть — с погребальным инвентарем Восточной Грузии. Кое-что, как видно, завезено из Восточной Грузии (стеклянный сосуд, черные перстни и браслеты — напр., из мастерской Орбети VIII—IX вв., что является лишним доказательством тесных связей Хеви с Картли.

Положение в Западной Грузии значительно отличается от Восточной, и источниковедческие интересы данной темы требуют более подробного освещения ее. Во-первых, здесь раскопано и изучено гораздо меньше могильников, поэтому приходится опираться на случайные находки. Во-вторых, отчетливо различаются погребальные памятники непосредственно приморской полосы и внутренних районов.

В приморской полосе следует отметить: вблизи Гагра довольно богатый погребальный комплекс V—VI вв. (серебряная чаша, зеркало, туалетные принадлежности и др.), который по составу напоминает погребальный инвентарь античной эпохи[18]; выявленные в Новом Афоне (Анакопии) янтарные бусы и весьма своеобразные медные браслеты вместе с серебряной монетой начала VI в. (Анастасия); погребения, датированные ранневизантийской эпохой и выявленные в селах Бзыбского ущелья — в Мицари в Калдахвара[19].

Из этих погребений — часть ингумационные, часть же — частично кремационные. Это последнее обстоятельство, так же как и «византийско-херсонесские» параллели инвентаря, считается свидетельством того, что это могилы иностранцев с импортными предметами, хотя, может быть, это и не совсем так.

В какой-то степени иная картина вырисовывается по могильникам, раскопанным в некоторых селах Цебельды. Вначале тут были выявлены погребения, которые были отнесены к III — IV вв.[20] На сегодняшний же день там изучено более ста погребений, и их общий возраст предполагается в рамках I — начала VI в.[21] Поэтому эти своеобразные погребальные материалы рассмотрены выше. Здесь же следует отметить лишь то, что и в VI в. продолжается пестрота погребальных обрядов (ингумация, кремация — часто неполная) и бессистемное расположение этих погребений. Кроме того, инвентарь везде однообразный, и поэтому не приходится рассуждать об этнических различиях. В соответствии с привычной для западногрузинских земель ситуацией и здесь сохраняются элементы погребального обряда, которые в VI в. как будто «изжили» себя в других местах: многочисленность утвари, оружия, глиняной и стеклянной посуды и кое-где языческих культовых скульптур, а также захоронение оседланных лошадей. Исследователь утверждает, что представленная в тех могильниках цебельдинская культура проявляет родство с колхо-кобанской культурой (оружие, некоторые медные украшения, глиняные сосуды и мотивы орнамента). Мы же считаем, что она является одним из проявлений общеэгрисской культуры, и от культур южных, соседних племен ее отличает глиняная посуда, имеющая яйцеобразное или снарядообразное тулово с чашеобразным венчиком и своеобразный орнамент, железные топоры, серебряные серьги, украшенные сердоликом и др.

Еще более местным и отражающим культуру коренного грузинского племени является тот материал, который в достаточном количестве выявили раскопки в пещере Сагварджиле и перед ней[22]. Пещера расположена в нынешнем Терджольском районе, около с. Дзеври (исторический Аргвети или Маргви)[23]. Здесь были расположены ингумационные грунтовые погребения, которые в рассматриваемый период все еще были распространены в Западной Грузии, и это одно из отличительных от востока явлений. Часть погребений Сагварджиле относится к III — VI вв., остальная — к последующему периоду. Кроме двух, во всех погребениях покойники похоронены в одиночку. В ранних лежат скорчившись, в поздних — «по христиански», лицом вверх, руки на груди. Инвентарь погребений III—VI вв. составляют: красная глиняная посуда, железное оружие (кинжал, копья, топор, нож), медные и железные фибулы и перстни, бронзовые и серебряные серьги, медные бляхи и пряжки, бусы из стекла, янтаря, сердолика, пасты и кости. Возраст этого могильника установлен по восточногрузинским (Мцхета, Рустави) аналогиям и доведен до VI в.

Выделяются три бронзовых перстня, на которых вырезаны уникальные инталии: а) профиль человека и крест, воздвигнутый на пирамидальной стойке; б) человек как будто с ореолом, серпообразная луна, птица и крест; в) крест с разветвленными концами. Совершенно ясна их христианская символика. Публикатор справедливо видит во второй инталии слияние маздеянско-христианских знаков, изображенных на «грузино-сасанидских дирхемах», которые относятся к VI—VII вв. Обнаружение в могиле инталий с крестами следует признать естественным, так как христианство в Эгриси утверждается рано.

 

2. Поселения

 

Во Мцхета уже в разных местах выявлены следы жилищно-хозяйственных зданий и связанные с ними культурные слои. У собора Свети-Цховели обрисовались остатки здания из песчаника и сырцового кирпича с зерновыми ямами, тондырами, канализационным коллектором, керамикой и стеклянными сосудами[24]. На вершине т. н. «Картлийской горы», вокруг небольшой церкви Ниноцминда выявлена довольно прочная стена с башнями. Внутри стен были раскопаны остатки жилых и хозяйственных (погреб и др.) зданий с керамикой и другими находками. Это поселение довольно неопределенного назначения, может быть, пригород г. Армази, датируется VI— VIII вв.[25] И вместе с городом Армази стало жертвой нашествия Мервана Глухого.

В сложном комплексе Армазисхеви внимание привлекает одна двухкомнатная постройка (там так же, как и в церкви Ниноцминда, использованы тесаные камни античного периода), которая стоит над каменными погребениями IV—V вв. и, следовательно, относится к VI и последующим столетиям. В комнатках находятся по два погребения. Назначение постройки неясно, но вначале она не должна была быть предназначена для захоронения. Из раскопанного материала следует выделить большие керамические печати (вязь, крест и вокруг орнаментированные круги)[26].

Около устья Сангрисхеви или Мартазисхеви были обнаружены остатки зданий, не очень значительные. Заслуживает внимания погреб[27] и каменное здание, в котором находились винные кувшины, маленькие тондыры и разная глиняная посуда[28]. Обнаружено также два клада сасанидских монет VI в.

В Тбилиси указанная эпоха выделяется лишь в материале на площади Ираклия II[29]. Этот материал имеет важное значение, поэтому необходимо более подробно остановится на нем.

Четвертый слой сверху относится к IV—X вв. (о подслое IV—V вв. мы уже говорили выше). Остатки поселения не выявлены, однако по-новому установлен возраст общераспространенных групп керамики истекла и впервые выделена ранняя группа. Все это, а также обилие тбилисских изделий компенсирует их крайнюю скудость (особенно керамики) в погребениях рассматриваемого периода.

Вторая треть периода, VI—VIII вв. в этих раскопанных материалах датируется выявленными медными булавками и другими предметами и украшениями, а третья — IX—X в г. четырьмя арабскими фельсами этого периода и своеобразной керамикой. V—X вв. датируются немногие остатки гончарной и стеклодувной печей.

V—X вв. датируются разнообразная красная и беловато-розоватая домашняя посуда, светильники (в том числе раковинообразные), солонки и др. К V—VIII вв. относятся белые или красные, без ангоба, покрытые прозрачной глазурью чаши и солонки (если согласиться с предложенной датировкой, то это будут древнейшие образцы глазурованной керамики средневековой Грузии). К IX—X вв. относятся чаши, блюда, солонки и молочницы из красной глины и покрытые зеленой, желтой или коричневой глазурью; чаши с белым ангобом и одноцветной глазурью, такие же светильник и кувшин; чаши с белым ангобом и цветной глазурью; чаши с выцарапанным рисунком и покрытые глазурью.

Такое решительное выделение более ранних групп глазурованной керамики пока в других раскопах почти не засвидетельствовано[30], а группа IX—X вв. найдена также в Рустави, Уджарме и в других местах. В стеклянной посуде (несколько малочисленной) выделяют две группы: VII—VIII (бальзамарий с зелеными точечками и стакан, отличные от мцхетских) и IX—X вв. (зеленый тонкий стакан, пиала, ваза, бальзамарий, маленький синий сосуд).

Так или иначе, имеется основа для изучения и датировки памятников материальной культуры Тбилиси и вообще Картли раннефеодального периода (хотя бы путем значительного уточнения этой основы).

Вторым и важнейшим памятником Тбилиси, который недавно стал объектом раскопок и изучения, является главная крепость (Шурисцихе, Нарикала)[31]. Но там достаточно хорошо представлена только эпоха Руставели и поздних веков (XVII—XVIII вв.), раннефеодальная угадывается лишь по немногочисленным признакам.

В Рустави, в двух местах, по обоим берегам Куры выявлены остатки поселений того времени[32]. На левом берегу раскопаны развалины нескольких домов. В найденной там керамике глазурованная отсутствует. В другом месте, над могильником IV—V вв. были обнаружены следы хозяйственных сооружений, с которыми должна быть связана большая круглая каменная печать с изображением «болнисского креста» с греческой надписью и несколькими древнегрузинскими буквами. Там же были выявлены остатки здания с черепичным перекрытием.

На левом берегу остатков раннефеодального периода выявлено больше. Во время раскопок городища среднефеодального периода выявился более ранний слой, в котором видны остатки стен, сложенных из больших угловатых камней (а не булыжника, как впоследствии), как будто скрепленных известью, характерная для раннего средневековья неглазурованная глиняная посуда (на одном сосуде древнегрузинская надпись «Тепале» — имя владельца?)[33], медные пряжки, два каменных перстня (на одном вырезана сасанидская инталия с изображением крылатого гения, которая должна датироватъся VII в.), византийская медная монета (Юстиниана, VI в.) и т. д. Можно допустить, что на охарактеризованных выше кладбищах хоронили жителей и этого района.

При раскопках крепости из внутренних построек более четко выделяется трехэтажное строение, древнейшее и прочнейшее, воздвигнутое из камня на извести, к которому были пристроены погреб и кирпичная баня. Эта последняя напоминает раскопанные во Мцхета бани, еще античного периода. В материале следует отметить древнейшие и важнейшие образцы глазурованных чаш, которые по раскопкам в Тбилиси относятся к IX—X вв.

В обоих раскопах Рустави (крепости и города) с достаточной убедительностью фиксируются следы безжалостно разрушенной и затем использованной в качестве строительного материала церкви. В городище выявлено несколько фрагментов камней с орнаментом, один из которых, по мнению Р. Шмерлинг, должен принадлежать колонне иконостаса и относиться к VIII—X вв. Найден также осколок медальона типа «болнисского креста», очевидно, помещенного на стене. Крепостная стена позднее восстановлена мусульманами, и в нее включены обломки зубчатого карниза и камней с орнаментами, как и стелы, также украшенной «болнисским крестом». Десятками выявлены огромные тесаные квадры, части полукруглой каменной колонны и т. д.

В городище раскопано и удлиненное прямоугольное основание предполагаемой церкви, in situ. Оно было идентифицировано по основаниям 6 колонн и пола из плитняка. Не видно было округления апсиды. Там же находились черепицы с крестами и вышеуказанные камни с орнаментом.

Телави на сегодняшний день археологически мало изучен, хотя кое-что выяснено[34]. Его «Древняя стена» («Дзвели галавани») является древней главной крепостью и замком города и по архитектурному облику датируется X—XI вв.[35], как и первоначальная постройка, подобного ему Кветерского замка, расположенного за рекой Алазани (см. ниже). При раскопках примыкающего к «Древней стене» средневекового гончарного ряда обнаружены следы поселения предшествующей эпохи, которое представлено характерной керамикой: глазурованными чашами IX—X вв., лютерием и т. д. Первоначальную постройку стоящей в центре города церкви Гвтаэба (Божество) искусствоведы относят к VI в.[36] Таким образом, начало истории Телави можно перенести в более древний период, до обоснования там властителей древнего царства Кахети. В этом отношении следует также обратить внимание и на то, что вблизи города, на берегу Алазани раскопаны развалины двух своеобразных церквей, относящихся к указанному периоду.

Кветера расположена в верховьях Алазани, в бассейне р. Илто, на древнейшей дороге, идущей в Тианети (т. е. в верховье Иорского ущелья). Она как резиденция эриставов упоминается в X—XI вв. По мнению историков искусства[37], замечательный ансамбль этого замка должен был быть построен именно в этот период. В описываемый ансамбль входят: двухэтажный дворец, очень красивая придворная церковь с небольшим куполом, жилая башня, стена с башнями, ворота. Там же, вне стены, расположено большое поселение. При раскопках в 1968 г. под крепостной стеной выявлена маленькая зальная церковъ. Этому соответствуют и чаши IX—X вв., обнаруженные среди многочисленной керамики (в частности глазурованной)[38].

Известное городище Дманиси[39] значительно дополняет археологические памятники данной эпохи. Историки предполагают, что возникновение там важного населенного пункта следует отнести к V—VI вв., в частности, в связи с учреждением там епархиальной кафедры[40]. То же самое мы предполагаем и в Рустави (см. выше). В указанный период здесь предполагается наличие довольно густого населения, и на это же должна указывать сохранившаяся по сей день трехнефная базилика, Дманисский Сион, постройка которого относится к VII в.

В раскопанном городище материалы VI и последующих четырех столетий мало отражены, но все же представлены. Особенно надо отметить медную монету, византийскую (опять-таки Юстиниана!), которая, естественно, свидетельствует о соответствующих торговых сношениях города. По мнению Л. Мусхелишвили, городская жизнь в Дманиси, в специфическом понимании, начинается не ранее X в.[41] В последнее время стало возможным выделение глазурованной посуды IX— X вв. из керамики среднефеодального периода. А это в свою очередь дает возможность предположить ее производство в Дманиси, начиная хотя бы с двух последних столетий.

Юго-западные земли Восточной Грузии представлены одним памятником — Джавахетским Ахалкалаки[42]. Раскопки показали, что можно предположить существование древнего значительного поселения (если не города) на краю плато, на противоположной стороне которого именно в XI в. была воздвигнута цитадель, внутри которой построены основные здания. На это должны указывать развалины небольшой, крестообразной, облицованной камнями церкви, раскопанные на краю плато. Сохранившиеся фрагменты орнамента схожи с орнаментами памятников IX—XII вв., в первую очередь из самого Джавахети. По-видимому, эта церковь обслуживала православное население на всем протяжении истории города. Раскопанный вблизи нее комплекс зданий показал, что это было поселение, существовавшее до XI в., что подтверждается, в основном, стратиграфическими наблюдениями и своеобразной местной лощенно-крашеной неглазурованной керамикой, которая по некоторым признакам напоминает выявленный в других городищах подобный материал.

Таким образом, раскопки позволили проследить ранние ступени истории развития города. Все здания возведены и облицованы местными твердыми камнями из породы андезита и базальта при помощи извести и глины[43].

Известный город Шида-Картли Урбниси[44] был разрушен врагами именно в начале рассматриваемого периода, в конце V или начале VI в. (второй раз после эллинистического периода), о чем свидетельствует обширный слой золы. Образованный после этого слой VI—VIII вв. соответствует последнему периоду существования Урбнисского городища до нашествия Мервана Глухого. В нем представлены жилые и хозяйственные постройки с плоским перекрытием, возведенные из сырца на каменном основании. В одном амбаре, переделанном позднее в винный погреб, обнаружена большая куча мягкой пшеницы, в другом — большие кувшины (в одном — косточки винограда картлийского сорта), железная кольчуга, осколок меча, а еще в одном — местная домашняя посуда. Керамика (кувшины, большие и малые чаши, горшки) схожа с образцами V—VI вв., однако содержит и новые виды, отсутствуют античные пережитки. На одном кувшине три древнегрузинских буквы, на другом сосуде — две. Никаких следов глазурованной керамики не видно: ведь такая керамика распространяется именно после VIII в., а более ранняя зафиксирована только в Тбилиси и Уджарме.

Обилие выявленных винных погребов указывает на значение виноделия в жизни города.

Нашествие Мервана окончательно разрушило Урбниси. Все, кто спасся, сосредоточились вокруг большого, трехнефного собора — базилики, где затем образовалось село. Такая же картина наблюдается во Мцхета. Тяжелые последствия господства сперва арабов, а затем сельджуков, как видно, помешали возрождению этих двух городов, и если место Мцхета занял Тбилиси, то место Урбниси занял сперва Уплисцихе, а затем Гори.

Стратиграфии поселения соответствует и оборонительная система Урбниси[45], которая возведена из сырца (периметр — около двух километров) и охватывает ровнуюплощадь в 23 га. Внутри находилась и небольшая крепость («Хизанаант-гора»), верхние четыре слоя которой относятся к раннефеодальному периоду. Одна сырцовая многокомнатная башенная постройка с плоским перекрытием возведена во второй половине VI в. В дошедшей до нас части городской стены было 6 башен. Ее постройку также относят ко второй половине VI в. Угловая башня большая, шестикомнатная. Она снабжена смотровыми, боевыми и наблюдательными окнами. Предполагается наличие двух ворот. Урбнисская крепость сравнительно хорошо сохранилась, и ее конструкция весьма своеобразна.

Пещерный комплекс Уплисцихе как городи крепость существовал рядом и вместе с Урбниси, начиная с глубины античной эпохи до конца X в. С VIII в. он как будто наследует Урбниси и в IX—X вв. является главным политическим центром Картли. Раскопки показали, что в этом античном городе даже в XI—XIII вв. не замирала жизнь, включая обыкновенное строительство и высечение пещер. Тем более в раннефеодальную эпоху. Об этом свидетельствует археологическая датировка ряда групп пещер и построек. Примером первых является трехнефная базилика (400 кв. м), высеченная рядом с ранним дворцом с двухколонным залом[46]. Возможно, на ее месте находились древние пещеры, но указанная церковь отчетливо выделяется характерными для раннефеодальной эпохи элементами, которые кажутся уникальными.. С течением времени эта церковь не могла удовлетворять потребностей жителей Уплисцихе, и в IX—X вв. там же (по всей вероятности, на развалинах старых пещер) построили кирпичную трехнефную базилику. В те же времена должна была быть возведена укрепленная кирпичом стена, оборонявшая центр города. Обе церкви датируются VI—VII вв.[47], что маловероятно.

Последнее время у нас развивается археология селищ, которая, в основном, выявила содержательные памятники среднефеодальной эпохи, но кое-где и здесь фиксируются слои раннефеодального периода. Одним из таких пунктов является случайно обнаруженное на дороге из Тбилиси в Самгори селище, где были раскопаны следы двух зданий. Они были небольшими, прямоугольными, построенные из ломаного камня и глины. В развалинах найдено несколько неглазурованных глиняных сосудов (уже одно это явилось признаком древности!) и одна глиняная же детская погремушка. Среди сосудов выделяется буролощенный кувшинчик, характерный для раннего средневековья, на котором после обжига вырезаны две древнегрузинские буквы[48].

В окрестностях Боржоми, в селищах Тори и Ликани (на обоих берегах Куры) также проводились раскопки, которые выявили развалины зданий раннефеодального периода в сопровождении более или менее характерной керамики и другого материала[49].

В этих селищах везде сохранены развалины старых церквей, и это облегчает датировку. Исследование показывает, что эти селения были покинуты их жителями сравнительно мирно, нет следов их уничтожения и поэтому мало оставленных предметов. Заметно, что в керамике отсутствуют глазурованные предметы, а в неглазурованных можно узнать ранние виды. Техника строительства домов, на первый взгляд, архаичная, и, хотя сложены они полностью из камня, ясно видно подражание деревянному «дарбази». А это следует считать уникальным для каменного строительства.

Среди рассматриваемых памятников особое место занимают следы мастерской для производства стекла, которые раскопаны в Орбети[50]. Она является одним из ярких содержательных памятников производственной археологии средневековой Грузии.

Плавильная печь оказаласьразрушенной, но качество многих сохранившихся изделий ясно указываетна высокий уровень технологии. Аналоги изделий и найденная арабская монета позволяют датировать предприятие VIII или началом IX в. С  таким древним производством стекла незнакома мировая археология. Оно уникально.

В Западной Грузии лишь в последнее время активизировалось археологическое изучение поселений.

Археополис, как известно, и в интересующий нас период оставался крупным городом и столицей Эгриси (до конца VIII в.). Археологические раскопки подтверждают это. В начале VI в. город еще более укрепляется — строится третья оборонительная стена в восточной части. В это же время строится вторая базилика, которая частично стоит на фундаменте древней, к этому времени, видимо, уже разрушенной. Эта новая базилика вскоре была переделана в купольную церковь. Кроме того, в конце V или начале VI в. в южной стороне города возводят вторую баню, которая по сравнению с первой, «царской», отличается малыми размерами и предназначена для горожан.

Среди выявленного археологического материала кроме местных керамических и др. изделий следует отметить импортные стеклянные рюмки VI—VIII вв. и амфоры V—VII вв.[51]

Расположенная в современной Абхазии Бичвинта, по существу важный приморский город и крепость позднеантичного периода, до VI в. продолжаетполнокровную жизнь, а затем несколько утрачивает свое значение, но все же остается крупным поселением, и притом резиденцией епископа[52].

Среди раскопанных объектов городища внимание привлекает трехнефная базилика, в остатках которой выделяются два слоя: V—VI и VII вв. Церковь эта была упразднена в VIII в. и превращена в усыпальницу, на которой сверху надстраивается маленькая церковь, а подальше — новая большая церковь. Здесь же обнаружены материалы (керамика, в частности краснолаковая и др.) и памятники, указывающие на перестройки в V—VI и VII вв.[53]

На одном из участков, на берегу моря раскопана нижняя часть необычной для Грузии и вообще Кавказа церкви, в которой видны две одинаковые кругловатые апсиды. Эта церковь построена не ранее VI в. и разушена во второй половине XI в. Аналогию этому памятнику можно найти лишь в Малой Азии (IV—VI вв.). Она является еще одним свидетельством сильного иноземного влияния в грузинском Причерноморье (как и обилие в глиняной посуде краснолаковой импортной керамики и т. д.)[54].

Возможным становится вывод, что разрушительные походы гуннов достигли и Бичвинты, разорили ее, и этим следует объяснить тот факт, что почти нет культурного слоя V в. Исключение составляют лишь 11 монет второй половины этого столетия.

В первой трети VI в., когда Византия пыталась вновь распространить свое влияние на Черноморском побережье, в Бичвинте тоже начинается возрождение, но теперь она больше является крепостью, чем городом, и, соответственно, дает меньше археологического материала. Следует лишь отметить увеличение количества монет этого столетия: найдены 77 монет, 55 из которых составляли один клад[55].

В разгар войны с персами византийцы сами разрушают Бичвинту (40-е гг. VI в.), и, возможно, после этого овладевают ею абхазские князья. Если судить по перстню Константина Абазга (вторая половина VII в.), то строительные и восстановительные работы византийцы ведут лишь в Себастополисе (Сухуми)[56]. Однако в Сухумском городище пока что не выявлен значительный культурный слой периода после V в.[57]

В Новом Афоне (Анакопии) на высокой горе, именуемой Иверской, раскопаны сохранившиеся остатки мощной крепости[58], в результате чего выяснилось, что там еще с позднеантичного периода жило население, вовлеченное в международную торговлю. Но жизнь там кипела преимущественно в VII—XII вв. В этот период, на склоне горы, в пределах «второй линии» крепости, были построены в основном деревянные, а также каменные и кирпичные дома с черепичным перекрытием. Вместе с тем, люди жили и в башнях, также перекрытых черепицей. «Вторая линия» считается воздвигнутой местными жителями, так как соответствующая кухонная керамика по-настоящему местного происхождения. При раскопках внутри башен обнаружены три слоя, из которых средний относится к VIII—IX вв. (в это время там происходит частичное разрушение и восстановление), а нижний — к VII в.

Один из древнейших городов Причерноморья Грузии — Поти («Фазис» у античных авторов) — и в средние века сохраняет свое значение, но соответствующие слои пока выявлены слабо[59]. Небольшие раскопки проведены и в Кулеви[60].

Расположенное на крайнем юго-западе городище Гонио (греч. «Апсара»)[61] только разведано, и его возраст отодвинут довольно глубоко в античную эпоху. Выяснено, что вблизи впадения р. Чорохи в море стоявшая на ровном месте крепость внутри была хорошо устроена. После слоя первых веков нашей эры идут средневековые слои, в которых выделяется слой VII—X вв. Он содержит местную неглазурованную керамику и немного синопского импорта. В немногочисленных стеклянных изделиях найдены характерные для IV—VIII вв. (как и в Бичвинте, Сухуми и т. д.) маленькие чаши. Таким образом, можно говорить о том, что на протяжении указанных столетий жизнь в крепости и городе Гонио была достаточно интенсивной.

Частично раскопана сохранившаяся в Батуми крепость Тамары и расположенная неподалеку крепость Цихисдзири (греч. «Петра»). В Цихисдзири выявлены следы трехнефной, облицованной замечательными тесаными камнями базилики, а также бани. На другом участке городища (в Бобоквати) выявлена трехнефная базилика, при которой найдены каменная капитель, осколки мраморной колонны, камень с «болнисским крестом», остатки каменной мозаики, стеклянная посуда, керамические (в основном, строительные) изделия и др. Бобокватская церковь была построена в VI в. после разрушения внутрикрепостной базилики, бани и других зданий[62].

На достаточном расстоянии от моря, в передней полосе Гурийских гор, раскопаны развалины Вашнари[63], которые выявили довольно красноречивые «городские» следы. Неубедительным кажется утверждение, что Вашнари был не городом, а «укрепленным монастырем[64]. Город и крепость были воздвигнуты у слияния двух рек на высоком мысе (довольно распространенный и эффектный тип городов-крепостей древней Грузии). Он был обнесен двойной каменной стеной, облицованной ровными квадрами (наподобие Уджармы). Во внутреннюю стену были встроены башни.

Из внутренних построек были раскопаны развалины каменной церкви и небольшой молельни. Церковь оказалась трехнефной базиликой, с пятиугольной апсидой (наподобие бичвинтской) и облицованным мрамором алтарем. В ней обнаружены келья для крещения и усыпальница знатных (?) лиц. Выявлен добротно построенный городской водопровод, который кое-где зарыт в землю у стен. Найдены осколки глиняных и стеклянных сосудов.

Вообще раскопанный комплекс датируется V—VIII, а собственно церкви — V—VI вв. Эти последние представляют собой настолько добротные постройки, что их действительно можно считать, как указывал акад. Н. Бердзенишвили, украшением города, ставшего центром одной из крупных областей Эгриси (впоследствии Гурии). Художественный облик, качество строительной керамики (черепицы, кирпича, труб) и извести, обработка облицовочных квадров, мрамор, а также водопровод и водонепроницаемые полы свидетельствуют о таком высоком уровне культуры, в частности строительного искусства, что этот памятник может послужить наглядным доказательством всестороннего подъема Эгриси-Лазики.

Некоторые элементы строительной техники и архитектуры напоминают о римско-византийском влиянии, так же как (хотя и в меньшей степени) в Бичвинте, Цихисдзири-Петра, расположенном у границы Картли Шорапани и др. Это орus mixtum (чередование кирпича в каменной кладке), пятиугольная апсида, волюты на капителях и т. д.

С другой же стороны, ровные квадры, строго горизонтальная кладка облицовки городских стен и зданий повторяет кладку расположенной на восточной окраине Картли Уджармы и некоторых близлежащих памятников, которые мы условно, именуем «уджармскими» или «горгасальскими» и которые не имеют аналогов ни в Византии и ни в построенных под ее влиянием памятниках из Эгриси. А это надо считать одним из признаков тесных культурных взаимоотношений Эгриси и Картли.

В низине Гурии, Шухути, были обнаружены и раскопаны следы сложной и добротновыстроеннойбани, которая датируется IV—V вв.[65] Она имела доброкачественный, с орнаментами, мозаичный пол. Это уже третий случай обнаружения в Западной Грузии мозаичного пола. По-видимому, такое украшение было довольно распространено в Эгриси V—VI вв.

На земле Имерети установлены и предварительно описаны остатки крепостей и городов раннефеодальной эпохи. Два памятника — Сканда и Шорапани — подверглись разведочным раскопкам[66]. Раскопки развалин третьего, Вардцихе (греч. Родополис), начались в 1968 г., и уже обрисовалась история и археологическая стратиграфия памятника, более полная, чем письменные сведения. Под стеной позднего средневековья выявилось здание раннефеодального периода (поздняя стена воздвигнута над ним), где была обнаружена характерная неглазурованная керамика. Там же выявлен среднефеодальный слой с глазурованной керамикой и гораздо более ранний — с позднеантичной керамикой (частично импортной)[67].

 

Б. Общий обзор быта и культуры

 

Рассмотренные выше археологические источники — раскопанные и надземные, по нашему мнению, довольно ярко характеризуют прогресс, отмеченный в исследуемый период.

Первое впечатление таково, что развитие быта и культуры по существу происходит обыкновенным логическим путем; в результате целого ряда исканий в IV—V вв. распространены и затем развиты естественно выработанные формы. Так же, как и в предыдущий период, в Причерноморье памятники культуры и быта носят определенный иноземный облик (исключительно в Приморье). Повсюду та или иная форма культуры подвергается какому-либо влиянию.

В одежде и украшениях по сравнению с предшествующим периодом (IV—V вв.) существенных изменений нет, на что указывает распространенность в погребальном инвентаре металлических фибул, булавок, пряжек и блях. Следует подчеркнуть, что фибулы встречаются и в IX—X вв. (например, в Хеви). Более ясной становится важная функция ряда металлических или медных булавок «мцхетского» типа,с кораллом, лазуритом или другим материалом, которые и по сей день являются креплением и украшением женского национального праздничного головного убора. Очевидно, можно говорить и об экспорте этих булавок на Северный Кавказ (например, в Дагестан).

Что касается причесок, то исследования показывают, что женщины носили волосы «в копну» и украшали их длинными булавками с головкой.

По содержащимся в некоторых погребениях Мцхета остаткам одежды (лоскуткам) можно сделать вывод, что представительницы среднего слоя жителей, по всей вероятности молодые, кроме обычных льняных или шерстяных плотных тканей, в праздничные дни носили изящную одежду, сшитую из цветной шелковой ткани, а на ногах — мягкую и тонкую сафьяновую обувь. Это означает наличие во Мцхета (а возможно и в других поселениях) обувных мастерских и широкого круга покупателей их изделий. Наконец, указанное обстоятельство приобретает также определенное значение с точки зрения установления хронологии распространения в Грузии шелка (как известно, именно с IV—V вв.).

Об одежде высших слоев общества у археологов пока нет никаких данных.

Украшения в погребальном инвентаре представлены довольно обильно. Кроме упомянутых разногорода булавок (в это время распространяются булавки с коралловой головкой) и пряжек, продолжают фигурировать металлические (и золотые) перстни, появляются каменные перстни, бусы (их меньше, в основном из пасты и сердолика), браслеты, серьги. В одном случае (Армазисхеви) отмечено поразительное сходство золотых серег с камнями и ожерелья с обнаруженными там же такими же украшениями из погребения II в. Геммы вставлены в изготовленные на месте перстни, но в изображениях часто видны зороастрические сюжеты, персонажи и даже пехлевийские (среднеперсидские) буквы. Кое-что исходит из византийского мира. Иногда именно византийские монеты просверлены и надеты на ожерелье вместе с бусами.

Все так же мало христианских символов, но это, конечно, не значит, что христианство не было распространено.

В погребениях ЗападнойГрузии одеждаи украшения представлены янтарными и стеклянными бусами, браслетами, медными перстнями, фибулами разного вида, серьгами, пряжками. Найдены зеркало и туалетные принадлежности.

Кое-что можно сказать о военном и охотничьем снаряжении мужчины — это железные мечи, кинжалы, копья, доспехи, топоры, ножи т. д.

Для хозяйственных нужд все так же пользуются глиняной посудой невысокого качества и стеклянной посудой — иногда грубой, иногда изящной (напр., в Рустави). Некоторые раскопки выявили большие винные кувшины.

Сельское хозяйство даже в городах (Мцхета, Урбниси, Рустави, Джавахетский Ахалкалаки и т. д.) занимает весьма важное место. Повсеместно и обильно представлены виноградарство и виноделие (кроме Ахалкалаки), что подтверждается остатками винных погребов и виноградными косточками, полеводство (обнаружены ямы, житницы) и животноводство (по найденным костям). Эти отрасли хозяйства представляются хорошо развитыми. Следует отметить высокий уровень, несмотря на нашествия завоевателей, ремесла, и в частности художественного, особенно некоторых его видов. Заранее надо отметить, что с художественной точки зрения кое-что, например производство глиняных сосудов, находится на низком уровне. В этом отношении сохраняется картина, наблюдаемая в IV—V вв. и даже в античную эпоху. Но это явление характерно, конечно, не только для грузинских земель, оно — всеобщее, особенно по сравнению с той блестящей продукцией, которая сопутствует предшествующей, античной эпохе. В свое время нами было указано, что одной из причин этого было распространение металлической и стеклянной посуды, вытеснившей глиняную[68].

Это положение подтверждается исследователями керамики раннефеодального периода, которые отмечают однообразие и «обеднение» видов и заявляют, что художественные достоинства даже немногочисленной наилучшей (не кухонной и хозяйственной) глиняной посуды по существу выражаются в форме, обработке поверхности и цвете, орнамент прост и однообразен. Причиной «обеднения» считают натурализацию хозяйства, феодальную обособленность, а также то, что развитие сельского хозяйства, и в частности виноградарства, потребовало однообразных изделий и, соответственно, такой же технологии[69].

Отмечается также одно интересное явление: восточногрузинская керамика вообще, в отличие от исходящей из позднеантичных традиций керамики, опираясь на своеобразные старые технические традиции (лощение и т. д.), отзывается на это всеобщее тяготение. Самобытной кажется кухонная и хозяйственная керамика. Надо отметитьи то, что большая близость чувствуется между восточно- и западногрузинской керамикой по форме, орнаменту и обработке глины. Частичное сходство наблюдается с армяно-азербайджанской и некоторое — с северокавказской керамикой.

Непосредственные следы гончарного производства пока выявлены только в Урбниси (но без печи), но наличие таковых во всех городах и многих поселениях не вызывает сомнения.

Следует отметить обилие коротких грузинских надписей (иногда только отдельных букв) на разнообразной посуде.

Сравнительно красивы глазурованные сосуды, преимущественно чаши. Но они появляются исключительно в IX—X вв. и более чем удовлетворительны с технической и художественной точек зрения. Что же касается глазурованной керамики V—VIII вв., то она выделяется лишь в одном месте раскопок Тбилиси и в древнейшем слое Уджармы, а больше не встречается нигде. Большой расцвет производства глазурованной посуды в Грузии наблюдается в XI—XIII вв.

О производстве в Картли VI—X вв. стекла свидетельствуют, во-первых, огромный погребальный материал (особенно из мцхетских могильников) и, во-вторых, остатки самой мастерской (в Орбети), уникального памятника и источника научной информации[70]. Можно решительно заявить, что изделия из стекла широко проникли в быт народа: стекло употребляется как в домашнем обиходе, так и в обряде погребения (бальзамарии), а также как украшения, например, перстни (начиная еще с позднеантичного периода) и браслеты (впервые появляются в VII—VIII вв., а широкое распространение получают — в отличие от России, например, — даже в селах в XI—XIII вв.).

В V—VIII вв. уже завершена «поисковая горячка» форм бальзамариев (в IV—V вв. их производят более двадцати типов). Происходит их стабилизация, и остается три или четыре типа. При этом нет сомнений, что уже появляются собственные или сильно «одомашненные» формы, и у некоторых из них даже имеется прототип в наших позднеантичных золотых флаконах. Качество стекла — хорошее, технология на должном уровне. Вновь следует подчеркнуть, что во Мцхета был в ту пору похоронен стеклодув с сопровождении собственных изделий (около сорока бальзамариев и стеклодувная трубка). Кроме Мцхета, производство стекла можно предположить и в Урбниси, и в Рустави. В Западной Грузии иная ситуация и, в частности, посуда из Бичвинты должна быть если не завозной, то изготовленной по иноземным (византийским) образцам.

Орбетская мастерская кажется совершенно зрелой, и ее деятельность охватывает все виды производства стекла: посуда, оконное стекло, мозаичные камушки, имитация драгоценных камней, украшения. А это указывает на соответствующий широкий спрос.

В частности, мозаика для церквей изготовлена на месте, для ювелирных изделий пользовались камнями из стекла, в окна зданий вставлены добротные стекла, для питья употребляли стеклянные чаши и т. д. (об украшениях уже говорилось). Так сразу освещаются разные стороны культуры и быта благодаря одному содержательному археологическому памятнику. При этом никто не знает, сколько мастерских «орбетского» типа работало тогда в Грузии даже в VIII—IX вв., в период арабского господства. Более того: некоторые изделия подобных мастерских (например, чаши и перстни) вывозились за пределы Грузии — их очень много в Северной Осетии. Так что изделия из стекла являлись предметом торговли.

О ювелирном деле, обработке металлов и золота археология располагает немногочисленными данными. Известно лишь, что это ремесло продолжает развиваться, и рассчитанные на широкие массы украшения изготовлены в местных центрах (в той же Мцхета и т. д.). В погребальном инвентаре их количество постепенно уменьшается (особенно по сравнению с IV—V вв., не говоря уже о более раннем периоде). Но это вовсе не означает, что они реже употреблялись. И здесь особое внимание привлекает основное снаряжение (весы, гири) ювелира-златокузнеца или меновщика с несколькими драгоценными камнями.

О других отраслях художественного ремесла археологические раскопки не содержат никаких данных.

Вообще же следует сделать вывод, что художественное ремесло являлось одним из основных источников экономического потенциала грузинских земель и особенно их городов, и удельный вес его, несмотря на войны и завоевания, довольно внушителен.

К слову, следует повторить, что насилие ни со стороны византийцев, ни Ирана, ни арабов не оказывало разрушительного влияния на хозяйственно-культурное положение грузинских стран. Или же при разрушении и отставании одного региона выдвигались другие. Исключение составило нашествие Мервана, которое привело в упадок несколько древних «традиционных» городов, но их место заняли другие. Следует подчеркнуть, что господство арабов не повлияло или не смогло повлиять на культуру Грузии. Такое влияние традиционно замечается больше со стороны Ирана или Византии и в Картли, и в Эгриси, хотя тоже по «узким специальностям» (распространение гемм, некоторые украшения, предметы с пехлевийскими и греческими надписями и т. д.). В грузинском же Причерноморье византийское влияние, естественно, сильнее.

Можно сказать несколько слов о технике строительства.

Раскопанные в некоторых городищах здания — не говоря о церквах и крепостях — кажутся гораздо внушительнее, т. к. они построены из больших прямоугольных камней на известковом растворе, чем и отличаются от большинства рядовых жилищ среднефеодальной эпохи (где употребляется булыжник или рваный камень, глина). Возможно, и здесь имеем дело с пережитками античной эпохи (тем более, что это относится к первой половине рассматриваемого нами периода). Хотя встречаются также постройки из смешанного материала и глины или из рваного камня и глины. Отдельно следует отметить, деревенские каменные дома типа «дарбази», выявленные в Тори и Ликани.

Рассмотренные в этом очерке соответствующие памятники (погребения, культовые здания) чисто христианские и совершенно не отражают влияния маздеянства и ислама, хотя чисто христианские символы встречаются все же редко. В конце этого периода появляются грузинские эпитафии (в Болниси). То же самое можно сказать и об обряде погребения, несмотря на то, что в ту эпоху, кроме традиционных грунтовых погребений (в Западной Грузии) и каменных (в Восточной Грузии), кое-где появляются и погребения нового типа (напр. сложные арочные склепы в Кизики и с орнаментами в Иорском Сионе). Исключение составляет кремация в могильниках Цебельды, однако, во-первых, она появляется лишь с VI в. (когда вся Западная Грузия полностью стала христианской) и, во-вторых, в том горном краю сначала же сосуществуют несколько погребальных обрядов (в том числе христианский). Чисто христианскими являются обряд захоронения в могильнике Сагварджиле и особенно три медных перстня с крестом, которые выше были подробно рассмотрены.

Неуклонное сближение грузинских земель и их тенденции к «культурной однозначности» довольно ясно прослеживается в археологическом материале. Это относится, например, к таким отдаленным районам, как Гурия и Иорская Кахети: однотипная облицовка при строительстве крепостей Вашнари и Уджарма, хотя, с другой стороны, в Вашнари выделяется и кирпичная кладка (визант. орus miхtum), чего нет в Уджарме. Вообще в Восточной Грузии кирпичную кладку находим лишь в Урбниси. Весьма знаменательно тесное взаимоотношение Квемо-Картли и Хеви (и даже Северной Осетии), хотя бы по выявленным стеклянным изделиям орбетского типа, а также Мцхета и Дагестана по выявленным в Дагестане «мцхетским» булавкам. А восточная часть Эгриси и Арагвети археологически гораздо ближе к Картли, чем к Приморью.

Наконец, несколько слов об «археологической истории» городов рассматриваемой эпохи. В середине эпохи (VIII в.) Мцхета, Урбниси и Цихе-Годжи прекращают свое существование как настоящие города, а еще раньше, в VI в., исчезает город Бичвинта. От этой участи спаслись: Тбилиси, Уплисцихе, Дманиси, Уджарма, Рустави, Жалети, Телави. Пока еще не становятся настоящими городами-крепостями Ахалкалаки (в Джавахети) и, наверное, Кветера. По всей вероятности, Вашнари, Шорапани, Сканда и Вардцихе завершают свою историю в качестве городов также в раннефеодальную эпоху. Необходимо подчеркнуть наличие вне городов таких мощных производств, как Орбетская мастерская (в «Манглисской земле»). К этому следует добавить, что селища в VI—X вв. встречаются реже, чем в последующую эпоху. Село того периода не подвергалось таким разрушениям, как, скажем, при монголах. Например, Мерван больше был заинтересован в разрушении укрепленных городов, чем сел.

 

* * *

 

Таким сложным, неравномерным путем в VI—X вв. идет процесс созревания хозяйственно-культурного облика грузинских земель, их постепенного сближения и взаимообогащения. Повторяем, этот процесс осложнялся весьма неблагоприятными внешними факторами — войной, длительным завоеванием и т. д. Но главное то, что грузинская культура, самобытная, питающаяся старыми традициями и творчески воспринимающая иноземное влияние, и в этом сложном процессе прокладывает себе путь и создает основу для поддержки политического объединения грузинских земель и, тем самым, своего возрождения.

 


[1] В новейшей литературе (см.: Апхазава Н. Указ. соч., с. 4) высказано сомнение по этому поводу и все «фельсы» из Самтаврского могильника определены как сасанидские драхмы. (Ред.).

[2] Капанадзе Д. Нумизматические материалы Мцхетской археологической экспедиции 1937—1951 гг. — МАРК, Т, 1955 (на груз. яз.).

[3] Капанадзе Д. Грузинская  нумизматика. Тбилиси, 1955, с. 46 — 48.

[4] Материал см. в неопубликованной работе М. Иващенко «Отчет о раскопках в Рустави в 1944 и 1946 гг.».

[5] Иващенко М. Находкави зантийского эксагия в Грузии — КСИИМК, XIX, 1948.

[6] Н. Апхазава (см. его же. Указ. соч., с. 31, 112, 121) считает, что подобная булавка датируется второй половиной VII и первой половиной VIII в.

[7] В частности, древнейшие грузинские эпитафии выявлены в Рустави, которые следует отнести к X—XI вв. (см.: Ломтатидзе Г. Результаты раскопок в Рустави... — МАГК. I, 1955). В 1965 г. во время расчистки случайно былаобнаружена схожая с ними эпитафия в Болнисском Сионе, внутри ограды.

[8] Мцхета, I, с. 135—146.

[9] Такаишвили Е. Краткий отчет о раскопках1902 г. близ ст. Мцхета. — ИКОМАО, вып. I, 1902, с. 70 — 89; ОАК, 1902, с. 91—97; Мцхета, I, с. 13.

[10] Мцхета, I, табл. 94.

[11] Такаишвили Е. Указ. соч.; Куфтин Б. Археологические раскопки в Триалети, I. Тб., 1941, с. 23—24.

[12] Ломтатидзе Г. Важнейшие результаты археологических раскопок в Рустави. — МАРК, I, 1955.

[13] Его же. Начало археологического исследования городища Урбниси. — Мацне, 1964, №№ 2, 4; Чилашвили Л. Городище Урбниси, 1964.

[14] Рамишвили Р. Археологические памятники Иорского Сиона, I, 1970 (на груз. яз.).

[15] Синауридзе М. Склеп из окрестностей Хорнабуджи. — Дзеглис мегобари, 1967, 9(на груз. яз.).

[16] Куфтин Б. Археологические раскопки в Триалети, I. с. 20 — 24.

[17] Киквидзе И., Чилашвили Л. Захоронение раннефеодальной эпохи в Бетаниа. — ВГМГ, XXII—В, 1961 (на груз. яз.).

[18] Спицын А. Могильник V века в Причерноморье. — ИАК, вып. 23, 1907.

[19] Куфтин Б. А.Материалык археологии Колхиды, I. 1949, с. 93—96.

[20] Грзелишвили И. Кремационные останки в глиняных сосудах в Абхазии. — ВАН ГССР, VIII, 1945. № 1—2.

[21] Транш И. Некоторые итоги раскопок цебельдинских некрополей в 1960—62 гг. ТАИЯЛИ, XXXIII—XXXIV, 1963; Шамба Г. Население нагорной Абхазии в позднеантичную эпоху (по археологическим материалам некрополя Ахаччархва), 1966.

[22] Цкитишвили Г. Грунтовые могильники Сагварджиле (отчет раскопок 1952 г.). — Сб. сессии..., 1953.

[23] Он же. Из исторической географии Западной Грузии, 1967 (на груз. яз.).

[24] Каландадзе Ал., БохочадзеАл. Основные результаты Мцхетской археологической экспедиции в 1962 и 1963 гг. — Сб. сессии... 1963 и 1964 гг. (на груз. яз.).

[25] Бочохадзе Ал. Мцхета в раннефеодальную эпоху,1967 (на груз. яз.).

[26] Мцхета, 1 с. 177—178.

[27] Такаишвили Е. Краткий отчет о раскопках 1902 г. близ ст. Мцхета. — ИКОМАО. I.

[28] Ломтатидзе Г., Угрелидзе Н. Результаты работ отрядов Армазисхеви и Мартазисхеви экспедиции Картлийской горы в 1963 г. — Сб. сессии..., 1964 (на груз. яз.).

[29] Грзелишвили И., Ткешелашвили О. Новые памятники раннефеодальной материальной культуры из Тбилиси. — ТИИ, V, вып. I, 1960; Они же. Памятники материальной культуры Тбилиси, 1961.

[30] Тут же следует отметить, что еще в 1950 г. при раскопках Уджармы были выделены столь ранние, своеобразно глазурованные глиняные сосуды (см.: Ломтатидзе Г. Археологические раскопки в Тбилиси зимой 1948 г. — МАГК, I, 1955, с. 165, на груз. яз.).

[31] Ломтатидзе Г., Ткешелашвили О., Грзелишвили И. Заговорила главная крепость. — Литературули Сакартвело, 1967, № 2; Сб. сессии..., 1967.

[32] Ломтатидзе Г. Важнейшие итоги археологических раскопок в Рустави. — МАГК, I; Ломтатидзе Г.Краткие отчеты раскопок в Рустави в 1959 —1962 и 1965 гг. — Сб. сессии..., 1960—1963 и 1966 гг.

[33] Чилашвили Л. Тепале — руставский посланник картлийского патрикия. — ВГМГ, XVII—В, 1961, с. 399 — 402 (на груз. яз.).

[34] Ломтатидзе Т. Отчет археологической экспедиции Телави — Алвани 1962 г. — Сессия... 1963; Чикоидзе Ц. К истории г. Телави, I, 1966; ее же. Город Телави. Тбилиси, 1979 (на груз. яз.).

[35] Чубинашвили Г. Архитектура Кахети, 1959, с. 517—519.

[36] Рчеулишвили Л. Телави, 1963.

[37] Чубинашвили Г. Указ. соч., с. 519 — 521.

[38] См. статьи Р. Рамишвили и Г. Ломтатидзе в районной газете Ахметы «Бахтриони», 1968, №№88, 94 (на груз. яз.).

[39] Мусхелишвили Л. Дманиси: история города и описание городища. — В сб.: Материальная культура эпохи Руставели, 1938 (на груз. яз.); его же. Раскопки в Дманиси. — СА, VI, 1940; Кахиани Ц. Арабские надписи Дманиси, 1965; Джапаридзе В. Городище эпохи Руставели Дманиси и его археологическое изучение. — Дзеглис мегобари, 1966, 8 (на груз. яз.).

[40] Месхиа Ш. Города и городской строй в Грузии, 1959, с. 35.

[41] Мусхелишвили Л. Дманиси, с. 447; ср.: Чилашвили Л. Города феодальной Грузии, II. Тбилиси, 1970, с. 111—114; по мнению Ш. Месхиа, превращение Дманиси в город должно было произойти в IX в. (см. его: Указ. соч., с. 35.).

[42] Ломтатидзе Г. Результаты первой (1960 г.) кампании археологической экспедиции Джавахети-Ахалкалаки. — Сб. сессии..., 1961; Джгамая Д. К история поселения догородского периода в Джавахетском Ахалкалаки. — Сб. сессии..., 1961 (на груз яз.); Чилашвили Л. Указ. соч., с. 87— 99.

[43] Ломтатидзе Г., Джандиери Е. Археологи обратились к историческому Ахалкалаки. — Район, газ. «Маяк», 1968, №130 (на груз. яз.).

[44] Ломтатидзе Г. Начало археологического исследования городища Урбниси. — Мацне, 1964, №№2, 4; Чилашвили Л. Городище Урбниси, 1964.

[45] Закарая П. Зодчество городища Урбниси. Тбилиси. 1965.

[46] ЧубинашвилиГ. Н. Уплисцихе. Тбилиси.1961.

[47] Карумидзе Т. Отчет археологических раскопок Уплисцихе 1959 г. (зодчество). — Сб. сессии..., 1960 (на груз. яз).

[48] Абрамишвили Р., Чилашвили Л. Археологические раскопки в Лочини. — ВГМГ, XXIII — В. Г962; Археология Грузии, 1959, с. 378—379 (на груз. яз.).

[49] Ломтатидзе Г. Указ. соч., с. 379; Насидзе Г. Предварительные отчеты. Сб. арх. сессии... (на груз. яз.). См. также: Отчеты Тори — Ликанской экспедиции за 1972, 1976 и 1977 гг. — В сб.: ПАИ, Тбилиси, 1973, 1976, 1980.

[50] Угрелидзе Н. Отчет раскопок стеклянных производств Натбеурии Орбети. — Сб. арх. сессии...,1960; то же, 1962; ее же. Стекло в древней Грузии, 1961 (на груз. яз.).

[51] См.: Нокалакеви-Археополис. Археологические раскопки 1973—1977, Тб.,1981; Нокалакеви-Археополис. Археологические раскопки1978 — 1982, Тб., 1987.

[52] См.: Великий Питиунт, т. I, с. 27—30.

[53] Рамишвили Р. Археологические раскопки в Бичвинте. — МАГК, III, 1963; Гамбашидзе О. Предварительный отчет археологических работ на VII участке Бичвинты в 1956—57 гг. — Там же (на груз. яз.).

[54] Микеладзе Т. Бичвинтская двухапсидная церковь. — МАГК, Ш, с. 125—131(на груз. яз.).

[55] Цухишвили И. Византийские монеты Великого Питиунта. -- Великий Питиунт, т. II, с. 305—334.

[56] Рамишвили Р. Указ. соч.; Гамбашидзе О. Указ. соч.

[57] Трапш М. Раскопки древнего Себастополиса в районе Сухумской крепости в 1959 г. — ТАИЯЛИ, XXXIII—XXXIV, 1963.

[58] Трапш М. Археологические раскопки в Анакопии в 1957—1958гг. — Там же, XXX, 1959.

[59] Микеладзе Т. Археологические исследования в низовьях р. Риони. Тбилиси, 1978, с. 78—82 (на груз. яз.).

[60] Хоштариа Н. Археологическое исследование с. Кулеви. — ВАН ГССР, 1946, №№ 1—2; ПАИ, 1973, с. 41; 1974, с. 28, 29.

[61] Леквинадзе В. Материалы по истории и архитектуре Апсарской крепости. — ВВ, XX. 1961; Грзелишвили И., Хахутаишвили Ц. Древнейший очаг производства железа в нижнем течении Чорохи и археологические разведки в Гонио-Апсаросе. — Памятники Юго-Западной Грузии. Батуми, 1964 (на груз. яз.).

[62] Инаишвили А., Xахутаишвили Д., Кахидзе А. Результаты изучения городищ Цихисдзири (Петра) и Пичвнари в 1966 г. — Сб. сессии..., 1967.

[63] Гобеджишвили Г. Археологические раскопки в Советской Грузии, 1952, с. 154—156 (на груз. яз.).

[64] Леквинадзе В. Материалы по монументальному строительству в Лазике. — ВГМГ, XXII — В, 1961.

[65] 3акарая П. П., Леквинадзе В. А. Археологические раскопки в Шухути. — Мацне, 1966, №1.

[66] Каухчишвили С. Отчет разведок в Скандаи Шорапани. — Сб. сессии, 1948 и 1949 гг. (на груз. яз.).

[67] Отчеты Вардцихской экспедиции. — ПАИ,1973, с. 77—81; 1974, 67— 69; 1976, с. 79—81; 1980, с. 251—262; АПФГ, II и IV.

[68] Ломтатидзе Г. К социальной и культурной характеристике населения Грузии в I — III вв. — ТИИ, I, 1955, с. 354.

[69] Синауридзе М. Керамика Восточной Грузии раннефеодального периода (по материалам Гос. музея Грузии). — МИМКГ, I, 1966, с. 83, 85—87 (на груз. яз.).

[70] Угрелидзе Н. Указ. соч.




§ 3. ПИСЬМЕННОСТЬ

 

Грузинская письменность прошла многовековой путь развития.

Памятники сохранили три основных вида грузинской письменности:

1. «Мргловани асомтаврули» — округлое унициальное письмо, т. н. заглавное, которое из ныне известных является древнейшим видом грузинской письменности. Заглавным письмом выполнены древнегрузинские письменные памятники с V в.

2. «Кутховани нусха-хуцури» — угловатое строчно-церковное письмо (со своими разновидностями). Памятники, выполненные строчно-церковным, известны с IX в.

3. «Мхедрули» — гражданскоеписьмо, применяемое с XI в.[1]

Древнейшими памятниками грузинской письменности являются лапидарные надписи.

Хотя развитие трех видов грузинского алфавита помещается в определенных хронологических рамках, это не значит, что заглавное письмо не встречается и в поздние века, так же, как и строчное. Разновидности грузинского письма параллельно применялись и после IX в., но с ограничением ареала их употребления: заглавные буквыдо последнего времени употребляли в надписях (монументальные надписи на камне, стене), заглавиях и в качестве начальных букв. Строчным письмом также пользовались долго. Церковные книги преимущественно выполнялись строчным письмом. Строчное письмо с течением времени не претерпело особой графической трансформации. Заглавное и строчное письмо употреблялось церковью, поэтому и называлось церковным, а термин «гражданское письмо» указывал на его применение для гражданских нужд.

Самый ранний датированный памятник грузинской письменности — строительная надпись храма Болниси 493 — 494 гг. Несколько грузинских надписей, на основе историко-палеографического анализа, исследователи датируют более ранним периодом: две палестинские надписи 30-ми гг. Vв.[2] и урбнисскую строительную надпись первой половиной V в.[3] Древними памятниками грузинской письменности, выполненными заглавным письмом, являются также надписи  Мцхетского Джвари рубежа VI—VII вв., надпись из Цкисе (Юго-Западная Грузия) 616 — 619 гг. и др. В настоящее время количество эпиграфических памятников V—X вв. превышает 200[4].

Древнейшими рукописями являются палимпсестные тексты Евангелия (хранятся в Тбилиси, Оксфорде, Кембридже), т. н. «Ханметный лекционарий» VII в., происходящий наряду с некоторыми другими древнегрузинскими рукописями из монастыря св. Екатерины на Синае (хранится в Австрии, в библиотеке Грацкого университета)[5].

Среди датированных рукописных книг IX—X вв. особый интерес представляют выполненные заглавным письмом Многоглав из Синая (864 г.), четвероглавы Адишский (897 г.), Афонский (913—917 гг.), Пархальский (973 г.), Шатбердский сборник (973—976гг.), Минея на папирусе и пергаменте (Х в.), Джручское евангелие (936 г.), Ошкская библия (978 г.), рукопись Афонского монастыря №53 (1002 г.), гимнографический сборник, составленный и переписанный Микаэлом Модрекили, снабженный музыкальными знаками (X в.) и др.

Древнейшим и важнейшим письменным памятником грузинского языка, его истории является Евангелие. Оно донесло до нас языковые особенности ушедших веков и эпох. В нем в чистом виде сохранены древнейший грузинский язык, ультраархаичная лексика, необычайно пластичные грамматические формы, удобный синтаксис. И все это замечательным древнегрузинским заглавным алфавитом.

Эти и другие многочисленные памятники грузинской письменности составляют основу для исследования проблемы происхождения грузинского письма.

Попытки исследования проблемы происхождения грузинского алфавита были сделаны еще во втооой половине XIX в. Исследование этой проблемы осложняется своеобразием графической структуры грузинских букв, что затрудняет выявление прототипа грузинского алфавита и скудостью сведений письменных первоисточников по этому вопросу.

О времени создания грузинского алфавита повествуют два письменных источника. Грузинский историк XI в. Леонтий Мровели, сочинение которого сохранило весьма ценные эксцерпты из утраченных древних письменных первоисточников, (создателем грузинского письма считает первого царя Картли Фарнаваза (конец IV — нач. III в. до н. э.)[6].

Армянский историк V в. Корюн изобретение армянского, грузинского и албанского алфавитов приписывает армянскому церковному деятелю IV—V вв. Месропу Маштоцу[7].

Некоторые исследователи согласны с концепцией Мровели, другие — Корюна. В научной литературе вопроса имеются попытки примирения грузинской и армянской версий.

О происхождении грузинской письменности в специальной научной литературе высказаны разные научные гипотезы. Указанная проблема, в основном, исследуется в трех направлениях: а) с точки зрения автохтонности грузинского алфавита, б) с точки зрения его генетических связей с греческим и в) с точки зрения его отношения к северосемитским системам письменности. На сегодняшнем этапе научных исследований фактически противопоставляются две теории — «греческая» и «семитская».

Среди исследователей «греческой» теории в первую очередь следует назвать авторитетного знатока греческой палеографии В. Гардтхаузена, которого можно считать основоположником этой теории. Свои соображения он впервые изложил в 1876 г.[8], затем повторил в 1913 г. в своей книге «Греческая палеография».

Из грузинских исследователей теорию о «греческом происхождении» грузинского алфавита выдвинул Д. Бакрадзе, который в этом вопросе, подобно В. Гардтхаузену, особое значение придавал фонетическому принципу[9]. Эту теорию поддержали Д. Каричашвили[10] и П. Ингороква[11]. В последнее время среди иностранных ученых появился еще один последователь этой теории — известный грузиновед, профессор Ольденбургского университета (ФРГ) Винфрид Боэдер. В одном из научных изданий Гамбурга он опубликовал труд «К анализу древнегрузинского алфавита». В. Боэдер повторяет гипотезу, по которой грузинское заглавное письмо создано по аналогии с греческим[12].

«Греческую» теорию отвергал И. Маркварт, который в 1917 г. в Германии издал специальную работу, раскритиковав взгляды В. Гардтхаузена. Его поддерживает другой немецкий ученый Г. Юнкер[13].

На невозможность происхождения грузинского алфавита от греческого указывал И. А. Джавахишвили: «Вопрос о происхождении грузинского алфавита нельзя решить только сравнением порядка греческого и грузинского алфавитов. Здесь главное значение, разумеется, имеет сходство и идентичность очертаний букв»[14]. В результате проведенных исследований И. А. Джавахишвили пришел к выводу, что мнение, о происхождении древнегрузинского алфавита от греческого является безосновательным[15].

Отсутствие генетических связей не означает, однако, отсутствия определенного сходства между греческим и грузинским алфавитами. На этом заострил внимание Г. В. Церетели, указав, что это сходство объясняется тесным контактированием грузинского и греческого алфавитов в процессе культурно-исторических взаимоотношений. Сходство это выражается в изменении направления письма (слева направо, вместо прежнего, семитского — справа налево), во встречах в порядке алфавита, существовании общего дуктуса, стиля и манеры письма, и, наконец, к этому следует добавить введение специальных знаков для обозначения гласных[16]. Греческое влияние могло усилиться после христианизации Грузии, когда возникла потребность в определенном сочетании грузинского алфавита с греческим[17].

Согласно этой теории, грузинский алфавит, не происходя от греческого, в определенный период, в результате христианизации страны, видимо, все же претерпел некоторую трансформацию под влиянием греческого письма.

Возникает вопрос: где следует искать корни грузинского алфавита, тот материал, на котором он основан?

Исследование проблемы происхождения и развития грузинского алфавита на подлинно научной основе было поставлено акад. И. А. Джавахишвили, который провел всесторонее научное исследование проблемы происхождения грузинского письма с точки зрения палеографического анализа и источниковедческого изучения данных письменных источников. Джавахишвили признал недостоверными сведения обоих письменных источников. В концепции Мровели он признает лишь тезис о создании грузинской письменности в дохристианскую эпоху. В результате критического изучения произведения Корюна И. Джавахишвили пришел к выводу, что сообщения об изобретении Месропом Маштоцем грузинского и албанского алфавитов не было в первоначальном тексте сочинения Корюна и оно является позднейшей вставкой (не ранее VI в.)[18].

Дальнейшее критическое изучение сочинения Корюна дало основание высказать предположение о возможности вставки сообщения относительно грузинского алфавита в текст Корюна не ранее X в.[19]

По поводу сообщения Корюна об изобретении Маштоцем грузинской письменности армянский ученый А. Периханян пишет: «Мог ли Маштоц выступить в качестве непосредственного изобретателя грузинской и албанской письменности? На этот вопрос а рriоri можно дать отрицательный ответ. Создание новой письменности, обслуживающей тот или иной язык, нельзя свести к «буквотворчеству» — это большой и сложный процесс, включающий, прежде всего, выделение фонем данного языка и предполагающий тонкое знание, как фонетики, так и строя языка. Маштоц не знал ни грузинского, ни албанского языков, и сообщению Корюна о том, что он, Маштоц, там, на месте собрал сведения о звуковом составе этих языков, не следует придавать большого значения, так как собранные таким образом сведения никак нельзя считать адекватными для такого подобного предприятия»[20].

На основе палеографического анализа грузинских графем, сравнительного изучения грузинского, финикийско-арамейского, греческого и других алфавитов И. А. Джавахишвили высказал предположение о создании грузинского алфавита не позднее VII в. до н. э. и изобретения его на базе арамейско-финикийского письма[21].

Свое мнение о происхождении грузинского алфавита И. А. Джавахишвили, исходя из научной осторожности, считал гипотезой, правомерность которой должно было подтвердить будущее.

Важное значение для грузинской письменности имели выявленные во Мцхета памятники так называемого «армазского» письма, которые, по мнению некоторых исследователей, подтвердили предположения И. А. Джавахишвили о наличии в Грузии дохристианского периода письменности и возможности ее происхождения от финикийско-арамейского алфавита.

Армазское письмо является своеобразным видом арамейской письменности, который был распространен в Картли (Иберии) в первых веках н. э. Этим письмом выполнена армазская билингва, стела времен иберийского царя Митридата, сына Парсмана, и многочисленные надписи на различных предметах, выявленных археологическими раскопками.

Обнаружение армазского письма выдвинуло новый фактор, который совершенно необходимо учитывать при исследовании проблемы происхождения грузинского алфавита. Армазское письмо предоставило ученым возможность увидеть ряд явлений в истории развития грузинской письменности, которые до этого были неизвестны или же труднообъяснимы. В частности, армазское письмо оказалось посредником, с помощью которого грузинский алфавит непосредственно связался с арамейским.

Г. В. Церетели, исследуя памятники армазской письменности, указывает, что грузинская письменность проявляет явное родство с арамейским письмом из Армази. При этом, целый ряд грузинских букв (напр., Б, Г и другие) проявляют гораздо большую архаичность, чем армазские знаки, и сами являются соответствующими их прототипами. Поэтому грузинское письмо нельзя рассматривать как дальнейшее развитие армазской письменности. Оно является лишь родственным ей, и оба происходят из одного арамейского источника. Этим объясняется, что в армазском не имеется прототипов для всех грузинских букв. Если же исходить из древнеарамейского, то в некоторых случаях большую архаичность проявляют грузинские буквы, в других — армазские[22].

Таким образом, сегодня для исследования корней грузинской письменности имеется гораздо больший материал, чем 50 с лишним лет назад, когда этой проблемой занимался И. А. Джавахишвили. В таких условиях приобретает большую весомость мнение И. А. Джавахишвили о том, что истоки грузинской письменности следует искать в глубоком прошлом и возникновение грузинского алфавита нужно предположить не позднее VII в. до н. э.

Как уже отмечалось, в распоряжении ученых находятся три вида грузинской письменности, среди которых древнейшим является «асомтаврули мргловани» -— заглавное. На основе палеографического анализа И. А. Джавахишвили высказал предположение, что заглавное не является древнейшим грузинским алфавитом, ему предшествовало ныне утраченное, т. н. «кутховани асомтаврули», т. е. угловатое унциальное письмо. По мнению И. Джавахишвили, округлое унциальное письмо — результат развития и усовершенствования угловатого унциального письма, в процессе дальнейшей эволюции которого создано угловатое строчно-церковное, со своей стороны, являющееся основой для создания гражданского письма[23].

Не все исследователи разделяют эту точку зрения, считая гражданское письмо самостоятельным и древнейшим видом грузинского алфавита и относя его изобретение к дохристианской эпохе.

Теорию финикийского происхождения грузинского алфавита поддерживает Р. Патаридзе, который изобретение грузинского алфавита датирует V в. до н. э. и, по мнению которого, при Фарнавазе в 284 г. грузинское письмо было принято в качестве официального в общегосударственном масштабе[24].

Историческая концепция Леонтия Мровели о возникновении грузинской письменности абсолютно логична и обоснована: «Завершилось строительство грузинской национальной государственности, и полностью сформировавшийся аппарат управления нуждается в письменности. Другое дело, какова эта письменность — оригинальная или же заимствованная. Ясно одно: Леонтий Мровели (или его источник) правильно понял задачу эпохи Фарнаваза и совершенно справедливо возникновение грузинской государственности не отделил от самого характерного признака этого процесса — создания письменности»[25].

Большое значение для истории грузинской культуры и собственно письменности имеют обнаруженные в результате археологических раскопок в Палестине, в пустыне Иудеи, развалины грузинских монастырей, в которых сохранились грузинские надписи V в., выполненные заглавными буквами[26]. Г. В. Церетели на основе палеографического анализа и идентификации исторических лиц, упомянутых в надписях, две надписи датировал 30-ми гг. V в.[27]. Даже по тому немногочисленному языковому материалу и лексике, которые представлены в надписях, ясно видно, что уже в это время (30-е годы V в.) грузинский литературный язык вполне оформился. Большой архаичностью выделяются надписи и с палеографической точки зрения. Соответствующий анализ установил, что в лице палестинских грузинских надписей мы имеем дело с древнейшими памятниками грузинской письменности не только с хронологической, но и с палеографической точки зрения. По мнению Г. В. Церетели, становится совершенно ясно, что традиция письма на грузинском языке существовала гораздо раньше. На это должны указывать те орфографические и языковые формы, которые в тексте надписей выглядят уже установившимися и сформировавшимися. А это обстоятельство дает основание думать, что грузинские надписи Бир-эль-Кутти не являются первой письменной попыткой фиксации грузинского языка и речи. Исходя из всего этого, Г. В. Церетели указывает: «Благодаря грузинским надписям Палестинской пустыни мы подошли к тому рубежу, раньше которого существование грузинских надписей некоторыми исследователями не предполагалось. После открытия значительных эпиграфических памятников этой эпохи в столь отдаленной от Грузии стране, какой является Палестина, думаю, эта гипотеза должна быть окончательно опровергнута. Предположение о существовании грузинской письменности в сравнительно древнюю эпоху теперь кажется более вероятным и правдоподобным»[28].

Таким образом, совершенно исключено, чтобы высокие палеографические качества первых памятников грузинского алфавита возникли внезапно, сразу, без предшествовавшего длительного эволюционного периода.

Первый грузинский литературный памятник, замечательное творение Якова Цуртавели «МученичествоШушаник» представляет собой настолько высокую ступень развития литературы с точки зрения художественного совершенства, что его ни в коем случае нельзя считать началом грузинской прозы. Оно является ясным свидетельством существования богатых литературных традиций дохристианской эпохи. Язык сочинения прост и пластичен, стиль лаконичен, фразы построены по законам синтаксиса классического грузинского языка. А достичь всего этого сразу, без литературных предпосылок, почти невозможно. Трудно поверить, что народ, введший алфавит в первой половине V в., во второй половине того же столетия мог создать высокохудожественный оригинальный литературный памятник.

Первые сведения о существовании грузинских литературных памятников относятся к первой рети V в. В это время имелись как переводные, так и оригинальные произведения[29].

В V в. на грузинском языке уже существовали библейские книги Ветхого и Нового заветов, Книга посланий, Псалтырь, жития святых мучеников[30].

Диапазон грузинской литературы V в. был уже довольно широким. С памятниками грузинского литературного языка были знакомы и другие, близкие или далекие, народы. Этот факт подтверждается наличием в иностранных источниках важных сведений. В первую очередь следует назвать сведение конца V в., засвидетельствованное в сирийском сочинении «Книга о народах и странах» (хранится в Британском музее). В этой древней рукописи рассказывается о 73 народах, племенах и языках. И вот, среди тех 15 народов, которые имеют письменность, одно из почетных мест занимают грузины[31].

Еще более важные сведения сохранились в греческой литературе первой четверти VI в. В «Типике» Саввы Освященного (умер в 524 г.) указывается, что к началу VI в. грузины уже имели на своем языке Евангелие, Книгу посланий, Часослов и т. д.[32] Естественно, все это не могло появиться в начале VI в., так как известно, что для перевода библейских книг совершенно необходимо наличие древнейших литературных традиций. Этот факт подтверждается историей образования в Палестине лавры Саввы Освященного. Как известно, Савва свой монастырь построил в 483 г., прибытие сюда грузин предположительно датируется концом V в., когда существование грузинской письменности было несомненным фактом: в 476 — 482 гг. писалось оригинальное сочинение — «Мученичество Шушаник», очевидно, священное писание уже давно было переведено на грузинский язык. Исходя из этого, становится ясным, что книги, упомянутые в указанном «Типике» Саввы, у грузин уже имелись и они принесли их с собой лавру[33].

 


[1] Дзидзигури Ш. В. Грузинский язык (краткий обзор). Тбилиси, 1968, с. 44. По мнению Г. Абрамишвили и 3. Алексидзе, надписи, выполненные т. н. гражданским письмом на стене АтенскогоСиона, датируются IX в. (См.: Абрамишвили Г., Алексидзе З. У истоков письма «мхедрули». — Цискари, 1978, №5 — 6, на груз. яз.).

[2] Церетели Г. В. Древнейшие грузинские надписи из Палестины. Тбилиси, 1960 (на груз., рус. и англ. яз.).

[3] Шошиашвили Н. Ф. Древнегрузинские надписи из Урбниси. В сб.: Палеографические разыскания, I. Тбилиси 1965, с. 131 —156 (на груз. яз.).

[4] Шошиашвили Н. Ф. Развитие грузинской эпиграфики и палеографии. — В кн.: Проблемы палеографии и кодикологии в СССР. М., 1974, с. 398. Для изучения грузинской письменности и вообще грузинской культуры большое значение имеет недавно найденная в селении Давати, расположенном в Арагвском ущелье, на территории церкви богоматери (VIII—IX вв.) стела, посвященная иконографической теме вознесения и восхваления грузинского алфавита. На даватской стеле высечен древний полный алфавит: два стоящих на ногах архангела — Михаил и Гавриил — возносят грузинское заглавное письмо. Изображенная на стеле сцена вознесения грузинского алфавита по своим стилистическим и иконографическим признакам и аналогиям датируется концом VI в. На эту же дату указывают и очертания заглавных графем и другие палеографические особенности (см.: Абрамишвили Г., Алексидзе 3. Находка в Арагвском ущелье. Даватские стелы. — Комунисти, 1985, 19 мая, №115, с. 4 (на груз. яз.).

[5] Грузинский Ханметный лекционарий. Фотокопическая репродукция. Издали снабдил симфонией А. Г. Шанидзе, 1944 (на груз. яз.).

[6] КЦ, I, с. 26.

[7] Корюн. Житие Маштоца. Перевод Ш. В. Смбатяна и К. А. Мелик-Огаджаняна. Комментарий Ш. В. Смбатяна. Ереван, 1962.

[8] Gardthausen V. Über den griechischen urspzung der armenischen schrift.—ZDMG, 1976, 30, В, с. 79—80.

[9] Бакрадзе Д. История Грузии с древнейших времен до конца X века. Тбилиси, 1889, с. 83 (на груз. яз.).

[10] Каричашвили Д. Церковный алфавит, 2-е изд. Тбилиси, 1914, с. 30—32 (на груз. яз.).

[11] Ингороква П. Собрание сочинений, т. IV. Тбилиси, 1978. с. 247—248 (на груз. яз.).

[12] Winfrid Boeder. Zur Analize des Altgeorgischen Alphabet, Forschung und Lehre. Hamburg, 1975, с. 17—34.

[13] Дзидзигури Ш. В. Литературно-языковедческие очерки. Происхождение грузинского алфавита. Тбилиси, 1974, с. 265 (на груз. яз.).

[14] Джавахишвили И. А. Грузинская палеография, с. 203.

[15] Там же, с. 233.

[16] Церетели Г. В. Древнейшие грузинские надписи из Палестины, с. 48.

[17] Там же, с. 49.

[18] Джавахишвили И. А. Грузинская палеография, Тб., 1926; его же. Древнеармянская историческая литература. Тбилиси, 1936, с. 181.

[19] Алексидзе 3. Н. Книга посланий. Армянскийтекст с грузинским переводом, с исследованием и комментариями издал 3. Н. Алексидзе. Тбилиси, 1968.

[20] Периханян А. К. вопросу о происхождении армянской письменности. — Переднеазиатский сборник, II. М, 1966, с. 126—127.

[21] Джавахишвили И. А. Указ. соч., с. 236.

[22] Церетели Г. В. Древнейшие грузинские надписи из Палестины с. 47—48 (на груз. яз.); его же. Армазское письмо и проблема происхождения грузинского алфавита. — Эпиграфика Востока, III. М. — Л.. 1939, с. 68; его же. Армазская билингва. — Вестник ИЯИМК, т. XIII. Тбилиси, 1942, с. 13—14.

[23] Джавахишвили И. А.Грузинская палеография. Тбилиси, 1949, с. 184—185.

[24] Патаридзе Р. Н. Грузинское письмо «асомтаврули». — Мнатоби, 1972, № 1, с. 181.

[25] Алексидзе 3. Указ. соч., с. 031— 032.

[26] Virgilio Corbo. Glixavi di Kh. Rigar chanan (Саmроdei Раstori) eimоnаеtеri dei dintau. Publiсаtiоn dеllо Studium Biblicum Fаnciecаnum, № 11. Jеueаlеmmе, 1955.

[27] Церетели Г. В. Древнейшие грузинские надписи из Палестины. Тбилиси, 1960, с. 67 — 68 (на груз., рус. и англ. яз.).

[28] Церетели Г. В. Указ. соч., с. 73. Следует отметить, что в последнее время на основании изучения графических, художественных и палеографических особенностей грузинского заглавного алфавита некоторые исследователи выявили самобытный вид грузинского заглавного письма и установили, что единые принципы и закономерности структуры грузинского заглавного алфавита полностью свидетельствуют о самостоятельном графическом происхождении грузинского заглавного письма. По общим принципам композиционного построения эта структура генетически связана с грузинскими архитектурными памятниками. На основании палеографических изменений очертаний букв, принимая во внимание продолжительность раннего развития, а также соответствие с древними архитектурными формами графического, построения, можно связать графическую структуру грузинского заглавного алфавита с дохристианской эпохой (см.: Мачавариани Е. Графические основы грузинского алфавита. — Сабчота Хеловнеба. Тб., 1977, №10, с. 102—116, на груз. яз.).

 

[29]КЦ, I, с. 142.

[30] Кекелидзе К. С. История древнегрузинской письменности, т. I. Тбилиси, 1951, с. 31 (на груз. яз.).

[31] Там же, с. 31—32.

[32] Кекелидзе К. С. Указ. соч.; Церетели Г. В. Древнейшие грузинские надписи из Палестины, с. 46.

[33] Кекелидзе К. С. Указ. соч., I, с. 77—78.




§ 4. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ И ИСТОРИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

 

Те значительные сдвиги и перемены, которые имели место в социальной, экономической и культурной жизни Грузии IV—X вв., в свою очередь влияли на развитие культуры, общественной мысли, идеологии.

Грузинская культура указанного периода представляет собой цельное и завершенное явление, полностью соответствующее интересам и потребностям грузинского феодального общества IV—X вв. В этот весьма интересный период истории грузинской культуры, который, в основном, совпадает с борьбой грузинского народа против Ирана, Багдадского халифата, Византии, хазар и за политическое объединение Грузии, работа во всех областях культуры характеризуется особенным напряжением. Этому способствовали успехи освободительных войн против иноземных завоевателей, для которых объединялись национальные силы. Политическим идеалом общественной мысли было создание независимой, единой и сильной страны, к чему и была направлена вся энергия. Естественным выражением освободительного движения была и большая культурная работа.

Следует отметить, что, несмотря на длительный характер господства арабов, арабская культура оказала на культурную жизнь Грузии незначительное влияние. Тогда как многие страны с многовековой культурой, например, Иран, принимают арабскую культуру, письменность, религию, и на этой основе создают свою литературу и искусство, Грузия придерживается собственной национальной традиции. Это объясняется тем, что христианская вера и культура настолько глубоко проникли в Грузию, что арабы не смогли воздействовать на нее. В Грузии указанной эпохи, особенно во второй ее половине (VIII—X вв.), резко возросло национальное самосознание. В культурной сфере это проявилось в том, что грузины в то время считали себя равными грекам, а грузинская культура не только старалась подняться до уровня культурного законодателя христианской цивилизации — Византии, но в определенном смысле даже соперничать с ней.

Общеизвестно, что византийская культура в определенное время выступала в роли всемирной. В средние века на ее основе развивалась культура не только христианских стран Передней Азии, но и Европы. Это понятно: Византия была страной, где христианство достигло наивысшего расцвета, где возникло догматическо-философское направление этой религии, ее культ, мораль и богатейшая культура. Каждый народ, считавший себя христианским, обязан был воспринять и культуру Византии. Христианское культурно-просветительное движение вышло за пределы собственно Византии и увлекло за собой другие народы[1].

Грузия, естественно, немогла оставатьсяв стороне от этого всеобщего движения, особенно после того, как усилилась византийская политическая ориентация. С этого времени в Грузии начинается процесс освоения христианской византийской культуры, в котором проявляется тенденция к ее восприятию на грузинской почве, в национальных формах. Как отмечал К. С. Кекелидзе, это была «тенденция национализации христианско-византийской культуры»[2]. На этойоснове, можно сказать, Грузия действительно соперничала с Византией. Это засвидетельствовано в тех литературных памятниках, которые дошли до нас. Они в большинстве случаев религиозно-церковного содержания, тем не менее, в них резко звучат общественные мотивы и политическо-национальный настрой наших предков.

Первейшим доказательством вышеприведенной мысли является саможелание и стремление к освоению византийской культуры. Грузины поставили себе целью полностью приобщиться к византийской литературе, науке, искусству, философии. Для этого на грузинский язык переводятся выдающиеся сочинения по теологии, философии, другим областям науки — юриспруденции, математике, естествознанию, медицине, грамматике, астрономии, истории. Интенсивная переводческая деятельность была вызвана сильным пробуждением национального самосознания и желанием встать рядом с греками и в культурном отношении.

Оплодотворяющее значение византийской культуры для грузинской действительности обусловливает тот факт, что для изучения самой византийской литературы и ареала ее распространения громадное значение приобретают грузинские материалы той эпохи. Более того, грузинская литература донесла до нас такие переводные сочинения, которые с течением времени византийской литературой были утрачены. Кроме того, что эти материалы имеют определенную научную ценность они восполняют существующие в истории греко-византийской литературы пробелы.

К.С. Кекелидзе отмечал, что грузинская литература дополнила историю византийской литературы такими полными и совершенными экзегетическими Катенами, которые среди известных Катенов не имеют себе равных. Значение этого сочинения, следы которого на греческом языке давно утеряны, заключается и в том, что оно сохранило эксцериты из сочинений авторов, которые на сегодняшний день вообще неизвестны. Указанное сочинение на грузинский язык переведено еще в VII в.[3]

Не менее важным было обнаружение в 1901 г. акад. Н.Марром в грузинской рукописи X в. экзегетических трудов Ипполита Римского (III в.), среди которых особого внимания заслуживает «Толкование песни песней»[4]. К.С. Кекелидзе по этому поводу указывал, что издание этого труда Н. Марра «в научных кругах произвело впечатление разорвавшейся бомбы, было настоящим сюрпризом, который к известным на сей день сочинениям Ипполита прибавлял еще пять произведений»[5].

 Весьма заметен вклад древнегрузинской литературы и в византийскую литургическую литературу. Наука давно интересовалась возникновением и постепенным развитием книги, которая являлась главным руководством по богослужению и известна под названием «Типика». Создание этой книги началась в Иерусалиме, но след ее в продолжение первых десяти веков был потерян. В грузинской же литературе книга была обнаружена в полном виде в редакции VII в. Называется она «Иерусалимское решение», или «Канонар», и переведена на грузинский язык не позднее середины VIII в.[6]

Еще больше примеров предоставляет нам область агиографии. Грузины еще до X в. перевели агиографическую литературу почти со всех языков христианского мира, особенно с греческого. До X в. переведен почти весь цикл кименовских редакций существовавших в то время житий мучеников. Были переведены жития тех лиц, которые подвизались на восточных окраинах Византии, в частности в Сирии, а также в халифате, и по этой причине в Греции они были или вовсе неизвестны, или же очень скоро преданы забвению. Подлинники большинства указанных сочинений не сохранились, существуют лишь грузинские переводы, представляющие большой интерес с точки зрения истории византийской литературы[7].

В указанный период грузины в церковно-религиозном и культурном отношении стараются стоять наравне с византинтийцами, и устами одного из виднейших деятелей Грузии VIII в. Иоанэ Сабанисдзе заявляют: «Божественную веру Христову обрели не одни только греки, но и мы, обитатели отдаленной сей страны... ибо веру эту имеют и обитатели Картли, которая называется матерью святых, из коих некоторые являются здешними жителями, некоторые же иностранцами, приходившими к нам извне в разное время, чтобы сделаться мучениками во Христе Иисусе, господе нашем»[8].

Следует отметить, что греки часто задавали вопросы: мог ли грузинский язык стать языком науки и мышления? имел ли он самостоятельное значение? имеют ли грузины право и возможность богослужения на родном языке? Дело в том, что, согласно утвердившемуся в Византии взгляду, литературная деятельность была возможна лишь на тех языках, на которых было выдвинуто обвинение против распятого Христа, а именно — на греческом, латинском и еврейском. Поэтому они с подозрением относились к существующей на других языках христианской литературе. В таких условиях, естественно, для развития оригинальной грузинской литературы необходимо было, в первую очередь, преодолеть сильное влияние т. н. «трилингвической теории». Вызвано это было тем, что именно в средние века поднялись народы, стремившиеся к созданию оригинальной литературы. Против этого была направлена указанная «трилингвическая теория», которая, можно сказать, была одним из основных аргументов превосходства византийцев. Согласно этой теории, почти запрещалось создание национальной литературы, кроме, естественно, уже существующей греческой, латинской и еврейской. Насколько большим было влияние этой теории, видно хотя бы из того, что в течение веков во всей Западной Европе единственным литературным языком оставалась латынь.


Исходя из всего вышесказанного, следует заключить, что в рассматриваемую эпоху перед грузинами стояла задача: доказать всю несостоятельность указанной доктрины. В первую очередь, эту задачу следовало решить практически, т. е. необходимо было создать национальную литературу, которая полностью соответствовала бы духовным потребностям народа.

«Трилингвическая теория» являлась отрицательным явлением не только в отношении интересов отдельных народов, но с точки зрения развития всей мировой культуры: она исключала разновидность культурного развития, конфессиональное единство отождествляла с единообразием культур. Следует отметить, что борьба против «трилингвической теории» во многом обусловила место и роль национальных литератур в системе восточно-христианского культурно-исторического региона.

Против этой великодержавной теории греков активно выступили сирийцы, грузины, армяне, кавказские албанцы, а позднее и западные славяне.

Весьма примечателен тот факт, что один из виднейших грузинских деятелей Синайской горы, Иоанэ-Зосиме в X в. выдвинул теорию, согласно которой грузинский язык полностью приравнивался к греческому, так как они суть две сестры, яко Мария и Марфа, и подруги, яко Нина и царица Елена. Более того, Иоанэ-Зосиме выдвигает идею мессианского назначения грузинского языка. В «Оде грузинскому языку», написанной с удивительной экспрессией, Иоанэ-Зосиме развивает мысль о том, что грузинский язык имеет право и возможность создать культуру не только местного значения, оригинальную, но и способен превратиться во всемирный язык, взять на себя роль рулевого мировой культуры: «Погребен язык грузинский (и останется погребенным) до дня второго пришествия, чтобы Бог обличил всякий народ на этом (грузинском) языке. Этот язык остается спящим по сей день. В Евангелии этот язык обозначен именем Лазарь... сей язык, разубранный и благословенный именем господа, приниженный и непризнанный, ожидает дня второго пришествия»[9].

Ценность грузинского языка и равноправность его с греческим подчеркивается также в «Житии Илариоиа Грузина» (X в.), где рассказывается, что император Василий II Македонский (976—1025 гг.) воспитание своих сыновей, Александра и Леона, поручил не грекам, а грузинским ученикам Илариона, которым сказал: «Молитесь за них, святые отцы, и научите их языку и книгам вашим, чтобы стали они детьми ваших молитв»[10].

Грузины еще в IX—X вв. проникнуты сознанием, что их культура и объем знаний совершенно достаточны как для достижения расположения бога, так и для земной жизни. Такое убеждение высказывает Георгий Мерчуле в «Житии Григола Ханцтели» (X в.). Куропалат Гварам спрашивает епископов: «Божие святые, хорошо это или нет, если какой-либо мирянин, знаток божественных книг и владеющий также языками, сам от себя возьмется поучать непросвещенный народ, после того как он, поехавв Иерусалим илидругие святые места, увидит какой-либо хороший порядок, подобающий христианству и отсутствующий среди нас, или независимо дойдет до этого своим умом на основании святых книг?»

Епископы ответили: «Определенного груза достаточно для лодки; если прибавить тяжести, она пойдет ко дну, если облегчить, ее унесут волны и ветры. Точно так же прекрасен груз закона и правил христианства, которого теперь держится наша страна, и Бог доволен: мы ручаемся за это. Если кто твердо будет держаться и не изменит, будет на деле исполнять, а не торговать словом, получит во сто крат здесь же и наследует жизнь вечную, по слову Господа»[11].

Эти слова Георгия Мерчуле не были бессодержательной декларацией: в этот период развития национальной культуры грузины действительно заметно преуспели. В этом случае определенное значение имеет и церковный разрыв с армянами, имевший место в начале VII в. Развитие национальной культуры наблюдается, прежде всего, по линии оригинальной литературы: в VI—X вв. была разработана национальная агиография, были написаны жития грузинских деятелей. Блестящим образцом грузинской оригинальной агиографии являются: «Мученичество Шушаник» Якова Цуртавели (80-е гг. V в.), «Мученичество Евстате Мцхетели» анонимного автора (VI в.)[12] и такие редкие памятники грузинской художественной прозы VIII—X вв., как «Мученичество Або» Иоанэ Сабанисдзе (VIII в.)[13], «Житие Серапиона Зарзмели» Василия Зарзмели (Хв.)[14], «Житие Григола Ханцтели» Георгия Мерчуле (X в.)[15] и др. Из них, как отмечал К. С. Кекелидзе, сочинения Иоанэ Сабанисдзе и Георгия Мерчуле представляют собой такие жемчужины, подобно которым редко можно встретить в истории мировой агиографии[16]. В частности, «Житие Григола Ханцтели» следует считать одним из выдающихся художественных и беллетристических произведений. «Читателя здесь очаровывает простой, непринужденный язык и виртуозность стиля, широкие исторические перспективы, реалистическое и драматическое развитие сюжета, детальное и верное описание событий. Неизгладимое впечатление оставляют художественно очерченные образы, особенно Григола Ханцтели: острый ум и широкое образование, возбужденное любовью к родине сердце, непреклонная воля, незапятнанная мораль, не знающая никакого компромисса... Талантливый автор глубоко проникает в психологические переживания действующих лиц и рельефно излагает их»[17].

По мнению Н. Марра, читателя в этом памятнике поражает «не столько совершенство книжного языка, достигнутое веками раньше, а жизненная свобода грузинской речи, легкость слога, тенденция к сближению с живыми наречиями, т. е. качества, которые, как прежде казалось, впервые внесены были в грузинскую литературу двумя столетиями позднее целиком светскими писателями... у автора есть и более существенное литературное достоинство, внутреннее. Это — широкий кругозор и самобытный интерес к окружающему миру, непосредственное, любовное отношение к материальной жизни и ее проявлениям со всеми мелочами, внетрадиционных форм и шаблонов агиографической литературы»[18].

Труд Георгия Мерчуле «Житие Григола Ханцтели» интересен и тем, что в нем даны дополнительные сведения о деятелях грузинской литературы IX—X вв. Здесь упомянуты как известные грузинские литераторы (Софром Шатбердели, Иларион Парехели, Георгий Мацкверели, Стефан Мтбевари) так и сочинения иностранных авторов (Ефрема Ассирийца, Кирилла Александрийца и др.), с которыми грузинский читатель той эпохи был знаком. Кроме того, в сочинении Георгия Мерчуле встречаются цитаты из трудов таких иностранных писателей, каким был Ипполит Римлянин. Литературную деятельность Ипполита Римлянина относят к 200—235 гг. Он был одним из тех выдающихся писателей, с трудами которых в грузинском переводе наши предки были знакомы еще X в.[19]

Наряду с оригинальной литературой, в указанную эпоху была разработана и национальная эортология; для ознаменования национальной деятельности выдающихся личностей и других событий были установлены чисто грузинские празднества и внесены в составленные ими же грузинские календари. В этом отношении привлекает внимание календарь Иоанэ-Зосиме (X в.), который сохраняет большое значение для ознакомления и изучения разных монастырей и святых мест Палестины, он содержит сведения о настоятелях и ктиторах и вообще является ценнейшим материалом для изучения топографии, агиографии и литургики Палестины. Однако на сей раз наше внимание привлекает то обстоятельство, что Иоанэ-Зосиме в календарь вводит и грузинских святых, например Або Тбилели (7 января), царя Арчила (15 мая), Манглисский крест (20 мая), Шушаник (17 октября) и др.[20], благодаря чему выступает в качестве национального деятеля. В это же время грузины, несмотря на то, что они уже располагают «Познанием Евангелия греческого закона», создают собственный «Порядок и познание» евангелических текстов. Это явно видно из приписок к рукописям: «Это — чин и устав греческой церкви, Саввы Освященного; если кто хочет грузинский — пусть обратится к Канону и оттуда узнает»[21]. Было составлено также собственное изложение псалмов[22], собственная система летосчисления, которая, в отличие от греческой, именовалась грузинским летосчислением[23].

На грузинском языке сохранилась как оригинальная, так и переводная и весьма интересная гимнография, или духовная поэзия, указанной эпохи. Грузинская духовная поэзия берет начало с VII—VIII вв. и достигает кульминации своего развития в X в. В это время появились замечательные гимнографы, которые в глубоко содержательных гимнах прославляли святых и празднества не только грузинской, но и всемирной церкви. Плеяду грузинских гимнографов X в. украшают имена Иоанэ-Зосиме, Иоанэ Минчхи, Иоанэ Мтбевари, Микаэла Модрекили, Эзра, Иоанэ Конкозисдзе, Курданай, Филиппа, Стефана Чкондидели и др.[24] Следует отметить, что для грузинской духовной поэзии характерны не только ямбические стихи, которые имеют определенное количество слогов и, в некоторых случаях, зародыш простой рифмы, но и т. н. «шаири» из шестнадцати слогов (имеется в виду гимн богородице Филиппа, известного под именем «Вифлеемского»[25], весьма важный для истории грузинской метрики). После ознакомления с этими стихами Филиппа Вифлеемского (X в.) Н. Марр говорил: «Года три тому назад мною доказывалось, что «заслуга выработки (грузинского) литературного языка неоспоримо принадлежит духовным писателям, предшествовавшим XII веку», и что светские писатели унаследовали совершенную и выработанную прозу от духовных. Теперь же узнаем, что, и стихотворная форма светской поэзией была унаследована от духовной[26].

В истории грузинской культуры IX в. грузинская гимнография совершенно справедливо заслуживает наименования классической, ибо в эту эпоху развитие поэтического слова в творчестве Иоанэ Минчхи, Иоанэ Мтбевари, Микаэла Модрекили и Филиппа Вифлеемского достигло такого высокого уровня, что его значение вышло за пределы узкого церковно-культурного исполнения. Как выясняется, грузинская национальная гимнографическая поэзия выдвинула такие мотивы и темы, которые своеобразно переняла и светская поэзия. С этой точки зрения, особо выделяются национальные мотивы в гимнографии[27], получившие затем в светской поэзии более широкое патриотическое направление. Абстрактный идеал победы над злом, который в гимнографии нередко проявлялся в призывах к борьбе против врагов родины, в светской поэзии принимает форму законченного мотива. Отзвук этой традиционной гимнографической темы виден и в «Витязе втигровой шкуре».

 Таким образом, на грузинскую духовную литературу этой эпохи нельзя смотреть как на скучную литературу обособленного характера и назначения, выражающую клерикальную идеологию. Гимнографическое творчество как один из элементов литургической практики, наряду с религиозной, придавало и другую определенную форму национальным чувствам. Такое широкое значение гимнографии объясняется той ролью, которую играла церковь в общественном развитии феодальной Грузии того периода, и особенно в развитии просвещения и литературы.

Как было отмечено, тенденция уравнения и противопоставления грузинской культуры греческой появилась еще в VIII в. В последующее время эта тенденция получила более резкое выражение, что хорошо видно из исторического сочинения IX в. — «Обращение Грузии» («Мокцеваи Картлиси»). В этом труде грузины совершенно открыто выражают желание сравняться своей культурой с византийцами. В частности, в нем особо подчеркивается, с одной стороны, то обстоятельство, что проповедница христианства Нино в Грузию направляется не из Константинополя, а из Иерусалима, и, с другой «стороны, то, что после христианизации в Картли появились такие реликвии, как «животворящее древо, доски, на которых были прибиты ноги Спасителя, и гвозди от рук Его»[28]. По всей вероятности, это подчеркивалось потому, что византийские греки, по сведениям Геласия Кесарийцаи Руфина, считали себя просветителями грузин. С другой стороны, именно этими реликвиями гордились они со времен Константина Великого. Грузинский анонимный историк как бы говорит византийцам: грузинское христианство иерусалимского, а не греко-константинопольского происхождения, а св. Нино внесла определенный вклад в христианизацию византийцев: она, прежде чем прибыть в Грузию, отправилась в Константинополь для обращения царицы Елены. Кроме того, «животворящее древо», или крест Христа, полностью не принадлежит им, и части его пребывают в Грузии. Более того, в христианском мире Картли (Иберия) выполняет определенную роль еще и потому, что в городе Мцхета «и без того имеется чудная одежда Спасителя»[29]. Гордости византийцев, вызванной пребыванием их столицы под особым покровительством богородицы, грузины противопоставили идею о том, что Картлийская земля также является уделом богородицы. Эта мысль, возникшая в IX в., в X уже оформилась в систему и получила выражение в «Житии Илариона Грузина», в котором сказано: когда Иларион прибыл в Улумбо, настоятель местной греческой лавры вознамерился выгнать его с учениками оттуда, чем вызвал обличение богородицы: «О, убожество! Как восхотел ты изгнание чужеземцев, которые пришли из-за любви к Сыну и Богу моему? Или не ведаешь, что многие, говорящие на их языке, живут на горе этой? И которые их не примут, станут врагами моими, ибо мне пожалован Сыном моим народ сей за твердое их православие, так как уверили в Сына моего и крестились»[30].

С точки зрения культурного соперничества с византийцами, указанное сочинение идет еще дальше. Как известно, Византия в IX в., ведя острую борьбу с халифатом, стремилась не только к союзу с грузинами, но и к прямому политическому господству над ними. Такие же агрессивные настроения проявлялись и в церковной сфере. В этом отношении вызывает интерес написанное на греческом языке сочинение начала IX г. о проповеднической деятельности апостола Андрея. В нем подчеркивается, что Андрей проповедовал христианство в Западной Грузии, «в стране мегрелов», и в Картли. Одним словом, согласно этой легенде, основоположником грузинской церкви выступает Андрей Первозванный. В то же время Андрей был объявлен патрономи покровителем Константинопольского партиаршества с 357 г., когда его останки император Константин перенес в Константинополь. Это обстоятельноство давало повод патриаршеству вмешиваться в дела народов, обращенных апостолом Андреем. Как известно, Западная Грузия действительно входила в состав этого патриаршества почти до X . Однако, когда в IX в. было написано, сочинение о деятельности апостола Андрея, претензии патриаршества в отношении Грузии приняли особо острый характер. Среди грузин зародилась мысль о стремлении лишить основы греческие претензии, в частности, утверждение о том, что грузинская церковь основана апостолом Андреем. Именно таким настроем вызвано то, что в «Обращении Картли» отвергается миссионерская деятельность Андрея среди грузин и назван совершенно другой, независимый от Андрея, миссионер. Этот поступок грузин опирался на определенную политическую ситуацию, возникшую в этом столетии. Дело в том, чтона восточном рубеже Константинопольского патриаршества именно в этом веке образовалась новая грузинская политическая единица — Картвельское (Тао-Кларджетское) феодальное княжество. В его состав вошли грузинские и халкидонитско-армянские епархии с той территории, население которой было обращено апостолом Андреем. С другой стороны, и в Западную Грузию в IX в. настолько глубоко проникают грузинский язык, письменность, культура и церковные традиции, что византийцы вынуждены уступить свои позиции. Грузины вытесняют отсюда греческий язык, греческую национальную культуру, внедряют грузинский язык, грузинское богослужение и грузинские церковно-монастырские порядки.


Как уже отмечалось, грузинская культура несла с собой грузинское политическое сознание и идеалы, так что деятели IX—X вв. прямо заявляли: «Картли — (именно вся та) обширная страна, в которой церковную службу совершают и все молитвы творят на грузинском языке»[31]. Н. А. Бердзенишвили об этой формуле Георгия Мерчуле писал: «Мцхета сперва посредством языка (основываясь на этническом элементе) вторглась в Западную Грузию, а затем, как видно, для обоснования установления своего организационного господства выдвинула эту интересную формулу. «Картли там, где богослужение идет на грузинском языке...»[32].

«Уже в IX в. не только в Картли, но и в Тао-Кларджети, Кахети и Абхазии грузинский язык являлся единственным языком письменности, государственного и частного делопроизводства, церковного обихода и богослужения»[33].

Грузинская историография, корни которой должны восходить к дохристианскому периоду, в VI—X вв. достигла высокой ступени развития. Грузинская феодальная историография данной эпохи преимущественно носила церковно-религиозный характер, т. к. основой для ее развития, кроме древнегрузинской исторической традиции, послужила церковно-историческая, или агиографическая, литература. Однако думается, это обстоятельство не должно помешать рассмотрению сочинений агиографического жанра как произведений исторического характера. Их основная фабула отражает мученичество или деяния того или иного лица, но на фоне этой фабулы дана история страны, представлено мировоззрение автора и его отношение к историческим событиям. В то же время делаются попытки обобщения исторических фактов и рассмотрения их на фоне общего развития страны. Поэтому агиографический жанр представляется одной из форм сочинений исторического характера[34].

Памятники агиографической литературы занимают видное место в истории средневековой грузинской литературы. Они привлекают к себе внимание и как исторические источники, значительно дополняющие труды древних историков и летописцев. Для отдельных же периодов истории раннефеодальной Грузии, по которым мы не располагаем современными той эпохе национальными историческими сочинениями, они приобретают первостепенное значение: являются верными и, в основном, единственными источниками для изучения социально-политической, экономической и культурной жизни страны.

Возникнув на заре грузинскойлитературы, агиография прошла длительный путь развития. В ее памятниках широко используется исторический, бытовой и психологический материал. В них отражены политические события и внутренняя жизнь страны, догматические диспуты. Их авторы, последователи разных догматических течений и политических направлений, свои труды рассматривали как орудие идеологической борьбы, которая в определенном смысле носила классовый характер, так как известно, что в средние века классовая борьба протекала под знаменем религиозной идеологии.

На основании изучения дошедших до нас древнегрузинских агиографических сочинений становится возможным в общих чертах восстановить историю грузинского народа данного времени (VI—XI вв.). Трудно найти такой исторический этап в жизни грузинского народа, который так или иначе не был бы отражен в этих памятниках. Тут встречаются события, связанные с проникновением и утверждением в Грузии христианства; эпизоды освободительной борьбы народа против иноземных захватчиков. Они содержат замечательные описания, отражающие положение народа и страны в период господства иранцев и арабов. Благодаря памятникам агиографической литературы имеется возможность проследить историю грузинской культуры, разные ступени ее развития. Наконец, указанные произведения, можно сказать, являются основными памятниками, по которым возможно научное изучение раннего периода феодальных отношений в Грузии. В них рельефно отражается господство феодальных отношений в грузинском быту, политической жизни, культуре и быстрое развитие этих отношений во всех сферах общественной жизни. Эти произведения восполняют пробелы, существующие в исторической литературе, и способствуют созданию полного представления всего исторического процесса.

Возникновение грузинской агиографии следует связать с образованием в Грузии христианской церкви (IV в.). Эта литература переводилась с греческого, ассирийского, армянского и арабского языков, параллельно писались и оригинальные произведения.

Агиографические произведения отражают определенное мировоззрение. Церковь пользовалась ими для распространения и утверждения христианского учения. Создание в грузинской церковной литературе мученичеств национальных деятелей, можно думать, вначале имело и литургическое назначение. Правда, они писались для увековечения мучеников и пропаганды национальных идей и христианской веры в тяжелое время насилия иноземных завоевателей, но читать их нужно было на собраниях христиан, т. е. во время церковной службы, что указывает на первоначальное литургическое назначение агиографических произведений этого типа. В древнегрузинских агиографических памятниках специально указывается день, который определен для поминания мученика и в который во время богослужения следовало читать данное произведение.

Тесная связь агиографии с церковным богослужением и монастырскими порядками определила ее специфику как особого жанра.

Нормы и каноны составления агиографических сочинений были разработаны еще в IV в. в Византии. Они были продиктованы самой жизнью и выражали те обычаи и традиции, которые характеризовали феодализирующееся общество. Как известно, феодализм уже в период своего генезиса и дальнейшего развития, обладая довольно сложной лестницей сюзеренно-вассальных отношений, создал достаточно развитые церковные и светские порядки и нормы. Взаимоотношения людей и их отношения с богом подчинялись этикету, обычаю, традиции, церемониалу, которые настолько сильно укоренились в общественой жизни, что в определенной мере завладели мировоззрением и мышлением человека. Тяготение к этикету из общественной жизни проникло и в литературу, и искусство. Именно на этой основе возникает т. н. литературный этикет, который состоял из нескольких компонентов. Прежде всего, это было выработанное представление о том, каким должен был быть ход явлений. В него входил также этикет поведения действующего лица сообразно его положению. Важным компонентом был и словарный этикет, т. е. словарный материал, который должен был использовать агиограф при описании событий[35]. В литературном этикете и его нормах хорошо прослеживалась типичная средневековая условно-нормативная связь содержания с формой.

В. О. Ключевский подробно изучил и выявил довольно много формул, характерных именно для агиографического жанра[36]. В связи с этим следует подчеркнуть, что подбор формул определялся не жанром произведения, а предметом, о котором рассказывал агиограф. Этот предмет для изображения требовал ту или иную трафаретную формулу. Литературный этикет, по которому составлялись произведения, определил специфику агиографического жанра, которая характеризуется своеобразными традициями, стилистическим и тематическим единством произведения, элементами панегиризма и риторики, условностью образов персонажей и т. д. Указанные произведения, в основном, были построены по этим принципам, хотя между ними существовали различия.

Ведущей осью жития святого был внутренний конфликт главного действующего лица с его земной жизнью, которая впоследствии противопоставлялась аскетической. Путем раскаяния, уединения и строгого образа жизни герой произведения становится достойным зачисления в сонм святых.

Герой мученичества характеризуется теми же качествами, но здесь конфликт возникает между главным героем и внешними врагами, противниками христианской веры. В этой борьбе герой переносит страшные мучения, но, проявив твердость воли и непреклонность характера, погибает, оставаясь преданным христианской религии.

Так представляется в общем идейная целенаправленность и жанровая специфика агиографической литературы. Но было бы ошибкой думать, что нормативная система превращала жития и мученичества во что-то навеки окаменелое, в консервативные произведения, не подвластные никаким изменениям. Менялось время и вместе с ним представления о нормах; многое зависело от взгляда самого агиографа, его принадлежности к тому или иному течению. Этим объясняется тот факт, что, кроме типичных памятников, агиография сохранила до нашего времени целый ряд таких произведений, которые выходят за рамки узкого жанра и разрушают его условность.

Грузинская агиографическая литература V—X вв. отражает историческую ситуацию, которая сложилась в Грузии. Агиографические сочинения данного периода по своему содержанию и характеру можно разбить на несколько основных групп. Одна группа связана с господством Ирана в Грузии: «МученичествоШушаник» (V в.), «Мученичество Евстате Мцхетели» (VI в.), «Мученичество Абибоса Некресели» (IX—X вв.); вторая — с арабским владычеством: «Мученичество Або Тбилели» Иоанэ Сабанисдзе (VIII в.). «Мученичество Костанти Каха» неизвестного автора (IX в.), «Мученичество Гоброна» Стефане Мтбевари (X в.); третья — с периодом борьбы с язычеством и распространения и утверждения христианства: «Мученичество девяти отроков колайцев» и «Житие Нино»; четвертая посвящена описанию жизни крупных церковных деятелей: «Житие Серапиона Зарзмели» Басилия Зарзмели, «Житие Григола Ханцтели» Георгия Мерчуле (X в.), «Житие Илариона Грузина» (X в.) и др.[37]

Пятым веком датируется древнейшее, дошедшее до нас произведение грузинской литературы «Мученичество св. Шушаник» Якова Цуртавели. Однако не древность является единственным и тем более главным его достоинством. Основная ценность этого произведения — высокое художественное мастерство автора, которое с общим характером самого «Мученичества» ставит вопрос о существовании в эпоху написания рассматриваемого произведения развитой древнегрузинской литературы. Следует предположить, что столь высокое в литературном отношении произведение, каким является «Мученичество Шушаник», не могло появиться на голом месте. Надо думать, что написанию собственно «Мученичества Шушаник» должна была предшествовать достаточно развитая оригинальная литература. Имеется в виду не только христианская литература, непосредственно предшествующая «Мученичеству», но, возможно, и более ранняя — дохристианская. Следует отметить, что следы последней можно обнаружить и в более поздней грузинской оригинальной литературе. Однако с достоверностью мы можем сказать лишь то, что во время написания «Мученичества» на грузинском языке уже существовала довольно богатая переводная христианская литература, например, Библия или, по крайней мере, некоторые ее части.

Краткое содержание «Мученичества Шушаник» следующее. Правитель Нижней (Квемо, Квемо-Южной) Картли питиахш Варскен отправился ко двору иранского шаха, где, отказавшись от христианства, принял огнепоклонство. Вернувшись, домой, Варскен встретил сильное противодействие со стороны своей супруги Шушаник, которая перестала признавать его своим мужем. Между супругами произошло несколько острых столкновений, после чего Шушаник была заключена в крепость. Прожив там шесть лет, она скончалась и была похоронена с большими почестями как мученица за христианскую веру.

Действующие лица «Мученичества» — исторические личности. Варскен, сын питиахша Аршуша, глава картлийских оппозиционеров Вахтанг, который приказал убить его в 482 г., как об этом уже говорилось выше, Шушаник — дочь знаменитого Бардака Мамиконяна, вождя армянского восстания против иранцевв 450-451 гг., погибшего в Аварайском сражении 451 г. Все это дает возможность довольно точно датировать время написания «Мученичества». В «Мученичестве» не упоминается об убийстве Варскена, что, по мнению специалистов, означает, что «Мученичество» написано раньше этого события. Справедливо считается, что, зная о насильственной смерти Варскена, Яков обязательно упомянул бы о ней как о заслуженной Варскеном каре божьей за свои прегрешения и истязания святой. С другой стороны, ясно, что книга написана после смерти Шушаник, последовавшей в 475 г. Следовательно, «Мученичество» написано между 475 и 482 гг., скорее всего, сразу же за смертью святой.

Рассказ ведется от первого лица. Рассказчик — Яков был священником, духовником Шушаник. Следовательно, был очень близким для нее человеком, ее доверенным лицом. И в самом деле, многое указывает на то, что автором «Мученичества» был современник и участник описываемых им событий. Каждый описанный эпизод абсолютно достоверен, имеет такие подробности и детали, которые мог передать лишь современник и очевидец.

Каких-либо данных о Якове в других источниках нет. Все, что о нем известно, мы знаем из его же сочинения. Видно, что Яков был весьма образованным для своего времени человеком. Несомненно, он хорошо знал современную ему литературу, притом не только грузинскую, но, вероятно, и греческую, а возможно, и на других языках. Были у него познания, видимо, и в медицине. Как писатель Яков был исключительно одарен и даже чувствовал призвание к писательству. Существует мнение, что он должен был быть автором и других произведений, кроме «Мученичества Шушаник».

Между прочим, в списке Двинского церковного собора 506 г. среди грузинских епископов упоминается цуртавский епископ Яков. Существует предположение, что этот последний и является автором «Мученичества Шушаник», который жил именно в Цуртави, будучи там священником в конце 60-х и в 70-х гг.V в.

«Мученичество Шушаник» — агиографическое произведение. Написано оно на раннем этапе развития этого жанра, когда в нем еще не окончательно выработался специфический штамп и трафарет и достаточно много было реалистических элементов. Однако «Мученичество Шушаник» резко выделяется даже среди агиографических произведений этого этапа. Оно поражает нас своей реалистичностью, жизненностью, удивительной правдивостью. Обычно в агиографическом произведении герои трафаретны: святые мученики являются идеальными людьми безо всяких человеческих слабостей, а их антиподы — истязатели — настоящими исчадиями ада, лишенными всяких человеческих чувств. Герои же «Мученичества» — живые люди со своими страстями и желаниями, не трафаретные герои агиографического произведения. Героиня — святая мученица — вполне земная женщина, полная человеческих переживаний. А ее антипод, ее истязатель — тоже вполне реальный человек со своими человеческими желаниями и чувствами. Характеры героев «Мученичества» поражают нас своей необычайной жизненностью и правдивостью. Мы не только видим, но чуть ли не осязаем их, удивляясь тому, насколько нам понятны чувства людей, живших полторы тысячи лет назад. Можно сказать, что «Мученичество Шушаник» — первый роман в грузинской литературе. Все это заставляет некоторых исследователей даже отрицать принадлежность «Мученичества», к агиографическому жанру.

Понятно, что такое произведение не должно было удовлетворять церковные круги. Поэтому с самого раннего времени стали появляться переработки, новые редакции, более подходящие для церкви. Последняя такая переработка была произведена в 60-х г. XVIII в. известным грузинским писателем и ученым Антоном Багратиони (католикосом Антоном I). «Мученичество Шушаник» было переведено на армянский язык в начале VIII в. Кстати сказать, этот перевод также является переработкой того же характера, о которой говорилось выше. Позже, на основе этого перевода была создана краткая армянская редакция, которая, в свою очередь, была переведена на грузинский язык.

Существуют еще совсем краткие, т. н. синаксарные редакции «Мученичества» как на грузинском, так и на армянском языках.

Следует отметить также и то, что «Мученичество Шушаник» является чрезвычайно интересным историческим источником. Реалистично описывая события и характер, автор рисует людей своей эпохи, показывая истинные мотивы, двигающие ими, их боль и радость. Хотя «Мученичество» не очень богато историческими фактами (имеются в виду крупные политические события и их даты), зато в нем прекрасно переданы дух эпохи, отношения между людьми, имеются чрезвычайно интересные данные из социальной жизни страны, многие бытовые подробности, и, что главное, все это вполне достоверно.

И, наконец, «Мученичество Шушаник» является замечательным памятником древнегрузинского языка. Хотя древнейший список «Мученичества» датируется X в., однако, по мнению специалистов, язык произведения в основном сохранен. При этом надо сказать, что «Мученичество» являет собой замечательный пример народного, разговорного языка, свободного от всяких литературных украшательств, даже в лучшем понимании этого слова. Простота, естественность языка и стиль присущи лишь писателю огромного таланта, выросшего на почве и в стихии родного языка, знающего его досконально и применяющего его совершенно свободно. Необычайная легкость стиля, свобода, лаконичность создают впечатление, что «Мученичество» написано на одном дыхании, и читается оно также.

Яков — истинный мастер диалога, даже в самом современном понимании этого слова.

«Мученичество Шушаник» — одно из высших достижений многовековой грузинской литературы, ее гордость и слава, распространившаяся за пределы родной культуры, доказательством чему служит то обстоятельство, что такой высоко авторитетный международный орган культуры, каким является ЮНЕСКО, в 1983 г. отметил в международном масштабе 1500-летний юбилей его написания.

Замечательным источникам для изучения политического положения Картли VI в. является «Мученичество Евстате Мцхетели», произведение анонимного автора.

Наряду с мученичеством Евстате, в нем описаны порядки правления иранцев, взаимоотношения грузинских мтаваров и представителей иранских властей, судебные порядки и др. Как видно из этого сочинения, в Картли в это время уже упразднено царство, и верховным правителем страны считается марзпан Ирана (упомянуты Арванд Гушнапс и Бежан Бузмир), живущий в Тбилиси. А во Мцхета находится начальник крепости, который и правит тамошними делами. В Тбилиси и Мцхета живут многие иранцы, которые занимаются, в частности, ремеслом. Некоторые исследователи, опираясь на эти сведения, предполагают наличие во Мцхета корпоративного объединения мцхетских ремесленников[38]. Мцхетские ремесленники дли исполнения культовой службы имели собственных святых, справляли праздники. Несмотря на господство Ирана, внутренними делами страны ведали местные азнауры, из которых, по всей вероятности, и назначали иранцы должностных лиц. Например, в «Мученичестве» упомянуты картлийские мтавары, картлийский мамасахлиси (Григол) и питиахш Картли (Аршуша).

«Вероисповедное положение Картли в достаточной мере охарактеризовано в этом «Мученичестве». Отсюда, в первую очередь, становится известным, что в Грузии прозелитизм был довольно распространенным явлением: картлийская церковь была настолько сильна, что христианство принимали целые группы последователей другой веры, например, огнепоклонники-иранцы, несмотря на то, что такой прозелитизм иранским верховным правителем был запрещен. Это видно из того факта, что кроме Евстате «Мученичество» упоминает семерых христиан из персов»[39].

И. А. Джавахишвили писал: «Мученичество Евстате Мцхетели» содержит множество заслуживающих внимания и живых картин из общественной жизни тогдашней Грузии и содержит верные сведения. Например, этот памятник датирован индиктионом царствования персов и персидским марзпанством в Восточной Грузии. Во всем произведении нет упоминания о грузинском царе: в качестве верховного повелителя страны фигурирует марзпан, представитель шаха, а внутренними делами ведают только картлийские мтавары, католикос, мамасахлиси и питиахш. Таким образом, политическое положение Восточной Грузии рисует нам потерю независимости, полное господство персов в нашей стране и период бесцарствия. Эти сведения из «Мученичества Евстате Мцхетели» полностью совпадают с имеющимися в нашем распоряжении сведениями о политическом положении Картли и Кахети того периода.

Прокопий Кесарийский указывает на то, что после восстания царя Гургена в 523 г. персы упразднили царство в Восточной Грузии и полностью подчинили ее себе и что этот шаг персов утвердил персидско-византийский «вечный мир» 532 г. В «Мученичестве» с живостью и точностью описаны правила ведения суда того времени, а также управленческие порядки, установленные персами в Грузии. Вообще все содержание «Мученичества» носит печать современности, что явствует из точного указания имен и должностей упомянутых лиц и внесенных туда дат»[40].

С владычеством арабов связано несколько мученичеств, из которых особого внимания заслуживает «Мученичество Або Тбилели» Иоанэ Сабанисдзе (VIII в.), значение которого выходит за пределы истории Грузии и которое представляет собой замечательный источник для изучения социально-политической истории соседних стран — Хазарии, Осетии, Византии и халифата. Именно этим вызван тот большой интерес, который проявляют иностранные ученые к этому памятнику.

В произведении прекрасно описано положение, создавшееся в Картли при первых Аббасидах. По сочинению Иоаиэ Сабанисдзе можно представить себе следующую картину: сарацины, арабы «являются господами, «владетелями» этого времени», а это «время славы царствования исмаильтян» вообще. Те же арабы «стоят над нами», т. е. «вся эта земля наша Картли силой порабощена этими властителями земли, стоящими над нами саркинозами», «страна эта Картлийская захвачена саркинозами». Таким образом, владычество арабов вообще является «насилием». Сами они обычно называются «насильниками», население тоже охвачено «страхом перед насильниками». В соответствии с этим вера арабов также представлена автором как «вера, поддержанная мечом».

Картли непосредственно правит «эмир», который в то же время является «судьей», и автор обычно именует его «судья-эмир». Он находится в Тбилиси, где расположен «двор того судьи-эмира»[41]. Тбилисские эмиры — суть «государи этой страны», и у них имеются «слуги» («мсахури»).

Автор рисует довольно мрачную картину арабского режима в Картли. Убедительнее всего выглядит известие Иоана Сабанидзе о тяжести арабской дани — «некоторые из верующих, порабощенные насилием, скованные как бы железом, бедностью и нищетой, мучимые и изнывающие под тяжестью их дани»[42]. Автор на эту сторону действительности обращает внимание потому лишь, чтобы охарактеризовать режим арабского господства, показать совершенно непримиримую, основанную на насилии, грубую и фанатичную политику арабов. Автор убеждает нас, что такая политика приносила определенные результаты: «Те, которые были более чем пятьсот лет тому назад просвещены благодатью святого крещения, согрешили против Евангелия Христа; одни совращены насилием, другие обманом, иные коварством или благодаря юношеской неопытности»[43]. Из-за этих перечисленных причин грузины-христиане «безжалостно истязуемые, подавлены страхом и колеблются как тростник от сильного ветра»[44].

Такая политика арабов вызвала соответствующую реакцию — пробуждение национального самосознания. Сочинение Иоанэ Сабанисдзе ясно показывает, насколько глубоко в Грузии данного периода укоренилась национальная идея. По словам К. С. Кекелидзе, Иоанэ Сабанисдзе, можно сказать, был «первым грузином, который в литературе выступил с резко выраженным национальным лозунгом»[45]. Иоанэ Сабанисдзе весьма беспокоило и пугало одно обстоятельство: «Смешались мы с народом, чуждым нам, отрицателем Христа и хулителем веры нашей; от них мы научились делам их и, подражая им, подчинились вожделениям сердца нашего, как бы неимущие надежды на Христа и забывшие жизнь вечную». Благодаря политике арабов, грузины, возможно, наряду с вероотступничеством, встали бы на путь национального перерождения. Эту опасность имел в виду такой патриот, каким был Иоанэ. Нужна была соответствующая пропаганда, для чего он искусно воспользовался фактом самоотречения Або во имя христианства. Если так поступил Або, «рожденный по отцу и матери... из семени аравийцев», то что же должны делать мы, грузины, более пятисот лет державшие веру Христа, неужели мы должны проявить меньшую твердость и самоотверженность за ту веру, в жертву которой принес себя Або? Такова основная идея сочинения Иоанэ Сабанисдзе, благодаря которой, говоря его же словами, «колеблющихся подкрепил, твердостоящих обрадовал». Такой призыв Иоанэ Сабанисдзе укреплял народное самосознание грузин и их боевой дух в борьбе за национальное освобождение.

Для общей характеристики арабского режима примечательно и то, что «многочисленость городских христиан» позволила «сбросить» страх перед насильниками и устроить публичное поклонение на месте последней обители Або. Интересно и указание на то, что в центре города, на мосту через р. Куру, «был воздвигнут крест»[46].

При оценке «Мученичества Або Тбилели[47] следует принять во внимание то обстоятельство, что для освещения такого исторического события, как владычество арабов в Картли, автор пользуется преимущественно церковными мотивами и аксессуарами. «Мыслить по-другому писатель VIII в. не мог — в то время религия была необходимой оболочкой идеологии, и для Сабанисдзе «арабский народ» и «грузинский народ», прежде всего, это определенные церковно-конфессиональные коллективы, но взаимоотношения этих коллективов, вернее, их соответствующих общественных групп, протекают в наиболее острой политической и экономической сфере. Здесь происходит борьба, и в процессе своего развития она принимала церковно-конфессиональную оболочку»[48].

Идейную линию Иоанэ Сабанисдзе успешно продолжают историки IX—X вв., в трудах которых описывается борьба грузин против арабских завоевателей. Из этих трудов следует назвать два сочинения — «Мученичество Костанти-Каха» (IX в.) и «Мученичество Гоброна» (X в.), в которых на передний план выдвигаются моменты, отражающие патриотический дух: борьба грузинского народа и его самоотречение во имя своей страны и веры.

После тяжелого периода арабского владычества Грузия поднялась на более высокую ступень социально-экономического развития. Укрепление экономических связей между отдельными областями, развитие торговли и ремесла способствует усилению тенденций, направленных на объединение страны. Новые сдвиги, имевшие место в грузинском феодальном обществе, влияют на идеологию, и в частности на развитие историографии. И. А. Джавахишвили писал: «После достижения определенных успехов в VIII в. грузинская историография не замедляла свой ход и, начиная с Иоанэ Сабанисдзе, беспрепятственно шла вперед. Уже в X в. на грузинском языке появлялись прекрасно написанные церковно-исторические сочинения»[49]. В грузинской историографии было разработано «установленное теоретическое учение о том, как и каким путем следовало написать хорошее и примерное историческое сочинение... В древнегрузинской исторической литературе, что подтверждается монографическим исследованием, писательская техника была весьма развита, и для этого, несомненно, должно было быть разработано соответствующее теоретическое учение... Произведение Иоанэ Сабанисдзе подтверждает, что, с точки зрения техники, грузинская историческая литература уже в VIII в. достигает заметных успехов, и, наряду с произведениями, рассказанными простым, описательным языком, встречаемся и с трудами, составленными и рассказанными по заранее намеченному плану»[50]. Следует отметить и то, что исторические труды этого периода характеризуются утонченностью форм. Уже из слов автора жизни и мученичества Константи Каха видно, какие предъявлялись трудные и сложные требования. Каждое хорошее историческое произведение должно было писаться так, чтобы «не беспокоило ни недостатками, ни растянутостью»[51].

Бесспорным свидетельством высокого развития грузинской исторической мысли IX—X вв. являются «Житие Серапиона Зарзмели» Василия Зарзмели и «Житие Григола Ханцтели» Георгия Мерчуле. К этому же периоду относится древнейшее светское историческое сочинение «Обращение Картли».

Автор «Обращения» неизвестен. Памятник датирован VII или IX в. В нем излагается история распространения христианства в Картли. Сочинение состоит из двух частей. Первая часть является исторической хроникой, в которой повествование начинается с IV в. до нашей эры. Здесь описан легендарный поход Александра Македонского на Кавказ, перечислены имена картлийских царей языческого периода и почитаемых ими богов; затем указано время обращения греков в христианство, с которым автор связывает начало обращения в христианство грузин, упоминается просветительница грузин, ее прибытие во Мцхета, крещение мцхетских жителей и царского семейства, а также обращение в христианство населения разных частей Восточной Грузии. За этим следует пространный список картлийских царей, начиная от Мириана, эриставов и католикосов, вплоть до IX в.

Вторая часть представляет собой описание жизни Нино Каппадокийской, с именем которой связано распространение в Грузии христианства. В этой части сочинения довольно много сведений апокрифно-легендарного характера, однако, несмотря на это, все же дается интересный материал для изучения истории Восточной Грузии. Автор пользуется не только грузинскими, но и армянскими, сирийскими, персидскими и греческими источниками; использованы труды Руфина, Агатангела и Моисея Хоренаци[52]. «Житие Нино» дошло до нас в нескольких редакциях, древнейшая из которых сохранена в т. н. Шатбердском сборнике X в.

Рост национального самосознания грузин, который явился реакцией на арабское владычество, господство Византии, грузино-армянскую церковную политику, а также усиление и экономический расцвет отдельных областей Грузии, большая монастырская колонизация, преимущественно на территории Юго-Западной Грузии, способствовали созданию произведений, проникнутых глубоко патриотическими мотивами. Видоизменился и агиографический жанр. Если до этого времени превалировала мартирология, целью которой было прославление мучеников за христианство, то с этой поры приоритет получает т. н. «житийная» агиография, т. е. описание жизни национальных святых, и на передний план выдвигается идея уважения национальной веры и национальных святых. Одним из ярких образцов подобной агиографии является указанное «Житие св. Нино».

Как уже отмечалось, история обращения Грузии в христианство сохранена как в письменных источниках, так и в устных преданиях и известна в двух версиях: по первой версии, составленной греческими историками, просветителями грузин считаются какая-то пленница и приглашенное из Греции духовенство. По второй же версии, исходящей из армянской литературы, просветителем грузин объявлен Григорий Парфянин, который обратил и армян. Эта последняя версия была распространена не только тогда, когда грузинская и армянская церкви не были разделены и между ними еще не существовали догматические разногласия, но и после церковного раскола.

Как известно, в V в. среди восточных и византийских христиан велась напряженная борьба между монофизитами и диофизитами. Четвертый Вселенский собор в г. Халкидоне (451 г.) осудил учение монофизитов и единственно верным объявил диофизитство. Определенная часть христиан, в том числе и армяне, не подчинилась постановлениям собора и осталась на позициях монофизитства: грузины, вначале признававшие монофизитство, затем постепенно отошли к диофизитству. Развернулась ожесточенная полемика между халкидонитами и антихалкидонитами, в результате чего в начале VII века по постановлению Двинского церковного собора между грузинами и армянами произошел полный церковный раскол. Таким образом, возник вопрос: можно ли считать просветителем грузин Григория, который обратил армян, изменивших истинной вере? Появилась необходимость иметь собственного просветителя, который не имел бы ничего общего с еретиками-армянами. Необходимость эта стала особенно ощутимой с VII в., когда борьба между халкидонитами и антихалкидонитами чрезмерно обострилась. На этой основе появилось «Обращение Картли», вторую часть которого составляло описание жизни Нино[53]. Через все произведение красной нитью проходит мысль автора: у Грузии был свой просветитель, который не имел ничего общего с Григорием Просветителем. Просветительница грузин — родом из Каппадокии, дочь знатных родителей. Как отмечает И. А. Джавахишвили, согласно этому «Житию», «Григорий Просветитель и армяне не принимали участия в христианизации Грузии... Кроме бога и св. Нино, в этом обращении и деле ни у кого нет какой-либо заслуги. Этой мыслью проникнут весь труд»[54].

Вызывает интерес конкретное отношение автора сочинения к армянскому христианству. В сочинении повествуется, что в доме эффеской женщины Нино нашла «некую царицу, по имени Рипсимэ, которая из Иерусалима ждала крещения и жаждала исповедания Христа». Нино «наставляла ту царицу Рипсимэ. «И просветила я ее, — говорит она, — и пятьдесят душ из дома ее». Более того, Нино представлена в сочинении как миссионер во всем Восточном Закавказье. После крещения Картли, Кахети и горцев она в Бодбе крестила также мтаваров таких армянских провинций, как Сивниети и Гуаспураган (Сюник и Васпуракан). Это место сочинения имеет полемический характер.

Чем больше углублялся процесс национализации грузинской церкви, тем больше обострялась грузино-армянская полемика на эту тему, и особенно ожесточенные формы приняла она в IX в., когда в самой Армении началась острейшая борьба между халкидонитами и антихалкидонитами. В этой борьбе халкидониты находят поддержку и приют в Грузии. Естественно, что указанное обстоятельство еще более настраивало антихалкидонитов-армян на борьбу. Место нашей летописи в этой борьбе ясно: она не только старается исторически оправдать позицию грузин и в лице Нино выдвинуть независимого от армян миссионера, но переходит даже в наступление и армянское оружие направляет против них: она приписывает св. Нино роль просветительницы всей восточной части Закавказья, в частности и Армении[55]. Можно сказать, что именно в этом и состоит главная культурно-историческая ценность «Обращения Картли»; в нем явно проявляются наболевшие вопросы идейно-политической борьбы данного периода. В частности, с точки зрения мышления иидеологии эпохи в нем поставлен такой важный вопрос, как проблема грузино-армянских церковных взаимоотношений, который, со своей стороны, тесно связан с ростом грузинского национального самосознания.

В грузинской агиографической литературе указанного периода одно из почетны хмест занимает «Житие Серапиона Зарзмели» Басилия Зарзмели[56]. Басилий Зарзмели, сын старшего брата Серапиона, при написании сочинения использовал разные источники: литературные, устные предания, воспоминания современников и сподвижников Серапиона и т. д., на основе чего и нарисовал правдивую картину не только жизни своего дяди, но и социально-политического и культурного положения Самцхе и Кларджети того периода. Особенно ценным источником является оно для изучения социального строя Самцхе и Кларджети. Из произведения ясно видно, что и здесь, как и в других регионах Грузии, феодализм является основой общественного строя. «Кроме того, в сочинении Басилия Зарзмели содержатся ценные сведения по истории грузинской церкви, грузинского права и грузинского искусства»[57]. Настоящим венцом грузинской агиографической литературы VI—X вв. следует считать «Житие Григола Ханцтели» Георгия Мерчуле (X в.). В нем с исторической достоверностью отображена политическая и социально-экономическая жизнь страны, монастырское строительство, взаимоотношения светских и церковных феодалов, интимные стороны жизни феодалов и др. «Без преувеличения можно сказать, что содержащиеся в этом памятнике сведения являются опорным материалом для научного изучения истории Грузии этого периода»[58]. Не менее ценны сведения по истории грузинской церкви.

Известно, что вопрос об автокефалии грузинской церкви неоднократно ставили под сомнение древние византийские церковные деятели, ибо считали ее зависимой от Антиохийского патриаршества. В этом же памятнике, как указывал Н. Марр, встречаются «лучшие страницы по вопросу об автокефалии грузин в IX веке, о выборном мцхетском католикосе, санкционировавшемся милостью Божьею и закономерно представленною коллективною волею самоуправляющейся грузинской церкви, вне всякой зависимости от какого-либо иноначалия»[59]. Так, например, Георгий Мерчуле, говоря о выборах католикосом Грузии Арсения, ученика Григола Ханцтели, весьма живо и реально рисует сцены выборов. «В описании упомянуты все стадии выборов, все мелочи, сообщены даже частные переговоры в пользу того или иного из двух соперников (другим кандидатом был епископ Ефрем, также ученик Григола), но нет и помину об участии в деле какого-либо патриарха, какой-либо чужой власти»[60]. Таким образом, в памятнике грузинская церковь предстает как давно сформировавшаяся церковная организация, которая располагает всеми атрибутами, характерными для независимой, автокефальной церкви.

С точки зрения мышления и идеологии указанной эпохи особое внимание привлекает то обстоятельство, что в сочинении Мерчуле выдвигается такой важный вопрос, как взаимоотношения светской и церковной власти.

Время написания этого сочинения совпало с такими явлениями в мировой истории, которые имели важное значение для средневековой культуры. После окончательной победы христианства над языческой религией и провозглашения его официальной государственной религией (IV в.) в его недрах начинает развиваться довольно сложный бюрократический аппарат церковного управления. Церковь как организация, которая активно вмешивалась во все области государственной и общественной жизни, установила тесную связь с государством. В результате этого между церковью и государством установились такие отношения, которые характеризовались преимущественным влиянием церкви в жизни государства. Церковь постепенно превратилась в орган государственного управления. Это особенно наглядно проявилось после раздела Римской империи на два государства — Восточно-Римскую и Западно-Римскую империи (IV—V вв.). И вот, именно на Западе, в первое время — период отсутствия императорской власти и господства варварских германских племен, — как известно, епископы и митрополиты оставались в стране единственными представителями закона и порядка. Римские папы постепенно объединили церковную и светскую власть и, в конце концов, превратились в независимых от императорской власти правителей.

В это же время на Западе начинает усиливаться новое христианское государство франков, правители которого для поднятия своего авторитета стремились к установлению тесных связей с римским папой. В 752 г. папа Захарий царем Франкского государства благословил Пипина, который особой жалованной грамотой передал римской церкви все земли, отнятые у лангобардов. Этим актом была заложена основа светской власти римских пап (755 г.).

К началу IX в. на Западе папа уже считался верховным главой и судьей церкви, а очень скоро, в результате благоприятных условий, установились такие порядки, когда благословение на императорский престол оказалось прерогативой римского папы. Начался длительный исторический процесс той борьбы, которая развернулась между светской и церковной властью. На Западе она завершилась победой церковной власти и установлением эпохи господства католической церкви, с характерными для нее реакцией, инквизицией, движением иезуитов и др. вплоть до XVI в., наложив отпечаток на всю западную средневековую культуру — науку, искусство, художественную литературу, — проникнутую непримиримым клерикальным католическим духом:

В странах Востока, в том числе в Грузии, указанный исторический процесс получил другое направление. Здесь побеждает светская власть и церковь попадает в зависимое от государства положение. Хотя тут же следуетотметить, что претензии духовенства, стремящегося к господству, и в Грузии, пусть и в определенный период, проявляются достаточно сильно. В частности, это относится к периоду существования на территории Грузии отдельных феодальных государств и отсутствия единой светской власти, когда церковь старалась противостоять светской власти и одержать над ней верх (IX—X вв.). Такие настроения отражены в «Житии Григола Ханцтели».

Георгий Мерчуле в своем произведении пытается продемонстрировать права церкви на господство, показать ее авторитет и влияние на светскую жизнь. Можно думать, что далекий отзвук того процесса, который протекал в Западной Европе и завершился победой церковной власти над светской, достиг Грузии, где духовенство также стремилось к достижению приоритета. Однако, как указывалось, из-за объективных исторических условий этот процесс здесь получил иное направление и завершение — победа осталась за светской властью[61].

Сочинение Мерчуле является весьма важным основным памятником для изучения феодальных отношений в Грузии данного периода. В нем даны сведения об отраслях сельского хозяйства (виноградарстве, скотоводстве, полеводстве), ремеслах (столярном, камнеобрабатывающем, строительном) и др.

Грузинская литература VI—X вв. представлена многими значительными памятниками, которые подготовили почву для дальнейшего развития и успехов грузинского исторического мышления.

 


[1] Диль Ш. Основные проблемы византийской истории. Пер. Б. Горянова, 1947, с. 24—33, 148—165.

[2] Кекелидзе К. С. Отражение борьбы за культурную независимость в древней грузинской литературе. Тбилиси, 1949, с. 4 (на груз. яз.).

[3] Кекелидзе К. С. История древнегрузинской литературы, I, с. 430—431.

[4] Ипполит. Толкование песни песней. Исследовал, перевел и издал Н. Марр. — ТРАГФ, III, Спб., 1901.

[5] Кекелидзе К. С. Этюды..., III, 1955. с. 3 (на груз. яз.).

[6] Кекелидзе К. С. Иерусалимский Канонар VII века. Тбилиси. 1912.

[7] Кекелидзе К. Этюды..., III, с. 5—6.

[8] Иоанэ Сабанисдзе. Мученичество Або Тбилиси. Перевод с грузинского К. Кекелидзе. — Этюды..., т. XII. Тбилиси, 1973, с. 118.

[9] Хваление и величание грузинского языка. — Синайский многоглав (см.: Цагарели А. Сведения о памятниках грузинской письменности, II, с. 61).

[10] Житие Илариона Грузина (см.: Хрестоматия по древнегрузинской литературе, I. Составил С. И. Кубанейшвили. Тбилиси, 1946, с. 175).

[11] Георгий Мерчуле. Житие св. Григория Хандзтийского. Грузинский текст, введение, издание, перевод Н. Марра с дневником поездки в Шавшетию и Кларджетию. Спб., 1911, с. 122.

[12] Кекелидзе К. С. История грузинской литературы, I, с. 71—72; Джавахишвили И. Л. Древнегрузинская историческая литература, с. 55—60; Какабадзе С. Житие Евстафия Мцхетели. — Саисторио кребули, III. 1028, с. 76—80; Наrnаk А. Das Мartуrium des Неiligen Eustathius von Mzcheta.—Sitzungsberichte der König-Preussisch Akademie der Wissenschaften zu Веrlin, 1921.

[13]Кекелидзе К. История грузинской литературы, 1, с. 115—119; его же. Раннефеодальная грузинская литература, с. 7—52; Джавахишвили И. А. Древнегрузинская историческая литература, с. 67—76; Marguart J. Osteurepäische und ostasiatische streifzüge, Leipzig, 1903; Schultze К. Das Martyrium des heiligen Abo von Tiflis.—Техtе und Untersuchungen, N. Folgе, XIII, 4, Leipzig, 1905.

[14] Кекелидзе К. С. Раннефеодальная грузинская литература, с. 99—143; его же. История грузинской литературы, 1, с. 131—134; Джавахишвили И. А. Древнегрузинская историческая литература, с. 124—134;Вачнадзе Н. 3.«Житие Серапиона Зарзмели» как исторический источник. Тб., 1975 (на груз. яз., с рус. резюме).

[15] Кекелидзе К. С. История грузинской литературы, I, с. 134— 138; Джавахишвили И. А. Древнегрузинская историческая литература, с. 112—123; Ингороква П. Краткий обзор истории грузинской литературы. — Мнатоби, 1939, № 9; его же. Георгий Мерчуле — грузинский писатель десятого века. Тб., 1954; Марр Н. Георгий Мерчуле. «Житие Григория Хандзтийского». — ТРАГФ, VII. Спб., 1911.

[16] Кекелидзе К. С. Отражение борьбы за культурную независимость..., с. 7.

[17] Кекелидзе К,. С., Барамидзе А. А. История грузинской литературы, I, 1954, с. 114 (на груз. яз.).

[18] Марр Н. Житие Григория Хандзтийского. Введение. — VII. Спб., 1911, с. X.

[19] Кекелидзе К. Этюды..., I, с. 231.

[20] Кекелидзе К. С. История древнегрузинской литературы, I, с. с. 146—147; Марр Н. Предварительный отчет..., с. 41—42. Впервые издан И. А. Джавахишвили (см. его: Описание грузинских рукописей Синайской горы, с. 200 — 226), а затем исправленный и с исследованием — К. С. Кекелидзе (см.: Труды ТГУ, XXXIX, 1950, с. 23 — 76).

[21] Кекелидзе К. С. Иерусалимский Канонар, с. 37, прим. 1.

[22] Жордания Ф. Описание..., I, с. 32; его же. Хроники, I, с. 93—94.

[23] Кекелидзе К. С. История древнегрузинской литературы, I, с. 46.

[24] Кубанейшвили С. Хрестоматия по древней грузинской литературе. Тб., I, 1946, с. 323—394 (на груз. яз.).

[25] Там же, с. 349.

[26] Марр Н. Предварительный отчет о работах на Синае и в Иерусалиме в поездку 1902 г. — Сообщения Импер. Правл. Палестинского общества. XIV, ч. II, 1903, с. 40.

[27] Кекелидзе К. История древнегрузинской письменности, т. I. Тбилиси, 1951, с. 567—568; Ингороква П. Краткий образ древнегрузинской литературы. — Труды, т. IV. Тбилиси, 1878, с. 398 — 400 (на груз. яз.).

[28] Такаишвили Е. Источники грузинских летописей. Три хроники. Обращение Грузии (в христианство). Перевод с грузинского. Тифлис, 1900, с. 21.

[29] Там же, с. 22.

[30] Памятники древнегрузинской агиографической литературы, II, с. 20 (на груз. яз.).

[31] Георгий Мерчуле. Житие св. Григория Хандзтийского. с. 123.

[32] Бердзенишвили Н. А. Вопросы истории Грузии, кн. III. Тбилиси. 1966, с. 41, замечание 43 (на груз. яз.).

[33] Бердзенишвили Н., Джавахишвили И.,Джанашиа С. История Грузии, ч. I (с древнейших времен до начала XIX в.). Под ред. Джанашиа, 2-е исправленное издание. Тбилиси, 1950, с. 165.

[34] Лордкипанидзе М. Д. Грузинская историческая литература раннефеодального периода. Тбилиси, 1966 (на груз. яз.).

[35] Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. Л., 1971, с. 95 — 96.

[36] Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871.

[37] Кекелидзе К. С., Барамидзе А. История грузинской литературы, I. 1954 (на груз. яз.); Габашвили В. Н. Историография Грузии (V—X вв.). — В кн.: Очерки истории исторической науки в СССР, I, М., 1955; Лордкипанидзе М. Д. Политическое объединение феодальной Грузии, с. 260—261 (на груз. яз.); ее же. Грузинская историческая литература раннефеодального периода. Тбилиси, 1966 (на груз. яз.).

[38] Месхиа Ш. А. Города и городской строй феодальной Грузии, с. 29 (на груз. яз.).

[39] Кекелидзе К. С. История грузинской литературы, 1, с. 81 (на груз. яз.).

[40] Джавахишвили И. А. Древнегрузинская историческая литература, V—XVIII вв., с. 69 (на груз. яз.).

[41] Джанашиа С. Н. Труды, II, с. 393—394 (на груз. яз.).

[42] Иоанэ Сабанисдзе. Мученичество Або Тбилиси, с. 115.

[43] Там же.

[44] Там же.

[45] Кекелидзе К. С., Барамидзе. А. История грузинской литературы. I. с. 38 (на груз. яз.).

[46] Джавахишвили И. А. История грузинского народа, II, с. 364 (на груз. яз.).

[47] См.: Памятники, I, с. 46 — 81(на груз. яз.).

[48] Джанашиа С. Н. Труды, II, с. 398—399.

[49] Джавахишвили И. А. Древнегрузинская историческая литература, с. 28.

[50] Там же, с. 17—19.

[51] Там же, с, 26.

[52] Кекелидзе К. Этюды..., т. I, 1956, с. 63—83 (на груз. яз.).

[53] Джавахишвили И. А. Древнегрузинская историческая литература, с. 95—96.

[54] Видимо, древнегрузинская христианская традиция просветительницей грузин считала святую Нино, что подтверждается греко-латинскими и армянскими письменными источниками. Когда, несмотря на политическое господство в Закавказье, Иран был вынужден отказаться от идеи распространения огнепоклонства среди грузин, армян и албанцев, под нажимом Ирана создается легенда об общем просветителе этих народов — Григории Парфянине, проповеднике монофизитства. После торжества в Картли диофизитства, оформления армяно-грузинского церковного раскола 607--609 гг. и окончательного утверждения в Картли халкидонского толка, вновь становится господствующей идея крещения грузин святой Нино. В это же время (VII в.) создается новая редакция «Жития св. Нино» (ред. ).

[55] Кекелидзе К. С. Этюды..., I. с. 77—78.

[56] В грузинской историографии датировка «Жития» колеблется между VII и X вв. (См.: Вачнадзе Н. 3. «Житие Серапиона Зарзмели» как исторический источник. Тб., 1975; Богверадзе А. А. К датировке «Жития Серапиона Зарзмели». — Вопр. ист. феод. Грузии, V. Тб., 1896, на груз. яз.).

[57] Джавахишвили И. А. Древнегрузинская историческая литература, с. 134.

[58] Бердзенишвили Н. А. О книге П. Ингороква «Георгий Мерчуле». — Мнатоби, 1956, № 12, с. 127.

[59] Георгий Мерчуле. Житие св. Григория Хандзтийского. Грузинский текст, введение,издание, перевод Н. Марра, с. XXIII.

[60] Там же, с. XXV.

[61] Лордкипанидзе М. Д. Древнегрузинская историческая литература. Тбилиси, 1966, с. 84 — 90; ее же. Политическое объединение феодальней Грузии. Тбилиси, 1966, с. 266—263 (на груз. яз.).



§ 5. ВОПРОСЫ ПРАВОВОЙ КУЛЬТУРЫ

 

Для восстановления полной картины культурной жизни Грузии V—X вв. определенное значение имеет и освещение уровня юридической культуры грузинского народа. Правда, законодательные памятники V — X вв. до нас не дошли, но с помощью грузинских нарративных и неюридических источников становится возможным частичное восстановление уровня юридической мысли.

В грузинской исторической литературе можно найти немало заслуживающих внимания сведений о древнегрузинском феодальном праве. Эти сведения помогают нам установить специфические черты, характерные для отдельных областей грузинского права, разобраться в тех или иных правовых нормах, юридических институтах и терминах. Эти сведения не оставляют сомнений в том, что в разных областях права протекала интенсивная творческая работа и юридическое мышление в Грузии этой эпохи было достаточно развитым.

Как выясняется из источников, в указанную эпоху в области разработки субъективной стороны преступления грузинское право достигло высокого уровня развития[1]. Грузинским правом было воспринято и выработано такое сложное и содержательное понятие уголовного права, как «вина». А разработка этого понятия, по признанию историков права, была одним из значительных показателей высокой юридической культуры.

В юридической науке установлено, что «для того, чтобы то или иное лицо было признано ответственным в порядке уголовного кодекса за тот или иной проступок, недостаточно установления факта преступления. Необходимо также установить вину этого лица в совершении преступления. Вина же есть психическое отношение лица к совершенному им в виде предумышленного или неосторожного поступка»[2].

У народов, стоящих на низкой ступени развития, как правило, человек обращает внимание только на внешнюю сторону деяния и не считается с душевным положением действующего лица. Совершенно другая картина наблюдается в этом отношении в Грузии данного периода. Георгий Мерчуле в своем сочинении часто прибегает к слову «вина» именно для выражения внутренней, нравственной стороны. По словам Мерчуле, Григол Ханцтели посоветовал наложнице куропалата Ашота оставить Ашота, не врываться в его семью и в заключение сказал: «Дитя, покорись вполне словам моим, словам убогого, и я ручаюсь тебе перед Христом, что он сам простит все твои прегрешения» (разбивка наша. — Т. П.)[3].

В другом месте произведения читаем, что наложница куропалата Адарнасе «пошла к матери Февронии и, бросившись ей в ноги со слезами, исповедовалась во всех прегрешениях» (разбивка наша. — Т. П.)[4].

Интересные материалы сохранили источники о семейном праве данной эпохи. По всей вероятности, можно сказать, что «ни в одном из элементов надстройки так рельефно не выражается уровень развития общественных отношений и культуры, как в области семейного права.

В X в. феодальная Грузия достигла высокого уровня социально-экономического и культурного развития. Соответственного уровня должны были достигнуть и семейно-брачные отношения. И действительно, из тех отрывочных данных, которые дошли до нас из X в., выясняется, что в Грузии, как и следовало, ожидать, имеем дело с высокоразвитыми феодальными семейными отношениями[5].

С точки зрения наследственного и вообще семейного права, весьма важные сведения сохранились в сочинении Басилия Зарзмели «Житие Серапиона Зарзмели».

Когда Серапион и его младший братстали ученикам Микаэла и ушли из дому, владельцем вотчины стал их старший брат: «Старший же брат Серапиона, согласно с правилами мирской жизни, сделался обладателем отцовского имения».

Феодал Георгий Чорчанели был бездетными перед смертью «свое достояние,все,что у него было. — вотчины, разного рода богатство, церкви, — завещал в собственность сестре своей и ее сыновьям, которые назывались: Сула, Бешкен и Лаклаки».

Серапион «взял завещание великого властелина Георгия и со слезами на глазах прочел его, помолился за него и благословил его, ибо он и ему оставил все в изобилии: пашни, стада, верховых животных и разный достаток».

Племянники Георгия Чорчанели убили своего зятя, мужа сестры, который говорил: «В вотчинах ваших, которые вы получили от матери, имеет долю и сестра ваша!» Начались между ними пререкания, окончившиеся смертью зятя[6].

Таким образом, убийство произошло потому, что зять требовал долю имущества для их сестры, своей жены, а аргументировал это следующим образом: так как племянники Чорчанели получили имущество благодаря своей матери, то и их сестре, т. е. его жене, также следует выдать определенную часть. Отсюда ясно, что в Грузии женщина имела права наследования. При выходе замуж женщина уносила с собой в виде приданого часть имущества, которая, по всей вероятности, принадлежала ей по наследству. «Таким образом, в это время, в IX веке, не зять приносил приданое родителям жены, а наоборот — сам уносил от них»[7]. Наличие приданого в Грузии IX в. указывает на существование развитых семейных отношений.

Из сочинения Василия Зарзмели можно заключить, что в Грузии IX в. феодал, не имея детей, составлял письменное завещание, по которому имущество оставлял близким родственникам. Кроме того, существовал развитый институт приданого и имущественное положение женщины было обеспечено законом.

В источнике сказано, что Чорчанели имущество завещает в собственность. Это указывает на то, что в X в. Грузии для выражения права собственности существовал тот же термин, который сохранил свое значение и по сей день. Следует отметить, что общее понятие собственности в других феодальных государствах появляется гораздо позднее. В Западной Европе лишь с XIII—XV вв. встречаемся с термином, выражающим dominium. А в России он вырабатывается в XVIII в.[8] «Наличие терминов, выражающих завещание развитого института приданого и права собственности — это такие юридические атрибуты, которые характерны только для высокоразвитой правовой системы»[9].

Весьма примечательно описание в сочинении Мерчуле порядка раздела феодального имущества, т. н. «саухуцесо» («доля старшего»). Правда, оно касается монастырской жизни, но автор подчеркивает, что раздел происходил так, «как производят раздел кровные дети родителей». Из этого описания ясно видно, что при разделе имущества старший («ухуцеси») получал больше, чем остальные дети. И называлось это «долей старшего». Как выясняется, сперва определяли эту долю и только после этого разделяли поровну имущество между братьями. Получение доли часто происходило путем жеребьевки.

Как рассказывает Мерчуле, Григол Ханцтели «велел собрать всю братию, и с ведома Федора и Христофора он из ея среды отобрал тринадцать братьев для Хандзты как старшей, и, так как удел Шатберда сначала же был отправлен туда, всех остальных он разбил на три группы и велел поделиться согласно уговору по жребию»[10].

Образец правового упорядочения церковь заимствует из светского права.

О высоком уровне правовой культуры свидетельствует и то, что грузинское наследственное право женщине тоже предоставляет наследство из имущества родителей. Г. Мерчуле рассказывает, что после кончины родителей Зенона их имущество досталось сынуи дочери: «Скончавшись,родители оставили свое имущество Зенону и его сестре, жившей дома вместе с ним»[11]. Как установил П. Ингороква, Георгий Мерчуле был теологом и правоведом, ученым знатоком канонического права. Он установил также, что в Грузии той эпохи существовал институт таких правоведов. «Теперь, когда мы знаем, что автор этого памятника был теологом-правоведом, мы с доверием читаем его блестяще написанные богословские рассуждения и вырабатываем твердое научное представление о высокой культуре грузинской феодальной общественности. Тут же вспоминается неохотно высказанное автором сведение о наличии в Грузии того периода многих правоведов, и не только из церковных кругов, но и среди светских лиц, т. е. сложными феодальными вопросами интересовались широкие феодальные круги, и они обсуждали эти вопросы»[12]. И не случайно Георгий Мерчуле рассуждает о правовых вопросах с точностью ученого правоведа, что говорит о его основательной юридической подготовке.

Рядом с классическими правилами раздела имущества перед нами раскрывается классификация семейного имущества по источникам его происхождения: отцовское, материнское, приобретенное («Зенон раздумывал оставить стяжания отца и матери сестре в ея распоряжение»)[13]. Отцовское («мамули») означает все отцовское (наследственное) имущество. Материнское («дедули») — это комплекс имуществ, который детям передавался от матери; он мог состоять как из движимого, так и недвижимого имущества. Это, в основном, приданое. Приобретенное же («монагеби») имущество по своему происхождению не было ни отцовским, ни материнским.

Существование таких сформировавшихся норм семейного имущества должно указывать на то, что оно развивалось в течение веков.

Интересные сведения сохранились в сочинении Мерчуле о семейных отношениях и быте грузинского феодального общества IX—X вв., интимных сторонах жизни феодалов.

Высоко было развито в Грузии данного периода и процессуальное право. В сочинении византийского историка VI в. Агафия Миринейского описана история убийства царя Губаза и проведенного затем судебного процесса. По его словам, «аттический трибунал был учрежден на Кавказе». На суде убийцы царя Губаза «Рустик и Иоанн, выведенные из тюрьмы, были поставлены с левой стороны как обвиняемые. На противоположной стороне появились в качестве обвинителей мудрейшие из колхов, уже давно изучившие греческий язык»[14]. Как выясняется из повествования Агафия, колхские обвинители хорошо были знакомы с судебной техникой и удачно пользовались этим. «Они попросили, прежде всего, огласить во всеуслышание инструкции императора по этому вопросу», на которые ложно ссылались убийцы Рустик и Иоанн. На процессе колхи-обвинители произнесли прекрасное обвинительное слово: «О законы, о справедливость! И о нем, Губазе, говорят, что он замышлял перейти к мидянам и предать римлян. Умерщвлен Рустиком и Иоанном, отвратительными и гнусными людьми, человек, бывший царем, который, даже если бы он действительно был виновен в этом преступлении, все же не мог быть караем сразу же этими людьми, но должен был отчитаться в своих действиях и получить своевременно заслуженное наказание от общего величайшего и правосуднейшего государя римлян и колхов. Но у них не было никакой уважительной причины для совершения этого преступления; только безумная ненависть, вытекавшая из зависти, довела их до этого преступления, не оставив никакого времени для правильного обсуждения, обдуманного размышления и осознания должного... Они хвастаются и кичатся, что выполнили поручение императора, в действительности же они изобличаются в полном пренебрежении к его воле, так как не устрашились возвести на Губаза ложное обвинение и собственным произволом вынести ему приговор, противоположный тем вполне разумым предписаниям, которые в действительности были даны (императором), и, что беззаконнее всего, даже не показали императорских писем, сделав вид, что они совершают свое деяние на основании этих писем»[15]. Рустик и Иоанн убили невиновного царя Губаза и лишь после приступили к измышлению обвинений. «Какой закон, — восклицал в связи с этим колхский обвинитель на процессе, — у вас или у варваров одобрит обвинение после приведения приговора в исполнение? Сделавшись всем вместе — и судьями, и врагами, и обвинителями, — они вынесли приговор без объяснения причин»[16].

Только тот факт, что на этом процессе такое важное значение имеют письменные доказательства, указывает на высокую культуру и развитость существующей правовой системы. Для грузинского процессуального права были характерны высокая юридическая техника и мышление.

 


[1] Джавахишвили И. А. История грузинского права, II, вып. II. Тбилиси, 1929, с. 264—268 (на груз.яз.); Вачейшвили Ал. Очерки из истории грузинского права. Тбилиси, 1946, с. 137—203 (на груз. яз.).

[2] Надарейшвили Г. Некоторые вопросы грузинской правовой культуры в XI—XII вв. Тбилиси, 1959, с. 29—30.

[3] Георгий Мерчуле. Житие св. Григория Хандзтийского, с. 129.

[4] Там же, с. 131.

[5] Надарейшвили Г. Указ. соч., с. 44.

[6] Басилий Зарзмели. Житие Серапиона Зарзмели. Перевод с грузинского К. Кекелидзе. — Этюды..., XII, Тбилиси. 1973, с. 142, 156 — 157.

[7] Кекелидзе К. С. Грузинская литература раннефеодальной эпохи, в. I. Под ред. и с исследованием К. Кекелидзе. Тбилиси, 1935, с. 135 (на груз. яз.).

[8] Сургуладзе Ив. Институт права собственности. — Труды ТГУ, т. 35, 1949, с. 265.

[9] Надарейшвили Г. Некоторые вопросы грузинскойправовой культуры, с. 48.

[10] Георгий Мерчуле. Житие св. Григория Хандзтийского, с. 112.

[11] Георгий Мерчуле. Указ. соч., с. 96.

[12] Бердзенишвили Н. А. О книге П. Ингороква..., с. 129.

[13] Житие Григория Хандзтийского, с. 96.

[14] Агафий. О царствовании Юстиниана. Перевод, статья и примечания М. В. Левченко. М. — Л., 1953, с. 103.

[15] Там же, с. 107—108.

[16] Там же, с. 105.




§ 6. ПРОСВЕЩЕНИЕ И ЦЕНТРЫ КУЛЬТУРЫ

 

Среди факторов, способствовавших росту и развитию грузинской культуры, важное место занимает просвещение. В рассматриваемый период феодальная система просвещения охватывала преимущественно область духовного воспитания. Просвещение было прерогативой церкви и, естественно, подвергалось воздействию христианской идеологии. Учеба, в основном, протекала в церкви и монастыре и ставила главной целью воспитание ученого монаха, церковного служителя согласно нормам, принятым в христианском мире той эпохи.

Система просвещения служила интересам феодального государства и господствующего класса.

В Грузии VI—X вв. дело просвещения, в соответствии с общим уровнем культуры, развивалось по восходящей линии. В частности, заметно выдвинулось школьное просвещение. Школы существовали при церквах и монастырях, епархиальных кафедрах, а также, думается, и в качестве самостоятельных учреждений.

О предметах, преподаваемых в школах, сохранились сведения в сочинении Георгия Мерчуле и в «Житии Илариона Грузина». В первом из них, например, удивляют способности Григола Ханцтели к учению: «Он быстро усвоил псалмы Давида и церковную науку, изучаемую на голос; изучил все отеческие писания на грузинском языке, а также грамотность на многих языках, усвоил наизусть божественныя книги»[1]. Илариона Грузина его воспитатель учил «книгам духовным. Когда ему исполнилось шесть лет, «отдали его для обучения духовным книгам». Так как школы имели практическое назначение, основным учебным предметом была теология. Воспитание как Григола, так и Иллариона было направлено на то, чтобы подготовить их к служению церкви. Но и в случаях, когда у ученика было иное назначение, теология оставалась главным предметом обучения. Когда приступили к обучению переселившегося в Картли арабского юноши Або, то он «стал прилежно изучать благочестивые священные книги Ветхого и Нового заветов. Вразумляемый от господа, он приходил в святую церковь и постоянно слушал святое Евангелие, чтения из пророков и апостолов, расспрашивал вероучителей и учителся у них»[2].

Кроме теологии, одним из предметов в примонастырских школах была философия, что подтверждается сочинением Мерчуле, где среди преподаваемых Григолу предметов названа «мудрость философов сего мира». Юношу обучали также песнопению, гимнографии., к которой, по словам Мерчуле, Григол проявил «удивительную способность, ибо он быстро усвоил... церковную науку, изучаемую на голос». Это указывает на преподавание гимнографии и вообще литургии.

Из того же сочинения узнаем, что Григол обучался иностранным языкам, в результате чего стал знатоком «многих языков». Правда, указанное сведение об обучении языкам пока единичное сообщение, но, видимо, обучение иностранным языкам было общим явлением, судя по неозаглавленной части из «Шатбердского сборника», известной в специальной научной литературе под названием «Учебной книги». Представленные в ней рассуждения о еврейском и греческом алфавитах, несомненно, имели учебное назначение. Как это выяснил С. Г. Каухчишвили, рассуждения из «Учебной книги» о греческом алфавите взяты из комментариев грамматики Дионисия Фракийского, которые принадлежат византийскому грамматику Диомиду. Следует отметить, что наблюдения над «Шатбердским сборником» приводят к выводу о том, что редактор при выборе материала преследовал совершенно определенную цель. Разнообразие тематики включенного в сборник материала свидетельствует о том, что составитель хотел собрать такие труды, которые, по его мнению, имели определенное познавательное и просветительное значение. Такие сборники, носящие энциклопедический характер, хорошо известны в византийской литературе. Они содержат сочинения по многим отраслям знаний. Если с этой точки зрения посмотреть на «Шатбердский сборник», в частности, на произведения, входящие в него, — труд Григория Нисского «О сотворении человека», исторический труд «Обращение Картли», сочинение Василия Великого, кесарийского епископа, «Нравоописание зверей из книг» («Физиолог»), толкования Ипполита Римского о Ветхом и Новом завете, перевод псалмов Давида, хронологические данные о выдающихся еврейских, персидских, римских и византийских царях, данные об еврейском и греческом алфавитах, то можно создать определенное мнение о том, какие предметы преподавались в школах Грузии в VI—X вв. Выясняется, что, кроме вышеуказанных предметов (теология, философия, гимнография, и иностранные языки), преподавалась и история — как Грузии, так и иностранных держав.

Кроме школьного, в Грузии VI—X вв. было распространено и домашнее обучение, традиция которого здесь существовала давно и преимущественно была связана с воспитанием царевичей и детей феодалов. Например, Мурваноз, сын царя Бакура (нач. V в.), обучался у некоего лаза Митридата. Историк Джуаншер, говоря о Вахтанге Горгасале, сообщает: «Тогда Вахтанг воспитывался и обучался у епископа Микаэла всем заповедям господа»[3]. Так что воспитанием Вахтанга занимался епископ Микаэл, но, видимо, не только он. Рассказывая о встрече пятнадцатилетнего Вахтанга с картлийскими вельможами, автор пишет: «Тогда царь, яко престарелый и мудрец и яко воспитанный у философов, стал говорить высоким голосом»[4]. Вероятно, в воспитании Вахтанга участвовали и философы, поэтому в пятнадцатилетнем возрасте он говорил «яко мудрец».

В связи с вопросом воспитания Вахтанга привлекает внимание и то место из сочинения Джуаншера, где говорится: «Попросил спаспет Саурмаг для воспитания Вахтанга, и умолял об этом, и отдал царь сына своего Вахтанга для воспитания спаспету Саурмагу, ибо таковым был обычай, что дети царей воспитывались в домах знатных». Этот обычай существовал в Грузии издревле.

Кроме школ, для развития культуры прочную основу представляли монастыри, которые справедливо считаются настоящими центрами культурно-литературной деятельности и творчества. Основы монастырской организации (в полном смысле этого слова) закладываются в VI в., когда по сушествующей исторической традиционной версии сюда прибывают сирийские отцы (т. е. грузины, получившие специальное воспитание в Сирии). Их деятельность на арене грузинской культуры оставила неизгладимый след. С их именем связано широкое просветительское движение. Деятельность сирийских отцов в области культуры имела и большое государственное значение. Они способствовали усилению грузинской христианской церкви, основанию и организации монастырской жизни. Основанные ими монастыри (Зедазени, Шиомгвиме, Гареджа, Некреси, Алаверди, Икалто, Хирса, Марткопи и др.) стали значительными очагами просвещения и культуры.

Для развития культуры Грузии VIII—X вв. было весьма характерным и придавало ей особый оттенок монастырское движение, развернувшееся в Юго-Западной Грузии, инициаторами которого были выдающийся грузинский деятель Григол Ханцтели и его ученики. Именно в этот период возникли в Тао-Кларджети такие крупные и мощные центры просвещения и культуры, как Шатберди, Ошки, Тбети, Хахули, Пархали, Ханцта, Берта, Бана, Цкаростави, Мидзнадзори, Мере, Джмерки, Долискана и другие. Значение данных обителей в общей истории грузинской культуры было огромным и бесценным. Эти обители в своих стенах объединяли самых известных и прогрессивных деятелей грузинской культуры Картвельское царство (Тао-Кларджети) превратилось в один из главных и мощных очагов грузинской культуры. В древнегрузинских источниках этот край называется Грузинским Синаем, что свидетельствует о том, что значение этих очагов культуры не ограничивалось пределами Грузии. Они выполняли немаловажную роль во всем восточнохристианском культурном мире[5].

Культурно-творческая деятельность грузин особенно интенсивно развернулась с 30-х гг. VIII в. в Опиза. Очень скоро она стала мощным очагом монастырской жизни Тао-Кларджети и одним из значительных центров грузинской литературы. Кроме Григола Ханцтели, там подвизались Микел Патрехели, Серапион Зарзмели, Василий Зарзмели, там же воспитывался и получил образование выдающийся грузинский литератор рубежа IX—X вв. Георгий Мацкверели. Из деятелей X в. следует выделить Григола Опизели, который переписал такую важную рукопись из Опизской библиотеки, как Опизское евангелие 913 года.

Шатберди, которому наиболее соответствует наименование «Грузинского Синая», был одним из крупнейших центров грузинской культуры. Здесь были переведены и переписаны многие из важнейших памятников, которые являются гордостью нашей древней литературы. Из криптория Шатбердского монастыря вышел знаменитый Шатбердский сборник. История создания этой рукописи излагается в самой рукописи, в приписке переписчика монаха Иоанэ-Бера. Из приписки явствует, что сразу же после завершения работы Иоанэ-Бера пожертвовал рукопись Шатбердскому монастырю, где он воспитывался. Составителем и редактором рукописи был сам Иоанэ-Бера, он же переписал большую часть рукописи. В приписке составитель перечисляет все сочинения, которые он внес в эту «святую книгу». Тут же названы сподвижники Иоанэ-Бера: дядя (брат матери Иоанэ-Бера) Микаэл и брат Давид. Шатбердский сборник был создан около 973 г.

Только одно перечисление внесенных всборник трудов уже говорит о значимости этой рукописи. Кроме вышеназванных, в сборник помещен трактат Епифания Кипрского «О двенадцати драгоценных камнях» в весьма пространной редакции. На языке оригинала это сочинение сохранилось в фрагментарном виде, и грузинская версия, более пространная, имеет важное значение для восстановления утерянного греческого оригинала. Труд Василия Кесарионского, т. н. «Физиолог», грузинский перевод которого называется «Нравоописание зверей из книг», был весьма популярен в средневековой литературе. Грузинский текст дает важный материал для изучения истории «Физиолога»[6]. В сборник вошли также сочинения экзегетического характера Ипполита Римского (III в.), из которых «Толкование Песни песней» в полном варианте сохранилось лишь на грузинском языке (Н. Марр, Ж. Гарит). Наконец, в Шатбердском сборнике оказались такие значительные памятники древнегрузинской историографии, как «Обращение Картли» и «Житие Нино».

Состав сборника заслуживает большого внимания. Из представленных здесь многих отраслей знания в первую очередь выдвинуты ведущие для той эпохи: теология, история, хронология, грамматика, естествознание и др. Перечисление сочинений свидетельствует о весьма широком горизонте шатбердских деятелей. Шатбердский сборник выражает широкий уровень и направление интересов того круга, где он был создан и на кого был рассчитан. С этой точки зрения Шатбердский сборник весьма удачно назван «Учебной книгой».

В стенах Шатбердского монастыря переписаны также известные списки грузинских евангелий — т. н. Адишского (897 г.), Джурцкого (936 г.), Пархальского (936 г.). Это последнее Евангелие переписано тем же замечательным каллиграфом Иоанэ-Бера. Там же переписан Многоглав X в. из монастыря Удабно и многие другие.

Крупным центром грузинского просвещения и литературы был Ошки, в котором протекала оживленная культурно-просветительская деятельность таких видных лиц, как Григол Ошкели (X в.), протоиерей Стефан (X в.), Иоанэ Чарай (X в.) и др.

К деятелям Ошской обители относят известного гимнографа Микаэла Модрекили, с именем которого связано составление древнегрузинского гимнографического сборника (прим. 978—988 гг.). В сборнике представлены оригинальные сочинения многих грузинских гимнографов — Иоанэ Мтбевари, Иоанэ Минчхи, Эзра, Курданай и др. Этот сборник создает ясное представление о многообразии и глубине древнегрузинской духовной поэзии. Он является бесценным сокровищем грузинской национальной культуры и совершенно справедливо именуется «сокровищем десятого века».

Среди переписанных в Ошки книг особое значение имеет рукопись Библии, известная под названием «Ошской библии». Это единственный экземпляр древнейшей грузинской Библии, который переписан тремя писцами в двух книгах в 978 г. Здесь же был переписан Лимонарий Иоанна Месхи (977 г.).

Рассматривая монастырский комплекс Ошки, Е. Такаишвили обратил особое внимание на развалины одного довольно крупного здания — трехнефной базилики, к которой с севера примыкает большой четырехугольный зал. Этот, зал обычно считался трапезной. Но Е. Такаишвили выяснил, что залы такого типа, главным образом, являлись зданиями для семинарий при монастырях, в которых готовили будущих церковных деятелей: обучали их чтению, письму, каллиграфии, церковному пению и богословским предметам. Обширный четырехугольный зал с куполом (гвиргвини) служил библиотекой и местом для переписки манускриптов. Даже в современном ее состоянии достаточно поставить столи стул в постройке под этим открытым куполом для того, чтобы стало возможным продолжение таких занятий. Не подлежит сомнению, что двухтомная пергаментная грузинская Библия, которая хранится в Иверском монастыре на Афоне и которая переписана в 978 г. в Ошском монастыре, а также другие ценные рукописи, записи которых упоминают местом своего происхождения Ошский монастырь, переписаны именно под этим куполам[7]. По мнению Е. Такаишвили, такие семинарии-училища и библиотеки должны были существовать почти при всех крупных церквах и монастырях (Опиза, Берта, Ханцта и др.)[8].

Как явствует из «Жития Григола Ханцтели», значительным культурно-просветительным центром был расположенный в Шавшети монастырь Тбети. При Ашоте Кухи (ум. в 918 г.) Тбети стал епархиальной кафедрой. Видным представителем тбетского литературного центра был Стефане Мтбевари, автор сочинения «Мученичество Гоброна». В X в. там же подвизался грузинский гимнограф Иоанэ Мтбевари, замечательные гимны которого сохранились в сборнике Микаэла Модрекили.

В X в. важный литературный очаг возник в Хахули, из деятелей которого особо выделяется Ионэ Хахулели, мудрый книжник и знаменитый ритор, именуемый «златоустом».

В X же в. возник монастырь Иоанна Крестителя в Пархали, где сразу же развернулась интенсивная литературная работа. Там был создан известный «Пархальский многоглав», переписанный местным деятелем Гаврилом Патарай. Пархальскому монастырю пожертвовал Иоанэ-Бера переписанное им в Шатберди Евангелие, известное под названием «Пархальского евангелия».

Широкая литературная деятельность протекала в Ишхани. Из подвизавшихся там деятелей в первую очередь следует упомянуть Савву Ишхнели (VIII — IX вв.) — «второго строителя Ишхани». В X в. здесь работал Иларион Ишхнели, по заказу, которого был переписан сборник аскетических сочинеий.

Крупнейшим культурным центром является Ханцтийский монастырь, основанный в последней четверти VIII в. инициатором и вдохновителем монастырского строительства в Тао-Кларджети Григолом Ханцтели. С его именем связано также строительство монастырей в Шатберди, Мере, Гунатле и Убе. Он относится к той категории избранных деятелей, которые характеризовались непреклонной волей, поразительным мужеством, самоотверженным духом. За свою долгую жизнь (759 — 861 гг.) он сделал очень многое для возрождения Тао-Кларджети, для расцвета и дальнейшего развития грузинской культуры вообще.

Приступив к основанию Ханцтийского монастыря, Григол Ханцтели сознавал, что он создавал не только культовое учреждение, но и крупный центр культурно-просветительного и научно-учебного творчества. И действительно, Ханцта стала крупным очагом грузинского просвещения и литературы. Заслуга в этом деле опять-таки принадлежит Григолу Ханцтели.

Из этой же литературной школы вышел известный представитель древнегрузинской литературы Арсен Сафарели (X в.). Здесь же воспитывался выдающийся деятель грузинской церкви Ефрем Мацкверели (IX в.), который добился для грузинской церкви права благословения мира на месте и этим сыграл большую роль в деле достижения и укрепления независимости грузинской церкви. С литературной школой Ханцта связан и известный деятель из Сабацминда Макарий Лететели.

В X в. в Ханцта подвизался известный грузинский писатель Георгий Мерчуле, перу которого принадлежит «Житие Григола Ханцтели», книга, значение которой для истории Грузии трудно переоценить. Благодаря этой книге потомство сумело ознакомиться с жизнью и деятельностью Григола Ханцтели. Книга эта является настоящей жемчужиной дренегрузинской литературы и живой летописью эпохи.

Культурно-созидательная работа грузин в Юго-Западной Грузии велась в таких широких масштабах, что «в пределах Тао-Кларджети она уже не вмещалась, поэтому она вышла за эти пределы и из русла широким потоком устремилась в разные пункты Малой Азии и затем на Афонский полуостров, где был создан новый центр нашей литературы в лице Иверского монастыря. Афонский монастырский и литературный круг вначале представял собой одну ветвь огромного тао-кларджетското дерева. Иверский монастырь на первых порах питался идущими из Тао-Кларджети традициями»[9].

В деле просвещения, литературного творчества и вообще развития грузинской культуры большая роль принадлежала также иностранным грузинским обителям данной эпохи. Весьма широкой была сеть этих культурно-просветительных центров. Грузины находились в тесных культурных контактах с византийским миром, христианской Палестиной и Сирией. Там подвизалась целая плеяда выдающихся грузинских переводчиков, писателей, филологов и других ученых. Благодаря их трудам грузинское просвещенное общество было в курсе всего того нового и фундаментального, что создавалось в Византии и христианским мире Ближнего Востока. Государственная власть феодальной Грузии большое внимание уделяла умножению центров просвещения и культуры, среди которых в первую очередь следует назвать грузинский монастырь в Палестине, основанный в V в. известным церковным деятелем и философом Петром Ивером.

Монастырь расположен в Иорданской пустыне, близи города Вифлеема, в окрестностях Бир-эль-Кут. Петр Ивер основал его около 433 г. В 1952 г. итальянская археологическая экспедиция под руководством Вирджилио Корбо выявила развалины этого грузинского монастыря и, что главное, обнаружила грузинские надписи, в которых упомянуты имена самого Петра Ивера, его отца и деда. Таким образом, появилось еще одно бесспорное доказательство деятельности грузин в «святых местах» Палестины. Кроме того, этот факт свидетельствует также об экономической мощи Картлийского царства той эпохи и о том влиянии, которым пользовались государственные и культурные деятели Грузии во владениях Византийской империи — в центре мировой цивилизации того времени. Это, несомненно, было результатом их высокого интеллектуального уровня и творческих возможностей[10].

В истории грузинской культуры большую роль сыграл также такой мощный очаг культуры в Палестине, как знаменитая грузинская колония Сабацминда (св. Саввы). Уже к началу VI в., как об этом свидетельствует «Типик» («Завещание») Саввы Освященного (ум. в 524 г.), грузины достигли такого положения, что добились права вести церковную службу на своем языке в самой большой палестинской лавре св. Саввы[11].

Интенсивная литературная творческая работа грузин в лавре св. Саввы развернулась в VIII—X в. Именно в это время там возникла редакция священного писания, которая известна под названием «Сабацминдской»[12]. Как выясняется из «Жития Григола Ханцтели», особенно тесные связи с лаврой грузины поддерживали в IX в. и оттуда Григол выписал устав лавры, там подвизались два его ученика, Арсен и Макарий, и именно этот Макарий переписал сборник 864 г., известный под названием «Синайского» и включающий в себя 52 сочинения различного содержания.

В VI в. засвидетельствована деятельность грузинских монахов в Сирии, на Черной горе (вблизи Антиохии). Там подвизался Свимеон Столпник (ум. в 596 г.), к которому, как видно из его биографии, часто прибывали грузины и многие из них оставались там же, в монастыре[13]. Из жития матери Свимеона, Марфы, также видно, что грузины в этом монастыре играли важную роль[14].

Крупный и значительный культурно-просветительный центр за границей грузины имели на Синайской горе, которая была самым дальним пунктом грузин на Ближнем Востоке. Синайская гора расположена в южном секторе Синайского полуострова. Грузин там стало особенно много в X в. Арабы в IX—X вв. сильно притеснили палестинские монастыри, особенно лавру Саввы, поэтому грузины частично оставили эти места и переселились на Синай. Грузины здесь живут и позднее (в XI—XII вв.) и строят новые церкви. Но периодом расцвета Синайской горы как центра грузинской культуры был в основном X в. Книжники из этогоцентра создали необычайно богатое книгохранилище, которое поражает своим многообразием. По мнению К. С. Кекелидзе, здесь больше занимались переписыванием, и был выработан особый почерк, который называется «синайским». Переписывали не только грузинские рукописи, но и греческие, и арабские, что подтверждается тем, что многие греко-арабские рукописи снабжены грузинской пагинацией[15]. На Синае сохранились также многие оригинальные памятники: сочинения Филиппа, Иоанэ Минчхи, Иоанэ-Зосиме, Иоанэ Болнели и других. Ознакомление с этой коллекцией не оставляет сомнений в том, что обитель Синайской горы была поражающим воображение очагом грузинской духовной культуры[16].

В этот период грузины и в Византии располагали значительными монастырскими и культурными центрами. Особо следует выделить деятельность Илариона Грузина, происходившего из знатной грузинской семьи. Родился он в 822 г., умер в 875 г. в Фесалониках. За большие заслуги перед греческой церковью по повелению императора Василия I (867— 886) его останки были перенесены в 876 г. в Константинополь и помещены в Романском монастыре, построенном по приказу императора для учеников Илариона[17]. Деятельность Илариона Грузина связана с Иерусалимом, Вифинией, Константинополем, Македонией и Римом и свидетельствует о тесных мировых связях грузинской церкви. Иларион Грузин в IX в. заложил основы грузинской монастырской колонизации в Византии и способствовал углублению греко-грузинских исторических и культурно-литературных взаимоотношений. В этом отношении особо следует отметить основание Иларионом монастыря Улумбе в Вифинии, Малой Азии, куда он прибыл в 864 г.

Вторым монастырем, связанным с именем Илариона, был грузинский монастырь в Константинополе, который, как было указано, был построен императором Василием I Македонским для учеников Илариона. С этой поры начинается интенсивная деятельность грузин в Романском монастыре, который превратился в один из зарубежных очагов, грузинской культуры. Здесь были переписаны и переведены многие из тех рукописей, которые находятся в хранилищах древностей Грузии[18].

 


[1] Житие Григория Хандзтийского. с. 84.

[2] Иоанэ Сабанисдзе. Мученичество Або Тбилели, с. 119.

[3] КЦ, I. с. 146.

[4] Там же, с. 147.

[5] Георгий Мерчуле. Житие св. Григория Хандзтийского. Грузинский текст, введение, издание, перевод Н. Марра, с дневником поездки в Шавш(ет)ию и Клардж(ет)ию. — ТРАГФ, кн. II, Спб., 1911; Бакрадзе Д. Кавказ в древних памятниках христианства, 1873; его же. Об археологической поездке, совершенной в 1879 г. по поручению Академии наук, в Чорохский бассейн, в Батуми, Артвин и Артанудж. — ЗАН, XXXVII. 1880; его же. Статьи по истории и древностям Грузии. Приложение к LV тому ЗАН, №1, 1887; Павлинов А. Экспедиция на Кавказ 1888 года. — Материалы по археологии Кавказа, вып. II, 1893; Такаишвили Е. Археологическая экспедиция 1917 года в южные провинции Грузии. Тбилиси, 1952; Кекелидзе К. С. История древнегрузинской письменности, т. I, Тбилиси, 1951 (на груз. яз.); Ингороква П. Георгий Мерчуле — грузинский писательX века. — Очерки по истории литературы, культуры и государственной жизни древней Грузии. Тбилиси, 1954 (на груз. яз.); Менабде Л. В. Очаги древнегрузинской литературы, т. I, вып. II. Тбилиси. 1962 (на груз. яз.); Шатбердский сборник X века. Подготовили к изданию Б. К. Гигинейшвили и Э. А. Гиунашвили. Тбилиси, 1979 (на груз. яз.).

[6] Физиолог. Армяно-грузинский извод. Грузинский и армянский тексты исследовал, издал и перевел Н. Марр. — ТРАГФ, VI, Спб., 1904.

[7] Такаишвили Е. Археологическая экспедиция в южные провинции Грузии. Тбилиси, 1952, с. 55—56.

[8] Там же, с. 55.

[9] Кекелидзе К. С. История древнегрузинской литературы, I, 84 — 85 (на груз. яз.).

[10] Церетели Г. В. Древнейшие грузинские надписи из Палестины, с. 45 — 46.

[11] Кекелидзе К. С. История древнегрузинской литературы. I, с. 32.

[12] Там же, I, с. 79; Менабде Л. В. Очаги древнегрузинской литературы, т. II, Тб.,1980, с. 421— 422 (на груз. яз.).

[13] Кекелидзе К. С. Указ. соч., I, с. 76; его же. Этюды..., т. VII, Тбилиси, 1961, с. 8 —12.

[14] Марр Н. Агиографические материалы по грузинским рукописям Ивера, ч. I, с. 380; XIII, 1900, с. 36 — 44; Менабде Л. В. Очаги древнегрузинской литературы, II, с. 425 — 426.

[15] Кекелидзе К. С. История древнегрузинской литературы, I, с. 80.

[16] Менабде Л. В. Очаги древнегрузинской литературы,. II, с. 423 — 424.

[17] Кекелидзе К. С. Этюды..., т. IV. Тб., 1957 (на груз. яз.).

[18] Кекелидзе К. С. Этюды..., с. 157; Менабде Л. В. Очаги древнегрузинской литературы, II, с. 178 — 184.



§ 7. ФИЛОСОФСКАЯ МЫСЛЬ

 

Древнейшие сведения о зарождении философии в Грузии относятся к IV столетию. Согласно этим сведениям, сохранившимся в литературных памятниках Восточно-Римской империи, в Западной Грузии, если не в конце III, то в начале IV столетия н. э. существовала школа философского и риторического образования. О значении этой школы можно говорить по тому факту, что в ней получили философское образование известные философы Империи — Евгений и сын его Фемистий (317—388)[1]. Кроме того, школа приобрела большое значение в культурной и идейной жизни местного населения и страны, Фемистий называл ее «эллинской» и «чертогом муз мудрости»[2].

Основание школы в Западной Грузии совпадает со значительным возрождением античной философии в Империи, с появлением многочисленных аналогичных школ, во главе которых стояли известные деятели. Руководителями и преподавателями подобных школ были Фемистий и Либаний (314 — 393). Вместе с тем, основание школы относится к эпохе интенсивных политических и культурных связей между Восточно-Римской империей и Западной Грузией, в которой оказалась «плодотворная почва для эллинского образования»[3].

О характере этой школы (известной в науке под названием «Колхидской школы») можно судить по аналогии восточноримских школ. О господствующих в школе философских идеях — по философским взглядам Евгенияи Фемистия. В источниках сказано прямо, что Евгений в этой школе «приобрел свою знаменитую философию», а Фемистий в ней приобщился к риторическому искусству[4].

Ко времени основания Колхидской школы основной контингент учащихся состоял из юношей в возрасте 16 — 25 лет. Продолжительность обучения (согласно несколько позже установленному правилу) определялась 4—5 годами. Во второй половине IV в. был издан специальный императорский эдикт, согласно которому учащиеся принимались с таким расчетом, чтобы могли окончить школу в возрасте 30 лет.

Евгений известен как преимущественно аристотелик[5]. Фемистий занимался комментированием сочинений Аристотеля, проявляя интерес, главным образом, к вопросам онтологии и логики. Одновременно уделял большое взимание философии Платона[6]. В духе самой распространенной и значительной в то время философии-- неоплатонизма, он сближал философские взгляды этих двух мыслителей античности.

К этому же столетию относится деятельность Бакура, проживавшего в Восточно-Римской империи и находившегося в тесных дружеских отношениях с другим известным деятелем и мыслителем Либанием. Либаний — неоплатоник в философии, известный критик христианства и один из энергичных проповедников и защитников античной философии. В его воззрениях проявляется истинно античное отношение к видимой действительности, признание ее ценности и значения[7].

О популярности Либания говорит широкий круг его учеников из самых различных социальных кругов и идеологических направлений. Его слушателями были и Юлиан Отступник, и известный впоследствии деятель церкви Иоанн Златоуст

Письма Либания к Бакуру и другим лицам, в которых речь идет о Бакуре[8], дают основание говорить не только о дружеской связи между этими двумя личностями, но и об их идейной близости, а о Бакуре как о «талантливом» деятеле и человеке, который «блещет» своей душой[9].

Сохранившиеся древние свидетельства дают также основание считать, что стоические элементы занимали значительное место в этических воззрениях Бакура. Увлечение этим учением представляется вполне естественным для проживающего в Империи IV в. и принадлежащего к аристократическим кругам человека.

Признание христианства официальной религией и христианизация грузинской культуры существенно изменили идейную жизнь страны. Сохранившиеся от V в. памятники отражают совершенно новое отношение к земной действительности. В духе выработанной на Востоке «космологии отцов» земной мир признается творением из ничего и «ничтожным отражением» высшего небесного мира[10]. Этими идеями, в большей или меньшей степени, пронизана грузинская литература, начиная уже с момента ее зарождения.

Античные философские идеи находят распространение уже в форме христианской переработки. Одним из первых памятников, отразивших философские идеи в христианской переработке, является «Житие Петра Ивера» (412—488).

В «Житии» видны ясные следы учения об иерархическом строе небесных сил, которое было основано, со своей стороны, на неплатонических идеях относительно эманируемых из единого и располагавшихся ступениями разрядов сущего[11].

Деятельность Петра Ивера представляется более значительной в свете теории Нуцубидзе-Хонигманна, идентифицирующей подлинного автора ареопагитского учения с Петром Ивером[12], и разделяемой многими зарубежными и советскими учеными[13].

Ареопагитское учение представляло собой первую христианскую переработку неоплатонизма, открывающего путь античной философии в новых идеологических условиях, и оказывало большое влияние сначала на восточную, а затем, по мере перевода этих философских сочинений в IX в. на латинский язык, и на западную философию. Это влияние продолжалось до Николая Кузанского. Положение «бог — во всем» заимствовано им из ареопагитских сочинений.

К V в. относятся сведения о распространении в Грузии манихейства. Это дуалистическое учение о субстанциальности добра и зла, духа и материи нашло широкое распространение от Востока (где оно зародилось в III в.) до отдельных западных стран (Балканские страны, Италия). Оно как еретическое учение на протяжении многих столетий оказывало давление на христианские страны.

Согласно грузинским источникам, проповедником манихейства оказался в Грузии Мобидан (V в.), высшее должностное лицо грузинской церкви. После разоблачения его учения, он был смещен с должности, а его книги преданы огню [14].

Дальнейшее развитие философскоймысли в Грузии связано с деятелями, известными под названием «сирийских отцов». Сирия, где они провели определенную часть своей жизни, представляла в это время значительный центр античных традиций. Уже в начале V в. в Сирии имелись переводы ряда сочинений Аристотеля и комментарии к ним. В первой половине VI в. философия в Сирии была обогащена оригинальными сочинениями и переводами, выполненными Сергием из Решайны, известным аристотеликом своего времени. В этой стране, в частности в г. Газа, где несколько раньше епископскую кафедру занимал Петр Ивер, имелась богатейшая библиотека древнегреческих философских рукописей. С этим же городом связаны имена ряда прекрасных знатоков древней философии.

В воззрениях Давида Гареджели (VI в.) обращает на себя внимание его стремление к обоснованию господствующих взглядов. Использование доводов, характерных для античного идеализма, о доксальности (видимости) реального мира, служит доказательством хорошего знания античной философии и связи с ней.

Абибос Некресели (VI в.) пользуется известной античной философской теорией о четырех элементах (вода, воздух, огонь и земля) в своей борьбе против проникающего из Персии учения об обожествлении огня. Христианско-монотеистическая позиция, с которой ведет Некресели теоретическую борьбу против огнепоклонства, определяет его отношение к античным философским теориям. Теория о четырех элементах приспосабливается к идее креационизма (творения мира), и четыре стихии превращаются у Некресели в материал, из которого бог «воздвигает сей мир»[15].

К этому же времени (VI в.) относится «Житие Евстате Мцхетели», в котором отражен ряд важных идей из сочинения, известного в науке под названием «Апологии Аристида». Аристид (II в.) — один из первых известных апологетов, защищавших христианство от политеизма, и в частности от обожествления небесных светил[16].

В ином, значительно более свободном от религиозной догматики направлении развивается в VI в. общественная мысль в Западной Грузии. Византийскими источниками сохранены сведения о двух политических деятелях — Айэте и Фартази, которые в своих речах относительно внешнеполитической ориентации страны затрагивают вопросы об общих основах человеческих отношений.

Айэт (VI в.) усматривает эти основы в области нравственности: «Победа утверждается не оружием, а добродетелью»[17]. Добро — объективное начало. В результате причастия «доброму началу» люди становятся его носителями, а само добро — действующей основой человеческих отношений.

Фартази (VI в.) более ясно намекает на объективную необходимость в развитии исторических событий. «Разве возможно, — спрашивает он, — направлять события силой и обращать их по желаемому?»[18]. Основой государственных отношений служит, согласно Фартази, «единство взглядов»[19]. Единство между народами «может быть только в том случае, когда между ними существует единство взглядов»; если «нет этого единства, то сближение и дружба между ними — лишь пустые слова»[20].

Во взглядах Айэта и Фартази привлекает внимание их ничем не стесненный патриотизм. Независимо от их конкретных внешнеполитических целей, исходят они из интересов, своего народа и их самобытности. Часто ссылаются на «старое достоинство колхов», на собственные обычаи и правила, оберегая от их «осквернения» и призывая к собственному достоинству.

Изменение политической обстановки в Грузии, вследствие нашествия арабов, отразилось на грузинской культуре и философии. Только после значительного перерыва, начиная с IX—X вв. можно говорить о дальнейшем развитии философской мысли. В памятниках этого времени присходит дальнейшее углубление дуализма между миром небесным и миром земным. В сочинении Георгия Мерчуле («Житие Григола Ханцтели») особенности «двух миров» отмечены противоположными и, вместе с тем, характерными для древнегреческого идеализма понятиями. «Небесный мир — вечен и сверхвременен, идеален [духовен] и неизменен. Земной мир — представляет собой изменчивую «временную вещественную природу»[21].

В этом же памятнике находит четкое, осмысленное выражение позиция представителей средневековой мысли в отношении античной философии. В этой позиции преодолено характерное для ранней стадии зарождения церковной идеологии критическое отношение ко всей античной мудрости. Григол Ханцтели, говорится в сочинении, изучая «церковную науку», изучил также античную философию («мудрость философов сего мира»). Но в отличие от древней традиции, отвергающей всю античную философию как обращенную богом «в безумие мудрость», Мерчуле усматривал в ней не только враждебные для церкви («скверные»), но и приемлемые («благие») для нее учения[22]. Эта позиция говорит о дальнейшем утверждении союза церкви с античной философией, который имел прогрессивное значение в развитии средневековой философии. В Грузии этот союз нашел дальнейшее развитие в творчестве Ефрема Мцире и Иоанна Петрици.

Согласно автору повести «Мудрость Балавара» (грузинская редакция греческого «Романа о Варлааме и Иоасафе»), мир делится на «сущее» (истинно существующее) и «не сущее». Подлинно сущим является «грядущий [загробный] мир», не сущим — «этот мир»[23]. Эти два мира не только различны, но и противоположны. Мысль об их противоположности высказана в памятнике с наибольшей ясностью. «Да будет тебе известно, что вражда с [видимым] миром примиряет [человека с богом]»[24].

Исходя из этих мировоззренческих положений, автор, считает, что «путь истины» не может проходить через «мирскую славу»[25] и человек должен стараться «добровольно выйти из сего мира, так как поневоле придется нам уйти»[26].

Автор придерживается взглядов последовательного креационизма. «Един бог, отец и вседержатель, творец неба и земли», «только он творец, а другие — твари»[27]. Бог вне времени, он благ и милостив; он — начало всего существующего; существующее — сотворено, оно существует во времени и представляет собой преходящее и разлагаемое.

Влияние античных философских теорий (опосредствованное христианскими памятниками) можно усмотреть в суждениях автора о непостижимости бога и об основах его познания. «Образ бога не выразим и разум не в силах постичь его»[28]. Но, вместе с тем, все сотворенное им, «небеса и земля», дает основание делать заключение о творце. Для обоснования существования бога, автор памятника прибегает к одной разновидности космологического аргумента, делая заключение от следствия к причине. Этот аргумент был широко распространен в средневековой философии. «Если увидишь какой-либо деланный сосуд, хотя бы ты не видел мастера, все-таки поверишь, что у этого сосуда есть творец». Или: при наличии постройки «если даже не увидишь ты строителя, все-таки разум свидетельствует, что строитель ее существует»[29].

 


[1] Латышев В. Scythicaеt Саuсазiса, Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе. I, 1896, с. 696. Более подробно см.: Известия Государственяого музея Грузии, X—В, 1940, с. 338. Публикация и перевод С. Каухчишвили по изданию «Themistii оrаtionеs ex codice Меdiolanensi emendatae a Fuilelmo Dindorfio. Lipsae, 1892, р 401— 402.

[2] Там же.

[3] Джавахишвили Ив. История грузинсксго народа, 1928, с. 253.

[4] Каухчишвили С. — Известия Государственного музея Грузии, X — В, 1940, с. 338.

[5] Раulys Rеа1-Еnzусlорädie. Вd. II. 1909, S 986.

[6] Zeller Ed. Die Philosophie der Griechen... Th 3, Abth. 2, 1903, S. 798.

[7] Libanii Opera, vol. III, Оrаtines XXVI—I. Lipsiае, МСМ VI, Оrаtiо XXX. 22.

[8] Gеоrgiса, I, с. 63 — 68.

[9] Там же.

[10] Гарнак А. История догматов. — В кн.: Всеобщая история культуры. VI, с. 320.

[11] Petrus der Iberer, herausgegeben und übesetzs von R.Raabe, 1895, с. 44.

[12] Нуцубидзе Ш. И. Тайна Псевдо-Дионисия Ареопагита, Тбилиси, 1942; Honigmann Ern Pierre ľIbérien et les écrits du Pseudo-Denys . Вruxelles, 1952.

[13] Нуцубидзе Ш. И. Петр Ивер и античное философское наследие. Тбилиси, 1963.

[14] КЦ, I, 1955, с. 142; см. также: Джавахишвили И. История грузинского народа, I, 1928, с. 282—285.

[15] Древние редакции житий сирийских подвижников в Грузии. Изд. Ильи Абуладзе, 1955. с. 193 (на груз. яз.).

[16] Философское обоснование полемики против маздеизма в древнейшей грузинской литературе см.: Кекелидзе К. Этюды..., III, 1955, с. 45—49.

[17] Gеоrgiса, III, 1936, с. 67.

[18] Там же, с. 70.

[19] Там же, с. 76.

[20] Там же, с. 77.

[21] Житие Григория Хандзтийского. Указ. пер. Н. Марра, с. 86.

[22] Житие Григория..., с. 84.

[23] Грузинская редакция повести «Варлаам и Иоасаф». Изд. Ильи Абуладзе, 1957, с. 6 (на груз. яз.).

[24] Записки Восточного отделения Русского археологического общества, XI. Петербург, 1893, с. 20. Рус. пер. И. А. Джавахишвили.

[25]Там же, с.2.

[26] Там же, с. 20.

[27] Там же, с. 19.

[28] Грузинская редакция..., с. 69.

[29] Записки Восточного отделения..., с. 22.



§ 8. ИСКУССТВО

 

В грузинской средневековой культуре искусство занимает особое место. В это время развиваются и достигают полной художественной зрелости архитектура и все основные виды изобразительного искусства.

Широко представлены культовая, оборонительная и отчасти жилая народная архитектура (относительно хуже — монументальное светское зодчество, большинство памятников которого не дошло до нашего времени), сохранилось огромное количество образцов каменной и деревянной декоративной скульптуры, памятников чеканки, стенных росписей, украшенных миниатюрами рукописей, произведений прикладного искусства (керамика, глиптика, вышивка). В отличие от предыдущей эпохи теперь имеется возможность изучать не только отдельные, разрозненные памятники, но и проследить историческую эволюцию их на протяжении веков.

Грузинское искусство, начиная с IV—V вв. вплоть до рубежа XVIII—XIX вв., прошло долгий и сложный путь развития, который органически связан с развитием грузинского народа и грузинской государственности. Как и всякое живое искусство, грузинское было тесно связано с искусством соседних стран Передней Азии и Средиземноморского бассейна. Эти связи обогащали грузинское искусство, но и оно, со своей стороны, вносило весомый вклад в развитие средневекового мирового искусства. С одной стороны, несомненна генетическая связь с искусством дофеодальной эпохи, с другой стороны, наблюдается расширение диапазона, углубление и обогащение содержания; именно в средние века особенно ярко проявились самобытные национальные черты грузинского искусства.

 

А. Искусство IV—VII вв.

 

Архитектура[1]. Из сооружений этой эпохи сохранилась лишь небольшая часть. По оставшимся памятникам трудно представить себе все многообразие архитектурного творчества. Само собой подразумевается существование жилых и. оборонительных сооружений. Письменные источники свидетельствуют о существовании царских и феодальных дворцов, зданий общественного назначения. В действительности до нас дошли лишь отдельные руины укрепленных городов и крепостей. Несравненно лучше известно церковное строительство. Христианская церковь и в эту эпоху, и позднее, на всем протяжении существования феодальной Грузии, являлась главной идейной и художественной темой в архитектуре. Раннефеодальная эпоха оставила множество разнотипных церковных зданий, некоторые из них первоклассного художественного значения. Это дает возможность проследить отдельные ступени эволюции стиля.

В отношении строительной техники и строительных материалов средневековая грузинская архитектура с первых же ступеней своего развития дает устойчивую картину. Несомненна связь с традициями предыдущей эпохи. Вся монументальная архитектура является каменной архитектурой. Это естественно, если учесть, что Грузия необычайно богата природным строительным камнем — во всех уголках нашей страны добывается: известняк, песчаник, туф, базальт, мрамор и т. д. Стены церквей снаружи и изнутри облицовывались чисто тесаным камнем правильной прямоугольной формы, уложенным со строгим соблюдением горизонтальности рядов; кладка на известковом растворе. Пространство между наружной и внутренней облицовкой заполнялось бетоном; иная картина наблюдается лишь в Кахети, где в строительстве использовали булыжник и рваный камень, а для тески — пористый туф «ширими» (именно поэтому памятники лишены архитектурного декора — строительный материал не давал такой возможности).

В гражданских и фортификационных сооружениях облицовочные плиты тесаны не особенно чисто, однако горизонтальность кладки соблюдается неукоснительно.

Для перекрытия церковных сооружений применяют своды, для окон же — арки; в эту эпоху характерной формой является подковообразная арка. Своды полуциркульные или крестовые, некоторые сложены из камня, а некоторые выполнены в бетоне. Рано появляется также купол на квадратном основании. Итак, уже в IV—VII вв. в Грузии широко используются конструкции (своды и арки), которые в Западной Европе получают распространение лишь с X в., с появлением т. н. романского стиля. В дворцовых сооружениях, наряду со сводчатыми перекрытиями, встречаются и плоские, деревянные, однако окна и входы там арочные. Крыша над сводами обычно двускатная, черепичная. В качестве опор были распространены не круглые колонны, как в греко-эллинистическом мире, а массивные столбы. Технический уровень исполнения очень высок.

Христианская церковь поставила перед зодчими вполне определенные задачи: они должны были создать специальное здание для исполнения богослужения, которое, к тому же, должно было вмещать достаточное количество верующих. Разумеется, новую задачу нелегко было решить сразу. Письменные источники и древнейшие сохранившиеся церкви свидетельствуют о том, что на первых порах молящиеся все же стояли вне здания, как бы не решаясь войти внутрь, так как «велик был страх перед новым богом» («Мокцеваи Картлисаи»). В церковь входил только священник. Естественно, что первые церкви были невелики. И действительно, это миниатюрные молельни, и лишь к концу V в. появляются большие церковные здания.

Тема христианской церкви была прежде незнакома грузинским мастерам, и поэтому, естественно, требовались определенные образцы. Такими образцами официальная церковь наметила древнейшие базилики Палестины, ибо, по легенде, именно здесь жил Христос, поэтому эти здания были уже «освящены» и признаны. Но тип базилики, т. е. бескупольного здания с удлиненным планом, в интерьере разделенным на нефы посредством колонн, с ритмически повторяющимися элементами, также был незнаком грузинской архитектуре: местные традиции были связаны с «центрическими» зданиями, т. е. со зданиями, основная идея которых связана с вертикальной планировкой (здесь, собственно, надо вспомнить крестьянский жилой дом «дарбази», перекрытый деревянным ступенчатым «куполом» — «гвиргвини»; в центре «гвиргвини» — открытое отверстие для освещения и удаления из здания дыма от очага. Этот тип описан Витрувием на рубеже нашего летосчисления под именем «колхского дома». «Дарбази» сыграл существенную роль в образовании грузинской монументальной церковной архитектуры).

С базиликальным типом здания грузинские зодчие, несомненно, были знакомы лишь понаслышке. Несколько сохранившихся зданий IV—V вв. свидетельствуют о том, что грузинские зодчие старались хотя бы снаружи придать своим постройкам сходство с базиликами: средний неф и здесь выше боковых, его перекрытие двускатное, тогда как боковые нефы перекрыты односкатной кровлей. В этом только и выражалось сходство, ибо суть базилики оставалась непонятой: продольная ось не подчеркнута, столбы внутри здания отсутствуют. Ранними примерами таких зданий можно назвать древнейшую церковь монастыря Некреси (последняя четверть IV в.) и базилику монастыря Дзвели-Шуамта (V в.). Оба здания находятся в Кахети (именно здесь сохранились древнейшие памятники грузинской христианской архитектуры).

Самым значительным церковным зданием начала средневековья является Болнисский Сион, построенный в конце V в., в 478 — 493 гг. (по другому варианту расшифровки строительной надписи — в 478 — 502 гг.), расположенный неподалеку от районного центра, на левом берегу реки Поладаури[2]. Это трехнефная базилика; в интерьере пять пар столбов; алтарная апсида выступает полукругом за пределы прямоугольного плана здания; в свое время вдоль северного фасада тянулась открытая арочная галерея, но она почти полностью разрушена; с южной стороны — небольшая входная галерея с двумя арочными пролетами, которые занимают половину длины фасада. Рядом с ней закрытая снаружи крещальня, сообщающаяся только с интерьером здания. Таким образом, входы в базилику были устроены с юга и севера, тогда как обычно в базиликах вход делается с запада; входящий сразу же воспринимает удлиненное, именно базиликальное пространство с подчеркнутой продольной осью. Грузинский же мастер, воспитанный в духе «центральных» зданий, как бы нарочно пересек продольную ось: вошедший в храм одновременно воспринимает равномерные отрезки пространства слева и справа. Главным акцентом внутри является, конечно, глубокая полукруглая алтарная апсида, к которой направлены два ряда параллельно расположенных столбов.

Снаружи здание Сиона предельно просто. Для этого времени характерным являются массивные, приземистые пропорции: три нефа перекрыты общей двускатной кровлей, что усиливает впечатление малой дифференцированности широко распростертого по земле здания (высказано предположение, что первоначально средний неф все же выделялся и храм имел обычный базиликальный профиль). Перед взором зрителя, прежде всего, предстает огромная, почти не расчлененная плоскость западного фасада. В открытых входах виднеется толщина мощных стен (около 1,5 м). Эта первозданная архаическая мощь и массивность смягчается цветом стен: фасады облицованы изумительной красоты туфом изумрудного цвета, интенсивность которого усиливается благодаря цельности, нерасчленности фасада. Раньше, когда северная галерея еще не была разрушена, ее открытые арки, видимо, неообычайно оживляли общее впечатление.

Для зодчества этой эпохи характерно то, что основной художественной задачей является организация внутреннего пространства, решение же фасадов не привлекает особого внимания. И в самом деле, интерьер Болнисского Сиона своими простыми формами и гармоничными пропорциями создает впечатление силы и величия, хотя абсолютные размеры храма не очень значительны.

Декоративное убранство здания сдержано: в северной галерее были украшены резьбой базы и капители столбов, внутри же храма — капители пилястров. В мотивах резьбы видны, с одной стороны, растительные мотивы, родственные сасанидским, с другой стороны, христианский символ — крест, причем можно выделить специфический вариант, обычно называемый «болнисским крестом»: равноконечный крест с расширяющимися оконечностями рукавов, вписанный в круг и окруженный двойным рядом мелких треугольников. Весьма характерны также изображения животных (см. ниже).

Известно, что стены Болнисского Сиона сохранили самые древние из обнаруженных на территории Грузии надписей, исполненные заглавным письмом «асомтаврули». Одна из них, над северным входом, дает возможность точно датировать памятник (эта надпись была обнаружена во время расчистки памятника и в данное время хранится в Тбилиси, в Государственном музее Грузии).

В Болнисском Сионе налицо многие характерные черты ранней ступени средневекового грузинского искусства. «Кроме вышеуказанных (общая простота и строгость, особенное внимание к оформлению интерьера, три нефа под одной двускатной кровлей, выделение специальной комнаты под крещальню, что в дальнейшем не встречается), характерными являются также отсутствие диаконника и ризницы по сторонам алтарной апсиды, подковообразные очертания арок и открытые арочные люнеты над входами.

В целом в Болнисском Сионе наблюдается наличие всех характерных особенностей грузинских базилик. Они резко отличаются от западных, эллинистических базилик, для которых характерны кирпичные фасады, плоские (а не сводчатые) перекрытия, колонны (а не столбы), архитравы (а не арки) над устоями, отчетливо выделенный средний неф, окна в продольных стенах и т. д. У грузинских базилик нет также и распространенного на Западе атриума (огороженный двор перед входом), нет и нартекса (галерей) вдоль западного фасада. Роль нартекса в Болниси играли, по-видимому, южная и северная галереи. Грузинские базилики, наряду с армянскими, сирийскими и малоазийскими, представляют собой своеобразную, независимую группу «восточных базилик».

Другую группу значительных грузинских базилик VI в. составляют следующие памятники: Урбниси, Цкаростави (в Джавахети), Тбилисская Анчисхати, церковь Троицы в Кацарети, Вазисубани (в Кахети) и др. церкви. Анчисхати была посвящена Богородице. Надо полагать, что указание «Мокцеваи Картлисаи» о строительстве церкви во имя Богородицы в царствование Дачи, сына Вахтанга Горгасала, относится именно к этой базилике. Свое теперешнее название «Анчисхати», базилика получила в XVII в., когда сюда перевезли знаменитую «нерукотворную» икону из монастыря Анча (оклад иконы исполнен Бека Опизари). На протяжении веков церковь сильно изменилась. Ее отремонтировали в XVII в., основательно изуродовали в XIX в., и только в 1958 г. здесь началась расчистка и научная реставрация, что дало возможность восстановить начальные пропорции интерьера, некоторые отдельные формы и детали. Анчисхати — старейшее культовое сооружение г. Тбилиси.

В Грузии именно в раннем средневековье сложился оригинальный тип некоторых церквей, который Г. Чубинашвили назвал трехцерковными базиликами. Особенностью этих зданий является то, что снаружи у них профиль обычной базилики (высокий средний неф с двускатной кровлей, односкатные кровли боковых нефов), внутри же нефы отделены друг от друга не столбами, а стенами, так что, по существу, образуются три независимые молельни, а не нефы.

Этот тип претерпел определенную эволюцию. Его варианты существуют до VIII—IX вв., а «чистые» примеры относятся к V—VII вв. Из них самые значительные: Квемо-Болниси (Болнис-Капанакчи), Некреси и церковь в городище Дманиси (с позднейшим притвором времен Георгия Лаша). В законченном виде трехцерковные базилики вне пределов Грузии не встречаются[3].

К группе некупольных церквей относятся также однонефные часовни. Это самые простые здания, состоящие из зала и алтарной апсиды. В качестве примера можно назвать Олтиси (теперешнее Кущи в Триалети — VI—VII вв.) и две часовни на верхней площадке Кацхского столпа. В настоящее время они недоступны, так как расположены на сорокаметровом скальном столпе, взобраться на который возможно лишь при помощи альпинистской техники.

Начиная с VI в., хотя и продолжали строить в большом количестве базилики, трехцерковные базилики и однонефные часовни, постепенно преобладающее значение начинают приобретать купольные церкви. Они, так же как и некупольные постройки, проявляют определенное родство с церковными сооружениями, распространенными во всем христианском мире и, прежде всего, на Ближнем Востоке. Это объясняется общей идейной целенаправленностью, общностью ритуала, тесными культурными взаимоотношениями между христианскими странами Средиземноморья. Вполне естественно, что общим является функциональное деление церкви на основные части (нефы, вообще помещение для верующих — алтарь для священнослужителей, диаконник и ризница — в ряде случаев и хоры, т. е. галерея второго этажа).

Кроме того, особо следует отметить, что в Грузии сохранились такие образцы распространенных по всему христианскому миру типов — т. н. «свободного креста» и «вписанного креста» (церкви относятся к тому или иному типу в зависимости от того, видны или нет очертания креста в наружных контурах здания). Но все эти типы, хотя и были восприняты, поскольку они в той или иной мере соответствовали традициям и задачам грузинского зодчества, на грузинской земле материализуются совершенно своеобразно: именно в них с наибольшей полнотой проявляются характерные черты, суть грузинской национальной архитектуры. В Грузии создавались также и оригинальные, самостоятельные типы купольных зданий.

Разные варианты крестово-купольных зданий в Грузии известны уже с середины VI в. Для всех вариантов характерным является ядро сооружения — опирающийся на квадратную основу купол. Эта идея генетически связана с переднеазиатской монументальной архитектурой (см., например, иранские дворцы сасанидского времени); но, с другой стороны, как это уже было отмечено, ее корни восходят к древнейшей грузинской архитектуре (см. тип крестьянского «дарбази»). Во всяком случае, Грузия — одна их тех стран, где эта тема — купол, покоящийся на квадрате, — сыграла существенную роль и где она появилась очень рано, так же как и в Византии и странах Ближнего Востока.

Особенно следует выделить тему тетраконха (крестовое в плане здание, в котором каждый рукав креста заканчивается апсидой, т. е. полукруглым очертанием; свод апсиды называется конхой, отсюда греческое название — «тетраконх»), дающую наиболее интересную картину развития. Существовали и другие варианты —с одной апсидой (восточная, алтарная апсида) и с тремя апсидами с прямоугольными рукавами.

Памятником VI в. является старая церковь монастыря Шио-Мгвиме (50—60-е гг.)[4]. Основана Шио Мгвимели. Особенность ее состоит в том, что церковь наполовину «врыта» в землю, что было сделано по желанию Шио (он похоронен тут же, рядом). В плане это простое крестовое здание. Крест читается и снаружи. В этом здании уже полностью выявлена структура грузинского купола: полусфера, т.е. -собственно купол, опирается не непосредственно на стены, а на восьмигранный башнеобразный барабан, в котором прорезаны окна. Купол с барабаном станет обязательным атрибутом грузинских купольных зданий. Здесь барабан еще низок и широк. В дальнейшем его высота и пропорции будут меняться, что на каждом последующем этапе развития будет накладывать особый отпечаток на общий облик здания. Старая церковь Шио-Мгвиме аскетически проста и строга. В настоящее время она несколько видоизменена позднейшими пристройками (западная сторона).

Образец начальной степени развития темы тетраконха — церковь Дзвели-Гавази, имеющая в плане вид четырехлистника. Следующей ступенью является храм в Ниноцминда, близ г. Сагареджо (третья четверть VI в.). По величине он намного превосходит церкви в Шио-Мгвиме и Дзвели-Гавази. Задачей зодчего являлось создание большого внутреннего пространства, так как это был епископский храм и значительный церковный центр, который должен был привлечь большое число верующих. Основой плана и здесь является тетраконх. Но между рукавами, по диагоналям центрального пространства, здесь дополнительно встроены комнаты, по одной в каждом углу. Снаружи, как и рукава тетраконха, эти комнаты создают полуциркульные окружности. В целом план здания имеет форму восьмиконечной звезды, а снаружи — форму четырех высоких и четырех низких цилиндров. Здание венчал широкий купол (в настоящее время здание сильно разрушено, нет ни купола, ни нижней части западного корпуса). Так же, как и в Болниси, и здесь главной задачей архитектора было решение внутреннего пространства. Отдельные части здания подчеркнуты соответственно их значению: сразу же становится ясным, что главным здесь являются четыре рукава, а угловые комнаты подчинены им. В силу этой соподчиненности масс внутреннее пространство оставляет впечатление гармоничности, а пропорциональное соотношение отдельных частей придает зданию монументальность. Снаружи и здесь все очень просто. Никаких украшений. Общая масса еще несколько неупорядоченна и аморфна.

Ниноцминдский кафедрал (епископский храм) представляет собой переходный этап к высшей ступени развития раннесредневекового грузинского искусства, которая представлена всемирно прославленным храмом Мцхетского Джвари и несколькими зданиями этого же типа в разных уголках Грузии.

Мцхетский Джвари (586-587—604-605) является одним из самых значительных памятников национального грузинского искусства[5]. Он является итогом архитектурных исканий в грузинском зодчестве первых веков христианства.

Храм расположен напротив древней столицы Картли, на горе, у места слияния рек Куры (Мтквари) и Арагви. По преданию, здесь, после крещения Грузии, под открытым небом был воздвигнут большой деревянный крест; поскольку он привлекал множество верующих, эрисмтавари Гуарам (545-546— 585-586) построил рядом с ним небольшую церковь, известную под названием Малого Джвари. Эта маленькая церковь вскоре перестала удовлетворять растущие запросы, и наследник Гуарама, эрисмтавари Стефаноз на рубеже VI—VII вв. «накрыл» возвигнутый св. Нино деревянный крест большим каменным купольным храмом (основание креста и по сей день находится в центре здания). В строительстве участвовали и другие члены семьи эрисмтавара. Здание выдержало испытание временем и дошло до нас в своем первоначальном виде (изменены лишь незначительные мелочи).

В плане Мцхетский Джвари представляет собой тетраконх. И здесь между рукавами встроены комнаты, но они не радиальны, как в Ниноцминда, а параллельны рукавам креста. Поэтому, в плане здание имеет вид не восьмиконечной звезды, а несколько удлиненного прямоугольника.

Вход в здание — через южную и северную двери. С западной стороны храм стоит на неприступной скале.

Основой здания является центральный квадрат, перекрытый сферическим куполом, опирающимся на восьмигранный широкий барабан. Купол является венцом, который подчиняет себе все остальные элементы интерьера: конхи апсид — словно отголоски полусферы купола; внутреннее пространство храма уравновешенно, спокойно, величественно; соотношение частей, пропорции гармоничны. Зодчий, имя которого, к сожалению, неизвестно, глубоко продумали целое, и детали. Глубоко продумана и система освещения: четыре окна в барабане купола, три — в алтарной, т.е. в главной апсиде, дверь и одно окно в южной апсиде, одно окно в западной и только дверной проем в северной. Боковые ниши для прохода в угловые комбаты, не имеющие самостоятельного значения, вовсе лишены окон. Таким образом, создается вполне логичная градация освещения отдельных частей в соответствии с их функцией и значением.

Внешний вид здания отражает внутреннее членение. Если в Дзвели-Гавази и Ниноцминда зодчий только пассивно повторяет то, что ему диктовали внутренние формы, то в Джвари мастер художественно решает соответствие внутренних и внешних объемов. Впервые на протяжении развития средневековой грузинской архитектуры фасад в Джвари приобретает самостоятельное значение, так как он тщательно проработан в художественном отношении.

Ядром внешнего построения также является подкупольный квадрат. Он как бы собирает вокруг себя все остальные компоненты здания: его венчает восьмигранный барабан, перекрытый широкой пологой кровлей; рукава креста, тоже с пологими кровлями, «исходят» из него; их кровли раскрываются в виде зонта и как бы вторят очертаниям купола. Рукава креста выше боковых крыльев фасадов, которые соответствуют угловым комнатам.

Глубоко продумана композиция фасадов. Разработка каждого из них соответствует их функциям и значению. Особенно интересен восточный фасад. На трехгранном выступе алтарной апсиды три окна, по одному на каждой грани, над каждым окном рельефные арочные навершия, связывающие оконные проемы. Кроме того, над тремя центральными окнами помещены рельефные изображения эрисмтаваров: Стефаноза, Деметре и Адарнасе. Выделяя важнейшую часть здания — алтарную апсиду, они вместе с окнами и надоконными навершнями связывают в единое целое весь фасад.

Внешний вид Мцхетского Джвари, так же как и внутреннее пространство, поражает зрителя художественной цельностью и гармоничностью пропорции. Облик храма строг, спокоен и производит величественное впечатление. Уровень технического исполнения очень высок. Стены облицованы прекрасно отесанными плитами песчаника. В заключение следует отметить органическую связь храма с окружающей природой. Безошибочно найдены соотношения высоты храма и горы, которую он венчает, чем достигается впечатление их неразрывного единства, они представляют как бы части единого организма.

Мцхетский Джвари не одинок в грузинской архитектуре. В первой половине VII в. было создано несколько зданий такого же типа, которые и по плану, и по внешнему виду близки к его архитектуре.

Это Атенский Сион (близ г. Гори, в ущелье р. Тана), кафедрал в Мартвили и большая церковь в Дзвели-Шуамта.

Памятники типа Джвари известны и в Армении. Армянские памятники, в соответствии с общими особенностями армянской архитектуры, отличаются от грузинских деталями планов и, в особенности, пропорциями, архитектурными массами, цветом строительного материала, разработкой фасадов. Вне пределов Грузии и Армении памятники этого типа неизвестны.

Стилистически родственным Джвари, однако, существенно отличающимся от него конкретными формами, является храм первой половины VII в. в сел. Цроми (Картли, близ г. Хашури)[6]. Как и Джвари, он представляет собой замечательнейший памятник этой эпохи. Его план и общее строение содержат много черт, предвосхищающих развитие грузинских культовых сооружений в эпоху развитого средневековья.

В центре здания и здесь квадрат, перекрытыйкуполом; но в отличие от всех предыдущих построек, купол опирается не на стены, а на четыре свободно стоящих столба. Апсидой, т. е. полукруглым окончанием, обладаеттолько алтарь; три остальных рукава прямоугольны. Первый этаж западной стороны занимает нартекс, над которым на втором этаже — хоры, открытые к главному пространству. Хоры симметричны алтарной апсиде и уравновешивают подкупольное пространство. Продольная ось здания здесь выявленаболее ясно, чем в памятниках типа Джвари.

В свете последующей эволюции показательна разработка алтарной части храма: полукруглый алтарь не выступает, он остается в пределах прямоугольного очертания здания, за прямой линией восточного фасада. Но на фасаде, у стыка алтаря и боковых комнат, располагаются две треугольные ниши, имеющие как конструктивное значение (с их помощью степа освобождается от излишней массы, т. е. от лишнего веса), так и художественно-идейный смысл: они выделяют и подчеркивают главную часть христианской церкви — алтарь. Этот прием — скрытый за прямой чертой восточной стены алтарь и две треугольные ниши — с этого времени на протяжении веков становится традиционным в грузинской архитектуре. В Цроми же впервые фасады приобретают те очертания (с высокими средними частями, оканчивающимися фронтонами), которые в дальнейшем станут характерными для грузинских храмов.

Особенно впечатляет в Цроми утонченная разработка композиции фасадов. Расположение входов и окон подчинено определенному ритму. Нет ни одного элемента здания, месторасположение которого и отношение к другим частям не было бы закономерным. Кладка стен, точные профили, размах и очертания арок свидетельствуют о незаурядном мастерстве строителя. Вокруг дверных и оконных проемов орнаментальные полосы. Резьба неглубокая, словно «графическая», украшения сдержаны, их функция — служить легкими акцентами. Конху алтарной апсиды в свое время украшала мозаика. Сохранились только ее незначительные фрагменты. Стены и остальные своды внутри оставались гладкими — их кладка не менее точна и артистична, чем внешняя облицовка стен. Интерьеры других грузинских храмов этого времени также строги: цветовой акцент поставлен только в алтарной апсиде.

Цромский храм сильно пострадал, не существует ни купола, ни сводов. Возможно, это результат землетрясений.

Недалеко от Цроми стоит еще один памятник VII в. Это маленькая купольная церковь Самцевриси, также поражающая зрители своим художественным совершенством.

О богатстве и многообразии грузинской архитектуры этого времени свидетельствуют памятники Южной Грузии.

В провинции Тао, со смешанным грузинским и армянским населением (впоследствии постепенно огрузинившимся), в VII в. епископ Нерсес, армянин по национальности, но диофизит, построил храм в Ишхани (позднее, при грузинских правителях Тао, основательно переделанный). Несколько позднее был сооружен другой кафедрал — в Бана, восстановленный в X в. грузинскими царями[7]. Это тетраконхи, окруженные обходными галереями. Снаружи здание имеет цилиндрическую форму, барабан купола — тоже цилиндр, с относительно меньшим диаметром. На капителях Бана, так же как и в Ишхани, использованы элементы, которые можно счесть за далекие отголоски эллинистического искусства (своеобразные волюты).

Самым значительным памятником гражданской и оборонной архитектуры эпохи раннего феодализма является крепость Уджарма, расположенная в 45 км от Тбилиси, на правом берегу р. Иори[8].

По летописным сведениям, город здесь существовал уже с III в. н. э. В IV в. он стал резиденцией наследника царя Мириана — Реви. Но особенного значения достиг в V в., когда Вахтанг Горгасал перенес сюда столицу своего царства. Именно ко времени Вахтанга и его сына Дачи относятся основные сооружения в Уджарме.

До наших дней дошли только развалины цитадели. Она состоит из двух частей: верхней и нижней крепостей. Верхняя крепость на 75 м возвышается над рекой. Нижняя — располагается у подножья той же горы, почти на самом берегу р. Иори. Верхняя крепость с трех сторон ограждена стеной с боевыми башнями. С четвертой стороны, где отвесные скалы, стоит только одна сторожевая башня. Нижняя крепость, которая с севера граничит с верхней, прямоугольного плана: две стены параллельно спускаются к реке, нижняя стена идет вдоль берега реки. В этих трех стенах, на приблизительно равном расстоянии друг от друга, стоят 9 боевых башен. Башни двухэтажные, в 13—14 м высотой. В плане башни приближаются к квадрату. Верхние площадки ограждены зубчатыми стенами. Вход в крепость — со стороны реки, через сильно укрепленную среднюю башню; другие башни снаружи имеют глухие стены, а изнутри широкие арочные окна.

В северо-восточной стороне верхней крепости — развалины двухэтажного жилого помещения. Возможно, это дворец Вахтанга Горгасала. На каждом этаже по две комнаты--одна большая и одна маленькая; верхний этаж имел и висячий балкон. В верхней крепости были и другие жилые, хозяйственные и вспомогательные помещения, здесь же и церковь (V в.), которая дошла до наших дней в сильно измененном виде.

Другие здания Уджармы (есть здесь и позднейшие постройки) сложены из плит песчаника небольших размеров; камень не очень чистой тески, но горизонтальность рядов кладки выдержана. Правильная, мастерская кладка характерна для ранних гражданских и оборонительных сооружений. Междуэтажные перекрытия были из дерева, сейчас видны углубления для закрепления балок. С этажа на этаж перебирались по приставным лестницам. Характерными являются и широкие подковообразные арки.

Площадь цитадели Уджарма 1400 м2. Здания нижней крепости не сохранились, здесь все заросло лесом и бурьяном. Изучение крепости-города находится лишь на начальной стадии.

Очень важным памятником этого времени является также Нокалакеви близ г., Цхакая, в Мегрелии, на берегу р. Техури. По древнегрузинским источникам — это Цихе-Годжи, по византийским — Археополис, древняя столица Эгрисского царства. К позднеантичному и раннефеодальному времени относятся еще две эгрисские крепости — Шорапани и Сканда. Эти памятники еще недостаточно изучены, чтобы можно было дать их художественно-архитектурную характеристику.

Таким образом, с IV до середины VII в. грузинская архитектура прошла интересный путь развития. К сожалению, невозможно представить себе все типы существовавших зданий. В особенно плачевном состоянии развалины жилых построек; что касается культовых сооружений, то они дают ясную картину развития. Если IV—VI вв. являлись временем исканий, временем осмысления новых задач, то в конце VI и начале VII в. наступает время полной художественной зрелости. Для сооружений этого времени характерны логически ясное построение масс, с четко выявленной тектоникой; создается впечатление полного внутреннего равновесия, спокойствия, монументальности; внешний вид храмов отличается некоторой суровостью, скупостью декоративного убранства; важным фактором общего впечатления являются облицованные чисто отесанными плитами мощные плоскости стен; но эта суровость никогда не переходит в мрачность, подавляющую тяжесть; наоборот, грузинские памятники сохраняют жизнерадостный вид, чему способствует выбор строительного материала — цвет камня всегда «теплый», светлый; пропорции основаны на «человеческом» масштабе. Особенно важным является органическая увязка здания с местностью.

В эту эпоху, как уже было отмечено, в Грузии были созданы оригинальные типы зданий (трехцерковные базилики, тип Мцхетского Джвари); существенным является и то, что в Грузии была поставлена проблема органической увязки фасада и интерьера. Это крайне важно, особенно если вспомнить, что византийские памятники того времени (хотя бы величественная константинопольская Св. София) не имеют художественно продуманных фасадов — такая задача тогда не ставилась перед византийской архитектурой.

Грузинская архитектура раннего средневековья — эта архитектура строго классического стиля.

Изобразительное искусство. Средневековая грузинская пластика и живопись всецело обусловлены и связаны с архитектурой. «Круглая скульптура», станковая живопись т получили развития, если не считать икон, которые имели явно выраженный прикладной характер. Зато значительное место занимает рельефная скульптура — как каменная, так и деревянная. Одна из важнейших отраслей древнегрузинского искусства — скульптура по металлу.

Рельефы украшали фасады зданий, отдельные архитектурные детали, деревянные двери, а также стелы (каменные столбы культового назначения). Росписи и мозаика (роспись, выполненная цветными камешками) предназначались для стен и для оформления полов.

Раннефеодальная эпоха оставила множество рельефных скульптур и очень мало — стенных росписей.

Распространение христианства требовало создания новых соответствующих новому мировоззрению, образов и композиций. В отношении содержания и сюжетов грузинское изобразительное искусство, естественно, имеет много общего с искусством «христианского» Востока, хотя оно и не порывает связи и с «нехристианскими» традициями. В то же время, существенное значение имели многовековые дохристианские традиции, формы, связанные с местными народными верованиями и местным бытом. Именно благодаря этим традициям и сложившимся эстетическим потребностям вновь воспринятые темы и идеи претерпевали своеообразное осмысление и форму.

Один из первых памятников, сохранивших каменные рельефы, это Болнисский Сион[9]. Как уже отмечалось, здесь на капителях столбов представлены растительные мотивы, изображения крестов и фигур животных. Среди этих рельефов часто встречаются изображения нехристианского происхождения. Таковы, например, фигуры сидящих друг против друга крылатых львов и бегущей между ними лани. Сходные темы известны в сасанидском Иране, но грузинский мастер использует их, поскольку они близки к коренным традициям, близки к его миропониманию. То же можно сказать о рельефе с изображением бычьей головы с крестом между рогами. И этот древний, известный еще с времен язычества, мотив новая религия как бы освятила собственным символом. С другой стороны, встречается древнехристианская символика, которая проникла в Грузию вместе с христианством: павлин — символ воскрешения, олень — символ верующей души. Но и в этих случаях мастера не удовлетворяются простым повторением образцов, они предпочитают трактовать их по-своему.

В других церковных зданиях встречаются более сложные символические композиции, как, например, вознесение Христа и Богородицы (трехцерковная базилика Квемо-Болниси, VI в.), вознесение креста (Тетри-Цкаро, VI в., Мцхетский Джвари), олени у водоема (Атени и др.), изображения эрис-мтаваров в Мцхетском Джвари. Все эти рельефы органически сочетаются с архитектурой, композицией фасада. Мастера умело используют их как декоративные элементы, что, разумеется, никак не умаляет их значения в отношении содержания. Мцхетское «вознесение креста» с двумя парящими ангелами по сторонам прекрасно «вписано» в арочный тимпан входа; в композиции с портретами ктиторов с большим художественным тактом включены пояснительные надписи, которые вместе с фигурами создают нерасторжимое целое.

Хотя в этих рельефах пропорции фигур нередко переданы правильно и, хотя мастера в ряде случаев изображают взятые из реальной жизни мотивы (в фигурах животных, в одежде), однако это уже не реалистическая скульптура в классически-эллинистическом понимании. Определяющим тут является условность; объемность уступает место плоскостности, на передний план выступает декоративность и даже орнаментальность композиции и деталей.

Отдельную группу составляют религиозно-мемориальные памятники -- стелы, которые получили широкое распространение именно в эпоху раннего средневековья. Обычно это четырехгранные столбы на квадратных или ступенчатых пьедесталах; поверхность столбов украшалась декоративной резьбой, а иногда и фигурными изображениями. Встречаются изображения Христа и святых, хотя часто идентификация изображений весьма затруднительна. В качестве примера можно назвать стелу из монастыря Натлисмцемели (Давид-Гареджийская пустынь) с изображением св. Евстафия Плакиды на охоте, а также стелы из Бурдадзори, Хандиси и др. (точная датировка стел затруднительна, а иногда и невозможна).

Из числа мозаик этой эпохи необходимо назвать мозаичный пол Бичвинтского храма, который относят к V—VI вв.[10]

Мозаика фрагментирована. Наиболее интересна символическая композиция с изображением «фонтана жизни» и оленей. Здесь же изображения птиц, веток, геометрические фигуры, медальоны. Мозаика тесно примыкает к кругу переднеазиатского искусства, например, к памятникам Палестины и Антиохии. С одной стороны, в свободных по движению изображениях животных и птиц, в объемной лепке формы дают о себе знать определенные реалистические черты, с другой стороны, бросается в глаза расположение фигур на условном плоском фоне и их явно декоративное распределение. Исследователи считают, что мозаика местного происхождения. О распространении в Грузии мозаичных полов свидетельствует обнаружение в сел. Шухути (близ г. Ланчхути) фрагментов мозаичного пола бани V—VI вв.

Так же значительна мозаика грузинского монастыря в Палестине, в Бир-эль-Кут, с геометрическими рисунками и грузинскими надписями V—VI вв.

К VII в. относится мозаика храма Цроми, которая украшала конху алтарной апсиды. Она изображала стоящего на пьедестале, украшенном дорогими камнями, Христа между двумя ангелами. Христос держал развернутый свиток с грузинской надписью. Эта тема была широко распространена в восточнохристианском искусстве[11].

К этому же времени относятся древнейшие фрагменты грузинских рукописей, но в это время рукописи в Грузии не украшались орнаментом и миниатюрами. Образцы чеканки по золоту и серебру появляются тоже в более позднее время.

 

Б. Искусство VIII—X вв.

 

И в эту эпоху архитектура занимает ведущее положение, но, наряду с ней, начиная с IX—X вв. мы можем рассматривать монументальную роспись, памятниками которой Грузия очень богата.

Можно сказать, что к концу переходного периода в Грузии достигают полного развития все виды искусства, известные средним векам. В этом отношении картина богата и многогранна. В области златокузнечества Грузия занимает одно из первых мест в мире: высоко развиты оформление рукописей, рельефная скульптура, различные виды прикладного искусства. Искусство шагает в ногу с грузинской литературой и является важнейшим компонентом национальной культуры.

Архитектура. В архитектуре главное место занимают культовые и фортификационные сооружения. Известно, что без крепостей и укрепленных городов немыслимо существование феодальной страны; и роль церкви и монастырей в идеологической, духовной жизни народа не ослабевала на протяжении всей феодальной эпохи.

Сравнительно лучше, чем в предыдущую эпоху, но все же далеко не полно, можно себе представить гражданское зодчество — дворцы, семинарии, сооружения утилитарного назначения, как мосты, водопроводы; к сожалению, все так же, мало материала по городским и сельским жилым домам. В переходный период, который совпадает с новым оживлением политической жизни и борьбы за объединение страны, в разных провинциях Грузии большое место начинает занимать строительство монастырских комплексов; в особенности это касается Кахети и южных районов Грузии — Тао, Шавшети и Кларджети. Роль этих больших монастырей в деле возрождения страны хорошо известна. Позднее, в эпоху развитого средневековья широкое распространение получает строительство скальных комплексов, имеющее в Грузии давние традиции (вспомним Уплисцихе, основанный еще до нашего летосчисления; Давид Гареджийский комплекс, зародившийся в VI в., и др.).

В отношении строительной техники и строительных материалов существенных изменений не произошло. В переходный период вмсоо тесаного камня часто используют необработанный камень, что вызвано экономическими соображениями. Но со второй половины X в. хорошо обработанный облицовочный камень вновь занимает ведущее место. Довольно долго, по крайней мере, на протяжении XI в., и внутренние поверхности зданий облицовываются чисто тесаным камнем, и только позднее их начинают оставлять необработанными, поскольку они покрывались штукатуркой под роспись. Для кровель большей частью используются каменные плиты. В Кахети каменная облицовка, по-прежнему, неизвестна. В церковных зданиях все так же используются арки, своды, купола. В дворцовой архитектуре вместе с этими конструкциями иногда встречаются плоские крыши.

В рассматриваемую эпоху (с середины VII в. до середины X в.), на фоне больших социально-политических сдвигов, грузинская архитектура претерпевает сложный, полный внутренних противоречий процесс развития, которому сопутствует много значительных художественных открытий. Характерно обилие архитектурных тем и форм: некоторые из них уходят корнями в предыдущую эпоху, некоторые только появляются и достигают полной зрелости, а некоторые не получают дальнейшего развития.

Памятники этой эпохи разбросаны по всей Грузии: в Картли, Кахети, Западной и Южной Грузии. Из памятников Картли следует отметить Сион в древнем городище Самшвилде[12]. Судя по упоминаемым в надписи историческим лицам, здание датируется 759—777 гг. В нем еще явно видна связь с памятниками предыдущего времени, в особенности с храмом в Цроми. Близки их планы, но в Самшвилде к зданию добавлены длинные галереи с северной и южной сторон; на Цроми похожи и облицовка стен и треугольные ниши на восточном фасаде (но здесь две пары ниш). Здание сильно повреждено.

Цирколи и Армази расположеныв ущелье р. Ксани и датируются VIII и IX вв. Армазская церковь — древнейшее сооружение, на котором указана точная дата постройки 864 г. Цирколи же по своим стилистическим чертам относится к VIII в. Отличительной особенностью обоих зданий является то, что купола снаружи не видны, что противоречит грузинской традиции: сферы куполов непосредственно опираются на стены (Цирколи) или на столбы (Армази), барабан отсутствует, и снаружи здания перекрыты обычной двускатной кровлей, скрывающей купола. Таким образом, отдельные элементы зданий не увязаны в художественное целое. В дальнейшем такие скрытые купола в Грузии не встречаются. Цирколи сложен из пористого туфа (фасады, арки, столбы, капители) и булыжника (стены, своды, купол). Такое сочетание весьма часто встречается в это время[13].

Два замечательных памятника VIII—IX вв. сохранились в Кахети. Это две церкви Квелацминда (Божьей матери) в Гурджаани и близ Вачнадзиани (ныне дер. Шрома)[14]. В сравнении с памятниками предыдущего периода здесь бросается в глаза изменение пропорций: растет высота по сравнению с шириной сооружения — эта тенденция будет развиваться и в последующие века. В Гурджаани вокруг высокого, устремленного ввысь, среднего нефа, на уровне второго этажа, обходная галерея. Алтарная апсида подковообразной формы (пережиток предыдущего периода), главное же заключается в том, что вместо одного купола здесь их два: это единственный в Грузии случай, так как тема двухкупольного храма в Грузии не развилась, и Гурджаанская Квелацминда стоит особняком. Вачнадзианская Квелацминда — это т. н. «Купельхалле» («купольный зал»): главная часть здания — длинный неф, в центре которого, на выступах продольных стен, установлен купол. Вокруг среднего нефа здесь дополнительные залы, что дает возможность назвать этот храм своеобразным продолжением старой темы — трехцерковной базилики; здесь эта тема переработана и усложнена. Вачнадзиани по гармоничности внутреннего пространства, по совершенству пропорций — один из лучших памятников древнегрузинского зодчества.

В Южной и Западной Грузии в это время строится множество храмов, рассмотрение которых дает возможность проследить развитие новых форм и стиля. Такими являются церковь монастыря Опиза, церковь Экеки и Долискана в Тао-Кладжети (X в.), большой храм в Бичвинте (X в.) и др.

В X в. был выработан и существовал до начала XI в. еще один тип церковного здания — шестиапсидные церкви. Апсиды располагаются радиально, и план интерьера напоминает шестилопастный лист. Снаружи все апсиды забраны в форму цилиндра или многогранника; цилиндров два — один над другим, причем верхний, меньшего диаметра, является барабаном купола. Образцы этого типа: церкви Гогюба, Киагмис-Алти и Олтиси в Южной Грузии, церковь Бочормской крепости в Кахети, храм в Кацхи в Аргветском эриставстве, близ г. Чиатура, построенный на рубеже X—XI вв. Обходная галерея храма — типичный памятник XI в. с богатой резьбой по камню (Кацхи ямляется семейной усыпальницей феодального рода Багуашей)[15].

На рубеже следующей эпохи стоит замечательный памятник — кафедрал в сел. Кумурдо, в Джавахети, близ г. Ахалкалаки, построенный в 964 г. замечательным грузинским зодчим Сакоцари[16]. Стены храма сохранили многочисленные надписи, содержащие ценные сведения о постройке и дальнейшей истории памятника.

В плане это сложное здание, «переходного» типа: пять апсид и прямоугольный западный рукав; снаружи очертание креста. Необычайно сильное впечатление производит интерьер здания, с шестью мощными многогранными столбами и опирающимися на них арками; стены облицованы камнем изумительной красоты, розовато-винного оттенка, причем кое-где мастер «вкрапливает» яркие цветовые акценты; таковы кроваво-красные крест и арка окна на восточном фасаде. И здесь использованы трехгранные ниши, карнизы и окна окаймлены орнаментальными полосами, т. е., по существу, дают о себе знать характерные черты нового времени. В техническом отношении храм Кумурдо отличается исключительно высоким уровнем исполнения. Резьба декоративных элементов тоже исполнена с блестящим артистизмом. В XI в., при Баграте IV, к храму пристроен южный притвор, но позднее храм сильно пострадал; купол и большая часть сводов погибли, кое-что было добавлено в XVI в. и сильно изменена вся западная часть.

С последних десятилетий X и с начала XI в. можно уже говорить о полномразвитии новогостиля — стиля развитого средневековья. Строительство приобретает большой размах, строятся крупные кафедралы, дворцы феодалов и царей, мощные крепости. Главное место в культовой архитектуре занимают купольные храмы с удлиненным (большей частью прямоугольным) планом и с массами, создающими в пространстве форму креста; куполс высоким барабаном опирается на четыре свободно стоящих столба. Полуциркульную окружность алтарной апсиды чащев сего скрывает прямая стена, хотя встречаются и здания с выступающей апсидой (особенно в Западной Грузии). Массы здания вытянуты ввысь и устремлены вверх, что подчеркивается высоким коническим шатром, венчающим высокий многогранный барабан. Растет и масштаб храмов. У всех более или менее значительных церквей с запада, а чаще всего с юга имеются притворы. Строгая простота ранних памятников сменяется многообразием, живописностью, динамизмом. Большое внимание уделяется украшению фасадов, появляются декоративные (не имеющие конструктивной функции) арки, орнаментированные карнизы, наличники окон и дверей, розеты и кресты становятся полноправными компонентами архитектурного целого. Резаный в камне орнамент необычайно богат и разнообразен, исполнение поражает виртуозным мастерством. С течением времени (по крайней мере, до середины XI в.) резьба становится все более глубокой и пластичной, что создает игру светотени. Внутри стены и своды храма целиком покрываются росписью. Однако эти декоративно-живописные тенденции никогда не нарушают ясной тектоничности архитектурного произведения — постоянная характерная черта грузинской архитектуры. По-прежнему большая роль отводится плоскостям стен. Богатое убранство всегда логически сливается со зданием.

Кроме Кумурдо, главнейшими памятниками конца X в. являются епископские храмы Ошки и Хахули в Тао, находящиеся сегодня в пределах Турции[17].

Величественный храм Ошки построен в 50 — 60-х гг. X в. Пространная надпись сообщает о расходах на строительство и о строителях храма. Это были «сыновья благословенного куропалата Адарнасе» — Баграт эристав эриставов и Давид магистрос. Руководил строительством Григол. На стеках сохранились изображения названных лиц. В плане церковь представляет т. н. триконх, т. е. три рукава креста оканчиваются апсидами. Южный и северный рукава выступают за пределы прямоугольника, и зданиеимееточертания креста. Вдоль южной стены западного рукава — открытая галерея, ее столбы украшены резьбой, карниз же создает многофронтонную линию. Снаружи храм весьма монументален. Цилиндрический барабан купола разделен на 24 частидекоративными арками и витыми полуколоннами. Вместо четырех (как было раньше), барабан здесь имеет уже 12 окон. Оформление восточного и продольных фасадов одинаково: это опирающиеся на пилястры арки, по пять на каждом фасаде. Высота арок нарастает от краев кцентру, создавая тем самым напряженный динамичный ритм. В эту аркатуру включены по две ниши — мотив, впервые встречающийся в Цроми (эта система — пять арок с двумя нишами — станет основой оформления восточных фасадов церквей на протяжении XI—XIII вв.) Окна храма, карнизы, поля барабана и капители украшены резьбой и рельефными изображениями (строители, святые, животные и птицы). Мотивы многообразны, и исполнение отличается высоким мастерством.

Храм Ошки связан с целым комплексом других монастырских зданий. В свое время это был не только большой и разнообразный архитектурный ансамбль, но и крупный культурный центр.

По своему общему построению близок к Ошки храм Хахули, хотя в плане последнего есть отличительные черты. Наряду с утонченными архитектурными формами, здесь привлекает внимание богатый и мастерски исполненный орнаментальный и скульптурный декор.

Самые значительные образцы гражданской архитектуры VIII—X вв. сохранились в Кахети (надо полагать, что они существуют и в Тао-Кларджети, но теперь эти памятники недоступны, а в литературе указано всего несколько примеров, и все они значительны). Это епископские дворцы в Некреси и Череми, а также дворцы феодалов в Вачнадзиани, Ванта и в крепости Кветера.

Здания однотипные: удлиненный, прямоугольный план, два этажа; нижний этаж с маленькими окнами относительно невысок, здесь располагались вспомогательные помещения. Второй этаж — жилой. Обычно здесь имелся один большой зал и маленькие комнаты, нанизанные на одну ось. С одной стороны у второго этажа большие арочные окна, начинающиеся с пола, они выходят в сторону Алазанской долины: контакт с природой — обязательное условие при постройке этих дворцов. В зале большой камин, стены сложены из булыжника, изнутри их штукатурили. Перекрытие плоское, с деревянными балками и двускатной кровлей. В таких залах происходили и деловые встречи, и пиры. К сожалению, дворцы сильно повреждены, и неизвестно, как они выглядели внутри и как были обставлены.

Близко по своему характеру к этим дворцам здание академии в Икалто (IX—X вв.). Оно тоже двухэтажное: наверху огромный зал, длина которого достигает 20 м. Здесь проводились научные собрания. В восточной стене сохранилась двойная арка, разделенная восьмигранным столбом, придающая всему зданию весьма торжественный вид.

Очень интересны здания разнообразного назначения в монастырских комплексах Южной Грузии. Например, трапезная-семинария Ошского монастыря — длинный базиликообразный зал и перекрытое сферическим куполом квадратное помещение с верхним освещением через центральное отверстие. Е. Такаишвили считает, что здесь помещалась библиотека-скрипторий, т. е. рабочая комната переписчиков книг.

Изобразительное искусство. Как уже было отмечено, в средние века круглая монументальная скульптура в Грузии не развилась. Зато большое значение приобретает рельефная скульптура, связанная с архитектурой, но особенно высокой ступени развития достигло златоваяние.

Ступени стилистической эволюции каменных рельефов и златоваяния идентичны.

Когда речь шла о рельефах раннефеодальной эпохи, то было отмечено, что рельефная скульптура не ставила перед собой цели реалистически (в классическом понимании) отражать действительность. И в эпоху развитого феодализма в рельефах много условности: фигуры передаются плоскостно, их анатомическое строение далеко от натуры. В VIII—IX вв. эти тенденции усиливаются. Скульптура окончательно порывает с реальным изображением, она ставит себе целью передать при помощи знаков определенную идею, подчеркивает нематериальность мира, характеризуется повышенной экспрессивностью, эмоциональностью. Разумеется, нарушение пропорций, большеголовость фигур, подчеркнуто экспрессивное движение, большие глаза ни в коем случае нельзя считать признаком упадка: у средневекового искусства другие задачи и выразительные средства, это другой, своеобразный язык искусства. Тут игнорируется передача пространства, объемная лепка, т. е. моделировка, фигуры решены плоскостно, их расположение, обработка одежды подчиняются четко выраженному линейному, орнаментальному ритму.

Со второй половины X в. заметны определенные новшества, намечаются новые задачи, которые выступают на первый план в первой половине XI в.

Можно назвать несколько примеров, иллюстрирующих эту эволюцию: фрагменты алтарной преграды из Цебельды (VII—VIII вв.), рельеф Ашота куропалата из Опизы первой половины IX в. (Ашот преподносит Христу модель церкви). Рельеф полностью плоский, головы и руки подчеркнуто велики — мастер их выделяет, увеличивая в размере наиболее существенные в идейно-смысловом плане части тела; изображение Ашота Кухи из Тбети (первая треть X в.), чеканная икона Преображения из Зарзмы 886 г. (датируется надписью).

Значительнейшими образцами фасадной скульптуры являются рельефы из Ошки и Хахули, где, наряду с изображениями людей, большое место занимают изображения животных и птиц. В эпоху зрелого феодализма широкое распространение получило искусство перегородчатой эмали. Эти эмали привлекают гармоничным колоритом, отличающимся от колорита византийских эмалей. Государственный музей искусства Грузии обладает одной из богатейших в мире коллекций эмали. Самые древние из них относятся к VIII—IX вв.[18] Средневековая грузинская живопись представлена большим количеством фресок, живописными иконами и иллюстрациями рукописных книг, т. н. миниатюрами[19].

Рассматривая средневековые, в частности грузинские, росписи, следует помнить, что в отношении выбора тем, состава изображений, размещения сцен по стенам церкви — это строго регламентированное искусства. С X—XI вв. система росписей византийских и восточнохристианских церквей окончательно сформировалась. Раньше в Грузии расписывались лишь отдельные части здания, в первую очередь алтарные апсиды. Теперь же роспись покрывает все стены и своды. Новая система росписи распространилась настолько, что расписывали не только вновь построенные здания, но также и древние. Это дало большой стимул развитию монументальной живописи.

Естественно, на стенах церквей изображались сцены из Священного писания. Основное место занимали сцены из Нового завета, т. н. «двунадесятые праздники», изображения Христа, Богоматери и святых. Грузинская живопись стоит ближе к византийскому кругу искусства, чем другие виды искусства, как, например, архитектура, которая развивалась совершенно самостоятельно и в отдельные периоды достигала более высоких вершин, чем архитектура Византийской империи.

Несмотря на это, грузинской живописи присущи отличительные особенности. Так, в Грузии были выработаны некоторые циклы житий святых, которые неизвестны в других странах; своеобразие проявляется иногда в выборе сюжетов и в распределении сцен; следует помнить и о большом влиянии народного творчества, а также с веками вырабатывавшемся национальном вкусе — все это дает о себе знать в рисунке и в цвете.

Средневековая грузинская живопись оставила множество замечательных памятников.

Росписи гражданских зданий — дворцов, содержавшие, по-видимому, светские сюжеты, к сожалению, бесследно исчезли.

Развитие грузинской монументальной живописи происходило отчасти аналогично развитию пластики (скульптуры). В живописи VIII—X вв. (известной только по нескольким сохранившимся фрагментам) было существенно переработано, вернее, было отброшено античное художественное наследие, которое ясно проглядывало в мозаиках пола Бичвинтского храма и алтарной апсиды в Цроми. Формы передаются плоскостно, линия угловата и орнаментальна, пропорции фигур нарушены; эмоциональная сторона здесь, как и в рельефах того времени, подчеркнута (см. росписи VIII—X вв. в Теловани, Ксанском Армази, в Несгуне — Сванети и др.).

Ранние грузинские рукописи не украшались[20]. Красоту книги составлял сам текст, исполненный заглавным грузинским шрифтом, где только заглавия писались более крупно и выделялись другим цветом.

Первые украшенные миниатюрами рукописи — Адишский четвероглав 897 г. и т. н. первое Джручское четвероевангелие, миниатюры которого исполнены в 940 г. Эти ранние образцы связаны как с местными, так и с сирийско-палестинскими традициями; здесь встречаются сформировавшиеся в искусстве Передней Азии композиционные схемы и типы, которые своеобразно трактовались грузинскими мастерами.

Обнаруженные во время археологических расколок фрагменты керамических предметов свидетельствуют о том, что этот вид прикладного искусства был широко распространен в Грузии. Особенное значение имела хозяйственно-бытовая посуда, которую изготовляли на месте, а также привозили из-за границы. Было развито и производство художественных тканей, вышивки, без чего трудно себе представить как одежду, так и убранство дворцов. К сожалению, наличие слишком малого количества образцов не дает возможности с достаточной полнотой судить о прикладном искусстве этой эпохи.

 


[1] О развитии грузинской архитектуры см.: Чубинашвили Г. Н. История грузинского искусства, I, Тбилиси. 1936; Чубинашвили Г. Н., Северов Н. П. Пути грузинской архитектуры. Тбилиси, 1936; Северов Н. П. Памятники грузинского зодчества. М., 1947; Цицишвили И. II. История грузинской архитектуры. Тбилиси, 1955; Беридзе В. В. Архитектура Грузии. М., 1948; его же. Грузинская архитектура с древнейших времен до начала XX века. Тбилиси. 1967; его же. Некоторые аспекты грузинской купольной архитектуры со второй половины X в. до конца XIII в. Тбилиси, 1976; его же. Место памятников Тао-Кдарджети в истории грузинской архитектуры. Тбилиси, 1981.

[2] Основной труд, посвященный Болнисскому Сиону, принадлежит Г. Н. Чубинашвили. (См. его: Болнисский Сион. — Вестник ИЯИМК, IX, Тбилиси, 1940). Г. Чубинашвили выяснил, что все грузинские церкви, носящие название «Сиони», посвящены Богородице (См. назв. труд с. 83— 86).

[3] О трехцерковных базиликах см.: Чубинашвили Г. История грузинского искусства. I, 1936; его же. Архитектура Кахети, 1959.

[4] Tscubinaschwili G. Die Schiomghwime-Laura.—Вестник Тбилисского университета, V, 1925, с. 209—253.

[5] Чубинашвили Г. Памятники типа Джвари. Тбилиси, 1948. В этом труде подробно рассмотрены исторические и художественные аспекты Мцхетского Джвари и памятников типа Джвари, показано место этих памятников в грузинской и переднеазиатской архитектуре.

[6] См.: Tschubinaschwili G. — Georgische Baukunst, II, Die Kirche in Zromi und ihr Mosaik. Tiflis, 1934; Чубинашвили Г. Н. Цроми. М., 1969.

[7] О первоначальном храме Ишхани и более подробно о кафедрале Бана см: Такаишвили Е. МАК, т. XII, 1909, с. 83; там же чертежи Бана, исполненные архитекторами Симоном Клдиашвили (1902 г.) и Анатолем Кальгиным ,(1907 г.), рис. 64—71 и табл. XX, также фотоснимки: табл. XVII—XX, XX в; его же. Археологическая экспедиция в Кола-Олтиси и Чангли в 1907 г. Париж, 1938, с. 19—28; Чубинашвили Г. История грузинского искусства, I, с. 168—179.

[8] Графическая реставрация крепости Уджарма принадлежит И. Цицишвили (см. его: История грузинской архитектуры).

[9] О рельефном оформлении Болниси см: Чубинашвили Г. Болнисский Сион, с. 154—192, табл. I—VIII. О развитии грузинской средневековой скульптуры см.: Аладашвили Н. Монументальная скульптура Грузии. Сюжетные рельефы V—XI веков. М., 1977.

[10] См: Апакидзе А. М.. Цицишвили И. Н. Предварительные отчеты руководителей Бичвинтской экспедиции. — Научная сессия отд. обществ, наук АН ГССР. Тбилиси, 1952; Научная сессия Института истории АН ГССР, посвященная итогам полевых работ 1952 года. Тбилиси, 1953; Мацулевич Л. А. Открытие мозаичного пола в древней Пицунде. — ВДИ, 1956, №4, с. 146—153; Леквинадзе В. А. О древнейшей базилике Пицунды и ее мозаике. — ВДИ, 1970, №2, с. 174—193.

[11] Iakob Smirnov. Das Моsaik in Zromi—Georgischе Ваukunst von Gеогg Тschubinaschwili, Ваnd II, Die Кirche in Zromi und ihr Mosaik, с. 89— 123, табл. 42—66.

[12] Мусхелишвили Л. В. Надписи Самшвилдского Сиона и дата его постройки. — Известия ИЯИМК, XIII. 1943, с. 86—106; Чубинашвили Н. Самшвилдский Сион. Тбилиси, 1969.

[13] По поводу этих двух памятников см.: Чубинашвили Г. Н. Архитектурные памятники VIII и IX вв. в Ксанском ущелье. — Грузинское искусство, 1942, I, с. 1—19, табл. 1—6.

[14] Чубинашвили Г. Н. Архитектура Кахети. Тбилиси, 1959, с. 273—320, табл. 189—231.

[15] О церквах Гогюба, Киагмис-Алти и Олтиси см.: Такаишвили Е. С. Христианские памятники. — МАК, XII, с. 73—75, 85—88; его же. Археологическое путешествие в Кола-Олтиси и Чангли в 1907 году, с. 28—29, 46--49 его же. Альбом грузинской архитектуры. Тбилиси, 1924, табл. 26 (план Олтиси). О Бочорме: Чубинашвили Г. Н. Архитектура Кахети, с. 416—425, табл. 325—330. О Кацхи и вообще шестиапсидных зданиях см.: Беридзе В. В. Кацхский храм. — Грузинское искусство, III, 1950, с. 53—94, табл. 20—22.

[16] Северов II. П., Чубинашвили Г. Н. Кумурдо и Никорцминда. М., 1947.

[17] См.: Такаишвили Е. Археологическая экспедиция 1917 года в Южную Грузию. Тбилиси, 1960.

[18] О грузинских эмалях см.: Amiranachwili Ch. Les Emaux de Géorgie.Раris,1962; ХускивадзеЛ. 3.Грузинские эмали. Тб., 1981; ее же. Средневековые перегородчатые эмали из собрания Гос. музея искусств Грузии, 1984.

[19] Амиранашвили Ш. Я. История грузинской монументальной живописи, I. Тбилиси, 1957; Вирсаладзе Т. Б. Фресковая роспись художника Микаэла Маглакели в Мацхвариши. — Грузинское искусство, 1955, IV, с. 169—232; ее же. Фрагменты древней фресковой росписи главного Гелатского храма. — Там же, 1959, V, с. 163—204; ее же. Фресковая роспись в церкви архангелов села Земо-Крихи. — Там же, 1963, VI, с. 107—166; Алибегашвили Г. Четыре портрета царицы Тамары. Тбилиси, 1957; Аладашвили Н., Алибегашвили Г., Вольская Л. Росписи художника Тевдоре в верхней Сванетии. Тбилиси, 1966; Такаишвили Е. С. Археологическая экспедиция 1917 года в Южную Грузию. Тбилиси, 1960; Гордеев Д. П. Отчет о поездке в Ахалцихский уезд. — Известия КИАИ, I, 1923; Толмачевская Н. И. Фрески древней Грузии. Тбилиси, 1934.

[20] Об оформлении грузинских рукописей и миниатюрах см: Образцы украшений грузинских рукописей. Альбом с 32 табл. Введение и объяснительный текст Ренэ Шмерлинг. Ред. проф. Г. Н. Чубинашвили. Тбилиси 1940; Грузинские рукописи. Ред. В. Беридзе. Автор текста Е. Мачавариани. Тбилиси, 1970; Ренэ Шмерлинг. Художественное оформление грузинской рукописной книги IX—X вв., т. I, Тбилиси, 1979.



СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

АДСВ — Античная древность и средние века.

АИН — Археологические исследования на новостройках Грузинской ССР.

АПФГ — Археологические памятники феодальной Грузии.

АЭГМГ — Археологические экспедиции Гос. музея Грузии.

ВАН ГССР — Вестник АН ГССР.

ВВ — Византийский временник.

ВГМГ — Вестник Гос. музея Грузии.

ВДИ — Вестник древней истории.

ВИ — Вопросы истории.

ВИБВ — вопросы истории Ближнего Востока.

ВИГ — Вопросы истории Грузии.

ВИГП — Вопросы истории грузинского права.

ВИНК — Вопросы истории народного Кавказа.

ВИР — Вестник Института рукописей.

ВООН АН ГССР — Вестник отдела общественных наук АН ГССР.

ВОН АН Арм. ССР — Вестник общественных наук АН Армянской ССР.

ГСЭ — Грузинская Советская Энциклопедия.

ИАК — Известия археологической комиссии.

Изв. ИЯИМК — Известия института языка, истории и материальной культуры им. Н. Я. Марра.

ИКИАИ — Известия Кавказского института археологии и истории.

ИКОИА — Известия Кавказского общества истории и археологии.

КСИИМК — Краткие сообщения Института истории и материальной культуры.

КЦ — Картлис цховреба (История Грузии). Грузинский текст. Издание С. Г. Каухчишвили.

МАГК — Материалы по археологии Грузии и Кавказа.

МАК — Материалы по археологии Кавказа.

Мацне — Вестник АН ГССР. Серия истории, археологии, этнографии и истории искусства.

МИГК — Материалы по истории Грузии и Кавказа.

МИМКГ — Материалы по истории материальной культуры Грузии.

Мцхета, I — Мцхета. Итоги археологических исследований,  А. М. Апакидзе, Г. Ф. Гобеджишвили, А. Н. Каландадзе

Г. А. Ломтатидзе. Археологические памятники Армазисхеви

по раскопкам 1937—1946 гг. Тб.

МЭГКЗК — Материалы для изучения экономического быта государственных крестьян Закавказского края.

ОАК — Отчеты археологической комиссии.

Описание Е. Такаишвили — Описание рукописей «Общества распространения грамотности среди грузинского населения», т. II, вып. 4. Тифлис, 1906—1912.

ПАИ — Полевые археологические исследования Центра археологических исследований Института истории, археологии и этнографии им. И. А. Джавахишвили.

Памятники, I — Памятники древнегрузинскойагиографической литературы, I. Тб., 1964.

ПИГР — Проблемы исторической географии России. Вып. I. Формирование государственной территории России. М., 1982.

ПИСПАЭ — Проблемы истории Северного Причерноморья в античную эпоху.

Прокопий Кесарийский. Война с готами — Наurу Iacobus.

РrосорiiСаеsarieusis ореrаоmniа, I — III. Lipsае, 1905—1913.

Его же. Война с персами. — То же издание.

СА — Советская археология.

Сб. арх. сессии (Сб. сессии) — Сборник научной сессии Института истории им. акад. И. А. Джавахишвили, посвященной итогам полевых археологических исследований. Тбилиси.

СИГГ — Сборник по исторической географии Грузии.

СМОМПК — Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Тифлис.

Страбон — География Страбона в 17 книгах. Перевод, статья

и комментарий Г. А. Стратановского. М., 1964.

СХ — Сабчота хеловнеба. Тбилиси.

ТАИЯЛИ — Труды Абхазского института языка, литературы

и истории им. Д. Гулиа. Сухуми.

ТГУ — Тбилисский гос. университет.

ТИИ — Труды Института истории им. И. А. Джавахишвили АН ГССР. Тбилиси.

ТКАЭ — Труды Кахетской археологической экспедиции. Тбилиси.

ТРАГФ — Тексты и разыскания по армяно-грузинской филологии.

ХВ — Христианский Восток.

Этюды... — Этюды К. Кекелидзе из истории древнегрузинской литературы.

СМН — Cаmbridge Меdieval History.

Gеоrgicа — Сведения византийских писателей о Грузии. Греческие тексты с грузинским переводом, издал и примечаниями снабдил С. Г. Каухчишвили.

НGМ — Historici grаесi minores. Ludovicus Dindorfius, vol. I.

Lipsiае, В. 6. Teubner, MDСССLХХ [1870].

SF — Structures féodales et féodalisme dans ľoccident méditéranéen

(X à me —XIII ème siécles). Bilan et perspectives de recherches.

Раris—Тоrоntо—Rоmа, 1980.