§ 3. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОЙ. ЦАРСКИЙ РОД И ВОЕННО-СЛУЖИЛАЯ ЗНАТЬ—ГОСПОДСТВУЮЩИЕ СЛОИ НАСЕЛЕНИЯ КАРТЛИ

 

Во главе Картлийского государства стоял царь («мепе»). В арамейских и греческих надписях I—II вв. н. э. из Армази он носит титул «великого царя»[1]. В «Мокцевай Картлисай» Мцхета упоминается как резиденция «великих царей» (Описание..., II, 728).

В рассматриваемую эпоху мы имеем ряд ясных указаний источников о порядке престолонаследия в Картли. Из них следует, что престол переходил от отца к (старшему) сыну. Так, царствовавший в 30—60-х гг. I в. Фарсман I был сыном царя Митридата (I) (Dio,LVIII 26, 1—4). В 70-х гг. того же столетия на царском престоле мы видим Митридата, сына царя Фарсмана (I) (греческая надпись из Мцхета эпохи Веспасиана, 14-строчная арамейская надпись из Армази). В греческой надписи, датируемой 114—115 гг. н. э. упоминается сын царя Амазасп, брат царствовавшего тогда в Картли царя Митридата (III)[2]. Последний, таким образом, также унаследовал престол своего отца и т. д.

Судя по греко-римским источникам этого периода, картлийский царь предстает перед нами в качестве монарха, в руках которого находилась полнота власти во всех сферах государственной деятельности. У Кассия Диона, Корнелия Тацита и др. античных авторов (идет ли речь о дипломатической или военной активности Картли) на первом плане все время выступает фигура царя. Вся государственная администрация подчиняется царю. Высшие сановники Картли (питиахши, эпитроп) называются сановниками того или иного царя Картли[3] и т. д.

В древней Картли имелся, очевидно, институт «второго (после царя) лица». По определению Страбона, в первом роде Иберии второе (после царя) лицо (δ δεύτερος) «творит суд и предводительствует войском» (XI, 3, 6). С этим перекликаются сообщения древнегрузинских источников («Картлис цховреба»), согласно которым в древней Картли во главе администрации стоял «спаспет» (главнокомандующий). Он был вторым после царя лицом (“ÛÄÌÃÂÏÌÀÃÅÄ ßÉÍÀÛÄ ÌÄ×ÉÓÀ”), главой над всеми эриставами (военачальниками и областеначальниками) и правителем центральной области государства — Шида-Картли (КЦ, 24—25)[4]. И в других древне-грузинских памятниках встречаем мы упоминание спаспета, являвшегося после царя главным управителем царства Картлийского[5].

В греко-арамейской надписи из Армази упоминается существовавшая при картлийском царском дворе должность двороуправителя». В арамейском тексте муж Серафиты, которой посвящена данная эпитафия, Иодманган называется «могучим и одержавшим много побед двороуправителем (rb trbs) царя Хсефарнуга». В то же время говорится, что Иодманган был сыном Агриппы, двороуправителя (rb trbs) царя Фарсмана[6]. Поскольку арамейское rb trbs является точной передачей засвидетельствованного уже в древнегрузинских переводах Ветхого и Нового Завета термина «эзоис модзгвари» (ÄÆÏÓ ÌÏÞÙÖÀÒÉ) то, следовательно, нам известно и местное, грузинское, наименование этой высокой должности[7].

Термин этот имеет значение «управляющего» и управителя чьим-либо «двором» («эзо»). Так, в древних редакциях грузинского "Четвероглава (Матв. 20, 8) «сахлис упали» (господин дома), «мамасахлиси» (глава дома) повелевает своему «эзоис модзгвари» выдать плату работникам, поставленным на работу в его винограднике („ÓÀÚÖÒÞÄÍÉ”)[8].

При определении функций «эзоис модзгвари» древней Картли и его места в государственной иерархии мы вынуждены исходить, в основном, из аналогии с соседними странами, а также из некоторых косвенных данных местных источников и терминологического анализа. Судя по всему этому, «эзоис модзгвари» (хазарапет, эпитроп) ведал, по-видимому, государственными доходами (сбор «царской подати» — «харки самеупо», как его называет «Картлис цховреба» — КЦ, 25), стоял во главе царского хозяйства[9], ведал другими делами царского двора и т. д. То, что в армазской билингве двороуправитель — эпитроп царя Хсефарнуга Иодманган, называется «могущественным и завоевавшим много побед», конечно, еще не значит, что командование войсками входило в его функции как «эзоис модзгвари». Участие в походах (конечно, на командных постах), несомненно, входило в обязанности всех картлийских сановников, все они являлись «эриставами» («военачальниками») в широком смысле этого слова. Впрочем, «двороуправитель» Картли мог иметь и непосредственное отношение к военному делу, руководя отрядами царской охраны или же ополчением, выставляемым населением, сидевшим на царских землях («тадзреулни» и т. д.).

Согласно древнегрузинской традиции, на первом месте в государстве находилось военное ведомство, во главе которого стоял «спаспет» — «второе лицо в царстве». В древнегрузинском он назывался, вероятно, «эрисмтавари» («глава эри (народ-войско)») или «эрисмтаварт-эрисмтавари» («эрисмтавари эрисмтаваров»[10]. То, что он, согласно грузинским источникам, выступает и главой областеначальников, также понятно, так как административно-территориальное деление Картли основывалось на принципе организации войска. Об этом говорит тот факт, что областеначальники носили титул «военачальника» («эрисмтавари»//«эристави»).

Акад. С. Н. Джанашиа впервые высказал мысль о том, что иранский термин «питиахш», который встречается в греко-арамейско-пехлевийских надписях из Картли I—III вв.н.э. в качестве обозначения сановников картлийских царей, по-видимому, соответствует этому грузинскому термину [11].

«Эриставов» в древней Картли было, несомненно, несколько. «Картлис цховреба» обыкновенно называет то восемь, то девять «эриставов» (КЦ, 24, 185). Это были областеначальники, правители крупных областей. Встает вопрос, назывались ли они и у себя в стране наряду с «эриставами» также и «питиахшами» или этот иноземный титул употреблялся для их обозначения лишь в иноязычной среде, в надписях на других языках. Наличие в соседней Армении этого титула в качестве обозначения самых высших по рангу правителей некоторых крупных областей, а также употребление его в грузинских источниках (правда, несколько более поздней эпохи) говорит как будто о том, что термин этот имелся и в грузинском языке и употреблялся в качестве обозначения высших грузинских сановников.

В интересующую же нас эпоху «питиахшами» назывались ( в основном, видимо, в иноязычной среде) наместники — правители крупных областей древней Картли — (эрисмтавары). Однако трудно решить, все ли областеначальники древней Картли носили этот почетный титул. Скорее всего, он принадлежал наиболее могущественным из них[12].

То, что лица, стоявшие во главе отдельных административно-территориальных единиц Картли назывались «эриставами» («эрисмтаварами»), как указывалось выше, говорит о том, что определяющим моментом при этом делении была организация войска. «Эристави» (глава войска) руководил набором воинов в своей области и выступал на войну во главе их. Картлийские «эриставы» соответствуют армянским «нахарарам» (этим последним словом и передается часто данный грузинский термин в армянском переводе «Картлис цховреба»)[13]. Интересно, что эти административно-территориальные образования Армении, так же как, например, соседней Каппадокии, античные авторы обозначали довольно близко стоящим к грузинскому «эристави» — «саэристао» термином (στρατηγία) (от στρατηγός «полководец» и др.).

Так же как и в соседней Армении, «стратегии» (саэристао) Картлийского царства обыкновенно представляли собой исторически сложившиеся территориальные единицы, замкнутые географические районы. Этому вполне соответствует название «хеви» (âÄÅÉ) — «ущелье», которое, очевидно, являлось самым распространенным обозначением таких территориальных единиц. Согласно «Картлис цховреба», будто уже при Фарнавазе было создано девять административных единиц, большей частью объединяющих несколько «хеви»: 1) Маргви[14]; 2) Кахети и Кухети; 3) Гардабани («от р. Бердуджи (совр. Дебеда) до Тбилиси и Гачиани»), с резиденцией эристава в Хунани; 4) Ташир и Абоц (центр в Самшвилде); 5) Джавахети, Кола и Артаани (центр — Цунда); 6) Самцхе и Аджара (центр — Одзрхе); 7) Кларджети; 8) Эгриси. Девятой была центральная область — Шида-Картли, управляемая спаспетом (КЦ, 24). Интересно, что почти такое же деление перед нами в царствование Вахтанга Горгасала (КЦ, 185). Вполне возможно, что это деление в древности и было традиционным делением объединенного Картлийского царства на отдельные саэристао, хотя, конечно, административно-территориальное деление страны вовсе не было неизменным: менялись границы отдельных административных единиц, кроме того, они, вероятно, объединялись или дробились и т. д.

Такие крупные административные единицы делились на более мелкие. Согласно «Картлис цховреба», эриставам подчинялись назначенные в разных местах его области спасалары и тысяченачальники (КЦ, 25).

Великим эриставам подчинялись, очевидно, эриставы, цихистави, мамасахлиси, возможно, еще много других, неизвестных нам должностных лиц. И при царском дворе, несомненно, существовало много разных высоких должностей, из которых, как мы видели, в источниках (греко-арамейских, грузинских) находим следы одного «двороуправителя».

Военное дело, собирание государственных доходов, общественные работы составляли основное поле деятельности государственного аппарата древней Картли. Основной контингент войска набирался по принципу народного ополчения — все свободные земледельцы выступали на войну со своим собственным вооружением. Наряду с данью, воинская обязанность была одним из основных обязательств по отношению к царской власти и для горных свободных общин. Наряду с этим, несомненно, имелось и постоянное царское войско, возможно, укомплектованное (частично, по крайней мере) наемным иноземным элементом (среди них надо предполагать сильный аланский слой[15], в этой связи следует указать также на присутствие в Картли во времена Фарсмана II римского военного отряда в пятьдесят человек, полученного «в дар» от римского императора). В. этих постоянных царских отрядах служили (вероятно, на командных постах) также и «сепецули» — люди царского происхождения, получившие от царя за службу поместья — «агараки»[16].

Кроме эксплуатации царской властью сидевшего на царских землях земледельческого населения государство путем взимания налогов (вероятно, поземельного, подушного —«харки», «бегара» и т. д.[17]) эксплуатировало также и другие слои населения (свободных общинников — земледельцев, ремесленников и т. д.). Налоги взимались, несомненно, и с торговцев. Община (сельская или городская, религиозно-этническая) представляла собой, вероятно, также и фискальную единицу, будучи коллективно ответственной в уплате государству налогов и в выполнении других государственных повинностей.

«Картлис цховреба», говоря об установлении административно-территориального деления Картлийского царства, добавляет, что со всех (мест) поступали «дань (подать — «харки») царская и эриставская» („áÀÒÊÉ ÓÀÌÄÖ×Ï ÃÀ ÓÀÄÒÉÓÈÀÅÏ"), (КЦ, с.25). Были ли в древности на самом деле так строго разграничены эти два вида государственных податей — один, предназначенный для центральной власти, а другой — для местной государственной администрации, — трудно сказать. То, что население несло вообще ряд конкретных повинностей по отношению к местным представителям государственной власти — нельзя ставить под сомнение. Выше мы уже говорили, например, о выделении определенных земельных участков за службу царским чиновникам и т. д.

Возможно, существовала должность собирателя подати. В древнегрузинском переводе Ветхого и Нового Завета, во всяком случае, неоднократно упоминается термин, обозначающий «собирателя подати» — «мезуере» (ÌÄÆÖÄÒÄ), вариантом которого иногда выступает описательное «харкис момхдели» (áÀÒÊÉÓ ÌÏÌâÃÄËÉ)[18].

Наряду с воинской повинностью и выплатой налогов население Картли выполняло, вероятно, также и трудовую повинность. Конечно, не в такой мере, как в великих ирригационных обществах древнего Востока, но все же и в древней Картли государство выполняло определенные функции по организации хозяйства. Большой удельный вес царского хозяйства уже говорит в пользу этого. В древнегрузинской хронике «Мокцевай Картлисай» мы находим сведения о проведении оросительных каналов теми или иными правителями[19]. Конечно, кроме ирригационных работ велись также и другие общественные работы. К ним, вероятно, привлекались наряду с рабами и свободные общинники. В древнегрузинском переводе Библии выполнение свободными людьми государственной трудовой повинности обозначается также термином «харки» (III книга царей, гл. V, § 13), а надсмотрщики, старейшины, при этих работах названы как «ухуцесни», «зедамдгомелни» (там же, гл. III, § 2; гл. V, § 16) и, наконец, сами работники именуются «эрни мокмедни сакмисата» (гл.III, § 2), «мокмедни сакмисата» (гл. V, § 16).

Среди картлийской аристократии в качестве определенного высшего слоя выделялись сепецули (ÓÄ×Ä-ßÖËÉ) — люди, принадлежавшие к царскому роду. Об этом может свидетельствовать употребление этого термина даже в соседней Армении. Моисей Хорейский говорит об иберийских сепецулах как о людях царского происхождения, которые, подобно первым армянским «востаникам» («коренной востан» — буностан), входили в царские полки («гунд») и за службу получали в наследственное владение деревни и поместья (дастакерты) (кн. II, гл. 7). Свидетельство наличия в древней Картли определенной социальной прослойки сепецулов можно усмотреть также в сообщении другого древнеармянского историка Фавстоса Бузанда, который при описании событий IV в. говорит о репрессиях вторгшегося в Картли армянского полководца Мушега по отношению к «Фарнавазианам», «нахарарам» и «азатам»[20]. Таким образом, здесь среди приви легированной части населения различаются три разных слоя: 1) люди, принадлежавшие к царской династии Фарнавазианов, т. е. те же сепецулы, 2) высший слой военнослужилой знати — эриставы (нахарары) и 3) военное сословие — сложившийея к этому времени слой свободных землевладельцев воинов — азнауры (азаты).

Конечно, постепенно термины «сепэ» и «сепецули» претерпели некоторые семантические изменения. В значительной мере это было обусловлено, очевидно, изменением реальной обстановки. Если причину первоначального столь яркого выделения слоя сепецулов мы должны искать в той глубокой древности, когда страбоновский «первый (царский) род». Иберии в силу недоразвитости государства смотрел на царство, главным образом, как на свою родовую собственность, то со временем, в связи с выдвижением сильного слоя военнслужилой знати (комплектовавшейся наряду с представителями царского рода также и из не принадлежавших к этому роду лиц), проведение резкого различия по происхождению от царского или нецарского рода постепенно отошло на задний план. Многие боковые ветви царской фамилии занимали в государстве, вероятно, более приниженное положение, чем роды нецарского происхождения, сделавшие своей привилегией ту или иную высокую должность в государстве. Поэтому термин «сепецули», продолжая существовать и в своем старом значении, иногда стал применяться, очевидно, просто для обозначения высшего слоя картлийской аристократии. Судя по древнегрузинским и древнеармянским источникам, в переходный к феодальному строю период IV—VI вв. в стране, видимо, фигурировал целый ряд терминов, употреблявшихся в качестве синонимов для общего обозначения высшего слоя картлийской знати. В таком значении, например, мы встречаем употребление терминов: «эриставни» (арм. «нахарары»[21]), «мтаварни» (арм. «ишханы»)[22], «мамасахлисни» (арм. «танутеры»)[23], «питиахшни»[24] «сепецулни»[25], «азнаурни дид-дидни»[26], «царчинебулни»[27] (ср. πρώτων ’Іβήρων у Кассия Диона — Ер. LХIХ, 15) и т. д.

Члены царского рода («сепецули») занимали в царстве высокие государственные посты. Мы уже видели выше, что «второе лицо» в государстве — главнокомандующий (спаспет), был членом царского рода, лицом, обычно очень близко стоявшим по родству к царю. Сепецулы занимали, несомненно, также ряд других высоких должностей, в том числе и должности царских наместников — областеначальников. Характерно в этом отношении сообщение историка царя Вахтанга Горгасала о сепецуле Бивритиани. Если в описании событий начала царствования Вахтанга он упоминается просто как «сепецули» (КЦ, 156), то впоследствии фигурирует уже в качестве эристава Одзрхе (КЦ, 185, 204 —- ср. 189, 200). Сепецулы занимали, несомненно, и другие посты. Кроме того, значительная часть их, судя по вышеуказанному сообщению Моисея Хоренского (II, 7), входила в царские дружины (постоянное царское войско), занимая в них, должно быть, командные посты.

Как и в соседних Иране и Армении, в Картли, несомненно, очень рано наметилась тенденция превращения тех или иных высоких государственных должностей в привилегию отдельных знатных родов, будь они царского или нецарского происхождения. Красноречивым свидетельством этого является засвидетельствованный греко-арамейской билингвой из Армази факт: сын двороуправителя царя Фарсмана II Публикия Агриппы Иодманган также получил пост двороуправителя при преемнике Фарсмана II— царе Хсефарнуге.

Археологический материал I—III вв. н. э. из столицы Мцхета (Армазисхеви, Багинети и т. д.), а также из других пунктов Картлиийского царства (Бори, Клдеети и др.) со всей очевидностью показывает богатство, в котором жила картлийская знать[28]. В погребении картлийских вельмож и членов их семей привлекает внимание обилие драгоценных вещей как местного, так и иноземного производства. Знать исключительно широко пользовалась иноземными предметами роскоши (серебряная посуда, украшения и т. д.).

 Дошедшие до нас остатки дворцовых сооружений армазисхевских питиахшей, замечательная, устроенная по всем правилам тогдашнего времени баня, открытые здесь остатки огромного винного погреба, великолепные дворцовые сооружения на горе Багинети, огромные мавзолеи в Армазцихе и у жел.-дор. станции Мцхета дополняют картину роскоши, в которой, судя по погребальному инвентарю, жила высшая знать Картли.

Картлийская знать пользовалась наиболее распространенными в тогдашнем мире системами письма: греческим, арамейским. Она, несомненно, хорошо была знакома с высокоразвитой эллинской культурой. Как и в соседней Армении, вероятно, и в Картли игрались пьесы эллинских, а также, может быть, и местных авторов. В наскальном комплексе Уплисцихе некоторые исследователи, как известно, склонны усмотреть сооружения, предназначенные для театральных представлений[29]. Военные упражнения, спортивные состязания и игры также заполняли повседневную жизнь картлийской знати. Даже императорский Рим, как сообщает Кассий Дион, с восхищением смотрел на «военные упражнения (Фарсмана II), сына и других знатнейших иберов» (Ер. LХIХ, 15). Тацит же, говоря о царевиче Радамисте, отмечает, что это был «замечательный телесной силой, наученный отечественным искусствам и пользовавшийся большой известностью у соседей» (Аnn., XII, 44).

У античной Иберии были тесные экономические и культурные связи не только с Ираном и Арменией, но и с малоазийскими политическими образованиями, Римом и т. д. У нее были очень интенсивные связи и с северными своими соседями — Боспорским царством и скифо-сармато-аланскими объединениями Северного Кавказа.

Мы уже знаем, какую выдающуюся роль в военной политике картлийских царей играли союзнические отношения с северокавказскими аланскими объединениями, а еще раньше — с сарматскими союзами племен. Мы пришли к выводу, что эти союзнические отношения, вероятно, не исчерпывались лишь привлечением северокавказских племен к военным операциям, ибо в постоянном царском войске Картли нужно предполагать, очевидно, наличие аланских военных отрядов; и из числа иноземцев, разумеется, выдвигались нередко «царчинебулни», вливавшиеся в состав местной знати. Несомненно, очень частыми были браки между представителями царской фамилии и высшей знати Картли, с одной стороны, и военно-родовой аристократии кавказских горцев и алано-сарматских объединений, с другой. Сведения об этом, как мы видели, сохранились и в грузинской исторической традиции, хотя, главным образом, в отношении эпохи первых Фарнавазианов.

Результатом такого интенсивного контакта с сармато-аланским миром следует рассматривать, видимо, обилие сармато-аланских имен среди представителей картлийской знати (царского рода, военнослужилой знати). Североиранский (скифский и сармато-аланский[30]) имеет царские имена Саурмаг[31] и Хсефарнуг[32], на севере находит аналогию также имя картлийского царя Картам[33]. Впрочем, согласно грузинской традиции, имя это принесено в Картли из Западной Грузии эгрисским царевичем[34] (в Западной Грузии мы также часто сталкиваемся с именами знатных лиц северного, чаще всего скифо-сармато-аланского происхождения[35]); к североиранским именам примыкают также имя царевича Радамиста[36], имена высших картлийских сановников (питиахши, двороуправители) и членов их семей — Аспаруг[37], Зевах[38], Иодманган[39] и т. д.[40]. Конечно, в некоторых случаях предложенные исследователями этимологии отмеченных выше имен являются спорными и в дальнейшем, возможно, и не подтвердятся, однако нельзя все же сомневаться в факте распространения имен североиранского облика среди представителей картлийской знати.

 

 

Археологический материал раскрывает перед нами рельефную картину имущественного неравенства в среде населения Картли той эпохи. Если погребения крупных картлийских сановников, военачальников и т. д., а также членов их семей свидетельствуют о царском великолепии и богатстве, в котором жила знать, то наряду с ними мы находим принадлежащие к той эпохе погребения людей среднего достатка, малоимущих и, наконец, очевидно, совершенно бедных. Погребения этого рода часто сопутствуют богатым погребениям. Ниже великолепного мавзолея, у жел.-дор. станции Мцхета, на террасах расположены довольно бедные по погребальному инвентарю захоронения. У Армазисхеви богатые погребения примыкают почти непосредственно к дворцовому комплексу, а синхроничные с ними бедные погребения расположены несколько в стороне от них. Встречаются могилы, в которых весь погребальный инвентарь исчерпывается дешевыми бусами и несколькими простыми глиняными сосудами. На знаменитом Самтаврском могильнике и на территории самой Мцхета можно различить погребения почти всех вышеуказанных категорий[41].

Первые века н. э. являются периодом бурного общественного развития в Картли. Усиление Картлийского государства, ведение успешных наступательных войн, преследующих целью не только увеличение территории государства, но и захват пленных и добычи, неодинаково влияли на разные слои населения. Для представителей привилегированных слоев населения, занимающих командные посты в войске и государственном аппарате, они служили источником дальнейшего обогащения и упрочения их и без того высокого положения. Однако на плечи рядовых общинников (земледельцев-воинов), особенно на более малоимущих среди них, все это ложилось тяжелым бременем. Длительный отрыв от хозяйства отрицательно влиял на их имущественное положение. Львиная доля добычи и пленных попадала в руки знати, а то незначительное, что оставалось для рядовых воинов, не могло возместить ущерб, наносимый хозяйству уже самим отрывом от него основного работника. Кроме того, С. Н. Джанашиа справедливо обратил внимание на фактор усложнения вооружения воина в эту эпоху. На первый план выступает тяжеловооруженный всадник, целиком облаченный в тяжелые воинские доспехи. Не случайно Кассий Дион, упоминая об упражнениях знатных иберов во главе с царем Фарсманом II и его сыном, говорит, что император смотрел их упражнения έν δπλοις (Ер. LХIХ, 15) — «в оружии» (скорее всего: «в тяжелом оружии» — подразумеваются щит, панцирь, копье; от последнего образовано, кстати, δπλίτης — «тяжеловооруженный воин»)[42]. В усложненной обстановке первых веков н. э. во все

 возрастающем количестве требовались люди, специализировавшиеся на военном деле. Совмещать труд земледельца с обязанностями, воина (что было столь характерно для страбоновской Иберии — Картли эллинистического периода) становилось все более и более трудным. Кроме того, в условиях углубления дифференциации внутри общины, усиления одной части общинников и обнищания другой, для многих из членов общины закрывалась дорога к участию в военных походах из-за неспособности приобрести для себя соответствующее вооружение, которое, как и прежде, несомненно, являлось достоянием и собственностью каждого воина. Обедневшие общинники в лучшем случае могли привлекаться в качестве легковооруженной пехоты, не игравшей уже решающей роли в военных действиях и поэтому, как мы отметили выше, получавшей незначительную долю захваченной на войне добычи и пленных.

В таких условиях участие в походах все больше становилось привилегией лишь зажиточных общинников, постепенно превращавшихся в военное сословие профессиональных воинов-всадников. Они имели возможность приобрести коня и соответствующее вооружение, иметь рабов для обработки своего земельного надела или привлекать к этому обедневших общинников, бедняков — чужеземцев (мцири) и т. д. Этим же путем им открывалась дорога для дальнейшего продвижения вперед, они включались в постоянные царские военные отряды, из их числа назначались царские чиновники, они получали в виде вознаграждения за службу определенную долю добычи и пленных, а часто и земельные наделы.

В то же время основная масса малоимущих общинников постепенно все более и более отстранялась от военного дела с трудом справлялась с обработкой своего небольшого надела, защищаясь от постоянно висевшей над ней угрозы обнищания.

Так шел процесс дифференциации свободных общинников — «эри» (народ-войско), процесс выделения из них военного сословия — азнауров, и обнищания остальной, более многочисленной части их, для обозначения которой появился даже особый термин «цврили эри» («мелкий люд»).

Слово «азнауры» постепенно становилось наиболее общим обозначением привилегированного сословия. Эриставы представляли верхний слой азнауров. Азнауры — великие или низшие — полностью отстранились от производительного труда. Знать, захватившая в свои руки значительную часть земельного фонда страны, брала ориентацию на обработку своих земель руками обедневших общинников, отдавая им землю в аренду под условием выплаты определенной доли урожая и т.д. Чтобы повысить производительность труда, а следовательно, и свои доходы, азнауры давали небольшие земельные участки также и своим рабам под условием выполнения такого же (однако по своим размерам, очевидно, более тяжелого) обязательства. Тот же процесс происходил на царских землях. Порабощенные земледельцы — «глехи», все более делались самостоятельно хозяйствующими земледельцами, правда, все еще на кабальных условиях. С другой стороны, в поисках опоры в борьбе против возрастающей мощи знати, власть была вынуждена раздать остальную часть земель обедневшим общинникам или бывшим рабам — вольноотпущенникам, на условиях либо выплаты доли урожая, либо военной службы («тадзреули»). Таким образом возникал слой крепостных крестьян. В это время они еще не составляли преобладающей части земледельческого населения. Большая часть земледельцев напрягала все усилия, чтобы защитить себя и сохранить землю. Община все еще существовала, но теперь она подчинялась не только царской власти и выполняла ряд обязательств по отношению к ней, но все более и более попадала в зависимость от местных областеначальников или правителей меньшего ранга, а также от соседних крупных землевладельцев. Последние старались поставить общину себе на службу, наложить руки на общинные пастбища, оросительную систему и т. д. и превратить земледельцев, все еще остававшихся свободными, в таких же зависимых, какими становились посаженные на их собственные земли бывшие рабы и обедневшие, потерявшие землю и орудия труда, земледельцы. Таким образом, сельская община превращалась в феодально-зависимую общину.

Великие азнауры — эриставы, старались стать самостоятельными в управлении тех округов, над которыми они в свое время были поставлены царской властью. Они стремились превратить свои должности (областеначальника и т.д.) в наследственные не только фактически, но и формально, дабы царь в будущем не смог лишить их (или их потомство) этих привилегий. Таким образом, знать стремилась больше не делиться с царской властью благами, получаемыми от эксплуатации населения своего округа. Ввиду всего этого взаимоотношения между знатью и царской властью сильно обострились. Царская власть пыталась опереться на «цврили эри», остававшийся все еще свободным слой земледельцев, которому со стороны феодализирующейся знати грозила опасность превращения в крепостное крестьянство. В борьбе против царской власти картлийской знати часто помогали крупные иностранные державы (Иран, Рим, Византия), которых более устраивала раздробленная на отдельные мелкие княжества Картли, чем объединенная под властью одного царя страна. Впоследствии союз картлийских азнауров и этих держав, как известно, добился упразднения царской власти в Картли (VI в.).


[1] Церетели Г. В. Армазская билингва. — Известия ИЯИМК АН Груз. ССР, 1942, XIII, с. 17, 42 (на груз. яз.).

[2] Каухчишвили Т.С. Греческие надписи Грузии, 1951, с. 236— 237 (на груз. яз.).

[3] См. греко-арамейские надписи из Армази.

[4] Но мнению И.А. Джавахишвили, это лицо в древнегрузинском именовалось, возможно, «эрисмтаварт-эрисмтавари». (См.: Ист. груз. права, I, с. 184, на груз. яз.).

[5] См., напр., в «Житии Св. Шио». — Абуладзе И. В. Древние редакции житий сирийских подвижников в Грузии, с. 108 (на груз. яз.).

[6] Церетели Т. В. Указ. соч., с. 16.

[7] Шанидзе А. Г. Данные греческо-пехлевийской билингвы из Армази для истории термина „ ÄÆÏÓ ÌÏÞÙÖÀÒÉ’’ «эзоис модзгвари» в древнегрузинском,— САНГ, 1941, т. II, №1—2; Церетели Г. В. Указ. соч. с.23.

[8] Две древних редакции грузинского Четвероглава, 1945, с. 68—69 (на груз. яз.). К употреблению этого термина в грузинском Четвероглаве см. также: Имнайшвили И. В. Симфония-словарь к грузинскому Четвероглаву, вып. I. Тбилиси, 1948, с. 156 (на груз. яз.).


[9] Лордкипанидзе О. Д. К вопросу о царском землевладении в Иберии античной эпохи. — САНГ, 1958, XXI, №6, с. 760—761.

[10] Джавахишвили И. А. История грузинского права, I. Тбилиси, 1928, с. 184 (на груз. яз.).

[11] К обоснованию этой мысли см.: Церетели Г. В. Армазская билингва. — Изв. ИЯИМК АН ГССР, 1942, XIII, с. 34—42 (на груз. яз.). См.также употребление «питиахши» явно в качестве синонима «эристави» в КЦ (с. 202), где фигурируют «спаспет и питиахшни» (мн. ч.) соответственно «спаспету и эриставам» в других местах (КЦ, с. 144; ср. там же, с. 147, 185). Там же называются «эриставы Армении», но потом о них говорится как о «питиахшах» (КЦ, с. 159) и т. д.

[12] Ср.: Ингороква П. И. Указ. соч., с. 296—299 (на груз. яз.).

[13] Хотя там же встречаются и другие соответствия этого термина: (арм) и т. д. (см. издание И. В. Абуладзе, 1953, с. 305, на груз. яз.).

[14] Историческая Аргвети в Зап. Грузии.

[15] Кроме многократных сообщений античных авторов об использовании аланских отрядов иберами в войнах с соседними странами заслуживает внимания также обилие аланских имен среди представителей картлийской знати. Косвенно они могут указывать на возможность наличия аланских отрядов и на постоянной службе у иберийских царей.

[16] См. сведение Моисея Хоренского (кн. II, гл. 7) об иберийских сепецулах.

[17] В грузинский язык вошло также иранское baž («баж») — одно из обозначений дани, налога. Уже в древнегрузинском этот термин приобрел, очевидно, значение налога на ввозимые для торговли товары (см.: Джавахишвили И. А. История грузинского права, IIı , 1928, с. 177—178, на груз.яз.).

[18] См., напр., Матвей, 1817 .(Две древних редакции грузинского Четвероглава по трем Шатбердским рукописям, 1945, с. 63, на груз. яз.).

[19] Описание ..., II, с. 708, 720.

[20] История Армении Фавстоса Бузанда, 1953, с. 162—163.

[21] Cм. употребление этого термина в «Мокцевай Картлисай», «Картлис цховреба».

[22] У Лазария Парбеци в отношении Картли имеется перечисление «ишханы. нахарары, азаты». В «Мокцевай» (с. 753), «Мученичестве Шушаник» (с. 36, 51), «Чудесах св. Шио» (указ. изд. И. В. Абуладзе, 108), «Мученичестве Евстафия Мцхетского» (указ. изд. И. В. Имнайшвили, с.163 ) и т. д. мы встречаемся с употреблением «мтаварни» в таком значении; ср. также в «Картлис Цховреба», с. 116.

[23] См. У Лазария Парбеци, упоминавшего «Аршуша питиахша и других танутеров страны Иверийской» (см.: Джавахишвили И. А. История груз. права, I, с. 184, на груз. яз.).

[24] См. вышеуказанные случаи употребления «питиахши» в качестве синонима термина «эристави» в «Картлис Цховреба» и т. д.

[25] См. в «Житии Евстафия Мцхетского» упоминание «картлиса мтаварни» — высших картлийских, гражданских и церковных деятелей «и других сепецулов» (указ. изд. И. В. Имнайшвили, с. 163); ср.:

Джанашиа С. Н. Труды, I. с. 16 (на груз. яз.).

[26] Заслуживает внимания подобное же употребление термина в армянском тексте «Мученичества Шушаник»: к Шушаник приходят «нахарары», «азаты», «государыни» (арм.)и другие селухи страны: иберов (арм) (см.: Мученичество Шушаник. Указ. изд. И. В. Абуладзе, с. 42).

[27] Часты употребления в «Картлис цховреба» (с. 53, 116 и др.); см также в «Древних редакциях житий сирийских подвижников», с. 205.

[28]Апакидзе А.М.,Гобеджишвили Г.Ф.,Каландадзе А.Н., Ломтатидзе Г. А. Мцхета, I. Тбилиси, 1958; Ломтатидзе Г.А. Некрополь II века н. э. в Клдеети. Тбилиси, 1957 (на груз яз.).

[29] Амиранашвили Ш. Я. История грузинского искусства, I, 1950 (на груз.яз.).

[30] При наших теперешних знаниях не всегда удается разграничить скифский слой от сармато-аланского, особенно, когда материалом являются лишь собственные имена.

[31]Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор, I, 1949, с. 86; его же. О некоторых осетинских элементах в грузинском языке. — Труды Института языкознания АН СССР, 1956, VI, с. 441.

[32] Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор, I, 1949, с. 86; к иранской этимологии имен см.: Меtzgеr. — JNЕS, 15, 1956, с. 18 и сл .; Altheim F. und Stiehl R. Supplemantum aramficum. Baden-Baden, 1957, с. 77.

[33] Ср. засвидетельствованное в греческих надписях Северного Причeрноморья «Ксартам» (от иранского (χsαrJan) (См.: Джавахишвили И. А. Историко-этнологические проблемы Грузии, Кавказа и Ближнего Востока. Тбилиси, 1950, с. 94).

[34] Эгрисский царевич Картам был усыновлен картлийским царем Бартомом, отдавшим ему в жены свою дочь (КЦ, с. 32). Впоследствии воцарился сын зтого Картама Адерки, которому на престоле наследовал его, сын Картам (КЦ, с. 43 и след.), названный так, очевидно, в честь своего деда.

[35] Имя древнеколхидского царя Савлака, очевидно, скифо-сарматское (ср. осет.Sauläg) (см.: Zgustа L. Die Реrsonennamen griechischer Städtе der nördlichen Schwarzmeerküste. Рrahа, 1955, с. 59). Имена северо-колхидских правителей «Ресмаг» и «Спадаг» (начало II в. н. э.) явно скифо-сарматского облика (там же, с.93,193—124. 147, 224) и т. д.

[36] Zgustа L. Указ, соч., с. 136, 222, 236. 434; ср.; АбаевВ. И. Указ. соч., с. 165.

[37] Zgustа L. Указ. соч., с. 75 и след., 224—225; Абаев В. И. Указ.соч. с. 157; Толстой И.И. Из области боспорской ономастики.— ВДИ, 1955, №1, с. 13—14.

[38] Абаев В. И. Указ. соч., с. 86; .: Zgustа L., Указ. соч., с. 95, 191— 192; ср.: Толстой И. И. Указ. соч., с. 14; Надэль Б. И. Ономатология античного Причерноморья. — ВДИ, 1956, №3, с. 69.

[39] Абаев В. И. Указ. соч., с. 86; к иранской этимологии см. также: Меtzgеr. — JNЕS, 15, 1956, с. 18 и сл.; Altheim F. und Stiehl R .Указ.соч., с. 70.

[40] Имя питиахша Шарагас В. И. Абаев также считает аланским (см.: Труды Института языкознания АН СССР, 1956, т. VI, с. 441), жена питиахша Зеваха—Карпак, также носит имя такого же облика (Толстой

И. И. Указ. соч., с. 14); имени жены архидзографа и архитектона Аврелия Ахола—βευραςουρίας, также дают аланскую этимологию (см.: Абаев В.И. — САНГ, 1944, т. V, № 8). Об этом имени см. также:

Каухчишвили Т. С. Греческие надписи Грузии, с. 253 сл. (на груз. яз.). Об именах североиранского облика среди представителей древнегрузинской знати см.также: Андроникашвили М. К. Указ. соч., с. 130—131, 138—139.

[41] Ломтатидзе Г. А. Указ. соч., с. 365—366; Апакидзе А. М. Мцхета — древняя столица Картлийского царства. Тбилиси, 1959, с. 105— 106 (на груз. яз.).

[42] Джанашиа С. Н. Труды, I, с. 207 (на груз. яз.).




ГЛАВА XXII

 

КУЛЬТУРА ГРУЗИИ В АНТИЧНУЮ ЭПОХУ

 

§ 1. ИБЕРИЯ

 

I. Языческий пантеон Картли античного периода

 

При обзоре древнейших верований грузинских племен стало очевидным, что они так же обожествляли и почитали природные силы и явления, как и другие народности. Как выясняется, «своих долевых» богов имели отдельные общины и роды, горы, ущелья, поля, деревья, дома и т. д. Между тем, народные предания и богатые этнографические материалы явствуют, что у грузин были также общие большие (старшие) боги и племенные и межплеменные божества[1]. Так, например, предками грузин во времена раннеклассового общества наиболее почитались в качестве общегрузинских божеств небесные светила — луна, солнце, звезды[2].

На сегодня следует считать установленным, что в то время во главе грузинского астрального пантеона стояла троица (самеули). Первым (старшим) в самеули был верховный бог; второй была богиня Солнце или женщина-солнце (мзекали), третьим — Квириа. Верховный бог, или бог порядка, — Мориге, стоял во главе пантеона и самеули. Он являлся богом-луной, т. е. богом-мужчиной.

К античному времени, в частности, когда наблюдается дальнейшее усиление консолидации грузинских племен, нет основания предполагать какие-либо изменения в грузинском языческом пантеоне. Однако последующие сдвиги в социальной жизни, образование классов и государства, имевшие место в середине I тыс. до н. э., дальнейшее развитие городской жизни, перемещение еще одной волны грузинских племен — мушков, к северо-востоку, естественно, должны были вызвать некоторые инновации в сфере верований вообще и в главенствующей троице (самеули) грузинского языческого пантеона в частности.

Как видно из письменных исторических источников, новизна проявилась, главным образом, в проникновении в Картли нового имени верховного бога — бога-луны (бога Мориге), Арма-Армази. Традиция увязывает культ Армази с деятельностью царя Фарнаваза.

Выясняется, что хетское название луны и луны-бога было Аrmаs, которое является производным от корня Аrmа[3]. Из этого корня производятся, очевидно, и многие другие имена (Аrmаti, Аrmаtаllis, Аrmatašaš и т. д.)[4]. Таким образом, появляется возможность предположить в середине I тыс. до н. э. наличие имени божества, которое является производным от названия Аrmаs. Таковым могло быть распространенное в грузинском языке название Армас, из которого происходит общепринятое Армази и производное отсюда название места Армазисцихе — Армазцихе (Армасцихе)[5].

Рассмотренный материал дает основание увязать имя верховного божества, бога-луны Армази грузинского языческого пантеона, с хеттскими именами луны и бога-луны Арма и тем самым с хеттско-малоазийским миром, а именно с хеттско-неситской (или с хеттско-лувийской культурой).

Установлено, что и другое переднеазиатское имя древнейшего божества сохранилось в названии древнегрузинского идола Аинина, которое впоследствии превратилось в национальное имя грузинских женщин — Нино, Нана[6]. Такая же картина наблюдается и в случае имен Дари и Тароси. Они также увязываются с хеттско-малоазийским миром. В частности, этимологию слова tarü/о мы находим в хеттской лекcике[7]. Почти с таким же случаем имеем дело и в отношении грузинского «вешани». Это слово связывают с хурритским «вишайшап» — «вишашап» — именем одного из обще хурритских божеств[8], и распространение его в грузинском и армянском языках объясняют ассимиляцией грузинами и армянами одной части племен хурритского происхождения[9].

Если вернуться к вопросу о распространении Арма-Армази, легче объяснить возможность проникновения в Картли хеттско-малоазийского имени бога луны. Арма-Армази и в свете вышесказанного не представляет какое-нибудь особое исключение.

Появление хеттско-малоазийского имени божества луны было связано, по-видимому, с перемещением к северо-востоку и расселением в некоторых общинах юго-западной и восточной Грузии одного из древнейших грузинских племен—мушков (месхов)[10]. В связи с проникновением этого этнического потока в район слияния рр. Куры и Арагви и объявлением столицей существовавшего там города Картли было распространено, по-видимому, новое имя официального божества — Арма. Это должно было произойти в V—IV вв. до н. э. Новизна, если можно так выразиться, проявилась в замене имени бога-мужчины, бога-луны грузин, именем бога-мужчины, бога-луны того грузинского племени, которое стало господствовавшим племенем в царстве Картли. Этим и следует, по-видимому, объяснить то, что признание главой грузинского языческого пантеона Арма-Армази не вызвало существенных изменений. Думается, что именно поэтому данное имя было приемлемо для грузин и столицы и северной части царства. Ведь они, так же как и мушки (месхи), почитали как луну как верховное божество-мужчину, и с его официальным объявлением главой языческого пантеона вновь образованного царства было связано, надо полагать, признание хеттско-переднеазийского имени луны и бога-луны — Арма-Армас. Таким образом, случилось то, что произошло позже, когда христианство изгнало Армази из грузинского пантеона, на самом же деле изгнало имя божества — Армази, почитание же луны как верховного бога порядка (Мориге) надолго сохранилось у грузинского народа, но уже в лице святого Георгия, занявшего в воззрениях грузинского народа место древнего главного божества луны[11].

В главах, посвященных предантичному времени, было показано, что Грузия — страна древнейшего земледелия и поэтому данная отрасль хозяйства здесь уже около семи тысяч лет тому назад глубоко проникла в сферу культа. Так же рано в предмет культа превращаются изображения быка, который по грузинской традиции считался основоположником земледелия. Его изображения в ранних эпохах изготовлялись из глины[12], в более поздние же времена — из бронзы[13].

Для интересующего нас вопроса имеет значение и то, что культовые изображения быка часто имеют форму полумесяца. Таковыми следует признать рогообразные формы очагов или похожие на них украшения эпохи энеолита — ранней бронзы, найденные на Цхинвальском Нацар-Гора (Зольный холм)[14], в Месхети (Хизабавра?)[15], близ Урбниси на Твлепиа-Кохи[16] и т. д. Особое внимание привлекает в этом отношении форма 34-й буквы «хари» грузинского алфавита. Помимо того, что название данной буквы соответствует грузинскому названию быка, ее форма передает очертания бычьих рогов и ее можно принять также за символ полумесяца[17].

Ознакомление с указанным материалом убеждает нас в том, что культовые предметы земледелия все больше походят на изображения полумесяца. Таким образом, как по содержанию, так и по форме кажется закономерным перерастание древнейшего грузинского земледельческого культа в культ бога-мужчины, луны, а затем — в культ святого Георгия. На основании этого т. н. ритуальные изображения быка надо принять за символ божества луны, таким образом, можно предположить, что широко распространенное и господствующее в античной Грузии божество луны (Арма-Армази, затем святой Георгий) имело традицию примерно семитысячелетней давности.

Из малоазийского мира в верхнюю и внутреннюю Картли мушки-месхи принесли имя и другого божества — Задена. Поэтому кажется естественным упоминание Задена вместе с Арма и помещение Арма и Задена во главе грузинского языческого пантеона античного времени. Характерным является и то, что пришедшие в район слияния Куры и Арагви месхи воздвигали в честь главнейших божеств пантеона мощные города-крепости: Армазцихе (крепость Армази) и крепость Задена. Традиция приписывает строительство крепости Задени Парнаджому — сыну царя Мириана.

Арма и Заден и их города-крепости, грандиозные развалины которых обнаружены в Багинети и Цицамури, были, по-видимому, основной опорой той грузинской этнической группы, которая господствовала в Картли в V—III вв. до н. э. и в последующие времена[18].

О большом значении Задена и широком распространении его культа свидетельствуют сообщения грузинских исторических источников. В этой связи привлекает внимание то место «Жития Иоанна Зедазенского», где указано, что Иоанн поднялся на высокую гору, которую называли Зеда-Задени[19]. Нетрудно предположить, что из упомянутого Зеда-Задени получилось современное название местности Зедазени[20].

Имя Заден проглядывает и в других грузинских географических названиях, например, в названии с. Заден-Гора, где апостол Андрей, по сведениям Леонтия Мровели, пройдя Железный крест и ущелье Одзрхе и достигнув пределов Самцхе, остановился на отдых[21]. В упомянутой местности «пространным реестром вилайэта Гюрджистан» также засвидетельствовано с. Задени. Согласно сведениям этого источника, оно было довольно большим селением, насчитывавшим 20 домов[22]. Немаловажным обстоятельством следует считать и то, что Заден упоминается и в народном стихотворении. Село Задени известно и в 1860 году[23]. Таким образом, нетрудно проследить историю данного села, тем более, если учесть результаты археологических исследований последних лет в окрестностях с. Заден-Гора. Имеется в виду, в частности, находка маленькой бронзовой скульптуры быка с маской, которая, как считают, принимала участие в ритуальных церемониях[24]. Не исключена возможность, что название месхетского Заден-Гора (с. Задени) хронологически несколько предшествовало появлению в окрестностях Мцхета названия Задени или Зеда-Задени. Надо думать, что мушки-месхи во время их перемещения к северо-востоку оставили в Самцхе определенные следы.

Таким образом, о Задени, кроме сказанного царем Мирианом, сохранились значительные сведения письменных источников и не менее значительные грузинские названия, которые привлекают внимание с археологической точки зрения.

На основании всего сказанного следует предположить, что среди главенствующих богов языческого пантеона античного времени вместе с Арма был и Заден. Таким образом, появились новые данные, на основании которых можно предположить, что еще на заре грузинской государственности, да и в последующие времена верховными божествами языческого пантеона были Армази и Задени; тем самым подтверждаются сведения древнегрузинских исторических источников о том, что верховными божествами грузинского царства считались Арма и Заден[25].

В грузинском языческом пантеоне античного времени, кроме Арма и Задена, были и другие боги. Автор «Жития святой Нины» после описания изображения Армази (Арма) отмечает: «По правую его сторону стоял человек из золота и имя его было Гаци, налево же от него стоял человек из серебра и имя его было Гайм, и они были богами народа Картли». Автор «Обращения Картли» передает, что Азо из страны его отца Ариан-Картли «привел восемь домов и десять домов пестунов и обосновался в старой Мцхета, принеся с собой идолов в качестве богов своих Гаци и Гайма»[26].

Таким образом, если автор «Жития святой Нины» богов Гаци и Гайма принял за грузинские национальные божества, то «Обращение Картли» считало их привнесенными из Ариан-Картли, т. е. богами Ариан-Картли. Именно это подразумевается, по-видимому, в словах царя Мириана, обращенных к святой Нине: «... старые боги отцов наших, Гаци и Гайм, они были верой для людей»[27].

Попытка увязки этих двух богов с Азо имеется и в «Житии святой Нины»: «Азоном начато идолопоклонение и им созданы два идола из серебра: Гаци и Гайм»[28]. Самым важным в данном сообщении является то, что авторы «Обращения Картли» и «Жития святой Нины» считают Гаци и Га древнейшими божествами грузин. В то же время по грузинской исторической традиции Гаци и Га относятся к той ветви грузин, которая своим первоначальным местом жительства, своей родиной считала Ариан-Картли[29].

Таким образом, во главе грузинского языческого пантеона стояли божества Армази, Задени, Гаци и Га[30].

Леонтием Мровели, как и в «Обращении Картли», упоминаются еще два божества. Одно из них — Айнину, по словам автора «Обращения Картли», воздвиг царь Саурмаг, а второе — Данину — царь Мирван[31]. Согласно же Леонтию Мровели, царь Саурмаг «создал двух идолов — Айнину и Данину, и воздвиг их на Мцхетской дороге»[32].

Как видно, традиция считала их главными божествами пантеона. Они привлекают внимание постольку, поскольку также носят переднеазийские имена.

Грузинские племена с древнейших времен обожествляли и солнце—солнце-женщину.

Наличие культа солнца в Грузии подтверждается и археологическими материалами античного времени. К таковым относится инвентарь богатых погребений Вани и Садзегури, в особенности же изображения пары лошадей. Важным является то, что эти блестящие образцы златокузнеческого искусства считаются частями парадного убранства, что делает очевидным их культовое назначение.

В позднеантичное время среди памятников такого же порядка следует назвать серебряные чаши, обнаруженные в Бори[33] и Мцхета (Армазисхеви)[34], на внутренней стороне днища которых изображены жертвенник и стоящая перед ним лошадь с поднятой ногой. Как известно, лошадь обычно жертвовали солнцу, божеству солнца[35]. Сцена, изображенная на днищах чаш из Бори и Армазисхеви, относится к позднеантичному периоду и поэтому их можно было увязать с Митрой, т. е. с сасанидским богом солнца, с их официальным божеством и тем самым допустить возможность распространения в Грузии культа Митры, но солнце как богиня-мать стояло во главе грузинского языческого пантеона и в дохристианское время. Следует учесть также, что на ранней ступени именно солнце было главным божеством, богиней-матерью[36].

Почитание с древнейших времен собственного культа солнца и древнейшая традиция обожествления этого светила создавали условия для распространения в Грузии, усвоенного персами от древнейшего коренного населения Передней Азии, культа божества солнца, божества Митры. Это следует рассматривать и оценить как одну из сторон общей тенденции — влияния ахеменидского мира. Близкие связи с ахеменидским миром, развитые торговые сношения, культурная близость и участие грузин в создании ахеменидской культуры и памятников искусства должны были привести и к распространению культа Митры[37].

Характерно, что распространение культа Митры протекало безболезненно, тогда как маздеанство не привилось в Грузии. Это произошло, надо полагать, потому, что для культа Митры здесь готова была почва (традиция собственного культа солнца), в то время как маздеанство оказалось чуждым для грузинской культуры.

Великий культ бога солнца, первоначально верховного бога, следует отнести к тому времени, когда земледелие стало главнейшим источником существования общества. Впоследствии, в результате дальнейшего развития этой отрасли хозяйства значение бога солнца — бога матери, должно было возрасти. Показателем этого следует считать и то, что грузины издревле божились солнцем (ср. выражение: «чемма мзем», «клянусь моим солнцем») и то, что в грузинском языке хорошо сохранились выражения восхваления и почитания матери, женщины (богини) вообще. Иллюстрацией к сказанному служат такие композиты, как «деда-мица» («мать-земля»), деда-эна» («мать-речь», «родная речь»), «да-дзма» («сетра-брат»), «кал-важи» («девушка-юноша»), цол-кмари» («жена-муж»), «деда-калаки» («мать-город», «столица»); «деда-бодзи» («мать-столб») и т. д. В приведенных примерах явно видно предпочтение, которое с древнейших времен отдавалось родной речью грузинского народа матери (женщине). Эта мать — древнейшее божество грузинского народа; в то же время божество земледельцев, связанное с землей божество. Эту точку зрения точно отображают пшавско-хевсурские выражения — «адгилис деда» («мать места»), или «мицис-деда» («мать земли»), или же — «дедамица» («мать-земля»)[38]. Ведь то, что сейчас называется «деда-мица» (вселенная, мир), в древнегрузинском языке называлось «квекана» (страна), слово же «дедамица» (мать-земля) имело особое значение и означало божество земли — «мать земли»[39].

Характер грузинского язычества античного времени дает основание предполагать существование больших праздников в честь национального пантеона. Об одном из таких праздников рассказывает автор «Жития святой Нины».

Празднество, по словам этой летописи, начиналось так: утром, в древней столице царства — Мцхета, раздались «звуки криков и фанфар, вышло так много народу, как полевые цветы, послышался страшный шум ликования, выход царя еще не свершился». Эта возвышенная тональность как будто с самого начала определяет торжественный уровень церемониала; национальные боги грузин сразу же напоминают народу всю свою мощь; начинается величественное празднество. После этого, как только настало время, началось бегство и скрывание в убежищах всего люда, от испуга все побежали в свои укрытия. Из приведенных цитат видно, что вторая часть празднества представляет собой бегство и прятанье испуганного народа в укрытиях. После этого в наступившей тишине вышла царица Нана и постепенно начал возвращаться народ. И украсили все улицы разными украшениями и листьями. И начал народ восхваление царя. Так была подготовлена третья ступень празднества: празднично был украшен город, царица вышла к народу, а народ восхваляет царя. «Тогда вышел царь Мириан со столь страшным видом, что на нем нельзя было остановить взор». Изумленной этим зрелищем святой Нине сообщили, что «бог богов Армаз призвал, и нет кроме него другого идола». Святая Нина идет посмотреть на Армази, и «заполнились горы знаменами и народом, как поля цветами»[40].

Как видим, культовый ритуал в столице принимает грандиозный характер; ступени церемониала, развиваясь все выше, выполняются с заранее определенной логической последовательностью. В исторических источниках, конечно, не сохранилось описание тысячи мелочей, связанных с подготовкой к празднеству и с течением празднества, в том числе с его финалом, но те сведения, которые имеются, хорошо объясняют, почему грузинский народ подобные празднества назвал «дгесасцаули» (дословно «чудо-день»).

Праздничное украшение столицы и постановка празднества, надо полагать, было обязанностью старейшины художников столицы. Само появление этой должности в Мцхета —явление характерное и, как выясняется, понятное.

Богатый этнографический материал дает основание предполагать, что у каждого бога, креста, молельни были свои празднества, невзирая на то, на какой ступени высокого грузинского пантеона стояли они или на какой территории распространялось влияние того или иного бога, креста, молельни и т.д.[41].

Из сохранившихся до наших дней празднеств самым грандиозным является «мцхетоба», праздник Мцхета, по своему происхождению, без сомнения, языческий праздник, праздник осени, обилия, урожая и плодородия, т. е. праздник матери-земли — древнейшего грузинского земледельца, олицетворение которой, быть может, представляет обнаруженная в VI погребении Армазисхеви высокая, полукруглая скульптура богини обилия и плодородия, точную аналогию которой не знает античная торевтика[42].

Описанное в «Житии святой Нины» празднество, по-видимому, связано с «мцхетоба». Не случайно, что в канун «армазоба» пришли в Мцхета горожане из Урбниси: «Тогда в один из дней двинулось из города (Урбниси) множество людей, ушедших в большой царский город Мцхета для торговли потребными предметами и для жертвоприношения Армазу, богу ихнему»[43].

 

2. Типы погребений и погребальный обряд в Грузии античного периода

 

Культ покойника прослеживается в Грузии на всем протяжении античного времени. В этом периоде он распространен, можно сказать, не менее, чем в предыдущие периоды, и несравненно более, чем в христианскую эпоху.

В Грузии античного времени встречаются погребения разного типа: грунтовые, каменные, кувшинные, черепичные, погребения типа мавзолея, саркофаги, погребения, составленные из кирпича и глиняных плит. Перечисленные здесь виды погребений относятся к разному времени, а некоторые из них характерны лишь для античной эпохи. Так, например, грунтовые и каменные погребения встречаются как в течение всего античного времени, так и в предшествующем и последующем периодах, кувшинные погребения — в VI — I вв. до н. э. черепичные — в I в. до н. э. — III в. н. э., каменные саркофаги — в I — II вв. н. э., а погребения, составленные из кирпича и глиняных плит, — в I — III вв. н. э.

Отмеченное выше не означает, что погребения того или другого вида в течение столетий строились одинаково. Изменения часто бывают довольно разительными, хотя строение. погребения обычно остается прежним. Например, в случае грунтовых погребений замечается изменение ширины и длины ямы. Кроме этого, большая часть грунтовых погребений перекрыта одним или несколькими камнями, есть и такие, которые перекрыты бревнами и каменной насыпью. Такая же картина наблюдается и в каменных погребениях. В V—II вв. до н. э. строились сравнительно короткие погребения, а глыбы не обрабатывались. Позже, в I—II вв. н. э., каменные погребения сооружались из больших и тщательно тесаных каменных досок, а для знати делались цельнотесаные каменные саркофаги и строились «дворцы» (ср. погребения типа мавзолея).

Рассмотренные грунтовые и каменные погребения отличаются обычно обилием инвентаря. Они одинаково отражают изменение в инвентаре и одинаково используются для погребения как широкими слоями общества, так и знатью. Каменное погребение цинцкаройского властителя ущелья внешне ничем не отличается от современных ему бедных погребений Триалети—Нижнего Картли. Ничего не сохранилось и о выделяющихся особенностях погребений Садзегури-Канчаети; своим строением не удивили раскопщиков и погребения Степанцминда.

В характеристике ранней группы интересных и богатых погребений античного времени заслуживает внимание материал, сохранившийся из случайно обнаруженного в с. Цинцкаро каменного погребения[44], а именно: накладки на губы и глаза покойника, кольца, браслеты, бляхи, булавки, треножник светильника, удила, псалии, серебряные сосуды и стеклянная чаша. Кольца цинцкаройского погребения и изображения на их камнях почти точно повторяют кольца и изображения на их камнях фантастических животных и грифонов из богатого погребения, найденного в с. Садзегури, в ущелье р. Ксани.

Даже такой неполный инвентарь довольно ясно указывает на особое значение цинцкаройского погребения и воспроизводит предельно характерную картину культурной жизни Триалети того времени. В Цинцкаро, т. е. в Алгетской долине[45], так же как в Ксанском ущелье, проявляется довольно ощутимая социальная дифференциация — выделен круг местной знати, одна из представительниц которого похоронена с такими же царскими почестями, какие засвидетельствованы в Садзегури и Вани[46]. С точки зрения истории культуры примечательно и то, что накладки для глаз и рта считаются местной продукцией. Проявлением местной традиции считают также обряд покрытия глаз и рта прозрачно-тонкими пластинами. В этом обряде видят элементы, которые находят определенную связь не с персидским обрядом, а с традициями Западной Месопотамии, Сирии, Кипрского мира и крито-микенской культуры[47].

Для воссоздания культурной жизни горной Грузии того времени большое значение придают обычно памятникам до - и раннеантичного периода, которые были обнаружены в Степанцминда, главным образом в 1877—1879 гг. (т. н. Казбегский клад).

Мы имеем все основания думать, что в Степанцминда было разграблено несколько погребений разного времени и среди них погребения предводителей провинции (хеви-ущелья) или ее знати. Из-за особенностей условий открытия этих погребений выделение погребальных комплексов невозможно. Однако среди нескольких сотен предметов, которые относятся в основном к середине I тыс. до н. э., удается выделить более ранние и сравнительно поздние изделия. Таким образом, можно приблизительно представить имущественное и общественное положение предводителя и значимость его должности в управляемой им «стране» (провинции).

В археологическом материале из Степанцминда имеются золотые, серебряные, бронзовые, железные предметы, а также изделия из стеклянного состава; среди них: золотые кольца — подвески, серьги, штампованные изображения всадников, бусы, бусы-подвески, височные украшения, позолоченные стеклянные бусы, серебряная чаша с надписью, серьга, бронзовые скульптуры, колокольчики-бубенчики, фибулы, ножны, браслеты, височные украшения, чеканные листовые фрагменты поясов, бронзовый четырехглавый жезл, флягообразные кувшинчики и котел (ситула), украшения уздечек и седла, бубенчики со скульптурами, части штандартов знамени, скульптурные головы баранов с закругленными рогами, круглые и плоские малые скульптуры оленя, лошади, быка, собак и людей, скульптурные изображения туров, всадников, культовых сцен, фрагменты железных кинжалов и ножей, стеклянные бусы разной формы и цвета, стеклянные глазчатые бусы с масками и т. д.[48]

Таким образом, не должно вызывать сомнения, что захороненный в середине I тыс. в Степанцминда вельможа был обладателем большого богатства. С другой стороны, во многих отношениях совершенно очевидно проявляется утонченное искусство и вкус золотых дел мастеров того времени и чрезвычайное развитие этой отрасли художественного ремесла.

К археологическому материалу из Степанцминда по времени близко стоит погребальный инвентарь владык Ксанского ущелья, уже полстолетия привлекающий внимание высокохудожественными изделиями. Рассмотрение памятников раннеантичной культуры обычно начинают с обзора инвентаря богатых погребений Садзегури.

Основная часть памятников, обнаруженных в 1908 году в Садзегури, состоит из золотых и серебряных украшений и сосудов. Среди них следует отметить большие золотые кольца, пояс, выкованный из широких листов, лобные украшения, подвески, бляхи, височные подвески (скульптурные изображения парных коней), золотые кольца, на печатях которых выгравированы распространенные в середине I тыс. до н. э. такие сюжеты (фантастические животные-грифоны?), какие встречаются на кольцах из Цинцкаро и из окрестностей Сухуми.

Одна часть золотых украшений представляет собой конскую парадную сбрую. Серебро представлено сложноукрашенной посудой: чашами с углублениями по бокам, кувшинчиками и их частями; всего в этом комплексе сохранилось до ста предметов[49].

Ксанское ущелье известно и другими памятниками раннеантичной эпохи. К таковым, например, относится случайно обнаруженный в 1960 г. в с. Канчаети богатый погребальный инвентарь, из которого сохранилось 79 предметов, в том числе 33 серебряных, 31 бронзовое и 13 железных изделий. Золотые вещи (кольца с печатями, чаша и др.) утеряны. Из сохранившихся предметов привлекают внимание: накладки для рта и глаз покойников, части конской сбруи, браслеты с вогнутым корпусом, а также схожие с ахалгорийскими кольца-печати, на камнях которых изображены стилизованный конь, всадник-копьеносец и другие сюжеты, а также бронзовый ажурный штандарт, лунообразная ажурная пластина, маленькая скульптура барана, колокольчики, части железного клинка, топор, наконечники копий, и т. д. Следует отметить и глубокую серебряную чашу с боковыми углублениями внутри, которым, подобно ахалгорийской (серебряной) и цинцкаройской (стеклянной) чашам, соответствуют наружные выпуклости[50].

Наряду с ахалгорийским материалом инвентарь богатых погребений, обнаруженных в с. Канчаети, близ устья р. Ксани, составляет ясное представление о хозяйственном развитии Ксанской долины и о значении торгового пути, пролегавшего по ущелью этой реки[51]. Если знать Брильского нагорья владела хотя бы одним отрезком перевального пути, который проходил по ущельям Риони-Зонхитура, и господствовала в Брильской провинции, алгетский правитель, по-видимому, был владыкой Алгетского края, степанцминдский предводитель господствовал над Хеви и над торговой дорогой на Терском участке, а похороненные в богатых погребениях Ахалгори-Канчаети вельможи, быть может, в свое время владели Дзегвской провинцией (Садзегури) и соответствующими торговыми путями.

Заслуживающее внимание обстоятельство можно усмотреть и по материалам распространенных в VI—I вв. до н. э. кувшинных погребений. Как было отмечено, кувшинные погребения в определенное время сосуществуют с поздними грунтовыми погребениями и их погребальный инвентарь почти полностью совпадает с инвентарем последних. Использованные под погребения кувшины лежат на боку, и покойник уложен в них в скорченном виде, также на боку. Скорченное положение покойника является отзвуком обряда захоронения, характерного для грунтовых и каменных погребений, и в то же время отвечает размерам и форме кувшина.

Распространение в Грузии кувшинных погребений совпадает с временем проникновения мушков (месхов) в Мцхетскую округу. Так что это явление (распространение кувшинных погребений) можно увязать с той волной миграции месхов, за которым последовало внедрение в Мцхета культа Арма-Армази и Задена. В данном случае следует учесть также значение развития виноградарства-виноделия, и вопрос возникновения и распространения кувшинных погребений надо решать в связи с тем значением, которое приобретает эта отрасль в той или иной стране. Археологический материал, открытый на территории Колхиды и Иберии, дает основание предположить, что эта отрасль хозяйства особого развития достигла в до- и раннеэллинистическом периоде. Это предположение подтверждается хронологической последовательностью распространения кувшинных погребений с VI—V вв. до н. э. в Колхиде, в III—I вв. в Картли и со II в. до н. э. до I—III вв. в Азербайджане.

С I в. до н. э. по I в. н. э. распространены черепичные погребения. Для сооружения этих погребений используется черепица двух видов: плоская черепица с загнутыми боками (типа солена) и желобчатая черепица (типа калиптера). В черепичных погребениях I в. до н. э. покойники лежат в скорченном виде, а позже навзничь, в вытянутой позе. Черепичные погребения напоминают маленький дом, часть из них имеет четыре стены, часть же — шесть. Крыши у этих «домов» плоские или двускатные.

Черепичные погребения обычно богатые, хотя встречаются погребения и со скудным инвентарем. Они отличаются наличием стеклянных и бронзовых сосудов, что является новшеством и признаком богатства. Это усиливается случаями обнаружения драгоценных украшений (например, золотых листов диадемы, колец и др.).

В черепичных погребениях засвидетельствованы и парные захоронения. Как правило, покойник лежит навзничь в вытянутой позе, головой к западу. Следовательно, в черепичных погребениях впервые проявляется новшество: покойника хоронят не в скорченной, а в вытянутой позе. Эти изменения в погребальном обряде вполне очевидны, т. к. в черепичных погребениях I в. н. э. покойники, согласно старой традиции, оказались в скорченной позе на боку. Таким образом, выясняется, что эта особенность погребального обряда независима от строения и формы погребальных сооружений. Это заключение в данном случае иллюстрировано на примере черепичных погребений, однако раньше аналогичная картина была замечена и в случае каменных могил[52].

Для Грузии античного периода наиболее характерными, были каменные погребения, так же как для Грузии предантичного времени грунтовые могилы. Каменные погребения бывают разные; каменные погребения, составленные из больших плоских каменных глыб или плит, цельновысеченные саркофаги, склепы типа мавзолея и погребения, построенные из мелкодробленых камней.

Среди перечисленных погребений встречаются погребения, принадлежащие придворным или членам царской семьи, вельможам и членам семей вельмож, знати, а также бедным слоям населения. Предназначенные для разных социальных слоев населения погребения отличаются друг от друга как по инвентарю, так и по строению. В этом отношении особенно отчетливо выделяются погребения бедных.

Составленные из больших и плоских каменных глыб или плит, погребения имеют довольно простую конструкцию. Из более или менее хорошо тесанных глыб известняка или песчаника сооружалось продолговатое четырехугольное строение, которое перекрывалось грубо тесаными глыбами. Каждая из четырех стен такого погребения, в большинстве случаев, составлялась из одного камня, а крыша из трех (редко из четырех) плит, которые почти всегда меньшего размера, чем стенные плиты.

Качество обработки каменных глыб или плит погребений и способы их сооружения, как правило, однородны, хотя в построении отдельных погребений нетрудно заметить и особое усердие. Точная теска краев каменных плит для их подгонки, чистая обработка их поверхностей, замазка, известковым раствором углов погребения, устройство железных креплений на плитах перекрытия и т. д. характерны для богатых погребений.

Днища каменных погребений в редких случаях покрыты плоской черепицей, кирпичом, керамическими или каменными плитами. Погребения, имеющие такие полы, обычно также богаты.

Погребения, построенные из каменных плит, по конструкциям перекрытия можно разделить на погребения с плоским и двускатным перекрытием. У большинства каменных погребений перекрытие плоское[53]. В данной группе встречаются т. н. семейные погребения, изучение которых показывает, что в них покойники погребались в разное время. В таких случаях костяк погребенного ранее покойника оказывается оттесненным к стенке, видимо, умершего раньше с самого начала помещали к стене, сохраняя тем самым место для других.

Цельновысеченные каменные погребения-саркофаги в Грузии обнаружены в небольшом количестве: пять — в Мцхета, одно — в Дигоми и несколько — в Вани[54].

Погребения-саркофаги состоят из двух частей. Нижняя часть представляет собой высеченный из цельной каменной глыбы четырехугольный, параллелопипедообразный, довольно высокий ящик, который как с наружной стороны, так и с внутренней тщательно обработан. Это основная часть погребения, в которую помещали покойника и укладывали предназначенные для погребения вещи. Эти части погребения по размерам несколько отличаются. И объем саркофагов заметно меньше, чем погребений, составленных из плит.

Сравнительно малые размеры цельновысеченных погребений не являются результатом каких-то особенностей погребального обряда. Незначительные размеры внутренней площади обусловлены размерами той каменной глыбы, из которой должны были высечь саркофаг. Отколоть большую глыбу камня было трудно, а транспортировка ее опасна. Саркофаги имели малые размеры и в тех случаях, когда они предназначались для двух покойников. Таким является, например, VI погребение — саркофаг Армазисхеви. Этим объясняется случай помещения в багинетских и армазисхевских погребениях частей разобранного ложа или сидений[55].

Таким образом, укладка ложа и сидений в разобранном виде в саркофагах и богатых погребениях Багинети и Армазисхеви объясняется малыми размерами самих погребений, а не магическим значением церемонии разборки этих вещей, наподобие нарочно разбитых сосудов, которые, как полагают, клали в погребения не для того, чтобы их использовали покойники в «потусторонней жизни»[56].

По форме перекрытия цельновысеченные погребения-саркофаги также делятся на две группы: погребения с двускатным перекрытием и погребения с плоскими крышами.

Как выясняется, в цельно высеченных погребениях-саркофагах хоронили представителей правящих кругов царства и членов их семей. Право на такой вывод дают багинетский саркофаг, в котором были похоронены царь или царская дочь, и шестое и седьмое погребения Армазисхеви, в которых были похоронены дочери (в одной из них, по-видимому, Серафита) питиахшей. В этом отношении примечательны малочисленность саркофагов и богатство обнаруженного в них инвентаря.

В соответствующем месте речь идет о том, что погребения, построенные из каменных плит, и саркофаги, так же как и черепичные погребения, являются характерными для античной эпохи памятниками зодчества, малыми формами монументальной архитектуры того времени. Это касается в особенности погребений типа мавзолея. Такие погребения в Грузии не были известны до последнего времени. В настоящее время в Мцхета имеются три таких погребения: одно — в Багинети, другое — в трехстах метрах к востоку от железно-дорожной станции Мцхета и третье — в Армазисхеви[57].

Основание багинетской усыпальницы вставлено в скалу. Для того скала была выровнена, а потом высечена в форме усыпальницы. На подготовленной таким образом почве была построена усыпальница. Сохранившаяся часть дает представление и о плане сооружения. Становится очевидным, что усыпальница состояла из передней части и погребальной катеры. Основная катера квадратной формы, а передняя часть продолговатая, которая в восточной части имела высеченный в скале трехступенчатый узкий вход.

Пол основной катеры усыпальницы тщательно утрамбован. Он состоит их трех слоев: известкового, песчаного и известкового раствора, в котором перемешан толченый кирпич или черепица. Толщина устланного подобным образом пола достигает 4 см.

Обнаруженные в погребении маленькие обломки серебряных и стеклянных сосудов, золотые килиты, полудрагоценные камни, их золотые оправы и обрывки златоткани относятся к I—III вв. н. э. На первые века до новой эры указывает и строительная техника, в частности употребление железных скоб. Железные крепления багинетской усыпальницы надо приурочить к рубежу древней и новой эр. Это время станет более близким к нашему времени, если учесть наличие железных креплений на багинетском саркофаге (150—160 гг. н. э.), на погребении питиахша Берсумы (III в. н. э.) и на пятом погребении Армазисхеви (около II—III вв. н. э.). Все это говорит о том, что временем постройки багинетской усыпальницы следует считать I—II вв. н. э.

О распространенных в те времена усыпальницах типа мавзолея в специальной литературе имеется множество заслуживающих внимания сведений. К примеру, можно назвать раскопанный в Ольвии в августе 1901 г. склеп Еврисивия и Ареты[58].

Подробное сравнение багинетской и ольвийской усыпальниц показывает, что первая из них строилась с несравненно большим усердием и тщательностью, чем вторая. Наряду с общими чертами у багинетской усыпальницы есть и отличительные элементы (квадры багинетской усыпальницы более правильной формы, известковый раствор более высокого качества, внешняя сторона стен лучше обработана, квадры связаны между собой железными скобами и т. д.), указывающие на большое мастерство зодчих и строителей этой усыпальницы, на высокий уровень строительного искусства вообще, что хорошо перекликается с местными строительными традициями раннеантичного времени.

Вторая мцхетская усыпальница представляет собой одну катеру. Она построена из больших квадров песчаника. Из таких же камней выполнена часть полукруглого перекрытия усыпальницы. Стены склепа и полукруглый свод внутри оштукатурены известковым раствором, с примесью толченого кирпича или черепицы, что придает раствору красноватый цвет. Восточный фасад усыпальницы, по-видимому, в течение длительного времени был на виду, на что указывает тщательная обработка этой части склепа. Эта сторона усыпальницы отделана желтоватыми квадрами песчаника разного размера. Она воздвинута на низком одноступенчатом цоколе и заканчивается фронтоном. У фасада края неравномерны, т. к. боковые стены в сторону фронтона постепенно ступенчато сужаются. Посередине фасадной части имеется дверь с низким порогом и четко профилированными краями. С обеих сторон двери наличествуют продольные нашивки, которые соответствуют очертанию свода. Привлекает внимание и способ крепления карнизов фронтона: с обеих сторон нижний угол и квадр, расположенный под тимпаном фронтона, высечены из одного и того же большого камня. Так что эти угловые камни сбоку укрепляют среднюю часть фронтона.

Усыпальница перекрыта мцхетской желобчатой и плоской черепицей с загнутыми боками. Крыша выходит далеко за пределы стен. На полукруглом своде черепица уложена на известковом растворе, а за пределами стен она лежала на рейках[59]. Перед усыпальницей имеется довольно большая площадь (9X5м).Это погребение и перекрытием уподобили известным в то время жилым или царским и общественным сооружениям. Следует предположить, что усыпальница была построена при жизни ее владельца (так же, как склеп Еврисивия и Ареты в Ольвии) и, естественно, вначале она не была засыпана землей. То, что для Картли такой обычай не был чужд, это хорошо видно и из сведений исторических источников. Так, например, после обращения царя Мириана «на двадцать пятом году скончался его сын Рев, зять армянского царя Трдата, от кого получил царствование при его жизни. И похоронили [его] в усыпальнице, которая была построена самим Ревом»[60].

Одну группу погребений, построенных из каменных плит, и цельновысеченные погребения — саркофаги, в основном по обнаруженному в них материалу, мы сочли могилами, принадлежащими правящим кругам царства. То же самое надо сказать и об усыпальницах типа мавзолея; их также следует причислить к погребениям богатейших и высочайших вельмож. Показателем богатства является характер самого сооружения; привлекает внимание не только грандиозность плана, а использование характерных для государственных сооружений квадров, чистота и тщательность кладки, применение особых железных креплений, которые приварены в специальных пазах свинцом, специально сооруженное перекрытие, использование в перекрытии черепицы, столь характерного для государственных и общественных зданий элемента[61] и оштукатуренность внутренней поверхности стен смесью розового цвета. Редкость погребений данного типа, сооружение усыпальниц на видном месте, общий характер обнаруженного в них инвентаря — также прямой показатель богатства. Этот вывод подтверждается и тем обстоятельством, что багинетская усыпальница найдена в акрополе древней столицы, т. е. там, где была царская резиденция и ожидалось наличие царских гробниц. Такая же картина засвидетельствована в Ольвии. И Еврисивий и Арета по происхождению принадлежали к древним, богатым и знатным родам[62]. Для такой знати было делом чести сооружение при жизни и довольно быстро усыпальниц типа мавзолея.

Таким образом, в Ольвии усыпальницы такого типа считаются принадлежностью богатых; грузинский археологический материал в этом отношении не представляет исключения.

Богатые погребения раннеантичного времени, кроме ванских, внешне не очень-то выделялись. В позднеантичную эпоху (т. е. I—II вв. н. э.) для представителей знати строились усыпальницы типа мавзолея, изготовлялись цельновысеченные саркофаги, в которых вместе с покойниками были захоронены соответствующие богатые высокохудожественные предметы. Над некоторыми погребениями воздвигались надгробья (стелы) с надписями. В качестве иллюстрации сказанному можно назвать материалы нескольких погребений эриставов в Армазисхеви, багинетского саркофага, а также погребений Згудери, Ахмета, Эрцойской долины и т. д.

Первое погребение армазисхевских эриставов (вельмож, предводителей области), в котором был похоронен, по-видимому, эристави Джавах Младший (Джавах сын Аспаврука), выделяется и внешне и по составу инвентаря. В погребении было обнаружено: эриставское золотое кольцо-печать, на камне которой изображен бюст мужчины с круговой, негативной греческой надписью — эристав Аспаврук[63], золотой пояс, на камне одной из блях которого имеется портретное изображение молодых женщины и мужчины с интимной надписью; «Джавах жизнь моя — Карпак»[64], инкрустированная драгоценными камнями золотая диадема[65], кинжал, ножны которого выкованы из толстого листового золота и украшены разноцветными камнями. На конце ножен припаян древнейший образец грузинской перегородчатой змали с цветным изображением головы барана или теленка. К этой группе относится также ожерелье, составленное из круглых и подковообразных подвесок, украшенных драгоценными камнями и цветной глазурью, которое обнаруживает большое сходство с золотыми бусами и серебряными булавками из VII и XXVI курганов Триалети, датируемыми первой половиной II тыс. до н. э.[66] и иллюстрирующими технику зерни—этой древнейшей традиции грузинского златокузнечного искусства.

Такова одна группа вещей — инсигнии, знаков эриставской власти из погребения эристава Джаваха. Богатство и преимущественное положение эриставов хорошо отражает и эта группа вещей. Но, кроме них, в погребении Джаваха были обнаружены: золотые браслеты, килиты, златотканная накидка, золотые и серебряные монеты, серебряные сосуды для вина, двуушные сосуды, орнаментированные обкладки ложа и т.д[67].

Aрхеологические раскопки показали, что погребение Джаваха не является исключением. Такая же картина наблюдается в погребениях и других эриставов (например, Берсумы), членов их семей (в погребениях женщин, детей). И в погребении Берсумы были обнаружены инкрустированный цветными камнями железный кинжал с золотой рукояткой, кольцо, диадема, серьги, звенящие подвески, килиты, златоткань, золотые и серебряные монеты, большая серебряная чаша, на которой были уложены кости человека и на днище которой была выведена пунктирная надпись — «Я царь Флавий Даде подарил эриставу Берсуме», серебряные чаши, на которых изображены конь с поднятой перед алтарем ногой и позолоченный орел, серебряные обкладки орнаментированных ножек ложа и т. д.[68].

Несмотря на то, что шестое погребение (саркофаг) Армазисхеви принадлежит женщине, быть может, супруге эристава, оно оказалось самым богатым. В этом погребении были обнаружены: золотое ажурное ожерелье с инкрустированным драгоценными камнями кулоном, диадема, две пары браслетов, пара наручных украшений, пара ножных колец, 9 колец (на камне одного из них высечена титловая надпись «Джавах», камень другого кольца, кажется, алмаз), три пары серег, медальон, подвеска в виде скульптуры кабана, коробки для амулетов (в одном из них лежали 8 тоненьких лентообразных пластинок с арамейскими надписями магического содержания), множество килитов, подвески-бубенчики и много др. Так же много было в погребении серебра: серебряная чаша, на днище которой припаяно горельефное изображение молодой женщины и богини изобилия, на левой руке лежит рог тура, полный гроздями винограда, колосьями пшеницы и яблоками, на плече накинута козья шкура. Рог, накидка, диадема и грудь богини позолочены; чаша, на днище которой припаян бюст мужчины, патера с изображениями павлинов и с ручкой в виде головы барана, канделябр, обкладки орнаментированных ножек ложа, агатовое блюдце, стеклянные сосуды, золотые и серебряные монеты, словом, более тысячи предметов[69].

В седьмом погребении было меньше вещей, хотя найдены были уникальные украшения: ожерелье с аметистовым изображением бараньей головы, на медальоне которого, на золотой цепочке, подвешен флакон; пара пряжек, напоминающих птиц с раскрытыми крыльями, инкрустированных драгоценными камнями, бирюзой и покрытых зернью; диадема, пара браслетов, шесть колец (на камне одного из них изображена сцена гибели актеона), инталии и камея, остатки златоткани, золотые и серебряные монеты, серебряная чаша, украшенная изображениями гроздей и листьев винограда и граната, кувшины и множество мелких вещей.

Такая же картина наблюдается и во втором погребении в котором среди множества вещей были обнаружены чудесное ожерелье и широкий браслет, на центральном, большем камне которого изображена Афина Паллада[70].

Так же пышно похоронен и ребенок эриставов. В качестве иллюстрации можно назвать маленькое погребение в Армзисхеви[71].

С царской пышностью была похоронена дочь царя Иберии в саркофаге в скальном проходе Багинети. Это погребение почти до краев было заполнено золотыми и серебряными вещами. Здесь были найдены: золотые браслеты с изображениями на двуслойных камнях, золотые кольца, серьги, пояс, златоткань с золотыми килитами и множество золотых мелких украшений. По количеству и изысканности серебряных изделий с багинетским саркофагом не может сравниться ни одно до настоящего времени найденное погребение. В этом погребении были: винные кувшины, чаша, украшенная изображениями виноградных гроздьев, большая чаша с позолоченной портретной медалью, кубок с каннеллюрованной ножкой, блюдце, украшенное знаками зодиака, кубок, украшенный рельефными изображениями сцен охоты, двуушная кружка и множество других богато украшенных изделий торевтики, на днищах большинства которых нанесены арамейские надписи. Арамейская пунктирная надпись на ручке серебряной ложки гласит, что ложка царская. Надпись читается так: звмлк — «царя».

Больше всего впечатляют четыре одинаковые серебряные обладки резных ножек ложа. Они представляют собой вырезанную из орехового дерева стилизованную скульптуру слона-орла, которая заканчивается скульптурой головой орла. Все это с большим искусством обложено довольно толстой серебряной пластиной.

ОПИСАНИЕ ЧЕРНО-БЕЛЫХ ИЛЛЮСТАЦИЙ

 

1.                      Ручные рубила, ранний, средний ашель.

2.                      Ручные рубила, средний ашель.

3.                      Разнообразные орудия с различных памятников.

4.                      Различные орудия.

5.                      Различные орудия.

6.                      Костяные и роговые орудия среднего этапа верхнего палеолита

7.                      Костяные изделия, верхний палеолит.

8.                      Пос. Одиши, земледельческие орудия-макролиты.

9.                      Западная Грузия. Неолитические поселения, земледельческие орудия и керамика

10.                  Поселение Арухло I. Остатки жилых и хозяйственных сырцовых помещений II и III строительных горизонтов.

11.                  Поселение Арухло I. Реконструкция сохи из оленьего рога (верхние строительные горизонты).

12.                  Поселение Арухло I. Орудия труда из камня, кости и рога.

13.                  Поселение Арухло I. Орудия труда из кости и рога.

14.                  Поселение, Шулаверис-Гора. Глиняная женская статуэтка

15.                  Поселение Арухло I. Головка человека из гальки.

16.                  Глиняная посуда из Дидубе и Кикети

17.                  Глиняная посуда из Кода.

18.                  Самшвилде. Могильник, погребение после вскрытия.

19.                  Самшвилде. Обсидиановый инвентарь.

20.                  Поселение Хизанаант-Гора, слой Е. Керамические изделия

21.                  Амиранис-Гора. I строительный горизонт, керамические изделия из могильника

22.                  Амиранис-Гора. I строительный горизонт, керамический сосуд на могильника

23.                  Амиранис-Гора. I строительный горизонт, керамическая очажная подставка.

24.                  Амиранис-Гора. I строительный горизонт, бронзовый серп.

25.                  Амиранис-Гора. I строительный горизонт, глиняная скульптура быка из алтарного комплекса.

26.                  Поселение Квацхелеби, слой С. Остатки жилого помещения с очагом в центре.

27.                  Квацхелеби, слой С. Соха из рога оленя.

28.                  Квацхелеби, слой С. Глиняные сосуды.

29.                  Квацхелеби, слой С. Глиняные сосуды.

30.                  Квацхелеби, слой С. Глиняные крышки для посуды и фрагмент глиняного сосуда.

31.                  Квацхелеби, слой С. Глиняная скульптура быка.

32.                  Сачхере. Кинжальные клинки из курганных могильников(металл).

33.                  Сачхере. Штык и кинжал из курганных могильников.

34.                  Сачхере. Медные тесла и золото из курганных могильников.

35.                  Сачхере. Топоры из курганных могильников.

36.                  Сачхере. Булавки из курганных могильников.

37.                  Бронзовая подвеска XIV—XIII вв. до н. э. Могильник Певреби.

38.                  Бронзовая подвеска XIV—XIII вв. до н. э. Могильник Певреби.

39.                  Бронзовые украшения. XIV—XIII вв. до н. э. Певреби.

40.                  Бронзовые украшения XIV—XIII вв. до н. э. Святилище Шилда.

41.                  Глиняный сосуд. XIV—XIII вв. до н. э. Могильник Самтавро.

42.                  Глиняный сосуд. XIV—XIII вв. до н. э. Тбилиси.

43.                  Глиняная маслобойка. XIV—XIII вв. до н. э. Самтавро.

44.                  Глиняный кубок. Конец II тыс. до н. э. Триалети.

45.                  Листовидный кинжал. Конец II тыс. до н. э.

46.                  Бронзовый цельнолитый меч «кахетского» типа. Конец II — I пол. I тыс. до н. э.

47.                  Бронзовая рукоятка железного меча, I пол. I тыс. до н. э. Самтавро

48.                  Глиняный сосуд II тыс. до н. э. Самтавро.

49.                  Глиняный сосуд, конец II тыс. до н.э.

50.                    Глиняный сосуд, I пол. I тыс. до н.э. Самтавро.

51.                    Бронзовая модель боевой колесницы. I пол.1 тыс. до н.э. Святилище Гохеби.

52.                    Бронзовая скульптура обнаженного мужчины. I пол.1 тыс. до н.э. Святилище в г. Мелаани.

53.                    Бронзовая скульптура воина. I пол. I тыс. до. н.э.

54.                    Бронзовая скульптура обнаженного мужчины. I пол. I тыс. до н.э. С. Качрети.

55.                    Бронзовый гравированный пояс. VIII—VII вв. до н.э. Сагареджо.

56.                    Глазурованный сосуд. Конец II тыс. до н.э. Самтавро.

57.                    Бронзовый кинжал. XV в. до н.э. Земо-Бодбе.

58.                    Бронзовый кинжал. XIII—XII вв. до н. э. Святилище Шилда.

59.                    Бронзовый наконечник копья. XIV—XIII вв. до н.э. Святилище Шилда.

60.                    Бронзовая рукоятка листовидного кинжального клинка XIV— XIII вв. до н.э. Святилище Шилда.

61.                    Бронзовый наконечник копья. I пол. I тыс. до н. э. Сагареджо.

62.                    Бронзовые наконечники стрел. I пол. I тыс. до н.э. Святилище Малаани.

63.                    Бронзовые серпы. XIV—XIII вв. до н.э. Святилище Шилда.

64.                    Бронзовые наконечники копий. XIV—XIII вв. до н.э. Святилище Шилда.

65.                    Бронзовые наконечники копий. XIV—XIII вв. до н.э. Святилише Шилда.

66.                    Бронзовый топор центрально-закавказского типа. XIV—XIII вв. до н.э. Святилище Шилда.

67.                    Бронзовый наконечник копья с шипами на втулке. XIV—XIII вв. до н. э. Святилище Шилда.

68.                    Бронзовый топор центрально-закавказского типа. XIV—XIII вв. до н. э. Святилище Шилда.

69.                    Бронзовый кинжал. XIV—XIII вв. до н. э. Святилище Шилда.

70.                    Бронзовый наконечник копья с гравировкой на втулке. XIV—XIII вв. до н.э. Святилище Шилда.

71.                    Бронзовый наконечник копья с рельефным изображением змеи. XIV—XIII вв. до н. э. Святилище Шилда.

72.                    Плоские топоры, эпоха поздней бронзы—раннего железа.

73.                    Сегментовидные орудия поздней бронзы—раннего железа.

74.                    Бронзовые мотыги колхидской культуры.

75.                    Бронзовые мотыги эпохи поздней бронзы—раннего железа.

76.                    Колхидский бронзовый топор. Чабарухский клад.

77.                    Колхидские бронзовые топоры. Чабарухский клад.

78.                    Колхидские бронзовые топоры. Чабарухский клад.

79.                    Колхидские бронзовые топоры. Чабарухский клад.

80.                    Колхидский топор с изображением всадников. VII в. до н. э. Сулори.

81.                    Колхидский топор. Пасанаурский клад.

82.                    Бронзовый сосуд. Чабарухский клад.

83.                    Бронзовый сосуд. Пасанаурский клад.

84.                    Дугообразные фибулы. Пасанаурский клад.

85.                    Предметы из Пасанаурского клада (сборная таблица).

86.                    Глиняная фигурка оленя. VIII—VII вв. до н. э. Вани.

87.                    Золотая диадема. V в. до н. э. Вани.

88.                    Золотая серьга. V в. до н. э. Вани.

89.                    Золотая серьга. V в. до н. э. Вани.

90.                    Золотая диадема. I половина IV в. до н.э. Вани.

91.                    Золотые серьги. I половина IV в. до н.э. Вани.

92.                    Золотые серьги. I половина IV в. до н. э. Вани.

93.                    Золотые серьги. I половина IV в. до н. э. Вани.

94.                    Деталь серебряного ритона. V—IV вв. до н. э. Мтисдзири.

95.       Часть городских ворот и привратного святилища, постамент для статуи. III—I вв. до н. э. Вани.

96.                    Мостовая, лощенная булыжником. III—I вв. до н.э. Вани.

97.                    Развалины круглого храма. III—II вв. до н. э. Вани.

98.                    Ступеньки монументального алтаря. III—II вв. до н. э. Вани.

99.                    Золотые украшения и слиток. Рубеж IV—III вв. до н. э. Вани.

100.                Золотые серьги. Рубеж IV—III вв. до н. э. Вани.

101.                Золотые украшения и монета сиракузского тирана Гиерона II (275—216 гг. до н. э.), Вани.

102.                Деталь золотого ожерелья. III в. до н. э. Вани.

103.                Золотые монеты. IV в. до н. э. Золотая пирамидальная подвеска; ожерелье из золотых, сердоликовых бус и золотой подвески. I пол. III в. до н. э. Вани.

104.                Серебряная ложка. III в. до н. э. Вани.

105.                Серебряная пиала. III в. до н. э. Вани.

106.                Инталия с изображением сфинкса. Стекло. III в. до н. э. Вани.

107.                Бронзовые статуэтки с золотыми украшениями. III в. до н. э. Вани.

108.                Бронзовая статуэтка богини Ники. II в. до н. э. Вани.

109.                Серебряные статуэтки. II-I вв. до н. э. Вани.

110.                Серебряный медальон.II-I вв. до н. э. Вани.

111.                Фрагмент бронзовой статуи. II-I вв. до н. э. Вани.

112.                Фрагмент бронзовой статуи. II-I вв. до н. э. Вани.

113.                Львиная голова. Известняк. III-II вв. до н. э. Вани.

114.                Фрагмент фриза. Известняк. II в. до н. э. Вани.

115.                Акротерий. Известняк. П-I вв. до н. э.

116.                Антефикс. Глина. II -I вв. до н. э. Вани.

117.                Капитель IV-III вв. до н. э. Цихиа-Гора.

118.                Деталь строения. II-I вв. до н. э. Мцхета-Багинети.

119.                Терракотовая маска II в. до н. э. Саркине.

120.                Железная статуэтка. II-III вв. н. э. Мцхета — Каренис-хеви.

121.                Терракотовая статуя. II в. до н. э. Саркине.

122.                Терракотовая маска. II в. до н. э. Саркине.

 

Богатство этого погребения, а также наличие в нем золотых штандартов знамени дают убедительное основание отнести саркофаг к царскому двору, тем более, что он обнаружен в царской резиденции, в акрополе Мцхета. На это указывает и упомянутая выше надпись[72]. Естественно, такое положение наблюдается не только в Мцхета. Богатые погребения обнаружены в разных общинах, ущельях и провинциях Грузии.

Такую же картину раскрывает позднеантичный могильник в Згудери, который был обнаружен в 1964 г. на левом берегу р. Дзама (Карельский район). Заслуживает внимания, что в ущелье р. Дзама были найдены богатые грунтовые погребения. В этом отношении в Згудери, как будто, сохраняют раннеантичный обряд или же поступают так, как в I—III вв. н. э. в Западной Грузии (Бори, Клдеети, Хаиши Уреки, Квашхиети и др.). Так же как в Мцхета, и в Згудери выделяется очаг богатых погребений. В одном из згудерских погребений были обнаружены золотые кольца, браслеты, серьги, ожерелье, украшенное камеей, золотые и серебряные монеты, серебряные, бронзовые и стеклянные сосуды, бронзовые ритуальные кадила и другие культовые предметы. Примечательно, что на серебряных сосудах Згудери имеются также арамейские надписи[73].

Богатые погребения Згудери также следует отнести ко II—III в. н. э. и их надо считать погребениями знати Дзамского ущелья, быть может, предводителей данной провинции. Как видно, предводители этой провинции в позднеантичное время жили с соответствующей роскошью и старались во всем приравниваться к представителям других провинций, равным им по рангу.

В с. Бори близ Шорапани в течение многих лет находили отдельные предметы позднеантичного времени. В конце концов выяснилось, что там был еще один очаг богатых погребений разряда эриставских гробниц. Вещи из Бори настолько похожи на армазисхевские, что иной раз трудно их различить. Таковыми являются, например, изображение лошади с поднятой ногой перед алтарем на днище серебряной чаши, серебряные обкладки резных ножек ложа, серебряные винные кувшины, ложки и т. д.[74].

Особого внимания заслуживает серебряная большая чаша с арамейской, (армазской) надписью: «Добрый эристав Бузмир»[75]. Характерна и судьба этой надписи; ее расшифровка стала возможна только после прочтения двуязычной надписи, найденной в Армазисхеви[76].

Борийскую и клдеетскую группу богатых погребений позднеантичного времени пополняет блестящими образцами торевтики данной эпохи и инвентарь богатого погребения в Саргвеши, в котором выделяется серебряный кубок, украшенный четырьмя медальонами с изображениями вельмож Сасанидского царства[77]. Из золотых вещей Саргвеши сохранились три кольца, браслеты, бусы-подвески и большие кольца-подвески. В Саргвеши найдены также серебряные ложки[78], хорошо известные из находок в Бори, Мцхета, Армази и Багинети.

Очаг богатых погребений был открыт в 1941—1942 гг. в с. Клдеети (Зестафонский район). Золотыми украшениями, серебряными сосудами, стеклянными, бронзовыми и железными украшениями и предметами, железным оружием Клдеетский богатый могильник свободно можно поставить рядом с инвентарем эриставских и царских погребений Мцхета-Армази-Багинети. Уникальным выглядит инкрустированная камнями и покрытая зернью золотая пряжка с портретной геммой, основная часть которой — золотая овальная пластина — имеет вокруг 13 равных и почти одинаковых выступов. Все тринадцать выступов украшены миндалевидными альмандинами. Оправы альмандинов и кромки выступов обведены зернью. Посередине, в большой оправе с высокими краями сидит сердолик, на котором высечено портретное изображение «клдеетского эристава»[79]. Это мужчина средних лет с бородой и усами, мягким, разумным и волевым выражением, головной убор которого напоминает западногрузинский башлык[80].

Царский облик «клдеетского эристава» наводит на мысль признать в нем одного из представителей верховной власти Эгриси. Основанием для этого может послужить и золотой пояс и богатый погребальный инвентарь, который находит общее как с колхидским, так и картлийским кругом златочеканного искусства.

 

 

 

3. Строительное искусство и памятники зодчества

 

О грузинском зодчестве античной эпохи раньше можно было составить представление лишь на основании сведений письменных источников. И в самом деле, в грузинских, греко-римских и византийских источниках имеется множество сведений, на основании которых можно воссоздать общий уровень развития строительного искусства и архитектуры Грузии античной эпохи. Составить же более конкретное представление о городской архитектуре Грузии античного времени удается преимущественно по археологическим памятникам.

Если о городской архитектуре будем судить по сохранившимся сооружениям, в первую очередь привлекут внимание фортификационные, т. е. крепостные, строения, обнаруженные в Мцхета (Армазцихе, Цицамури, собственно Мцхета, Саркине-Саване), Уплисцихе, Гори, Урбниси и в некоторых других местах. К этой группе сооружений относятся крепостные стены и укрепления, башни и расположенные между ними устои.

На ранней ступени интересующего нас времени, т. е. в VI—III вв. до н. э., городские крепостные сооружения построены без применения известкового раствора. Нижняя часть крепостных стен, башен и устоев выложена из каменных квадров[81]. Обычно первый, нижний ряд каменных квадров уложен в специально вынутой в скале выемке. Последующие же ряды перевязаны между собой скобами. Такая картина наблюдается в Армазцихе, Цицамури, Уплисцихе, Горисцихе, Вани и т. д. Скоба деревянная засвидетельствована в Армазцихе. Цицамури, железная — в Вани, Армазцихе. Употреблялась двоякая деревянная скоба: одна горизонтально укрепляла квадры одного ряда, вторая же использовалась для укрепления между собой верхнего и нижнего рядов (Цицамури)[82]. У железных скоб оба конца загнуты и они отличаются друг от друга только размерами. Их особенностью следует считать то, что концы железных скоб нуждаются в укреплении свинцом в специальных пазах[83]. Так укреплены скобами фундамент ванских ворот, армазхисхевские и багинетские саркофаги, фундамент усыпальницы типа мавзолея.

На таких тщательно заложенных и укрепленных фундаментах и на нижней части вообще воздвигали из сырца крепостные стены, башни и устои (Армазцихе, Цицамурис-Гора, Горисцихе, Уплисцихе, Вани и др.).

Таким образом, на ранней (древнейшей) ступени строительства оборонительных сооружений городов Грузии античного времени крепостные стены, башни и устои воздвигались на фундаментах каменных квадров. Это является до III в. до н. э. единственным видом крепостных сооружений как в Восточной, так и в Западной Грузии.

Таким же способом строились храмы, дворцы, ворота и другие сооружения общественного или культового назначения. Так построены колонный зал Армазцихе, ванский храм и ворота, строения разного назначения в акрополях Армазцихе и Вани.

Из-за того, что сооружения, построенные описанным способом, раньше всех были обнаружены, раскопаны и изучены в Мдхета, а именно в Армазцихе. его называют Армазцихе I. Армазцихе I подразумевает распространенную в VI—III вв. до н. э., связанную между собой скобами кладку квадров без известкового раствора, уложенную в сделанных в скалах специальных выемках, верхнюю часть которой составляет стена из сырцового кирпича. Армазцихе I подразумевает также не только определенный способ строительного искусства, но и определенный хронологический отрезок. Имеется в виду ранняя ступень городского строительства Грузии античного времени — VI—III вв. до н. э.[84].

Памятники ранней ступени лучше всех сохранились на территории Картли, а именно в Большой Мцхета (Армазцихе, Цицамури, Саркине, Армазисхеви и др.). Обстановка в Западной Грузии в основном представляется по Ванскому городищу и по ахеменидской капители Саирхе.

Особую архитектурную группу ранней ступени городского строительства Грузии составляет одна, ранняя часть высеченных в скале помещений в Уплисцихе. Как предполагают, в Уплисцихе выделяются высеченные в скале комплексы доэллинистического периода (VI—IV вв. до н. э.), при расчистке которых не был обнаружен более поздний материал[85].

Естественно, на ранней ступени следует предполагать наличие и деревянных построек. Относительно этих сооружений, как было показано в письменных источниках, сохранилось множество сведений. Кроме этого, в обработке потолка одного из высеченных в скале залов в Уплисцихе некоторые исследователи видят явное подражание древесно-балочному перекрытию. По их мнению, в разделении, в частности, потолка, сдвоенными круглыми балками, будто несомненно проявляются традиции деревянных конструкций и, не имея никаких функций, они повторяются в камне в качестве декоративного элемента[86]. Другого археологического материала для воссоздания уровня деревянной архитектуры почти не существует, т. к. ни один жилой холм Колхидской низменности, в котором имеются деревянные сооружения, до конца не раскопан, выявлены лишь отдельные части срубных строений (Наохваму[87], Сакоркио[88]).

Уже на древней ступени, в особенности же в IV—III вв. до н. э., постройки (гражданские, культовые, крепостные) были покрыты черепицей. Так, например, следы черепичных крыш явно проглядывают в Большой Мцхета, Уплисцихе, Урбниси, Гори. В покрытии зданий использовалась черепица двух видов: плоская черепица с загнутыми боками (типа солена) и желобчатая (типа калиптера). Черепица изготовлялась в местных мастерских и довольно хорошо.

В Восточной Грузии использовалась мцхетская черепица. Установлен оригинальный способ ее изготовления: на керамическом кругу делали трубу, которая до обжига продольно резалась на две ровные части, на каждой из которых приделывался выступ[89].

С III в. до н. э. в городской архитектуре Грузии наблюдается большой перелом. Начинает распространяться известковый раствор, который с этого времени становится характерной особенностью городского строительства. Распространение известкового раствора приурочивается к этому времени и грузинскими письменными источниками. В «Картлис Цховреба», при описании деятельности царя Ардама, сказано, что он окружил Мцхета оградой на известковом растворе и что «до этого в Картли не было известно известковое дело»[90].

В свое время царевич Теймураз, по поводу данного сообщения летописи, высказал заслуживающее внимание положение, согласно которому известковый раствор был известен до Ардама, использовался и до него, но «Ардам познакомил всю Иберию, как строить крепости и крепостные сооружения на известковом растворе, и поэтому древние грузинские летописцы приписывали ему введение известкового раствора»[91].

Таким образом, по мнению царевича Теймураза, в деятельности Ардама главное не введение в строительство известкового раствора, а распространение его по всей Иберии, т. е. создание нового этапа в развитии строительного искусства Грузии античного времени. Новейшие археологические открытия подтверждают наличие применения известкового раствора уже в III в. до н. э., независимо от того, заслуга в этом новшестве приписывается Ардаму или нет. Вместе с тем, это новая ступень в городском строительстве Грузии античной эпохи, которая в корне отчетливо выделяется не только в тех городах и крепостях, в которых сохранились характерные для первой ступени памятники, но и на других объектах. Так, например, после II в. до н. э. следы применения известкового раствора обнаружены в Мцхета (Армазцихе, Саркине, Цицамури, Армазисхеви) позже, в т. н. позднеантичной эпохе, к названным городищам следует причислить Уджарма.

В это время известковый раствор одинаково применяется в строительстве крепостных, гражданских и культовых сооружений и в большинстве случаев на этом растворе построены памятники городской архитектуры Грузии второй ступени античной эпохи. Это, конечно, не означало полного забвения ранних традиций. И на этом этапе имеются случаи применения каменных квадров, но они используются уже для внешней отделки зданий. Строительное искусство того времени, наряду с известковым раствором, усвоило и постепенно стало широко использовать отделку каменными квадрами строившихся на известковом растворе сооружений. В качестве иллюстрации к сказанному можно указать на развалины дворца в резиденции армазских эриставов — на т. н. здание с порогом или на сооружения Саркине, которые уже в III в. до н. э. были украшены резными капителями колонн, полуколоннами и другими сложными и тщательно выполненными архитектурными деталями. Уровень развития строительного искусства данной ступени наиболее четко воссоздают т. н. памятники малого зодчества — погребения, усыпальницы типа мавзолея, обнаруженные в Мцхета (Армазисхеви, Багинети, Самтавро, окрестности Мцхетского вокзала). Одно из таких погребений, а именно у старого моста в Мцхета, относится к I в. н. э. и является наиболее четким образцом зодчества своего времени: в строительстве усыпальницы были использованы и каменные квадры (являющиеся отзвуком древней строительной традиции) и известковый раствор. Усыпальница внутри была оштукатурена известковым раствором, а с внешней стороны облицована каменными квадрами. Свод усыпальницы также был уложен на известковом растворе, на нем было сооружено двускатное перекрытие с черепичной крышей[92]. Более или менее подобная картина наблюдается в Армазисхеви, Багинети, Самтавро и т. д.

Сохранение в нетронутом виде сооружения двухтысячелетней давности является редким случаем вообще и единственным в Грузии.

В этом сооружении сохранена и конструкция двускатной крыши. Распространение двускатных крыш и раньше предполагалось. Конструктивный замысел расположения на оси колонного зала Багинети шести колонн заключался и в том, что над залом должно было быть сооружено двускатное перекрытие. Двускатные крыши имели цельновысеченные саркофаги Багинети, Армазисхеви и Мцхета. Было раскопано довольно много каменных и черепичных погребений с двускатным перекрытием. И бани Армазисхеви и Багинети имели двускатные крыши. Примечательно, что на серебряной чаше из багинетского саркофага и на головках некоторых булавок из Самтавро и Армазисхеви изображены дома с двускатным перекрытием. Золотой башенный дом из Хаиши ведь тоже имеет двускатную крышу и т. д.

Было известно, конечно, о распространении двускатного перекрытия и в соседних странах, а в особенности в греко-римском мире, но все это могло послужить лишь основанием для предположения, хотя и убедительного, которое вытекало бы не только из изучения параллельных памятников, а из конструктивных признаков обнаруженных в Грузии сооружений, чему придается решающее значение в определении вида перекрытия.

Именно обнаружение усыпальницы с двускатным перекрытием и черепичной крышей сразу и без сомнения внесло ясность в вопрос перекрытия одной из главнейших групп архитектурных памятников Грузии античного периода, и стала очевидной правильность предположения, высказанного на основании косвенных данных.

Археологические памятники показали, что градостроители Грузии античного времени соответствующее внимание уделяли санитарно-гигиеническим учреждениям. Установлено, что в позднеантичном периоде строились, и бани и проводились водопроводы. Во Мцхета, в двух местах найдены бани, которые имели связь с резиденциями царя и эриставов и относились к позднеантичному времени. Одна из них была частью дворцового комплекса армазисхевских эриставов, другая же — багинетская, принадлежала, по-видимому, царскому двору. Эти бани принципиально однородны и характерны для римской эпохи. Бани такого типа были широко распространены в Риме и Малой Азии. Несмотря на общее сильное повреждение, хорошо отличаются отдельные части бань, раздевальная комната, отопительное отделение, горячая, теплая и прохладная бани и сравнительно хорошо сохранившаяся отопительная система на первом этаже, которая имеет облик калорифера, собранное здесь, между колонами, расположенными под полами перечисленных банных отделений, тепло отапливало и пол бани, и стены верхнего этажа, проникая наверх по соответствующим каналам. Сохранились и эти каналы, и водопроводные сооружения. Как было отмечено, к армазисхевской бане очень близко стоит и баня Бичвинты. Здесь хорошо сохранены два канализационных канала, по которым вода сливалась в городской коллектор.

С позднеантичными банями, естественно, связаны и водопроводы. При раскопках бани в Армазисхеви было обнаружено несколько фрагментов составленного из керамических труб водопровода, который был проведен из Армазского ущелья. Фрагменты открытого и закрытого водопровода позднеантичного периода и более ранние были обнаружены и в Багинети, водопроводные трубы II—I вв. до н. э. были найдены в 1961 г. на Ванском городище[93].

 

4. Образцы скульптуры античной эпохи

 

Архитектурные фрагменты Саркине и Надарбазеви, Армазисхеви, Мцхета и Багинети дают основание предполагать наличие в украшении храмов и дворцов не только капителей с ионийским ордером, каннелюрованными колоннами, резными карнизами и полуколоннами, но и рельефами и круглой скульптурой. Не исключена возможность обнаружения образцов круглой скульптуры в Саркине, Армазской крепости, Надарбазеви, в Большой Мцхета, а также в Уплисцихе. Следует учесть также довольно частые находки образцов малой скульптуры раннеантичного времени. Таковы, например, обнаруженные в Мцхета на Самтаврском поле малые скульптуры леопарда с поднятой передней лапой и повернутой налево головой и вздыбленного тура, норовящего совершить прыжок.

Особую группу малой скульптуры составляют фигуры всадника из Лечхуми[94] и Степанцминда[95], золотых коней из Садзегури[96], а в особенности золотая скульптура маленького божества, найденного на Баргикариа около с. Дзегви[97].

В резиденции эриставов в Армазисхеви было найдено несколько образцов мраморной круглой скульптуры: а) обломок скульптуры из белого мелкозернистого мрамора, которая изображала, по-видимому, обнаженную молодую женщину, у которой одна нога была переложена на другую; сохранилось изображение сдвоенных бедер до колен; б) обломок белого мелкозернистого мрамора, представляющего изображение пухлой правой ладони ребенка, обломаны и пальцы; в) обломок мелкозернистого белого мрамора, который представляет руку молодой женщины, согнутую в локте и наискосок переломанную выше запястья[98]. Все три фрагмента, а в особенности второй, блестящей работы, указывают на высокое мастерство автора. Надо полагать, что скульптуры из белого мрамора были завезены из римского мира для украшения дворцов и храмов. К сожалению, фрагменты скульптур так малы, что об их происхождении нет оснований говорить более конкретно. Достоверно нельзя говорить и о том, кого изображали эти скульптуры, являлись ли они портретными изображениями или изображали божество или мифологических персонажей. Единственное, что можно сказать убедительно, это то, что в позднеантичном периоде резиденцию армазисхевских эриставов украшали блестящие образцы круглой мраморной скульптуры, которые являлись такими же высокохудожественными произведениями, какими было большинство найденных в эриставских погребениях золотых и серебряных предметов, а в частности серебряные скульптуры (бюст мужчины, горельеф женщины с рогом, ножки ложа из багинетского саркофага, «играющий и поющий юноша» из усыпальницы типа мавзолея Мцхета) или высеченное из драгоценного камня полукруглое изображение головы барана[99].

А если учесть и то, что было сказано о скульптурных изображениях Армаза, Задена, Гаима и Га при характеристике божеств грузинского языческого пантеона, то можно составить довольно полное представление вообще об образцах распространенной в Грузии античного времени круглой скульптуры.

Эта малочисленная группа найденной в Грузии круглой скульптуры довольно красноречиво освещает высокую культуру населения городов Грузии и взаимоотношений Грузии с греко-римским миром.

 

5. Металлопроизводство. Обработка железа в античной Грузии

 

В железных предметах Грузии античной эпохи нашли свое отражение взаимоотношения, традиционно характерные для грузинских племен доантичного времени, имевших развитую железную индустрию, с племенами, населявшими современные Азербайджан и Армению, с одной стороны, и с населением северных склонов Кавказа — с другой. Таким образом, не прерывалась взаимосвязь, которая отчетливо отразилась в археологических памятниках эпохи поздней бронзы и раннего железа. Продолжение указанного традиционного сближения в доантачной и античной эпохах выразилось и в том, что, наряду с памятниками местной культуры эпохи железа, наблюдается наличие предметов, выполненных в северокавказской (нескифской) и древневосточной (в первую очередь, естественно, в урартской) традициях. Таковыми являются т. н. «железные акинаки», согнутые садовые ножи и др., которые могли попасть в Грузию в результате тесных взаимоотношений с соседними племенами, хотя могли быть и местными изделиями.

Поток этих двух культур не во всех общинах античной Грузии чувствуется с одинаковой силой. Например, в нагорьях Западной Грузии найдены железные топоры, которые почти точно повторяют колхидские бронзовые топоры. Таковыми являются топоры с молотообразным обухом и прямые топоры с клинообразным обухом, которые следует считать прямыми преемниками колхидских бронзовых топоров начала I тыс. до н. э. Такая тенденция наблюдается и в археологическом материале Восточной Грузии. Уже с начала I тыс. здесь распространены железные клинки, которые представляют повторения бронзовых заостренных клинков. Железные наконечники копий также по своей форме почти не отличаются от бронзовых[100]. Все это дает основание утверждать, что металлургия железа Грузии античного времени является продолжением доантичной традиции, которая создавалась на местной базе металлопроизводства[101].

При таких обстоятельствах, как отмечалось выше, если даже и встречаются железные предметы, характерные для северокавказского и урартского миров, то их проникновение надо считать результатом традиционных взаимоотношений, а не показателем того, что в Грузию в доантичном и античном периоде завозились лишь готовые изделия. В этом отношении особое значение приобретает то обстоятельство, что, несмотря на новшества, связанные с технологией обработки железа, металлисты упорно стараются повторить в железе формы бронзовых изделий. Это является показателем мощи и твердости местных традиций металлопроизводства. Грузинский металлист знает преимущества нового металла (железа), и он выделывает из него орудия и оружие, но не забывает старинные формы н старается придать железным изделиям форму бронзовых. Подтверждением этой мысли служит обильный археологический материал из Самтавро, Геби, Сухумской горы, Сванети, Нижней Картли.

Если письменные источники сохранили заслуживающие внимание сведения о высоком уровне обработки железа у грузинских племен юго-западной Грузии, то новейшие археологические открытия ясно показывают высокий уровень металлопроизводства и в Картли, и в Западной Грузии.

Значительный очаг производства железа в Картли в античном периоде находился в западной части Большой Мцхета, в том районе города, который в древнейших грузинских источниках назывался Саркине, т. е. «место производства железа»[102]. Результаты археологических раскопок показали, что название этого района древней столицы соответствует деятельности его населения. Это производственный район Мцхета, железных мастерских, расположенных на Грдзели-Миндори, где раскопаны развалины наполовину вставленных в землю печей, в которых выплавлялось железо. Здесь же было зафиксировано большое количество шлака, а в печах железная болванка, полученное из нее разного рода железо. Выясняется, что орудия из этого железа делались в двух пунктах района Саркине: в современном Грдзели-Миндори и в Саване.

Раскопки одной из мастерских показали, что в. разных ее частях выплавляли железо, свинец и медь.

Были обнаружены керамические сосуды (обломки тиглей) для плавки металла, златокузнечный штамп и разные инструменты, указывающие на возможность наличия на Грдзели-Миндори мастерских золотых дел мастеров.

Печи для выплавки железа, а в особенности свинца, кажутся оставленными внезапно. На это указывают осадки железного шлака на полу железоплавильной печи и выплавленный чистый свинец на дне печи. Последний, как показал химический анализ, содержал 99,86% свинца[103].

Продукция мастерских района Саркине многообразна. Здесь были обнаружены железные хозяйственные и боевые топоры, заготовки орудия для обработки камня, разные железные орудия и инструменты, лопата с железной ручкой для чистки печей, у которой дополнительно была, по-видимому, и деревянная ручка. Там же находилась груда между собой сплавленных и поэтому ощутимо деформированных железных наконечников — стрел, насчитывающих несколько сот единиц, и бронзовые предметы, среди которых выделялись инструменты золотых дел мастера.

Добытый раскопками материал показывает, что в мастерских Саркине осуществлялись выплавка металла из железной руды, переработка железной болванки и получение ковкого железа, вырезка из него кусков и молотов, обрезка железа сообразно предмету, предназначенному для ковки, или резка железа, ковка и закалка самой вещи. Таким образом, здесь выполняется полный металлургический цикл (от выплавки руды до ковки и закалки предмета).

Все это, естественно, не должно было происходить в одной мастерской, хотя, как известно, в грузинском быту засвидетельствованы и такие случаи. Установлено, что обработка-плавка «сырого металла» происходила в кузнечной хижине. Там же осуществлялась повторная плавка выплавленного железа.

Специальное здание, предназначенное для обработки железа новейшими исследованиями не засвидетельствовано. Эту функцию выполняла кузнечная хижина[104]. Во время раскопок мастерской и в отбросах самой печи в большом количестве находили обломки известняка, большую часть которых составляли уже использованные в строительстве квадры или более или менее профилированные архитектурные детали.

Следует думать, что обломки известняка являются компонентом («плавень»), участвовавшим в процессе выплавки из руды металла.

Во время рассмотрения вопросов, касающихся архитектуры и строительства, нами было отмечено, что обнаруженные при раскопках железообрабатывающих мастерских на Грдзели-Миндори квадры и резные фрагменты (полуколонны, капитель ионийского ордера, карнизы и др.) эллинистического времени следует отнести к обильно украшенному резными деталями малому, культового назначения, сооружению. В таком случае получилась бы естественная картина наличия культового места «людей железа» (металлистов). Таким образом, у района металлистов древней столицы Саркине оказалось бы свое культовое место (сооружение), быть может, на месте Шиомгвимской лавры или в ее окрестностях. Для такого предположения основанием служит также использование античных архитектурных фрагментов в строительстве комплексов Шиомгвимского монастыря. Обработка железной болванки и операции для получения нужного предмета в мастерских Саркине проводились предельно тщательно, чего нельзя сказать о процессе плавки железа. Это ясно видно из результатов химического анализа железных изделий. Оказалось, что наконечники стрел «клада» содержали 85% железа, а листовое железо — 88%. Наряду с высококачественностью железа наблюдается низкий уровень плавки металла из железной руды, если об этом судить по шлакам железа, в которых содержалось 52—65% железа[105].

Саркине античного времени должен был снабжать железными изделиями не только Мцхета, но и другие области страны. Хотя в античном периоде не только Мцхета была известна производством железных орудий и оружия. Значительную роль в этом отношении должна была выполнять Нижняя Картли. Археологические раскопки показывают, что в саркинетах Нижней Картли сохранились и остатки маленьких печей доантичного времени, и развалины мастерских больших масштабов, и грандиозные выработки железной руды феодальной эпохи[106]. Пробел, который наблюдается в отношении античного времени, следует объяснить тем, что мастерские данного периода пока не найдены из-за несовершенства изыскательских археологических работ. С другой стороны, в столь богатом железной рудой крае и в известной железными мастерскими и древнейшими железными изделиями общине совершенно естественно допустить наличие производства соответствующего масштаба.

 

6. Стекольное производство

 

Археологические находки свидетельствуют, что стекольное дело является древнейшей отраслью ремесленного производства Грузии. Стеклянные бусы здесь изготовлялись еще пять тысяч лет тому назад. Эти древнейшие изделия непрозрачны из-за нахождения в земле в течение тысячелетий, бусы изменили цвет, выветрились и постарели, однако сохранили все химические компоненты стекла последующего времени[107].

Среди археологических находок уже давно привлекают внимание высокий, тонкий флакон VI—V вв. до н. э. и стеклянная чаша того же времени, которая, наподобие ахалгорийских серебряных чаш, украшена глубокими углублениями. Общим обликом эта чаша походит очень на серебряную чашу, обнаруженную в Даблагоми, хотя у алгетской чаши нет гирлянды, составленной из омфалоса и лотоса[108].

Неизвестно пока и место изготовления алгетской чаши, однако не раз был отмечен факт обнаружения подобного сосуда на Крыте в Мариане вместе с материалом IV в. до н.э.

В обнаруженной в 1951 г. около железнодорожного вокзала Мцхета, под северным склоном Багинетской (Армазской) горы, усыпальнице типа мавзолея I в. н. э. оказались блюдца из синего стекла[109].

Как видно, стеклянную посуду употребляла лишь привилегированная часть общества. Этим и объясняется тот факт, что стекло сначала появляется лишь в богатых погребениях и главным образом вместе с серебряной посудой. Это указывает на то, что стекло первоначально было редким явлением и даже в кругах знати считалось дорогим, равноценным серебру, материалом.

 Указанным не исчерпываются случаи обнаружения в Грузии стеклянной посуды античного периода, но и перечисленные факты дают основание для утверждения, что в VI в. до н. э. — I в. н. э. в Грузии хорошо знали стеклянную посуду и она использовалась в основном в знатных, богатых кругах общества. Показателем утонченного вкуса этого общества является посуда, сделанная из многоцветного и синего стекла, завезенная из таких центров с раннеразвитым стекольным производством, какими были Финикия, Сирия и Египет. Изделия перечисленных центров засвидетельствованы в Триалети, Мцхета, Вани, Брили, Урбниси и т. д.

Как было отмечено, продукция стелкодувов в Грузии имеет большие традиции. Их деятельность не прекращалась и в античную эпоху. В археологическом материале VI—V вв. до н. э. можно выделить одну группу памятников глиптики, которая за пределами Кавказа неизвестна и преимущественно встречается только в Грузии, что вызывает большой научный интерес[110]. Имеются в виду сделанные из синего стекла многогранные печати. С их местным изготовлением связывают возникновение частной собственности, рост потребности на печати, что ускоряло появление соответствующих мастерских. Как будет показано ниже, оригиналы местных печатей, по крайней мере вначале, завозились из Малой Азии. За расширением с Малой Азией торговых отношений должно было последовать, в раннеантичную же эпоху, проникновение нового художественно-культурного потока даже из Греции. Признаком этого является упомянутая выше стеклянная чаша из Алгети.

Существование во Мцхета мастерских для отливки стеклянных многогранных печатей и наличие в этих мастерских, наряду с местными, и греческих мастеров, посредством которых распространялось влияние извне, способствовали росту в Грузии материальной и духовной культуры[111]. Таким образом, мы приблизились к ступени последующего развития, когда можно было предположить появление в Грузии новой продукции данной отрасли — стеклянной посуды. Это означало начало развития в античной Грузии новой отрасли стекольного дела — производства собственно стеклянной посуды.

Местные изделия стекольных дел мастеров были зафиксированы в первом погребении Армазисхеви. Это украшение золотой обкладки эриставского пояса — утонченное, эмалевое изображение головы теленка и круглая бляха, отделанная цветной перегородчатой эмалью[112].


До I в. н. э., как правило, господствовала технология изделий с глазурованным составом. Такой материал был зафиксирован в раннеантичных погребениях Вани, Брили и Сухуми[113]. С первого же века в погребениях преимущественно возрастает количество собственно стеклянных изделий. Царское окружение и семьи эриставов, по-видимому, не прельщались стеклянной посудой новой технологии. Это и понятно. В стекольном производстве значительное новшество, как полагают, появляется на стыке эр[114]. К этому времени относят открытие секрета варки прозрачного, совершенно бесцветного стекла, а также изображение стеклодувной трубки. Известный исследователь египетских древностей, в частности египетского ремесленного производства и материалов, А. Лукас считает, что неизвестно когда изобрели совершенно бесцветное, прозрачное стекло, хотя в усыпальнице Тутанхамона было найдено несколько образцов такого стекла[115]. Применение же стеклодувных инструментов А. Лукас приблизительно приурочивает к началу новой эры[116].

Приблизительно с этого времени из круга мастеров стекольного дела должна была выделиться специальная группа стеклодувов. Новшество в стекольном производстве было вызвано дальнейшим совершенствованием технологических процессов и ощутимым улучшением состава глазури. За новой технологией последовал массовый выпуск изделий из прозрачного (бледного, бесцветного) стекла, а несколько позже — и эмали.

Естественно полагать, что изделия бесцветного стекла на первых порах не могли равняться с изделиями чрезмерно разбитой торевтики. Поэтому и на стыке эр, и в первых веках н. э. в царской семье и в семьях знати господствующее положение занимает серебряная посуда, а позже постепенно распространяется стеклянная посуда.

Новая технология стекольного производства своеобразно отразилась и в археологическом материале. С I в. н. э. все больше и больше завозят разнообразную стеклянную посуду (флаконы, чаши, кубки, тарелки и др.). Особенно часто встречается посуда для благоуханных веществ, обычно связанная с погребальным инвентарем, которая в большинстве случаев, видимо, и изготовлялась с этой целью. Как видно, в нее заливали благоуханные жидкости и так укладывали в погребения[117]. Вначале большинство флаконов завозилось извне, со временем стали появляться и местные изделия.

Археологические находки в Мцхета, Триалети, Клдеети, Ахмета, Брили, Урбниси, Згудери, долине Эрцо, Бори, Уреки, Сухуми, Бичвинта и т. д. показывают, что широкое распространение изделий стекольных дел мастеров, в частности же стеклянной посуды, было характерным для Грузии в первых веках н. э. Такая же картина наблюдается и в соседних странах.

Сначала местная стеклянная посуда представляла подражания обильно завезенной извне посуде, позже же замечается и создание новых форм. Частые находки стеклянной посуды в городах, в особенности в рядовых погребениях, указывают на широкое распространение этой продукции и на то, что стекольное производство стало выгодной, доходной отраслью городского ремесла. Поэтому в больших городах появляются стекольные мастерские. На это указывает бракованный флакон из Самтавро и два стеклянных слитка, обнаруженные в Урбниси, свидетельствующие о наличии здесь плавки стекла и тем самым о существовании местного производства[118]. Естественно, за этим последовало появление группы соответствующих ремесленников. Надо полагать, что в городах и производственных центрах количество стекольных дел мастеров увеличилось, в особенности после I в. н. э.[119].

На наличие местного производства стекла указывает сообщение об обнаружении на Самтаврском поле остатков стекольной мастерской[120]. Остатки стекольной мастерской более поздней, раннефеодальной эпохи были найдены в Карсани[121]. И этот факт указывает на раннее появление производства стекла. Таким образом, обнаружение стеклянного брака, стеклянных слитков и остатков стекольных мастерских показывает, что в городах Грузии в I—III вв. н. э. широко применялись стеклянные изделия, не только завезенные извне, но и местного производства.

Как среди импортных массовых изделий, так и среди посуды, изготовленной в местных мастерских, выделяются вещи, предназначенные для высоких кругов общества, а именно: посуда изящных форм, разноцветная, парадная, в некоторых случаях отделанная серебром и тем самым превращенная больше в памятник торевтики[122]. Все это отражает уровень имущественной дифференциации, но в то же время и уровень развития художественного ремесла и вкуса.

Развитие стекольного производства требовало больших знаний и выполнения тяжелой работы. Первые стеклоплавильные печи были естественно примитивными, вследствие чего ремесленникам приходилось работать в тягчайших условиях. Чтобы представить тяжесть труда в стекольном производстве, достаточно привести одно место из несколько позднего (VI—VII вв. н. э.) произведения — «Лимонария» Иоана Мосха: «Я был стекольных дел мастером и ослеп от жары его огня»[123].

 
7. Гончарное производство, строительное дело, златокузнечное

 ремесло и другие отрасли художественного ремесла

 

Гончарное производство. В античной Грузии были развиты и другие отрасли ремесла, прежде всего — гончарное производство. На основании археологического материала в среде гончаров можно различить: горшечников, мастеров-изготовителей винных кувшинов, черепицы, кирпича и глиняных труб.

Глиняная посуда этого времени по форме и по ограничению многообразия и красоты четко отличается от изделий предыдущего периода. Упрощены формы и почти исчезли ранние украшения (лунки, шишки, рельефная полоса в верхней части сосудов). Многообразие украшений не замечается и в материале Алазанской долины, где на стыке эр распространена характерная для центральной и восточной части Закавказья керамика: домашняя посуда светло-красного цвета и керамика темного обжига, в частности кувшинчики (с клювообразным сливом, низкие, трегубые, стилизованные, с ручкой набоку), чаши, треногие тарелки, низкие, маленькие кувшинчики на корпусе с трубчатым сливом и т. д. Такова, например, раскопанная Г. К. Ниорадзе близ Архилоскало керамика и материал, изученный под руководством Ст. Ментешашвили в Когото. На Алазанской долине бедность украшений керамики как бы заменяется стилизацией форм и блестящим лощением.

По керамике Алазанской долины нетрудно представить дальнейшее развитие домашней посуды, чего нельзя сказать о керамике центральных областей Восточной Грузии.

Во Внутренней Картли, например, явно заметно, что гончар учитывал потребности широкого рынка и изготовлял почти одинаковые изделия для продажи в деревне. Деревня же нуждалась в посуде для вина и в больших винных кувшинах, что, со своей стороны, способствовало развитию производства винной посуды. Рост потребности на посуду для виноделия требовал использования дешевой рабочей силы, т. е. для выполнения тяжелой работы (добыча глины, транспортировка, приготовление теста и т. д.) появлялась возможность применения в керамическом производстве рабского труда[124].

Использование же рабского труда в гончарном производстве приводило к сокращению разнообразия гончарных изделий — и поэтому нет оснований ожидать наличия в керамике этого времени художественных форм и многообразия. По-видимому, этим обуславливались виды керамических изделий и те резкие изменения в производстве глиняной посуды, которые выразились в подчинении новой технологии гончарного ремесла эллинистической и римской эпох[125].

С другой стороны, этому способствовало увеличение потребности богатых кругов общества на серебряную, бронзовую и стеклянную посуду. Как видно из богатых погребений Ахалгори, Степанцминда и Вани, серебрянная посуда является обязательной частью погребального инвентаря богатых; а это означает, что эта посуда употреблялась в домашнем обиходе знати. Так обстоит дело, по-видимому, позже в Мцхета, Згудери, долине Эрцо, Хаиши, Багинети, Армазисхеви, Цхинвали, Авчала ц т; д.

Показателем большой потребности на импортную, бронзовую, художественную посуду являются находки в Ничбиси[126], Самтавро, Згудери.

С эллинистической эпохи начинается также распространение стеклянной посуды, и, таким образом, серебро, бронза и стекло постепенно вытесняют из употребления в кругах знати глиняную посуду. Понижается потребность в производстве художественной керамики. Зато состоятельные общества способствуют развитию массового производства посуды для вина, основанного на использовании дешевой рабочей силы. Дальнейшее развитие получает изготовление кувшинов для хранения вина, больших корчаг, винной посуды, а также черепицы, кирпича и глиняных труб, в чем особо был заинтересован город[127]. Это подтверждается сведениями Страбона и выявленными в результате археологических раскопок развалинами памятников городской архитектуры. Водопроводы в античное время были характерны также лишь для городов и то, конечно, не для каждого города.

На памятниках раннеантичной и эллинистической Грузии, как отмечалось выше, часто встречаются водопроводные трубы, сырцовые кирпичи, каменные квадры и высококачественная черепица. Тем самым производство подобного строительного материала следует считать характерным явлением для ранней ступени государственного строя Грузии. Производство строительной керамики западногрузинских городов, по крайней мере вначале, испытало влияние малоазийских центров. Такое влияние прослеживается и в Вани, и даже в Кутаиси, т. е. во внутренних городах, не говоря уже о прибрежных поселениях. Это нельзя сказать о производстве строительной керамики Картли и Восточной Грузии вообще.

Результаты археологических исследований показали, что искусством изготовления черепицы в Восточной Грузии овладели довольно рано и уже в IV в. до н. э. в здешних городах имелись перекрытые высококачественной черепицей сооружения. Из сведений Страбона видно также, что архитектурное искусство в Грузии было высоко развито и до прихода римлян[128].

Производство строительной керамики в Восточной Грузии имеет древнейшие традиции. Сырцовый кирпич, например, широко использовался 6—7 тысяч лет тому назад, и, как показывают раскопки некоторых жилых холмов, он являлся единственным стройматериалом данного времени. Конечно, нет никаких оснований предполагать изготовление черепицы в столь отдаленное время, но не существует и препятствующих обстоятельств для утверждения, что раннеантичный и раннеэллинистический периоды в Грузии являются временем широкого распространения и использования черепицы в перекрытиях городских сооружений. Не случайно удивление Страбона по поводу наличия в Иберии городов с сооружениями, построенными по архитектурным правилам и с черепичными крышами.

За развитием зодчества должно было последовать соответствующее развитие производства строительной керамики и ощутимый рост среди городских ремесленников роли мастеров-изготовителей кирпича и черепицы. Этот рост настолько заметен, что, судя по знакам на черепице, можно предполагать наличие в производстве строительной керамики в античной Грузии зачатков цеховой организации и существование черепичных мастерских в масштабах всего царства.

Строительное дело. Во время ознакомления с одной из групп архитектурных памятников мы увидели, что археологические материалы дают основание для составления; более или менее полного представления о создателях этих памятников— каменщиках.

Как в раннефеодальной Грузии, так и в античное время отрасль каменщиков охватывала строительство из камня и кирпича. Применение камня и кирпича-сырца в строительстве хорошо прослеживается в сооружениях античного времени Вани, Урбниси, Гори, Уплисцихе, Армазцихе, Саркине, Цицамури и собственно Мцхета. Круг создателей перечисленных сооружений должен был быть и многочисленным, и предельно дифференцированным. Здесь должны были быть объединены мастера, которые выполняли разную работу, начиная с «добычи камня» до создания сложных сооружений, а именно: мастера тесания камня, рабочие, расчищающие скалы, рабочие, добывающие камни, вплоть до главного архитектора и главного художника города. Особая роль предназначалась тем, кто должен был вести поиски строительного материала, подготовку строительной площадки, очистку скалы, перекрытие сооружения и осуществлять вообще «предварительно изображенное». Среди каменщиков подразумеваются и те, кто строил сооружения для покойников, т. е. строители мавзолеев, саркофагов, каменных, черепичных и кирпичных погребений. Деятельность этой группы ремесленников, как было показано, хорошо можно представить по общественным и фортификационным сооружениям, по высеченным в скале залам, по каменным погребениям, саркофагам, мавзолеям Вани, Урбниси, Гори, Уплисцихе и Большой Мцхета.

Все это указывает, что в Грузии античного времени среди ремесленников почетное место занимали каменщики, предводители каменщиков, зодчие и главные художники.

Художественное ремесло. В богатых погребениях, раскопанных в разных частях Грузии, было обнаружено множество блестящих памятников художественного ремесла (златокузнечества, торевтики, малой скульптуры и т. д.). изготовленных из золота, серебра, драгоценных камней, которыми пополнялись хранилища музеев. Можно вспомнить, что в некоторых погребениях (Вани, Ахалгори, Степанцминда, Армазисхеви и др.), если считать маленькие золотые килиты и бубенчики, были засвидетельствованы тысячи золотых вещей, среди которых хорошо выделяются изделия искусства, возникшего на традициях грузинского златочеканного ремесла и органически развитого в местных условиях[129].

Это своеобразный отзвук полихромных традиций триалетской курганной культуры эпохи средней бронзы в античном периоде в то время, когда грузинское златочеканное искусство и художественное ремесло вообще, испытав сильное влияние т. н. ахеменидского и эллинистическо-римского искусства, сумели сохранить облик утонченного искусства, возникшего на местной основе и соответствующего традициям древнего грузинского художественного ремесла[130].

Удивительное искусство золотых дел мастеров проявилось в утонченной чеканке или штамповке, пайке, сплетении, растяжке, технике зерни, эмали, черни, эмалевой полихромии, инкрустации камнями, золочении. Все это указывает на наличие в кругу ремесленников значительного слоя золотых дел мастеров.

Для характеристики круга или слоя золотых дел мастеров позднеантичного времени определенное значение имеют и сведения исторических источников, в частности о том, что в 65 г. до н. э. царь Картли Арток преподнес римскому полководцу Помпею золотой трон, стол и ложе. А позже, во II в. н. э., согласно другому сведению, царь Парсман[131] преподнес римскому императору золотое кресло и украшенный золотом плащ. Более раннюю ситуацию отражает сохранившееся в «Картлис цховреба» сообщение о том, что царь Фарнаваз увидел «в пещере клад непостижимый, золото и серебро неимоверное». Часть этого клада Фарнаваз в трудную минуту использовал для защиты страны: «...Фарнаваз послал посредников царю Ассирии Антиоху с большими подношениями и с заверениями и просьбой о помощи против греков. Антиох принял его подношения, назвал его сыном своим, прислал ему корону и приказал народу Армении помочь Фарнавазу»[132].

Надо полагать, что основным очагом ремесленного производства являлась Большая Мцхета. Это предположение основывается не только на фактах наличия в мцхетских погребениях наибольшего количества золотых изделий, но в большей мере на найденных в районе Саркине в слоях III в. до н. э. и последующего времени металлических резных штампах, незаконченных образцах художественных изделий, фрагментах тиглей, многочисленных отходов производства и т. д., т. е. остатков, свидетельствующих о ведении работ золотых дел мастерами на месте. Кроме этого, археологическими раскопками установлено наличие в Мцхета мастерских золотых дел мастеров и после объявления Тбилиси столицей. Это подтверждается фактом обнаружения в одном из погребений Самтавро процессиональных атрибутов покойника — златокузнечных весов, гирь и шлифованных камней. Остатки мастерской золотых дел мастера обнаружены в Бичвинте позднеантичного периода. Таким образом, найдены и мастерские золотых дел мастеров и их погребения.

Использование многообразных способов златокузнечного искусства и товарный характер этой отрасли ремесленного производства дают основание предполагать в главнейших городских центрах существование золотых дел мастерских государственного масштаба. Именно такие мастерские могли удовлетворять потребности богатых кругов общества и изготовлять такую продукцию, вывоз которой был бы возможен за пределы царства, хотя бы даже в передовой в то время Рим[133].

Для полной характеристики деятельности золотых дел мастеров необходимо ознакомиться с техникой изготовления серебряной посуды.

Как выяснилось, серебряные изделия сделаны из кованых листов серебра разной толщины. Установлено и то, что изготовление серебряной посуды желаемой формы происходило путем давления при быстром вращении сосуда на станке. Предполагают, что приспособление для давления было деревянным, костяным или роговым[134], т. е. подразумевалось использование приспособления, сделанного из мягкого материала. Этот способ не обеспечивал нанесение на изделия всех желаемых украшений, поэтому при надобности предназначенные узоры должны были выводить либо острым инструментом, либо специальным штампом. Указанный вид давления, гравировка украшения острым инструментом или штамповка, как видно, был широко распространенным способом. Так же широко было распространено покрытие серебряных изделий позолотой и чернью, пайка, ковка и вытачивание. Эти способы засвидетельствованы на больших и малых чашах, на кувшинах и т. д.

Более сложным был, по-видимому, процесс изготовления ножек мебели. Сложно орнаментированные ножки тронов и кресел, столов и ложа для покойников были обложены листовым серебром. Ножки с более или менее сложным орнаментом были обнаружены в I, III, VI, VII погребениях Армазисхеви и в Бори. Особенно сложно орнаментированные ножки ложа или кресла были зафиксированы в Багинети в гробнице в скальном проходе. Как видно, сначала резьбу вытачивали на дереве, затем обкладывали его листами серебра и, вращая на станке, давлением придавали форму выточенной из дерева детали. Выведенные же на дереве резцом узоры на серебре выполнялись уже вне станка давлением и ковкой[135]. Процесс этот был выполнен настолько блестяще, что найденные в Багинетском саркофаге выточенные из дерева головы стилизованных орлов следует считать самостоятельными скульптурными памятниками.

После ознакомления с золотыми и серебряными изделиями, в особенности же после изучения техники изготовления этих вещей, становится очевидным высокое искусство золотых дел мастеров. Не легко удается создание местных шедевров элатокузнечного искусства, а также блестящих вещей, отражающих общественные и широко распространенные сюжеты, имеющих поэтому часто чужеземный облик[136].

К слою золотых дел мастеров следует отнести и тех ремесленников, которые занимались резьбой разных изображений на драгоценных или полудрагоценных камнях колец или других украшений, т. к. изделия обычно составляют значительную часть продукции золотых дел мастеров.

Как было показано выше из печатей, обнаруженных в богатых погребениях Садзегури и Цинцкаро самые ранние относятся к VI—IV вв. до н. э.[137]. Это указывает на то, что употребление гемм приходится на античное время, хотя этот вид изделий наиболее широкого распространения достигает в последующем периоде. Высказано заслуживающее внимание соображение о существовании в Грузии античного времени, а именно в Мцхета, мастерских резчиков резных изображений на камне. На найденных здесь камнях высечены не только разные изображения, но и надписи. Надписи выполнены греческими буквами, а имена обладателей колец местные, что со всей очевидностью указывает на то, что эти кольца специально изготовлены для местных заказчиков и, вероятно, потребители и мастерские находились по соседству. Таким образом, существуют все основания считать, что в античной Картли наличествовали мастерские резчиков по камню, где наряду с пришлыми греческими мастерами трудились и местные ремесленники[138].

Археологический материал дает возможность предполагать существование таких мастерских уже в раннеантичную эпоху. Проф. М. И. Максимова, рассматривая стеклянные многогранные печати, отмечала, что потребность живших в Грузии племен на кольца (печати или штампы) способствовала появлению местного производства для отливки стеклянных многогранных печатей, которые пользовались здесь большой популярностью. Каменные печати, которые являлись оригиналами литья, в северо-западное Закавказье завозились из Малой Азии, что является показателем существования взаимоотношений между этими странами в V—IV вв. до н. э. Посредством обмена и торговли с Малой Азией в Грузию проникали культурные и художественные веяния из более отдаленных краев, а именно из Греции. Ассимиляция внешних влияний способствовала росту в древней Грузии собственной материальной и духовной культуры[139]. Проф. М. И. Максимова признавала большое значение глиптического материала для истории Мцхета, начиная с IV в. до н. э, до сасанидской эпохи, указывая притом на существование несомненной связи с раннеэллинистическими центрами Малой Азии[140]. Несколько позже М. И. Максимова выделила одну группу гемм, которая встречается только в Грузии и поэтому заслуживает большого научного интереса[141].

Как выясняется, местные мастера, наряду с литьем стеклянных многогранных печатей, занимались резьбой инталий. Об этом можно судить по эллинистической инталии, найденной на могильнике в Самтавро. Следует полагать, что население Грузии с древнейших времен было знакомо с печатями и настолько широко применяло их, что стало необходимым создать местное их производство.

Развитие златокузнечного искусства и усиление в Грузии золотых дел мастеров является показателем высокого развития городской жизни. В этом отношении Картли и Эгриси стоят в одном ряду с раннеразвитыми странами. Потребность царского двора и знатной аристократии в завозных изделиях, как было показано, удовлетворялась только частично. Поэтому требовалось расширение златокузнечных мастерских и увеличение количества золотых дел мастеров. Таким образом, существующая потребность на изделия золотых дел мастеров служила толчком для дальнейшего развития этой отрасли художественного ремесла.

 

8. Ткачество, прядение

 

Изучение исторических источников убеждает нас в том, что в Грузии античного периода широко применяли льняное полотно, шерстяные и шелковые ткани. Особого развития достигло производство льняного полотна, в частности, у колхов, продукция которых была широко известна.

Сведения письменных источников подтверждаются многочисленными археологическими находками. Новейшие археологические открытия показывают, что как на предшествующей ступени, так и в античное время использовалась одежда, сшитая из льняных, шерстяных и шелковых тканей. Естественно, подразумевается также широкое применение кожи и войлока. В археологическом материале замечается многовековая традиция использования тканей. Так, например, к I половине III тыс. до н. э. относят найденную в Тбилиси (Дидубе), Урбниси (Квацхела) и Ахалцихе (на т. н. Амиранис-Гора) текстильную керамику, на которой сохранились отпечатки как трубой ткани, так и следы тонкой пряжи[142]. К этому же периоду относится найденная в Урбниси плетенная из двух ниток пряжа для нанизывания бус, которая походила на льняную пряжу, но оказалась шерстяной[143]. Отпечатки древнейшей ткани обнаружены в 1968 г. в самом нижнем слое раскопанного близ Марнеули жилого холма, который относят к VI— IV тыс. до н. э.[144].

Таким образом, культура ткачества и прядения в Грузии насчитывает историю в семь тысяч лет. Достоверно устанавливается также, что еще 4 — 5 тысяч лет тому назад для ткачества использовалось как растительное сырье (лен, конопля), так и шерсть. Этого, конечно, никто не ожидал.

Раскопки Марнеульского кургана показали, что в последних веках V тыс. до н. э., т. е. 6000 лет тому назад, овца была широко распространена. Частые находки костей овцы в многочисленных круглых и яйцевидных сырцовых домах и хозяйственных ямах надо считать показателем того, что уже тогда должны были быть знакомы с ткацкими и прядильными свойствами шерсти, используя ее для изготовления ткани.

Если археологические образцы, характерные для ранней ступени ткачества, были, естественно, грубыми, то позже показателями постепенного, но очевидного развития культуры ткачества являются достаточно тонкопряденные нити и ткани. Так, например, шерстяные нити, обнаруженные в раскопанном Г. К. Ниорадзе близ Дманиси погребении, которое датируется началом I тыс. до н. э., учитывая ручное прядение, следует считать тонкой пряжей[145].

Внимание специалистов привлекает разнообразие тканей, их утонченность и эластичность. Имеются также многочисленные случаи обнаружения щелковых тканей. Специалисты обратили внимание на найденную в Багинетском саркофаге ткань, которая датируется серединой II в. н. э.[146], и установили, что она изготовлена из двух ниток пряденной и выкрашенной в два цвета шерстяной пряжи высокого номера (36— 40). На ткани отчетливо видно симметрично расположенное красивое украшение. Она является т. н. узорчатой тканью, для изготовления которой даже в настоящее время применяются сложные станки и требуется большое мастерство прядильщика. Отмечается, что в отношении подбора пряжи и красок прядильщик найденной в багинетском саркофаге ткани — не только искусный мастер ткацкого дела, но и отменный специалист по подбору цвета. Нити основы и утка так точно и аккуратно переплетены между собой, что найденный лоскут с первого взгляда оставляет впечатление набивной ткани[147].

Удивляет также искусство прядильщика. Нить настолько утонченная, что получение такой нити весьма трудно даже на современных прядильных станках и требует соблюдения, выработанного десятилетиями технологического режима. Специалисты не предполагают в настоящее время существование женщины-кустаря, высококвалифицированной прядильщицы, которая могла бы вручную (без современной техники) спрясть из шерсти нить 36—40 номера.

Все это является показателем высокого уровня и текстильной, в частности же ткацкой, культуры и утонченного вкуса потребителей такой ткани. В этом отношении знать грузинского государства ничем не отстает от высокопоставленных кругов раннеразвитых государств античного мира. Это, как было отмечено выше, проявляется и в других явлениях и характерно не только для ткачества и прядения.

Таким образом, то, что было сказано выше о разнообразии и многочисленности грузил, о высоком качестве льняной продукции, в частности полотна, о существовании вертикальных и уже в доантичное время сложных горизонтальных станков, дает веское основание для предположения наличия в Грузии до такой степени развитого ткачества и прядения, что уже во II в. н. э., по крайней мере при дворе, могли применять материи, подобные уникальной ткани, найденной в багинетском саркофаге.

Для одежды из такой высококачественной ткани были, по-видимому, предназначены украшенные зернью и драгоценными камнями пряжки, найденные в VII саркофаге Армазисхеви[148], большая золотая пряжка с портретным изображением клдеетского эристава[149] и многие другие предметы из богатых погребений Грузии позднеантичного времени.

В культурных слоях античной эпохи наличие в большом количестве костей овцы (в том числе и щиколотки) и ножниц для стрижки овец (в Бори, Бичвинте, Цебельде и т. д.) — еще одно материальное подтверждение широкого распространения в Грузии овцеводства и создания с давних пор инструментов для обработки шерсти. Несмотря на то, что нам неизвестна истинная родина ножниц для стрижки овец, их сохранение в Грузии вплоть до настоящего времени является показателем того, что уже в античное время у грузинского овцевода имелся апробированный инструмент для стрижки овец, являя собой немаловажную деталь.

Таким образом, распространение тонкорунной овцы, существование сложного горизонтального ткацкого станка и обнаружение его частей в разных местах и притом разных слоях, применение знатью царства высококачественной, узорчатой ткани, указывают на дальнейшее развитие в античной Грузии прядения и ткачества и высокую культуру этой отрасли.

Показателем развития овцеводства с древнейших времен и большого значения этой отрасли хозяйства в жизни народа является также почитание овцы, ее обожествление, распространенное в древней Грузии почти повсеместно. В результате археологических исследований и в этом отношении накопился обильный материал. Можно назвать самую древнюю (6000-летней давности) скульптуру овцы, найденную в Урбниси (на Квацхела)[150], или многочисленные изображения овец и овечьих голов эпохи бронзы, скульптуры овечьих голов II половины I тыс. до н. э. культового сооружения на жилом холме Ховле-Гора, наконец, аметистовую голову овцы II в. н. э. — уникальный образец античной малой скульптуры, найденный в Армазисхеви в VI саркофаге[151] и др.

Как видим, обожествление овцы, проникшее уже в ранние времена в сферу культа, просуществовало на протяжении всего античного периода и перешло в феодальную эпоху.

Археологические находки дают возможность создать представление и о других сторонах ткацкого дела. Технологическое изучение археологических тканей указывает на наличие высокого уровня крашения пряжи, удивительную устойчивость краски античного периода.

Так, например, один лоскуток ткани, найденной в багинетском саркофаге, несмотря на то, что «приблизительно 1800 лет пролежал в земле, в сырости, под воздействием органических и неорганических веществ, внешне сохранился так, как будто он окрашен сейчас»[152], что, как уже было сказано, является показателем и высокого качества краски и развитой техники крашения. Эта археологическая находка напоминает еще одно сообщение Геродота: «На Кавказе живет много разных народов, которые почти все питаются дикими лесными плодами. Говорят, что в тамошних лесах есть и деревья, покрытые листьями такого рода, что их растирают, смешивают с водой и с этим составом рисуют себе на одеждах узоры; эти узоры не смываются и стираются вместе с материей (собственно шерстью), как бы вотканные с самого начала»[153].

Ткань, найденную в багинетском саркофаге, можно применить прямой иллюстрацией приведенного сообщения Геродота. Примечательно и то, что Геродот поражен способом и искусством крашения нити и ткани.

Главное здесь все-таки то, что и сведения Геродота и многочисленные археологические находки подтверждают наличие в Грузии античной эпохи исключительно утонченного искусства прядения, снования и ткачества. На это же указывает сравнительно позднее сообщение грузинской летописи относительно события первой половины IV в. н. э., а именно, большого культового праздника в Мцхета и в связи с этим разноцветного украшения города: «убрали все улицы разноцветными украшениями и листьями»[154].

Спрос на высококачественную ткань был большой, однако приобрести одежду из такой ткани могли лишь представители знати. Наряду с льняным полотном и шерстяной материей местного производства в кругах знати пользовались и завозными шерстяными и шелковыми тканями. В этой связи следовало бы назвать фрагменты тутового шелка опять-таки из саркофага багинетского скального прохода (теснины). Эта ткань получена переплетением нитей основы и утки, а не трикотажным способом (т. е. вязальными спицами или крючком). Такое утонченное пряжение античной эпохи берет свое начало, по-видимому, в бронзовом веке. Это фактически заборное плетение ткани, искусством которого в совершенстве владели уже по крайней мере с эпохи ранней бронзы племена, населявшие Грузию.

Конечно, к античному периоду этот древнейший способ плетения становится весьма утонченным и применение в это время усовершенствованных горизонтальных станков для получения плетений также совершенно очевидно.

Надо думать, что завозились и шелковая ткань, и пряжа. О ввозе тканей в Грузию рассказывают и древнейшие письменные памятники. Так, например, существуют сведения о том„ что дорогая ткань для называемой «палекартом» одежды завозилась в Грузию из Антиохии[155].

Наличие в Грузии высокой культуры ткачества и применение изысканных тканей отображают изображения на драгоценных камнях. По этим изображениям видно, что ткань легко подчинялась драпировке, хорошо укладывалась и плотно облегала тело, своей легкостью выделялась, по-видимому, летняя парадная одежда сухумского вельможи, клдеетского эристава, багинетского царя или царской дочери, ахметской женщины, Джаваха и Карпак и т. д.[156].

 

9. Театр и музыкальное искусство

 

Внимание исследователей уже давно привлекают три зала, в центральной, почти самой высокой части высеченного в скале города Уплисцихе. Самый значительный из трех залов средний, представляющий прямоугольное помещение. Этот зал перекрыт сводом с высеченными в скале кессонами, а снаружи украшен фронтоном[157]. Кессонная обработка потолка наблюдается и в других комнатах, однако совершенно очевидно, что все внимание строителей было обращено именно к центральному залу, придавая ему парадный вид. С другой стороны, взаимосвязь залов этого комплекса, расположение двери, окон и вспомогательных комнат и их связь проходами с центральным залом дает основание признать этот комплекс города Уплисцихе сооружением, предназначенным для устройства зрелищ — остатком театра античного времени[158].

Сценой театра, как предполагают, служил центральный зал. С обеих сторон и сзади, согласно, правилам античной театральной архитектуры, располагались вспомогательные помещения. В театре города Уплисцихе, так же как в античных театрах римского времени, сцена была несколько приподнята по сравнению со зрительным залом. Здесь только одна часть сидячих мест зрителей была высечена в скале[159].

Театр Уплисцихе относят ко II—III вв н. э.[160], хотя отмечают и то, что большинство деталей предшествует художественным вкусам римского времени и связано с эллинистическими традициями[161]. Такой вывод подтверждается и результатами археологических исследований, указывающих на античную эпоху[162].

Таким образом, по-видимому, справедливо указывают на признаки наличия в Уплисцихе античного времени сооружения зрелищного назначения — театра.

Во время археологических изысканий, проводимых на территории Гонио, как будто были найдены фундаменты ипподрома. В античных городах Грузии существование ипподромов следует считать обычным явлением. Косвенное указание на это сохранено в сообщении Диона Кассия Кокейана: «Когда Парасман Иверийский вместе с супругой прибыл в Рим, Антонин Пий, увеличив ему владения, предоставил право жертвоприношения в Капитолии, его скульптуру на коне велел поставить на Книалионе (Марсовом поле) и наблюдал за военными упражнениями Парасмана, его сына и других знатных иберийцев»[163]. Вполне очевидно, что показанные в Риме упражнения, которые, как видно, произвели большое впечатление на Антонина Пия, можно было выполнить в том случае, если им предшествовали проводимые на местных ристалищах упражнения, конные соревнования и военные празднества.

Большая часть зрелищ носила культовый характер. Довольно подробные описания одного такого большого культово-праздничного зрелища сохранились в древнегрузинских хрониках, другого же — у Страбона[164].

Таким образом, если примем во внимание находки театральных масок, фигур с масками и итифалических статуэток, учтем все данные письменных источников и признаем обоснованным предположение о том, что высеченный в скале зал в Уплисцихе является театром, то можно воссоздать довольно убедительную картину зрелищной культуры Грузии античной эпохи.

 


[1] Ср.: История Грузии. Под ред. С. Н. Джанашиа. Тбилиси, 1946, с.95; Джанашиа С. Н. К абхазской форме названия верховного божества.— Труды, III. Тбилиси, 1959, с. 127; Бардавелидзе В. В. Древнейшие религиозные верования и обрядовое графическое искусство грузинских племен. Тбилиси, 1957, с. 2.

[2] История Грузии. Под ред. С. Н. Джанашиа, с. 95.

[3] Ср.: Болтунова А. И. К вопросу об Армази. — ВДИ, 1949, №2, с. 237, там же соответствующая литература; Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959, с. 229; его же. Наири-Урарту. Тбилиси, 1954, с. 420—421; Григолиа К. Новая история Грузии. Тбилиси, 1954, с. 71 (на груз. яз.); Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии. Тбилиси, 1963, I, с. 176—178 (на груз. яз.), там же соответствующая литература.

[4] Ср.: Болтунова А. И. Указ. соч., с. 237; Апакидзе А. М. Указ. соч., с. 178.

[5] А п а к и д з е А. М. Указ. соч., с. 178.

[6] Джанашиа С. Н. Тубал-табал, тибарен, ибер. — Труды, III. Тбилиси, 1959, с. 193 (на груз. яз.); ср.: Апакидзе А. М. Указ. соч., с. 176.

[7] Джанашиа С. Н. К вопросу о языке и истории хеттов. — Труды, 1959, III, с. 204; Гиоргадзе Г. Г. К вопросу о локализации и языковой структуре каскских этнических и географических названий. — Переднеазиатский сборник. М., 1963, I, с. 205—206; Апакидзе А. М. Указ.соч.,с.176.

[8]Меликишвили Г. А. Наири-Урарту. Тбилиси, 1954, с. 113—115.

[9] Там же, с. 114.

[10] Меликишвили Г. А. Указ. соч., с. 420; Апакидзе А. М. Указ.соч.,с.176.

[11] Джавахишвили И. А. История грузинского народа, 1960, I, с. 50 (на груз. яз.).

[12] Чубинишвили Т. Н. Гора Амирани. Тбилиси, 1963, табл. XI, 3.

[13] Чубинишвили Т. Н. Древнейшие археологические памятники Мцхета. Тбилиси, 1957, с. 107; Гобеджишвили Г. Ф. Сталинирская Нацар-Гора, с. 270.

[14] Гобеджишвили Г. Ф. Сталинирская Нацар-Гора (Зольный холм). — Мимомхилвели. Тбилиси, 1951, II, с. 255—270, табл. XIV, 2 (на. груз. яз.).

[15] Чубинишвили Т. Н., Татишвили Т. Н., Гамбашидзе О. С. Археологические разведки южных районов Грузии (Месхет-Джавахети) в 1953—1955 гг. — СА, 1957, №4, с. 126, рис. 77.

[16] Глонти Л., Джавахишвили А. Урбниси (I (на груз. яз.).

[17] Джавахишвили И. А. Грузинская палеография. Тбилиси, 1949,с. 230, рис. 217.

[18] Ср.: Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959, с. 317; Меликишвили Г. А. К вопросу о древнейшем населении Грузии, Кавказа и Ближнего Востока. Тбилиси, 1965, с. 88 (на груз.яз.).

[19] КЦ, I, с. 29; ср.: Джавахишвили И. А. История грузинского народа, I. Тбилиси, 1960, с. 110.

[20] Апакидзе А. М. Мцхета—древняя столица Картлийского царства. Тбилиси, 1959, с. 59; Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии, с. 285; Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, I, с. 197 (на груз. яз.).

[21] К Ц, I, с. 39.

[22] Д ж и к и я С. С. Пространный реестр вилайэта Гюрджистан. Кн. III. Тбилиси, 1958, с. 173; ср.: Хазарадзе Н. В. Некоторые вопросы древнейшей истории Фригии. — Кавказско-Ближневосточный сборник, II. Тбилиси, 1962, с. 49.

[23] Джикия С. С. Указ. соч., с. 173.

[24] Чубинишвили Т. Н., Татишвили Т. И., Гамбашидзе О. С. Указ. соч., с. 116—127.

[25] Ср.: Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии, с. 316.

[26] Хроники, I. 1892, с. 12; Джанашиа С. Н. Древнейшее национальное сообщение о первом месте жительства грузин в свете истории Ближнего Востока. — Сообщ. ИЯИМК. Тбилиси, 1940, V—VI, с. 642, 644, 653; Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии, с. 39, 316, 317.

[27] Описание..., II, с. 752; Джанашиа С. Н. Указ. соч., с. 647; Меликишвили Г. А. Указ. соч, с. 316—317.

[28] КЦ, I, 1955, с. 20.

[29] Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии, с. 277—280.

[30] Имя этого древнейшего местного божества употребляется не всегда одинаково. Например, в шатбердском списке «Жития св. Нины», на 434-й странице т. н. «Шатбердского сборника» явно видно, что в древней рукописи было написано «Га», форма же «Гайм», как это показал С. Н. Джанашиа, принадлежит обновителю текста. В шатбердском списке вообще форма «Га» употребляется трижды (ср.: Джанашиа С. Н. Указ. соч. — Сообщ. ИЯИМК, 1940, V—VI, с. 647). Это наблюдение С. Н. Джанашиа указывает на то, что древнейшей формой названия следует признать «Га». Она не может быть опровергнута и на основании челишского списка, где в одном случае имеем названия божеств в виде Гаци и Гацай, а в двух других случаях — Гаци и Гаца (ср.: Джанашиа С. Н. Указ. соч. с. 647; Описание..., II, с. 252, 761, 769). Об именах богов Гаци и Га более подробно см.: Джавахишвили И. А. История грузинского народа, I . Тбилиси, 1960, с. 100—101; Марр Н. Я. Боги языческой Грузии, с. 21—23.

[31] Джавахишвили И. А. История грузинского народа I, с. 101; М а р р Н. Я. Боги языческой Грузии, с. 9.

[32] КЦ, I, с. 27; ср.: Джавахишвили И. А. Указ. раб., с. 101.

[33] Придик Е. Новые кавказские клады. — МАР, 1914, 34, с. 94 —110.

[34] Апакидзе А. М., Гобеджишвили Г. Ф., Каландадзе А. Н., Ломтатидзе Г. А. Мцхета, I, 1955, табл.LVII.

[35] Амиранашвили Ш. Я. История грузинского искусства. М., 1950, с. 83.

[36] Его же. Две серебряные чаши из раскопок в Армази (Грузия). — ВДИ, 1950, №1.

[37] Амиранашвили Ш. Я. Древнейший образец грузинской рельефной скульптуры. — Изв. музея Грузии, XII — В. Тбилиси, 1944, с. 118 (на груз.яз.).

[38] Джавахишвили И. А. История грузинского народа, I, 1960, с.92.

[39] Там же.

[40] КЦ, I, с. 88—89.

[41] Бардавелидзе В. В. Древнейшие религиозные верования и обрядовое графическое искусство грузинских племен. Тбилиси, 1957, там же соответствующая литература.

[42] Апакидзе А. М., Гобеджишвили Г. Ф., Каландадзе А.Н., Ломтатидзе Г. А. Мцхета, I, табл. VIII; Апакидзе А. М. Города ...,табл. XXXV, 1—2.

[43] КЦ, I, с.88.

[44] Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети. Тбилиси, 1941, с. 34, 41.

[45] Там же, с. 35; Смирнов Я. И. Ахалгорийский клад. Тбилиси, 1934,с. 54.

[46] Куфтин Б. А. Указ. соч., с. 40; Xоштария Н. В. Археологические раскопки в Вани. — Кавказско-Ближневосточный сборник, II. Тбилиси, 1962, с. 68 и др.

[47] Куфтин Б. А. Указ. соч., с. 41.

[48] Филимонов Г. Д. О доисторической культуре в Осетии. — Изв. ОЛЕАЭ, XXXI (приложение). М., 1878; Bayern Fr. Untersuchungen über die ältästen Gräber und Schatzfunde in Kaukasien. —ZIE, 1885, VII; Уварова П. С. Могильники Северного Кавказа. — МАК, М., 1900, VIII; Уварова П. С. Коллекции Кавказского музея. V; Археология, 1902; Крупнов Е. И. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960, с. 29, 39, 214, 237, 334; Таllgren А. М. Каuсаsiаn mоnumеnts. Тhе Каzbek Тrеаsurе.—ЕSА, V. Неlsinki, 1930, с. 109—182, там же литература; Амиранашвили Ш. Я. История грузинского искусства. Тбилиси, 1944, с. 60-82 (на груз. яз.); Гобеджишвили Г. Ф. Памятники эпохи развитого железа в верховьях р. Риони. — Археология Грузии. Тбилиси, 1959, с. 202—206 (на груз. яз.); Цитланадзе Л. Г. К некоторым вопросам Казбегского клада. — Материалы к археологии Грузии и Кавказа. Тбилиси, 1963, IV, с. 39—58 (на груз. яз.).

[49] Такайшвили Е. С. Археологические путешествия, разыскания и заметки. — Изв. Тбилиси, 1915, IV, с. 239—245; Смирнов Я. И. Ахалгорийский клад. — КОИМАО. Тбилиси, 1934.

[50] Гагошидзе Ю.М. Памятники раннеантичного времени с Ксанского ущелья. Тбилиси, 1964, с. 12—13, 15 и след., табл. X—XV (на груз. яз.). Ю. М. Гагошидзе в 1969 г. обнаружил в Самадло чашу с подобными углублениями.

[51] Гагошидзе Ю. М. Раннеантичное погребение из Ксани. — XI научная сессия Гос. музея Грузии им. акад. С. Н. Джанашиа. Тезисы докладов.Тбилиси, 1963, с. 7 (на груз. яз.).

 

[52] Мцхета, I, с. 6—20, 89—92; Апакидзе А. М. Указ. соч., с. 94.

[53] Апакидзе А. М., Гобеджишвили Г. Ф., Каландадзе А.Н., Ломтатидзе Г. А. Археологические памятники Армазисхеви. — Мцхета. I. Тбилиси, 1955; Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, I, с. 98 (на груз. яз.).

[54] Ср.: Какабадзе С. Гор. Мцхета — гор. Армази. — Саисторио кребули. Тбилиси, 1928, III, с. 7 (на груз. яз.); ср.: Мцхета, I, с. 16; Хоштария Н. В. Археологические раскопки в с. Вани в 1947 г. — Мимомхилвели. Тбилиси, 1948, I, с. 300 (на груз. яз.); Путуридзе Р. В. Археологические памятники Западной Грузии позднеантичного времени. — МАГК, II, с. 69 (на груз. яз.).

[55] Ср.: Мцхета, I, с. 65, рис. 34, табл. XV.

[56] Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, с. 102.

[57] Ломтатидзе Г., Цицишвили И. Вновь обнаруженная усыпальница в Мцхета. — САНГ, 1951, т. XII, №10, с. 641; Апакидзе А.М. Города и городская жизнь в древней Грузии, I, с. 28, рис. 66; с. 104—108, рис.72—76.

[58] Фармаковский Б. В. Склеп Еврисивия и Ареты в Ольвии. — ИАК, 1902, вып. 3, с. 1—20; подробнее см.: Апакидзе А. М. Указ. соч., с. 106—109.

[59] Ср.: Ломтатидзе Г. А., Цицишвили И. Н. Вновь обнаруженная усыпальница в Мцхета, с. 642.

[60] КЦ, I, с. 129

[61] Страбон. География. XI, 3, 1; подробнее см.: Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, I, с. 104 — 109.

[62] Фармаковский В. В. Склеп Еврисивия и Ареты в Ольвии. — ИАК,1902, вып. 3, с. 18; Латышев В. В. Надписи, найденные в 1901г. — ИАК,1902, вып.3,с.56.

[63] Подробнее см.: Мцхета I, с. 23—24; Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, I, с. 111—113.

[64] Подробнее см.: Мцхета, I, с. 23—24; Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, I, с. 25.

[65] Мцхета, I, с. 28.

[66] Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети. Тбилиси, 1941, рис. 97, табл. ХСIII—ХСVII, с. 92—94.

[67] Подробнее см.: Мцхета, I, с. 22—40, табл. I, II, XXXV—ХLV.

[68] Там же, с.46—59, рис. 22—30, табл. III, I—VIII.

[69] Там же, с.65—82.

[70] Подробнее см.: Мцхета, I, с. 84—96.

[71] Там же, с. 98—102.

[72] Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, I, табл. XXXVIII—ХLII.

[73] Немсадзе Г. Предварительный отчет полевых работ в 1964—65 гг. Згудерского отряда Урбнисской историко-археологической экспедиции. — Тезисы XIII сессии Гос. музея Грузии. Тбилиси, 1965, с. 3—4.

[74] Подробнее см.: Придик Е. Новые кавказские клады. — МАР. М., 1914, 34.

[75] Церетели Г. В. Армазская билингва. — Известия ИЯИМК, 1941, XIII, с. 108.

[76] Подробнее см.: Мцхета, I, с. 56; Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, I, с. 153.

[77] Подробнее см: ИКИАИ. Тбилиси, 1925, III; Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, I, табл. XIV, 2, XV, 1—4.

[78] Tschubinaschwili G. Der Fund von Sargweshi.—ИКИАИ. Тбилиси, 1925, т. III, с. 83, 65, табл. I и II.

[79] Бердзенишвили Н. А., Джавахишвили И. А., Джанашиа С. Н. История Грузии. Тбилиси, 1946, с. 100 (на груз. яз.); Ломтатидзе Г.А. Клдеетский могильник. Тбилиси. 1957, с. 29 (на груз. яз.).

[80] Подробнее см.: Ломтатидзе Г. А. Клдеетский могильник. Там же литература.

[81] Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, I, с. 180—182; Хахутайшвили Д. А. Уплисцихе, I, с. 56—60.

[82] Апакидзе А. М. Указ. соч., с. 191.

[83] Там же, с. 192—193.

[84] Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, I, с. 25.

[85] Хахутайшвили Д. А. Уплисцихе, I, с. 60—62.

[86] Цицишвили И. Н. История грузинской архитектуры. Тбилиси, 1955, с. 26—27 (на груз. яз.); Амиранашвили Ш. Я. История грузинского искусства, 1944, с. 125 (на груз. яз.).

[87] Ниорадзе Г. К. Археологические раскопки в Колхиде. — Известия ИЯИМК, 1941, X. с. 335 (на груз. яз.); Куфтин Б. А. Материалы к археологии Колхиды, 1950, II, с. 171 и след.

[88] Микеладзе Т. К. ОСПАИ, 1964, с. 24—25 (на груз. яз.); Лордкипанидзе О. Д. Античный мир и древняя Колхида, 1966, с. 49— 50, 65.

[89] Подробнее см.: Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, I, с. 44—47.

[90] КЦ, I, с. 13.

[91] Царевич Теймураз. История. 1848, с. 75 (на груз. яз.); подробнее см.: Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, I, с. 23 и след.

[92] Ломтатидзе Г. А.,Цицишвили И. Н. Вновь открытая усыпальница в Мцхета. — Известия АН Грузинской ССР, 1951, XII, № 10, с. 641 и след.; Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, с. 107—109.

[93] Лордкипанидзе О. Д. Античный мир и древняя Колхида, с. 143.

[94] Гобеджишвили Г. Ф. Памятники эпохи раннего железа в верховьях Риони. — Археология Грузии. Тбилиси, 1959, табл. XIV, 5, с. 195 (на груз. яз.).

[95] Цитланадзе Л. Г. К некоторым вопросам Казбегского клада. — МАГК, 1963, IV, с. 39—58 (на груз. яз.).

[96] Смирнов Я. И. Ахалгорийский клад. Тбилиси, 1934.

[97] Мцхета, I. Тбилиси, 1955, с. 4.

[98] Там же, с. 178—179.

[99] Мцхета, I. Тбилиси, 1955, с. 179, табл. СХ, 1—3.

[100] Археология Грузии. Тбилиси, 1959, с. 174—175, 190—206, 252.

[101] Там же, с. 181—182.

[102] Подробнее см.: Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, с. 206 и след.

[103] Подробнее см.: Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, с. 212.

[104]Рехвиашвили Н. Кузнечное дело в Раче. Тбилиси, 1953, с. 61. В этой книге детально рассмотрены соответствующий этнографический материал, специальные термины и литература. Ср.: Апакидзе А. М. Указ. соч., с. 208—210.

[105] Апакидзе А. М. Города и городская жизнь, с. 212.

[106]Гзелишвили И. А. Железоплавильное дело в древней Грузии. Тбилиси, 1964.

[107] Гобеджишвили Г. Ф. Археологические раскопки в Советской Грузии, с. 125 (на груз. яз.); Куфтин Б. А. Материалы к археологии Колхиды. Тбилиси, 1950, II, с. 9, 51; Гобеджишвили Г. Ф. Памятники эпохи развитого железа в верховьях р. Риони. — Археология Грузии, с. 198—200; Угрелидзе Н. Н. Стекло в древней Грузии. Тбилиси, 1961, с. 4 (на груз. яз.); Ломтатидзе Г. А. К социальной и культурной характеристике населения Грузии в I—III вв. н. э. — Труды Института истории им. И. А. Джавахишвили. Тбилиси, 1955, I, с. 352; Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, с. 234.

[108] Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети, I, с. 37, табл. VIII.

[109] Ломтатидзе Г. А., Цицишвили И. Н. Вновь обнаруженная усыпальница в Мцхета. — Известия АН Грузинской ССР, 1951, т. XII. №10, с. 641 и след.; Апакидзе А. М. Памятники античной эпохи в Восточной Грузии. — Археология Грузии, с. 285—288; его же. Города и городская жизнь в древней Грузии, с. 105—106.

[110] Максимова М. И. Отчет о работах над геммами из раскопок Мцхета-Самтавро. Опубликован в виде дополнения в кн.: Джавахишвили И. А. История грузинского народа, 1951, I, с. 462; Апакидзе А. М. Указ. раб., с. 231, 241.

[111] Максимова М. И. Стеклянные многогранные печати, найденные на территории Грузии. — Известия ИЯИМК, 1941, т. Х, с. 92; Апакидзе А. М. Указ. соч., с. 231, 241.

[112] Мцхета, I, с. 28, табл. I.

[113] Археология Грузии, с. 198, 235.

[114] Лукас А. Материалы и ремесленные производства Древнего Египта. М., 1958, с. 307; Качалов Н. Стекло. М., 1959, с. 63, там же литература.

[115] Лукас А. Указ. соч., с. 304, там же литература.

[116] Там же, с. 307.

[117] Ломтатидзе Г. К социальной и культурной характеристике грузинского населения в I—III веках нашей эры. — Труды Ин-та истории им. И. Джавахишвлли. Тбилиси, 1955, I, с. 351.

[118] Ломтатидзе Г. А. Указ. соч., с. 352; Угрелидзе Н. Н. Стекло в древней Грузии. Тбилиси, 1961, с. 6.

[119] Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, с. 233—234.

[120] Байерн Фр. Исследование древних гробниц близ Мцхета. — Сборник сведений о Кавказе. Тбилиси, 1962, с. 2; ср.: Гобеджишвили Г. Ф. Археологические открытия в Советской Грузии. Тбилиси, 1952, с. 125.

[121] Лемлейн Г. Остатки стеклодувного производства в Карсани, близ Мцхета. — САНГ, 1945, т. VI, №9; Гобеджишвили Г. Ф. Указ. соч., с. 125.

[122] Древности Босфора Киммерийского, табл. XXI.

[123] И о а н М о с х. Лимонарий. Изд. И. Абуладзе. Тбилиси, 1960, с. 37; А п а к и д з е А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, с. 234.

[124] Ниорадзе Г. К. Раскопки Алазанской долины. Тбилиси, 1951.

[125] Подробнее см.:Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, с. 225—226, там же литература.

[126] Лордкипанидзе О. Д. Италийские бронзовые изделия, найденные на территории древней Грузии. — СА, 1964, № 1.

[127] Подробнее см.: Апакидзе А. М. Указ. соч., с. 49—84.

[128] Джавахишвили И. А. Строительное искусство в древней Грузии. Тбилиси, 1946, с. 3 (на груз. яз.); Апакидзе А. М. Города..., с. 72—73.

[129] Мцхета, I, с. 187—189; Апакидзе А. М. Города..., с. 228.

[130] Подробнее см.:Чубинашвили Г. Н. Опыт художественной характеристики изделий, найденных в погребениях армазских питиахшей. — Тезисы XVII сессии АН Груз. ССР. Тбилиси, 1944; Апакидзе А. М. Древнейшая культура Грузии..., с. 37; Ломтатидзе Г. А. К социальной и культурной характеристике населения Грузии. — Мимомхилвели, с. 346; Джавахишвили И. А. Из истории грузинского художественного ремесла. — Сабчота хеловнеба, 1956, №6; его же. Хаишский клад. — Мнатоби, 1952, №3; Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети, с. 134.

[131] Латышев В. В. Указ. соч., II, 293; ср.: Джавахишвили И. А. История грузинского народа. Тбилиси, 1951, I, с. 172.

[132] КЦ. Список царицы Анны. Тбилиси, 1942, с. 15—16.

[133] Апакидзе А. М. Древнейшая культура в Грузии, с. 41; его же. Мцхета — древняя столица царства Картли, с. 93.

[134] Тавадзе Ф. Н., БаркаяВ. Ф. Из истории обработки металлов давлением по археологическим материалам Грузни. — СА, 1954, XX, с. 374—376; Тавадзе Ф., Месхиа Ш., Баркая В. Обработка листового металла в древней Грузии. Тбилиси, 1954.

[135] Мцхета, I, с. 198.

[136] Там же, с. 200.

[137] Максимова М. И. Геммы из некрополя Мцхета-Самтавро. Сообщ. Гос. музея Грузии, 1950, XVI—В, с. 231—232.

[138] Максимова М. И. Геммы из некрополя Мцхета-Самтавро, с. 226.

[139] Максимова М. И. Стеклянные многогранные печати, найденные на территории Грузии. — Известия ИЯИМК, т. X, с. 92.

[140] Максимова М. И. Отчет о работе над геммами из раскопок Мцхета-Самтавро. — В кн.: Джавахишвили И. А. История грузинского народа, I, с. 460—462.

[141] Там же, с. 462; ср. также: Лордкипанидзе М. Н. Геммы музея Грузии, I—III.

[142] Ниорадзе Г. К. Энеолитические памятники Дидубе (рукопись); ср.: Коридзе Д. Археологические памятники Тбилиси, Тбилиси, 1955, I, с. 6 и след. (на груз. яз.); Джавахишвили А., Глонти Л. Урбниси, I. Тбилиси, 1959, с. 50; Чубинишвили Т. Н. Амиранис-Гора, с. 70.

[143] Исакадзе К. Ткацкое дело в древней Грузии. — Мацне, 1956, №4, с. 181 (на груз. яз.).

[144] Хубулури Л. Семитысячелетнее поселение. — Комунисти, 1966, 18. XII, №287.

[145] Ниорадзе Г. К. Дманисский некрополь и некоторые его особенности. — Вестник Гос. музея Грузии. Тбилиси, 1947, XIV—В, с. 17, 40, рис. 13, 26. О существовании ткацких станков см.: Исакадзе К. Ткацкое дело в древней Грузии. — Мацне, 1967, №4, с. 182.

[146] Там же, с. 185.

[147] Там же, с. 185 и след.

[148] Мцхета, I, с. 88, рис. 52.

[149] Ломтатидзе Г. А. Клдеетский богатый могильник. Тбилиси, 1957, с. 29, табл. 1,3.

[150] Джавахишвили А., Глонти Л. Урбниси, I. Тбилиси, 1962, с. 32, табл. XXV.

[151] Мцхета, I, с. 84—87. табл. IX; Апакидзе А. М. Города..., с. 121, табл. XXXIV, второе наверху в середине.

[152] Исакадзе К. Указ. соч., с. 186.

[153] ВДИ, 1947, №2, с. 252.

[154] КЦ, с. 88.

[155]Джавахишвили И. А. История грузинского народа. Тбилиси, 1960, I, с. 281.

[156] Трапш М. М. Мраморный барельеф из Сухуми. — Труды АИЯЛИ. Сухуми, 1954, XXV, с. 372—374; Трапш М. М. Указ. соч. — ВДИ, 1954, № 1, с. 164—165; Лордкипанидзе О. Д. Античный мир и древняя Колхида, с. 93—106, там же литература; Ломтатидзе Г. А., Богатый могильник Клдеети, с. 29, табл. 1,3.

[157] Амиранашвили Ш. Я. История грузинского искусства. Тбилиси, 1944, с. 121; Цицишвили И. Н. История грузинской архитектуры. Тбилиси, 1955, с. 26—27.

[158] Амиранашвили Ш. А. Указ. соч., с. 121.

[159] Там же, с. 122.

[160] Там же, с. 122—123; Ц и ц и ш в и л и И. Н. Указ. соч., с. 27.

[161] Цицишвили И. Н. Указ. соч., с. 27; АмиранашвилиШ. Я. Указ. соч., с. 123.

[162] Хахутайшвили Д. А. Уплисцихе; Тбилиси. 1964, I, с. 62.

[163] Ломоури Н. Ю. Сведения Диона Кассия о Грузии, с. 83, 138—139.

[164] См. выше о грузинском языческом пантеоне.






§ 2. КОЛХИДА

 

Археологические исследования на территории Западной Грузии дают исключительно ценный и многообразный материал для истории культуры и искусства Колхиды на различных этапах ее развития: а) VI — первой половины IV в. до н. э., т. е. эпохи расцвета и наибольшего могущества Колхидского царства, б) второй половины IV — первой половины III в. до н. э., характеризующегося значительными переменами и сдвигами в этнокультурной истории страны, в) III—I вв. до н. э., т. е. эпохи эллинизма, г) второй половины I в. до н. э.— первой половины II в. н. э., совпадающего со становлением и усилением римских влияний и, наконец, д) второй половины II—III в. н. э., эпохи формирования Лазского царства и возрождения древнеколхских культурных традиций. Эти основные этапы, отличающиеся друг от друга политическими, социально-экономическими и идеологическими структурами, нашли довольно яркое отражение в стиле и образе художественного творчества древней Колхиды. Однако следует отмерить, что в настоящее время не для всех этих эпох располагаем мы равноценным материалом, чем и объясняется неравномерность освещения отдельных видов материальной и духовной культуры Колхиды на различных этапах ее развития.

Искусство, материальную культуру и идеологию Колхидского царства в пору его формирования и наибольшего расцвета — VI в. — первая половина IV в. до н. э. — характеризуют многочисленные и довольно разнообразные археологические памятники, открытые при раскопках могильников и поселений в различных частях Западной Грузии.

Памятники архитектуры указанного периода выявлены пока что слабо. Объясняется это тем, что основным строительным материалом этого времени было дерево, плохо сохранившееся в сухой почве.

Описание колхидского жилого дома дано Витрувием: «...у колхов на Понте, благодаря обилию лесов, кладут лежмя на землю цельные деревья справа и слева на таком расстоянии друг от друга, какое допускает длина деревьев, а на концы их помещают другие, поперечные, замыкающие внутреннее пространство жилища. Затем скрепляют по четырем сторонам углы положенными друг на друга бревнами и, таким образом выводя бревенчатые стены по отвесу к нижним бревнам, они возводят кверху башни, а промежутки, оставшиеся из-за толщины леса, затыкают щепками и глиной. Так же они делают и крыши: обрубая концы поперечных балок, они перекрещивают их, постепенно суживая, и таким образом с четырех сторон выводят их кверху в виде пирамид, покрывая их листвой и глиной, и варварским способом строят на башнях шатровые крыши»[1].

Большинство исследователей сходятся в том, что Витрувием описан древнейший тип колхидского жилища — башенный дом с центричным, ступенчатым — венцеобразным перекрытием. Это почти квадратное в плане жилище с бревенчатыми стенами, постепенно суживающимися конусообразным перекрытием — крышей (в которой, возможно, было устроено свето-дымовое отверстие)[2].

Сведения Витрувия подтверждаются археологическими находками остатков деревянных строений, в частности бревенчатых конструкций и др. отдельных деталей.

О высоком уровне деревянного строительства (обусловленного климатическими условиями и обилием лесов)[3], берущего начало еще в эпоху бронзы[4], свидетельствуют раскопки древнеколхского поселения второй половины VI в, до н. э. на левой террасе р. Риони, на холме Симагре (в 20 км к востоку от современного портовюго города Поти, т. е. в непосредственной близости от предполагаемого местонахождения древнего Фасиса)[5]. Довольно обширный архитектурный комплекс, представляющий собой часть богатой усадьбы, состоял из срубных жилых и хозяйственных помещений, неоднократно перестраиваемых. В болотистой почве прекрасно сохранилась кладка стен, сложенных из деревянных брусьев, полы из плетеных прутьев и досок, плетеная изгородь, деревянные колоды культового назначения и др.[6].

Археологические исследования свидетельствуют также, что в этот период по всей Колхиде были распространены деревянные постройки с глиняной обмазкой, о чем говорят весьма частые находки фрагментов обожженных обмазок с отпечатками деревянных прутьев. На поселении Симагре зафиксированы остатки прямоугольных (квадратных) в плане (5,60 м X 5,60 м) жилищ с глинобитными полами[7]. Аналогичные сооружения того же и несколько раннего периода известны и в других (в том числе горных) областях Колхиды[8].

Описанный выше способ возведения стен применялся не только в архитектуре жилищ, но и при строительстве святилищ и фортификационных сооружений.

Деревянное святилище V в. до н. э. изучено в Вани. Оно представляет собой открытый с восточной стороны дворик, пристроенный к длинному коридору, шириной до 2 м. Северная стена, возведенная из деревянных балок, через каждые 2 м имеет поперечные деревянные перегородки, пространство между которыми заполнено глиной, насыпанной на булыжнике. В западной части сооружения, на площади длиной 20 м и шириной 5 м, выявлены расположенные в два ряда прямоугольные углубления — высеченные в скалистом грунте «гнезда», в которых были уложены деревянные бревна, служившие опорой для возведения поперечной стены. Вся площадь между «гнездами» была покрыта сильно обгоревшими от огня обломками глиняной обмазки, на которых отчетливо сохранились отпечатки деревянных прутьев и досок. П-образный двор святилища служил для открытого церемониала, а крытый коридор — вероятно, для приношений (при раскопках найдены многочисленные обломки колхидской и привозной греческой керамики)[9].

Дерево широко применялось и в строительстве фортификационных сооружений. В с. Мтисдзири (в 10 км к северу от Вани) открыты прямоугольные постройки, служившие башнями. Сохранилась цокольная часть, возведенная в смешанной технике: фасадная часть построена из каменных плит, уложенных в высеченных в скалистом грунте «гнездах», а внутренняя часть — из деревянных бревен. Пространство между ними заполнено глиной и камнями, умещенными в деревянных перегородках. Стены были оштукатурены. Эти сооружения датируются V—IV вв. до н. э.[10].

Более богатым и разнообразным материалом располагаем мы о развитии ряда отраслей материальной культуры, в частности художественного ремесла.

Высокого уровня достигло гончарное ремесло. Пользуясь достижениями производства круговой керамики предыдущей эпохи, колхидские гончары VI—V вв. до н. э. снабжают своих потребителей довольно разнообразными изделиями, которые отличаются своеобразием, а вместе с тем консервативностью форм и орнаментального декора на протяжении целых трех столетий. Наиболее характерными изделиями колхидских керамистов VI—IV вв. до н. э. являются: огромные пифосы с заштрихованной поверхностью и отогнутым кнаружи венчиком, украшенным геометрическим орнаментом; кувшины с биконическим туловом и вертикальной трубчатой ручкой; бокальчики с коническими или цилиндрическими стенками, бокальчики и кубки на высокой ножке, миски с плотским дном и косыми стенками и др., которые объединяются орнаментальным декором, лощенные вертикальные и ромбовидные узоры, волнистые линии (нанесенные рифленым гребенчатым штампом), спирали, вдавленные концентрические кружки, косые насечки в «елочку» и др. являются наиболее характерными украшениями и часто присутствуют на сосудах различных форм[11]. В целом колхидская керамика VI—V вв. до н. э. отличается изящными формами, подчеркнутыми биконическими очертаниями тулова или плавными переходами от одной части к другой, а также строгой геометрической орнаментацией, удачно сочетающейся с контурами самого сосуда. И по своим техническим свойствам изделия колхидских керамистов в основной массе довольно высокого качества. Обилие и разнообразие колхидских керамических изделий указывают не только на высокий профессиональный уровень, но и на широкие масштабы производства в VI—IV вв. до н. э., уже рассчитанного на массовое потребление. Об этом свидетельствуют определенная стандартизация форм и широкое распространение однотипных сосудов по всей Колхиде, в самых различных и отдаленных друг от друга областях. Они встречаются буквально повсеместно как в приморских поселениях Колхиды (от Батуми до окрестностей Сухуми), так и во внутренних областях. Особо следует отметить распространение этой керамики в горных районах Колхиды — в верховьях р. Риони (на территории Рача-Лечхуми), где никогда не было своего гончарного производства, и, следовательно, они проникали сюда из керамических производственных центров, расположенных по среднему течению р. Риони (Фасис). Через Ингурское ущелье керамические изделия из места изготовления доставлялись и в самую высокогорную область Колхиды — в Сванети. Все это как нельзя лучше иллюстрирует товарный характер керамического ремесла Колхиды в VI—IV вв. до н. э.[12], имевшего важнейшее значение и для развития внутриколхидских экономических связей.

Преемственность производственной и художественной культуры довольно ярко чувствуется и в металлообработке. Изделия железной металлургии, имевшей столь важное значение для экономического развития страны[13], исключительно многочисленны и разнообразны: мотыги, топоры, ножи и серпы, мечи, кинжалы и клинки, наконечники копий и стрел, предметы конской упряжи и многие другие. Они большей частью повторяют те формы или несут отдельные признаки, которые были созданы в Колхиде еще в эпоху бронзы. Так, например, повсеместно распространенные в VI—II вв. до н. э. в Колхиде железные топоры-молотки генетически восходят к знаменитым бронзовым «колхидским топорам» III—I тыс. до н. э. Точно так же, весьма своеобразные железные клювовидные топоры (т. н. грузинские «цалди») применяющиеся по сей день в Западной Грузии (как в подсечном земледелии, так и для подрезки растущей на деревьях виноградной лозы) берут начало от бронзовых прообразов, имевших хождение в Колхиде уже с конца II тыс. до н. э.[14] То же самое можно сказать и о часто встречающихся в погребениях VI—V вв. до н. э. железных мотыгах, повторяющих форму колхидских бронзовых мотыг.

В VI—IV вв. до н. э. в Колхиде продолжалась обработка бронзы, хотя она уже не имела столь важного хозяйственного значения, как производство железа и железных орудий. Как наследие предыдущей эпохи следует рассматривать производство больших котлов-ситул, широко экспортировавшихся на Северный Кавказ и еще дальше уже в первой половине I тыс. до н. э.[15]. Ситулы VI—V вв. до н. э. найдены в самых различных частях Колхиды (Кобулети-Пичвнари[16], Сухуми[17], Брили[18], Итхвиси[19], Вани[20]). Они полностью повторяют формы и технику изготовления сосудов предыдущей эпохи, но отличаются от них оформлением ручек. Верхняя часть ручки сосудов первой половины I тыс. до н. э. оформлена в виде роговидных выступов (точно так же, как и на керамических сосудах того времени). У более поздних же (V в. до н. э.) ситул верхняя часть ручки имитирует головку животного с навостренными ушками и тем самым в точности повторяет форму керамических сосудов VI и V вв. до н. э.[21]. Таким образом, мы видим сохранение традиционных форм сосуда и его развитие, а с другой стороны — его украшение, согласно художественному стилю эпохи. Другая группа сосудов этого типа в V в. до н. э. имеет ручки, украшенные плетеным орнаментом[22]. Один подобный сосуд, найденный в Вани, на дне (с внутренней стороны) имеет наклепанный орнамент в виде свастики. Особо следует отметить найденный в том же погребении небольшой бронзовый сосуд (высотой 14 см), почти в точности повторяющий форму вышеописанных ситул: шаровидное тулово (составленное из двух выкованных листов и затем скрепленных при помощи заклепок) на высокой подставке, плетеные ручки и свастику на дне[23]. Сохранилась и крышка от этой миниатюрной ситулы (некогда подвешенной на бронзовой же цепочке), украшенная гравированными изображениями тура, петуха и льва (?). Все фигуры изображены в профиль, в сильном движении, а их стилизованные тела оживлены орнаментальными насечками. По стилю эти фигуры напоминают гравированные изображения на колхидских бронзовых топорах и др. предметах эпохи поздней бронзы.

Можно полагать, что основными производителями сосудов и других изделий из бронзы были горные области Колхиды, в частности Рача-Лечхуми, издревле славившиеся своей высокоразвитой металлообработкой.

Находки бронзовых ситул в различных областях Колхиды указывают не только на интенсивную художественно-производственную деятельность горных областей, но и на их активное участие в создании общеколхидских типов материальной культуры.

В VI—IV вв. до н. э. бронза применялась главным образом для изготовления украшений (браслеты, гривны, фибулы, подвески, бляхи, перстни и др.), культовых и ритуальных предметов, среди которых часть представляет собой замечательные образцы художественного ремесла. Среди иих серия миниатюрных статуэток VIII—VI вв. до н. э. из Уреки[24]: изображения припавших к земле кошачьих хищников (близкие к изделиям скифо-сибирского звериного стиля) и исполненные в геометрическом стиле фигурки косули и быка со стилизованными загнутыми в кольцо рогами, изображения птиц. Там же найдено скульптурное изображение сидящей в кресле (на троне?) женщины с прижатым к груди младенцем, олицетворяющее, видимо, Великую матерь богов[25]. Сидящая на троне богиня в окружении животных — это Великая богиня, в образе которой сочетались древнейшие представления хтонического, всепроизводящего божества земли. Трудно переоценить значение этой в своем роде уникальной находки, свидетельствующей не только о вполне сложившемся мифотворчестве, с ее художественным назначением, но в первую очередь и о вполне оформленном т. н. институционализованном земледельческом культе.

Наряду с бронзовыми украшениями, в Колхиде изготовлялись и серебряные диадемы, гривны, серьги, перстни и т. д. Наиболее распространены серебряные браслеты, украшенные гравированным геометрическим орнаментом и увенчанные головками животных. В стилистическом отношении серебряные украшения, как правило, повторяют, как мы увидим ниже, золотые изделия.

Особо следует выделить весьма участившиеся находки серебряных пиал. Некоторые из них (например, пиалы из Даблагоми[26] и Итхвиси[27]) с омфалом принадлежат к типу чаш, широко распространенных в ахеменидскую эпоху по всему Востоку и Средиземноморью[28]. Своеобразие и большое количество металлических пиал VI—IV вв.. до н. э., обнаруженных как в Колхиде[29], так и по всей Грузии, дают основание предположить существование здесь одного из провинциальных центров, изготовлявших металлические сосуды по «ахеменидским» образцам[30].

Своеобразие и специфические черты художественной культуры Колхиды эпохи ее наивысшего расцвета (V в. — первая половина IV в. до н. э.) наиболее ярко проявляются в златокузнечестве.

Уже VIII—VII вв. датируются пока первые образцы[31] колхидского златокузнечества раннеантичной эпохи: на колхском могильнике с. Уреки найдены золотые височные подвески, увенчанные скульптурными головками хищников и богато украшенные зернью[32]. К VI в. до н. э. относится золотая треугольная подвеска, украшенная с одной стороны выполненными зернью стилизованными бычьими мордами, а с другой — геометрическим (меандровым) орнаментом[33]. Таким образом, можно полагать, что уже в VII—VI вв. формируется тот своеобразный роскошный стиль, с широким применением зерни колхидского златокузнечества, который поразительным художественным разнообразием и техническим совершенством расцветет в V и первой половине IV в. до н. э. Выдающиеся памятники колхидского златокузнечества этого времени открыты в Вани — в одном из самых значительных политических центров Колхиды[34].

Золотые изделия, найденные в Вани и в других местах древней Колхиды, весьма многочисленны и довольно разнообразны. Среди украшений головного убора в V в. до н. э. характерными являются золотые (и серебряные) диадемы, крученый ободок которых венчают ромбовидные пластинки, украшенные чеканными или штампованными изображениями[35]. На одной из золотых диадем (найденной в Вани в 1969 г.) оттиснуты широко распространенные на Древнем Востоке и в искусстве архаической Греции сцены борьбы животных: на одной пластинке — львы, терзающие распростертого на спине быка, а на другой — припавшая на передние ноги газель, с рифлеными рогами и шерстью на спине[36].

Умелое построение трехфигурной композиции, ясный и четкий рисунок, реалистическая передача характерных черт животных, сочетающаяся со стилизацией отдельных деталей выдают очень своеобразного и интересного мастера. Удачное распределение фигур в треугольной раме (характерное для фронтонной композиции), а также отдельные композиционные детали свидетельствуют о знакомстве мастера с памятниками греческого архаического искусства. Художественно-стилистический же анализ выявляет отдельные черты и образы, берущие начало в искусстве Ассирии, Маннейского царства и Мидии, ахеменидского мира, что, в свою очередь, указывает на древневосточные корни колхидской художественной культуры[37].

Исключительным разнообразием и многочисленностью отличаются серьги и височные кольца, также являющиеся частью головного убора. Наиболее характерными являются широко распространенные в V в. до н. э. по всей Колхиде (и, как правило, неизвестные за пределами Грузии) золотые и серебряные височные серьги, крупное кольцо которых украшено отходящими от него «лучами», а также ажурными или полыми сферическими подвесками, всегда обильно украшенными зернью. Выдающимся произведением ювелирного искусства являются роскошные серьги в виде двух всадников на колеснице, напоминающие известные височные украшения из Ахалгори (Восточная Грузия). Очень характерна своеобразная деталь украшения кольца с розеткой, что повторяется и на серьгах другой формы и указывает на единство художественного стиля[38].

Отдельную группу составляют также золотые браслеты, которые увенчаны скульптурными головками льва, теленка, барана, тура и в стилистическом отношении почти не отличаются от аналогичных браслетов, распространенных по всему ахеменидскому миру и в Средиземноморье. Большой интерес представляют золотые браслеты (из погребения знатной колхидянки), украшенные скульптурными изображениями дикого кабана, которые находят аналогии в бронзовых фигурках из территории Ирана и Малой Азии, но отличаются от них передачей некоторых деталей, а также более графическо-декоративным стилем и некоторой скульптурностью.

В целом, золотые изделия, найденные в Вани и других местах Колхиды, чрезвычайно разнообразны (кроме названных выше, следует упомянуть также многочисленные подвески в виде миниатюрных фигурок птиц, теленка, баранов, черепах и т. д., а также весьма разнообразные бусы, геральдические изображения орлов и т. д.) и очень многочисленны. Тем не менее, почти все они характеризуются строгим художественно-стилистическим и техническим единством, что указывает на то, что они являются произведениями одной художественной школы. На их местное, т. е. колхидское, происхождение указывает оригинальность художественных форм, которые характерны большей частью лишь для Колхиды, генетически связываются с памятниками материальной культуры доантичной эпохи и, как правило, неизвестны за пределами Грузии. Таковы диадемы, серьги и височные кольца с «лучами» или сферическими подвесками и др., которые повторяются также в серебряных и бронзовых изделиях.

Колхидские золотые изделия V в. до н. э., как правило, обильно украшены зернью в виде пирамид и треугольников. Этот стилистический прием украшения золотых изделий, как мы видели выше, был известен в Колхиде еще в VII—VI вв. до н. э. Ранние образцы подобно украшенных вещей за последнее время открыты и на территории древней Манны и Мидии — в Марлике и Зивие. В VII—V вв. до н. э. эти изделия широко распространялись по всему ахеменидскому миру и Средиземноморью, включая и Этрурию. Весьма интересно, что этот художественный прием возник в Колхиде очень рано, в стране в этно-культурном отношении тесно связанной с хуррито-урартским населением древнего Манна-Мидийского царства. Здесь, в Колхиде приемы эти проявили органическое сочетание с местными многовековыми художественными традициями замечательной колхидской бронзовой культуры. В итоге был создан яркий и своеобразный стиль колхидского златокузнечества. Следовательно, можно с уверенностью констатировать наличие в Колхиде в V в. до н. э. (возможно, в первую очередь, в самом Вани) высокохудожественной и оригинальной школы златокузнечества[39], уверенно применявшей сложнейшие технические приемы ковки, чекана и тиснения, литья, накладывания зерни, филиграни...[40]

Поражает исключительное обилие золотых изделий в богатых погребениях. Возможно, именно они снискали Колхиде славу «златообильной» страны, что так усердно подчеркивали древние авторы[41] самыми различными поэтическими способами[42].

Ювелирное ремесло Колхиды было ремеслом, обслуживающим в первую очередь колхидскую знать. Оно, как и другие виды художественного ремесла (напр. глиптика)[43] или рассчитанные на широкий спрос ремесленного производства металлообработка (в первую очередь производство оружия)[44], строительное дело, изготовление дорогостоящих металлических и глиняных сосудов (обычно представленных только в богатых погребениях), дорогих сортов тканей (об экспорте которых из Колхиды сообщают Геродот, Ксенофонт и Страбон)[45] и др. предметов роскоши, должно быть, концентрировалось при резиденции местной правящей знати. Весьма важно, что, наряду с произведениями местного художественного творчества, высшая знать потребляет и привозные греческие предметы, среди которых встречаются и выдающиеся образцы аттической художественной бронзы и торевтики. Так, например, в Вани уже с VI в. до н. э. распространяются ионийские расписанные и аттические чернофигурные сосуды. В богатых погребениях Вани обнаружены великолепные золотые перстни-печати — произведения ионийских мастерских VI и V вв. до н. э.[46], серебряные килики с позолотой, бронзовые патера с антропоморфной ручкой и ойнохоя (служившие для ритуального омовения), серебряные арибалл с гравированным фризом шествия сфинксов, увенчанная скульптуркой сидящего сфинкса ложка и др. предметы — изделия аттических художественных мастерских первой половины V в. до н. э.[47], свидетельствующие о становлении Вани — резиденции высшей правящей знати, и крупным торговым центром. Сосредоточение ремесла и торговли в одном центре было одним из основных условий и стимулов к городской революции, что давало мощный толчок становлению ремесла как важнейшего производственного (а также социального) фактора. Эти процессы в вышерассмотренных археологических памятниках VI—IV вв. до н. э. уже представлены в завершенном виде. Именно поэтому: а) в столь высоком уровне развития различных видов профессионального ремесла (металлообработка, гончарное и ювелирное дело), основанного на местной, довольно богатой сырьевой базе и многовековых традициях усовершенствования технических навыков, б) в стандартизации основных форм изделий массового производства (имеющих, как правило, собственную «колхидскую» типологическую модель), в) в распространении ремесленных изделий за пределами производственных очагов, свидетельствующих о товарном характере колхидского ремесленного производства, т. е. развитой торговле ремесленными изделиями и т. д., — мы решаемся видеть доказательство (пусть и косвенное) урбанизации колхидского общества в VI—IV вв. до н. э.[48].

С другой стороны, в столь развитом художественном ремесле (в частности ювелирном), производящем предметы роскоши, дорогостоящие украшения, инсигнии власти и т. д., отражена и сложная социально-экономическая структура колхидского общества, его очень резкая социальная дифференциация. Она находит отражение и в духовной культуре общества — в религии, и в целом—идеологических, воззрениях, известных нам пока что, к сожалению, только по материалам заупокойного культа.

Прямых данных и письменных свидетельств о религии Колхиды в VI—V вв. до н. э. пока нет. На основе этнографических, языковых, письменных свидетельств более позднего времени, а также археологических материалов принято считать, что в пантеоне колхских божеств ведущее место занимали божества плодородия, почитаемые через солнце и луну, принявшие антропоморфный облик[49].

Археологические материалы, в частности серия находок статуэток с изображением женщин с младенцем (о которых речь шла выше), свидетельствуют о культе Великой матери богов. О том же указывают находки в Саирхе (Сачхерский район) Ктейса, атрибутированного как начало женского рода и символа плодородия, а также отдельных фрагментов скульптуры льва, связанных с божеством женского рода— богиней плодородия, обновления природы, света и любви[50]. Большой интерес представляют также обнаруженные в богатом погребении височные украшения, изображающие всадников на колеснице[51] и символизирующие «всадников Великой матери богов»[52]. С культом «Великой матери» связываются и изображения птиц в древней Колхиде[53], также представленных на золотых серьгах и височных украшениях V—IV вв. до н.э. из Вани[54].

О почитании хтонических божеств свидетельствуют открытые на верхней террасе Ванского городища ритуальные «каналы», адресованные то к шахтообразным углублениям (служившим, вероятно, для тайных церемониалов)[55], то к высеченным в скале ямам, в которые стекала кровь жертвенных животных[56].

Археологические материалы дают довольно ясное представление о погребальных обрядах, отразивших не только идеологические воззрения (заупокойный культ), но также и экономическую основу и социальную природу колхидского общества в VI—V вв. до н. э. Большой интерес представляют обнаруженные в могилах сельскохозяйственные орудия. При этом, если в VIII—VII вв. до н. э. они (бронзовые сегментовидные орудия и топоры, железные мотыги и лемехообразные орудия) встречаются в коллективных захоронениях (Палури[57], Нигвзиани)[58], а иногда и с довольно богатым инвентарем (Уреки)[59], то в V—IV вв. до н. э. (с исчезновением в Колхиде коллективных погребальных полей) они остаются в инвентаре погребений лишь рядового населения V—IV вв. до н. э.[60] Находки земледельческих орудий в погребениях вообще считаются редким случаем[61], но в Колхиде они зафиксированы почти повсеместно и тем самым красноречиво свидетельствуют о большой роли земледелия в экономике страны[62], занявшего столь интересное место и в ритуале заупокойного культа.

Погребения рядовых членов общества резко отличаются от захоронений правящей знати как по устройству могил, так и по составу погребального инвентаря. С одной стороны, простые погребальные ямы с весьма скудным набором дешевых и простых украшений (главным образом бронзовых) и один или два глиняных сосуда, с другой — захоронения в больших деревянных саркофагах (возможно, имитирующих наземное жилище), в сопровождении домочадцев и слуг, а также коня, множества золотых и серебряных украшений (диадемы, височные украшения и серьги, несколько ожерелий, пектораль, браслеты и т. д.), разнообразной утвари (серебряные и глиняные сосуды, разноцветные стеклянные флаконы для благовоний, огромные бронзовые котлы), обильной пищи (в виде туши различных животных и дичи). Эти различия символизировали в загробной жизни наземную участь различных слоев общества. Вместе с тем, погребальные обряды как нельзя лучше иллюстрируют скопление немногочисленной частью общества львиной доли «общественного богатства» и, следовательно, все прогрессирующую имущественную дифференциацию[63].

Археологические исследования констатируют также полное культурное единство населения всей Колхиды как в приморской полосе, так и во внутренних (горных и равнинных) ее частях. При этом, весьма важно отметить, что компоненты материальной культуры — архитектура и строительное дело, керамика, изделия из бронзы, боевые и хозяйственные орудия, золотые и серебряные украшения и т. д. характеризуются, как правило, собственной типологической моделью (нередко генетически восходящей к местным прототипам предыдущей эпохи). Все они совершенно четко укладываются в строго определенные территориальные рамки, соответствующие именно тем границам, в каких древняя Колхида вошла в круг географических воззрений древнего (античного) мира: в VI — IV вв. до н. э. эта строго однородная культура охватывает почти всю нынешнюю Западную Грузию с запада на восток — от приморской полосы (от Батуми до окрестностей Сухуми) до Сурамского хребта (между Большим и Малым Кавказом). Это та единая историко-культурная область, которая у греческих авторов (Геродот, Псевдо-Скилак, Страбон) выступает под единым названием — «Колхида». Таким образом, создание общеколхидского типа материальной и духовной культуры, ее полное единство на строго определенной территории, должно быть, отражает высокий уровень политической консолидации[64].

Обзор материальной культуры Колхиды VI—V вв. до н. э. показал полное единство материальной культуры в пределах всей нынешней Западной Грузии, полностью соответствующей территориальным границам Колхидского царства. В этническом смысле носителями этой культуры были западногрузинские племена т. н. мегрело-чанской (колхской) языковой группы. Но с середины IV в. до н. э. сильное колхидское царство постепенно слабеет и его восточные области попадают в зависимость от восточногрузинского царства Иберии, подвергаясь сильной картизации[65]. Эти обстоятельства находят отражение и в археологических материалах.

Со второй половины IV в. до н. э. в развитии материальной культуры Колхиды наступает резкий перелом, ознаменовавшийся появлением целого ряда совершенно новых элементов в структуре материальной и духовной культуры. Вместе с тем, на территории древней Колхиды намечаются два, уже отличных друг от друга ареала: новейшие археологические исследования все отчетливее выявляют определенные различия между материальной культурой населения приморской части, с одной стороны, и восточных областей — с другой. Значительные сдвиги в этнокультурной истории Колхиды наиболее ярко проявляются именно в восточных областях Колхиды.

Вторая половина IV в. — первая половина III в. до н. э. является переходным периодом. Характерные признаки нового этапа в этнокультурном развитии нашли отражение в погребальных обрядах и в отдельных отраслях материальной культуры.

Следы новых явлений в культуре древней Колхиды отчетливо несут богатые погребения IV—III вв. до н. э. из Вани и его округи. Наряду с деревянными погребальными сооружениями, перекрываемыми мелким булыжником[66] или крупными камнями из местного песчаника (тири)[67] появляются деревянные саркофаги с черепичным перекрытием[68] и каменные ящики[69]. Новые элементы появляются и в погребальном инвентаре: в погребения кладут амфоры, покойников снабжают монетами, что, по всей вероятности, связано с влиянием греческих загробных представлений (плата Харону за перевоз души в царство мертвых); распространяется обычай насильственного умерщвления слуг-рабов [70] и т. д.[71]

В этот период изменяется и погребальный обряд рядового населения: в то время как в приморской полосе продолжает бытовать старый обряд грунтовых погребений, в восточных областях Колхиды в IV—III вв до н. э. распространяется обряд кувшинных погребений.

Это, как правило, индивидуальные усыпальницы[72], и лишь в редких случаях засвидетельствованы парные погребения. Пифос, предварительно распиленный посередине, устанавливался в яму вертикально горловиной вниз. Донная часть служила своеобразной крышкой. Иногда пифосы уложены горизонтально, устьем на запад с пропилом вдоль продольной оси. В таких случаях одна половина служит крышей. Покойников укладывали в сильно скорченном положении, головой на запад. Погребальный инвентарь, как правило, состоит из глиняной посуды (положенной обычно у изголовья и у согнутых колен), монет-колхидок (которые клались в рот или в руки) и предметов украшений (бронзовые или серебряные браслеты, украшенные драконовидными или змеевидными головками; бронзовые перстни-печати; бронзовые, каменные и ластовые бусы и т. д.)[73].

Резкий перелом наблюдается в этот период и в развитии отдельных видов материальной культуры: хотя и в третьей четверти IV в. до н. э. все еще сохраняются некоторые формы колхидской керамики, столь характерные для VI—V вв. до н. э. (пифосы, кувшинчики с трубчатой ручкой, миски с косыми стенками и др.), но вместе с тем появляются и новые формы: кувшинчики с воронкообразными трегубами или круглыми венчиками (иногда с высокой узкой горловиной), сферическими, биконическими или грушевидными туловами и др. В орнаментации преобладают геометрические мотивы (заштрихованные шевроны, зигзагообразные линии, волнистый орнамент с ромбовидной сеткой и т. д.)[74].

Входит в быт и расписная керамика: различные варианты росписей (шевроны, геометрический узор), нанесенных красной краской по светлому ангобу на кувшинчиках с грушевидным туловом. Такая керамика засвидетельствована также пока только в восточных областях Колхиды (Сачхере, Итхвиси, Вани) и проникла она, скорее всего, из Восточной Грузии[75].

Новые элементы появляются и в златокузнечестве: на смену традиционным и столь консервативным на протяжении целых трех столетий формам (диадемы с ромбовидными щитками, серьги с лучами и т. д.) приходят типологически новые виды, в которых отчетливо проявляется греческое влияние. Таковы головной убор «знатного воина», составленный из полых золотых фигурок всадников и птиц, украшенных зернью[76], роскошное ожерелье из Вани (погребение № 12) — плетеная цепь, увенчанная сердоликовыми бусинами и миниатюрными головками рогатых львов и т. д.

На новую ступень поднимается и колхидская глиптика, развивавшаяся издревле под влиянием хеттской (каппадокийской) и ассирийской глиптики. Местные резчики изготовляют правовые печати особого назначения — инсигнии (золотой перстень знатного воина Дедатоса), официальные и личные печати[77].

К указанному же периоду следует отнести и распространение элементов греческого урбанизма, в частности черепичных перекрытий: напр., в Вани, где в культурных слоях IV— III вв. до н. э. уже обильно встречаются обломки черепиц, главным образом — синопских. Уже в этот период они находят место и в сельских местностях, как об этом указывает в высшей степени интересное погребение с черепичным перекрытием из Даблагоми[78].

Эти новые явления, столь ярко отразившиеся в археологических материалах, означают наступление новых импульсов, связанных с эпохой эллинизма и с теми большими сдвигами, которые происходят в этот период на Ближнем Востоке, а также в Восточной Грузии, где именно во второй половине IV—III вв. до н. э. мы наблюдаем настоящий «урбанистический взрыв», о котором раньше можно было предполагать на основе лишь некоторых данных древнегрузинской исторической традиции[79], но ставшим сейчас неоспоримым благодаря замечательным открытиям целой серии городищ, как Самадло[80], Настакиси[81] и Цихиа-Гора[82]. Раскопки этих городов, отличающихся друг от друга в функциональном плане, уже выявляют яркие следы контактов с эллинистическим миром (главным образом, малоазийской его частью, что нашло отражение в широком распространении и некоторых элементов материальной культуры явно «южного» происхождения. Таковы, в первую очередь, блестящая расписная керамика (несущая восточноанатолийские влияния, в частности позднефригийского стиля)[83], черепицы местного изготовления с греческими буквами, которые проявляют сходство с малоазийской (главным образом каппадокийской) греческой письменностью[84] и т. д. С этой точки зрения большой интерес представляет и тот факт, что собственное имя «Дедатос», которое отмечено на правом перстне-печати «знатного воина» из Вани, также проявляет близкое сходство с каппадокийскими собственными именами[85]. Каппадокийские влияния отмечаются и на других глиптических памятниках древнего Вани[86].

Можно полагать, что в этих процессах в раннеэллинистический период немаловажную роль сыграли «большая экспансия» восточногрузинского царства Иберии[87] и колонизация восточногрузинскими (картоязычными) племенами восточных областей древней Колхиды, о чем свидетельствуют сведения греко-римских и византийских источников, а также древнегрузинская историческая традиция[88].

Эпоха позднего эллинизма — конец III и II—I вв. до н. э. — в Колхиде характеризуется довольно ярким проявлением влияний самых разнохарактерных категорий античной цивилизации как в материальной культуре и искусстве, так и в быту и идеологии местного населения. Наглядной тому иллюстрацией является керамическое производство, широко изготовлявшее уже сосуды по греческим образцам (миски, рыбные блюда, кубки типа канфара, веретенообразные бальзамарии, местные подражания краснолаковой керамике), которые иногда украшаются традиционным колхидским орнаментом[89]. Широко производится и керамическая тара греческого типа — амфоры[90]. Многочисленные же находки глиняных пирамидальных грузил почти по всей Колхиде, указывают на применение в ткацком ремесле вертикального станка, широко распространенного во всем эллинистическом мире[91].

Материальную и духовную культуру населения древней Колхиды эпохи позднего эллинизма (конец III — середина I в. до н. э.) характеризуют материалы археологических раскопок Вани, ставшего в этот период храмовым городом[92].

Основные тенденции развития культуры этого периода наиболее отчетливо отражены в архитектуре, в которой переплетались и влияния новой (эллинистической) культуры и местные строительные концепции, основанные на древних сакральных традициях. Основные строения (храмы, святилища, алтари, общественные здания) были расположены на треугольном холме, разделенном на три террасы и обнесенном мощными оборонительными сырцовыми стенами на каменном цоколе. Стены укреплялись башнями. В северной части были расположены городские ворота, построенные в конце III в. до н. э.[93]

Городские ворота[94] возведены из хорошо отесанных и плотно пригнанных друг к другу рустованных квадров белоснежного цвета. Над каменной кладкой (сохранившейся до 1,5 — 2 м), в свое время была возведена стена из сырцовых кирпичей (длиной 0,52 м, толщиной 0,09—0,10 м), которая была полностью срыта при разрушении города в середине I в. до н. э.

У входа сохранился мраморный постамент для неуцелевшей статуи богини-хранительницы. Неглубокий вертикальный паз по боковой стене служил для спуска железной решетки — катаракты, замыкающей вход во время опасности. Еще дальше, на каменном пороге сохранились дугообразные царапины от вращения обитых железом деревянных дверей.

За катарактой и калиткой образуется внутренний двор (7 X 3, 20 м) прямоугольной формы и открытый с южной стороны.

Северные ворота города были предназначены для пешеходов, т. е. представляли собой т. н. «малые ворота».

Городские ворота фланкировались полукруглой (скорее, подковообразной) в плане башней. Внутри, за крепостной стеной сохранился каменный фундамент удлиненного в плане здания, с сырцовыми стенами и черепичной кровлей, служившего, вероятно, казармой или арсеналом для стражи, охранявшей ворота.

На расстоянии 2,8 м от внутреннего фаса главной оборонительной стены возведена параллельно стена шириной 1,25м, Пространство между этими рядами разделено поперечными перегородками на ряд отсеков. В этих отсеках было найдено множество черепицы, амфоры и каменные ядра для метательных орудий, что делает совершенно очевидным, что они представляют собой помещения, предназначенные для хранения боеприпасов и продовольствия.

В целом, пространство, образуемое двумя рядами стен, свыше 6 м и является вполне достаточным для размещения на втором этаже метательных орудий[95]. Этот этаж имел черепичное перекрытие, как об этом свидетельствуют многочисленные находки черепиц местного изготовления.

В целом эта куртина, длиной 15 м, связывает полукруглую башню с шестиугольной (от которой сохранился лишь, фундамент), раскопанной пока лишь частично. В западной и северо-западной частях на высоте 1,1 м сохранились три ряда кладки внутреннего панциря, сложенного из прямоугольных каменных блоков (0,65 X 0,35 м, 0,75 X 0,45 м), а также межпанцирная забутовка в виде крупного булыжника и рваного камня на глине. На поверхности панцирных блоков имеются неглубокие прямоугольные пазы, возможно, для деревянных прокладок, используемых обычно для сырцовых стен. В северо-восточной части башни сохранился во всю ширину лишь нижний ряд фундамента, имевшего ширину 2,8 м и вкопанного в скалистый грунт. Видимо, фасадная часть полностью была построена из рустованных квадров. Даже самый нижний ряд фундамента, вкопанный в скалистый грунт, а затем с наружной стороны засыпанный твердой и окаменелой массой щебня, выложен из рустованных квадров. Столь основательная подготовка фундамента защищала башню от подкопа. А твердая масса глины с примесью толченого песчаника, засвидетельствованного внутри башни на высоте 0, 7 м от скального основания, противопоставлялась стенобитным орудиям. На поверхности этой массы, служившей глинобитным полом нижнего яруса башни, были обнаружены 2 каменных ядра, а также раздавленные колхидские амфоры, свидетельствующие о том, что здесь хранились продовольственные и боевые припасы. Камнеметные орудия располагались на втором этаже. Находка же известковой капители, возможно, указывает и на наличие третьего этажа, обычно имеющего архитектурное оформление. В этой связи представляют большой интерес и находки бронзовых обкладок с бронзовыми же гвоздями, вероятно, представляющих собой обкладку ставен или жалюзи обычно расположенных на третьем этаже башен и рассчитанных для стрелков из лука.

Таким образом, колхидский город Вани, расположенный на окраине эллинистического мира (не затронутого греко-македонским завоеванием), несмотря на некоторые своеобразия, дает еще один пример фортификационной концепции, противостоящей действиям самых разнообразных родов оружия и вообще новым требованиям осадной техники эпохи эллинизма, нашедшей отражение в труде Филона-механика[96].

Архитектурный комплекс городских ворот и оборонительная система построена, таким образом, по всем правилам античной, вернее греко-эллинистической фортификации: строительная техника, конструктивное устройство ворот, основанное на принципе дипилона, и вся система обороны, несомненно, восходят к греко-эллинистическому началу[97]. Но, вместе с тем, довольно отчетливо выступает и ряд особенностей, наличие которых, несомненно, обусловлено местными традициями. К таковой следует отнести статую богини-хранительницы города[98], воздвигнутую с наружной стороны у входа.

Еще больший интерес представляет то, что к основной стене городских ворот с внутренней стороны пристроено небольшое культовое здание, открытое с восточной стороны[99]. У западной стены, точно посередине, воздвигнут каменный алтарь, вокруг которого были найдены приношения — 23 сосуда: миски, одноручные и двуручные кувшины, украшенные красными поясками, и пять амфор. Все сосуды являются местными изделиями. Две амфоры были полны просом, игравшим весьма важную роль у грузинских племен в ритуале, связанном с божеством плодородия[100]. К этому в целом небольшому храмику-святилищу ведет мощенная мелким булыжником мостовая длиной 18 м и шириной 2 м.

Таким образом, у самых городских ворот воздвигнуто культовое здание-святилище, что несколько необычно для греко-эллинистических городов, но находит параллель в местных сакральных традициях, которые так отчетливо сохранились в этнографическом быту горных районов Грузии[101].

Следует отметить еще одну деталь. В привратном храмике алтарь воздвигнут непосредственно у стены (впрочем, как и постамент для статуи). Эта традиция была сохранена и в первых грузинских христианских церквах, где трапеза (наследие языческого алтаря) также была прислонена непосредственно к стене. Эта традиция сохранилась в Грузии до последнего времени, даже тогда, когда византийская и русская православная церкви признали ее кощунством[102].

Таким образом, архитектурный комплекс городских ворот в Вани представляет наглядный пример того, как тесно переплетается греко-эллинистическое влияние с местными сакральными и строительными традициями.

Внутри города археологическими исследованиями открыт ряд монументальных сооружений.

На нижней террасе, в 100 м к юго-востоку от городских ворот, располагался довольно обширный храмовый комплекс, занимающий примерно 800 м2. Он состоял из башнеобразного здания, жертвенной площадки, ступенчатого жертвенника, колонного зала и специального помещения для приношений (огромные пифосы, наполненные различными злаками)[103].

Сложный архитектурный комплекс был расположен в южной части центральной террасы. Главным было святилище с мозаичным полом и каменным столбом-алтарем, вокруг которого были обнаружены бронзовый сосуд (или сосуды), украшенный фигурками орлов, великолепной статуэткой крылатой богини Ники и горельефными изображениями божеств круга Диониса и его спутников (Ариадна, Пан, Сатир, Менады). Обнаруженные там же огромный колхидский пифос и около 40 амфор для вина (представляющих собой «зедаше». т. е. подношения) свидетельствуют, что святилище было посвящено богу виноделия и виноградарства[104].

С западной стороны этого святилища обнаружены сильно разрушенные остатки прямоугольных залов, в развалинах которых найдены обломки великолепной терракотовой маски (Диониса?) и бронзовых сосудов. В одном из этих залов сохранились остатки алтаря, сложенного из прямоугольных плит. Обращает на себя внимание, что в некоторых помещениях скала (на которой построены эти здания) оставлена без облицовки, в первозданном виде, будучи, видимо, предметом почитания.

С северной стороны к «зданию с мозаичным полом», видимо, примыкал монументальный алтарь со ступеньками, дошедший до нас в сильно разрушенном виде: сохранились параллельные ряды стен из рустованных квадров, прекрасно обработанные прямоугольные плоские (в среднем. 1,00 X X 0,65 X 0,30 м) плиты (составные части ступенек), довольно крупных размеров, хорошо отесанные камни кубической формы (0,8 X 0,7 X 0,6 м), каменная база колонны аттического типа (диаметром 0,5 м) и др. В развалинах же «алтаря» найдены две великолепные капители из местного известняка: одна, украшенная погрудным скульптурным изображением богини, а другая — аканфовых и пальмовых листьев с рельефной розеткой на выступающем карнизе.

К алтарю адресован (с запада на восток) высеченный в скалистом грунте «канал» (длиной 18 м), замыкающийся множеством ям (овальных и круглых), видимо, ритуального назначения. Некоторые из них (круглые с желобком для слива), возможно, служили для возлияний и представляли собой «жертвенные ямы», предназначенные для культа хтонических божеств (кровь жертвенных животных подносилась подземным богам). Другие ямы, возможно, служили хранилищем для других подношений («зедаше»), как хлебные злаки и др.[105] Можно предположить, что весь этот культовый комплекс (еще не раскопанный полностью), составной частью которого был и храм «с мозаичным полом» в честь божества виноделия, предназначался для сложного и многообразного ритуала почитания культа земли, плодородия и всевозможного обилия[106].

Целый ряд сооружений открыт в северной части центральной террасы, представляющей собой одну из важнейших частей древнего города. Особый интерес представляет т. н. круглый храм. Установлено, что на этом месте первоначально стояло прямоугольное здание, возможно, аналогичное по плану с привратным святилищем. От этого превоначального прямоугольного здания сохранились западные и восточные стены, сложенные из великолепно отесанных прямоугольных, плотно пригнанных насухо плит, а также высеченные в скалистом грунте гнезда для каменных квадров фундамента, по которым удалось восстановить первоначальный план прямоугольного здания: его длина равнялась 11,4 м, а ширина 10,4 м (толщина стен 3 м). Пол был выложен плитам.и разных размеров.

В конце III в. до н. э. на прямоугольном фундаменте было построено круглое, видимо, башнеобразное в плане здание (внутренний диаметр 5,4 м). О культовом назначении этого здания свидетельствует вотивный тарапан [107], найденный при раскопках этого сооружения[108].

Пока что весьма трудно восстановить архитектурные формы храма. Однако едва ли было бы правильным восстановить это здание по принципу греко-эллинистических круглых храмов, хотя использование конструктивных особенностей последних вполне вероятно. С этой точки зрения представляют, несомненно, большой интерес находки около десятка каменных плит трапециевидной формы с выбранными четвертями (средний размер плиты 90 X 20 см при ширине 12 см: это крыши кесон потолка круглого здания. Совершенно очевидно, что их применение связано с влиянием строительной техники эллинистической архитектуры. С круглым храмом был связан, по-видимому, «священный амбар», где найдено около сорока колхидских амфор с пшеницей и просом[109]. Открыты также остатки «апсидиального здания»[110], общественные сооружения с черепичной кровлей[111]. Удалось восстановить и способ перекрытия, оказавшийся довольно оригинальным и неизвестным до сих пор среди памятников классической и эллинистической архитектуры: керамиды (50 X 60, 52 X 65 см) сверху перекрываются такой же плоской черепицей, а желобчатые (т. е. калиптеры) уложены лишь по краям и в перевернутом виде и тем самым служат водостоком[112].

Не менее интересные памятники II — I вв. до н. э. открыты в западной части центральной террасы, еще одно культовое сооружение, довольно оригинальное и необычное (не только для Вани!). Оно представляет собой сложный архитектурный комплекс, состоящий из двух, пристроенных к оградной стене (толщиной 1,5 м), частей, построенных из великолепно отесанных и тщательно пригнанных друг к другу прямоугольных каменных блоков; к прямоугольной платформе (4,45 Х 3,90 м) с восточной стороны пристроено ступенчатое сооружение — алтарь с шестью прямоугольными и столькими же полукруглыми ступеньками.

В развалинах алтаря и по всей прилегающей площади разбросаны многочисленные фрагменты бронзовых скульптур (или скульптурной композиции). Выделяются отдельные, сильно поврежденные части человеческого тела. Особо следует отметить кисть левой мужской руки, вцепившейся в гриву животного, прекрасно моделированное человеческое ухо, фигурки змей, отдельные позолоченные фрагменты, украшенные гравированным орнаментом и др.

К юго-западу от алтаря были зафиксированы развалины небольшого помещения (примерно, площадью 6 Х 5 м), сложенного, по-видимому, из деревянных брусьев с глиняной обмазкой. Под завалом глиняных обмазок (с отпечатками деревянных брусьев и досок) были найдены самые разнообразные предметы. По всей площади были разбросаны глиняные пирамидальные грузила разных размеров для вертикального ткацкого станка. Всего было найдено свыше 150 шт. Это довольно большое число (одно из самых больших зафиксированных до сих пор вообще в одном комплексе), если вспомнить, что для натягивания основы одного станка, как правило, использовались 10 грузил одинаковых размеров. Обильно представлены в находках внутри помещения и глиняные изделия, преимущественно местного производства: пифосы, амфоры, кувшины, ритуальные чаши, расписанные красной краской (ромбовидный узор, концентрические кружки) и др. В большом количестве найдены каменные и стеклянные бусы (в том числе, золоченые и мозаичные). Следует отметить также железные наконечники копий и кинжалы, бронзовые умбоны — принадлежность щита и конского украшения. Но среди этих многочисленных находок наиболее замечательны серебряный медальон с горельефным погрудным изображением богини в подпоясанном хитоне без рукавов и две серебряные статуэтки, изображающие двух нагих юношей с высокой прической (высота одной из статуэток 8,5 см, другой — 7 см). Один из них в правой руке держит пиалу, и, видимо, изображен в момент торжественного жертвоприношения. Гибкие тела юношей лишены атлетизма и скорее напоминают фигуры девушек. Во всем, и в постановке фигур, и в подчеркнуто изысканном изяществе линий, отчетливо чувствуется влияние школы Праксителя, сыгравшей столь выдающуюся роль в эллинистической пластике.

И, наконец, там же найдены две загадочные прямоугольные пластинки, несомненно, служившие обкладками какого-то предмета. Обе сильно повреждены (размеры полностью сохранившейся пластинки 5,5 X 9,5 см). На одной из них — тисненое изображение человеческого лица и кружков, обрамленных псевдозернью. На другой же — оттеснены «веревочный» орнамент и буквенные «знаки».

На центральной террасе было, по-видимому, воздвигнуто еще одно, несомненно, монументальное здание, которому принадлежат скульптурные львиные головы, высеченные из местного белого известняка, две из которых представляют собой часть симы с водостоком. Все они были одинаковых размеров: длина — 70 см, высота — 45 см и ширина — 36 см. Одна сохранилась полностью с конструктивной частью, по которой осуществлялось крепление с карнизом. Аналогичные скульптуры львиных голов характерны, как известно, для декоративного решения водостока классического и эллинистического периодов греческой архитектуры. Скульптурные водосточные львы из Вани, несомненно, являются частью карниза монументального сооружения храмового типа и могут служить убедительным доказательством сильного влияния строительных приемов греческой архитектуры. Более того, по своим конструктивным деталям они представляют собой часть здания, несомненно, эллинистического или эллинизированного типа.

С художественно-стилистической точки зрения ванские львиные головы явно носят следы греко-эллинистического влияния. Оно выражается, с одной стороны, в постановке глаз, орнаментальной расческе прядей, столь характерной для «классической» симы, с другой — трагический облик сближает их с некоторыми образцами эллинистической скульптуры III— II вв. до н. э. Вместе с тем, однако, совершенно отчетливо выступают черты, характерные для древневосточной скульптуры: округленные и вертикально посаженные на голове уши, поперечные морщины в нижней части носа и в целом антропоморфный облик, характерные для позднехеттских изображений львиной протомы[113]. Следует добавить, что изображение антропоморфизированных львиных масок было распространено и в древней, средней и центральноазиатской коропластике. Таким образом, венские львиные головы несут, как нам кажется, следы и греко-эллинистического влияния, и древневосточных (сиро-хеттских) традиций. Значение этих находок возрастает еще и потому, что это образцы неизвестной пока местной монументальной скульптуры. Принадлежали они, вероятно, грандиозному зданию, несомненно, храмового типа.

На самой вершине холма, с самого начала служившей священным участком, в III—I вв. до н. э. был воздвигнут монументальный алтарь, представляющий собой каменную платформу (шириной 16 м и длиной 9 м), к которой вела лестница с 8 ступеньками с восточной стороны[114]. Алтарь занимал главенствующее положение на вершине холма, укрепленной мощными оборонительными стенами.

Исследование Ванского городища, которое еще далеко от завершения, ставит перед нами целый ряд интересующих и важнейших проблем истории древней Грузии и ее взаимоотношений с античной цивилизацией.

Археологические материалы свидетельствуют о широком внедрении в Вани элементов эллинистической культуры.

Изучение архитектурных памятников Ванского городища со всей очевидностью показывает, что местные зодчие хорошо были знакомы с достижениями эллинистической архитектуры и градостроительства, широко распространенными в этот период в странах Ближнего и Среднего Востока (Малая Азия, Сирия, Иран, Средняя Азия). Следует однако подчеркнуть, что влияние эллинистической архитектуры в Вани нашло выражение в распространении преимущественно строительных приемов и техники, а также архитектурного декора. В то время как план сооружений и их назначение (именно тех, в которых сказывается эллинистическое влияние) отличаются от греческих (привратное святилище, храм с мозаичным полом, круглый храм). Параллельно, в самом Вани, существует и развивается и местная строительная техника и кладка стен. Для них характерны разной величины грубоотесанные, в основном, плоские плиты, сложенные на глине. Так построено большинство зданий на центральной террасе, в том числе т. н. 17- метровое здание, а также южная стена святилища с мозаичным полом, «сооружение с контрфорсами» и др.

Распространяются и эллинистические религиозные представления и культы. Большой популярностью пользовался культ Диониса—бога виноградарства и виноделия. Об этом свидетельствуют находки бронзовых изображений персонажей дионисийского круга, терракотовых масок Диониса и его спутников (Силен, Сатир)[115], красноглиняной формы для изготовления маски (терракотовой?) бородатого Силена в плющевом венке с розеткой на лбу[116] и др. Культ божества дионисийского круга распространяется в Вани, по-видимому, уже с IV в. до н. э., судя по в высшей степени интересным изображениям на золотом перстне (из погребения Дедатоса) всадника, на шее коня которого подвешена бородатая маска Сатира. Образ этого всадника интерпретируется как «божество, имеющее прямое отношение к кругу Диониса»[117]. IV в. до н. э. датируется также бронзовый перстень с изображением Силена со свирелью[118].

Культы дионисийского характера в эллинистический период широко распространялись в странах Древнего Востока[119]. Тем более понятно наличие культа Диониса, с оговоркой на его, несомненно, местную основу, в Грузии, с ее стародавней, засвидетельствованной археологическими данными и древними авторами, высокой культурой виноградарства[120]. В этой связи следует отметить атрибуцию изображения на серебряном ритоне V — IV вв. до н. э. из Мтисдзири козловидного человека как местного мифологического образа, аналогичного спутнику Диониса — божеству типа Пана, известного в грузинском фольклоре под названием Очопинтре[121].

Большой интерес представляют находки также глиняного штампа с изображением Геракла, который очень близок к образу греческого героя, представленного на ранее найденном в Вани бронзовом медальоне[122]. Нет сомнения, что изображения Геракла изготовлялись и в древнем Вани, что подтверждается также находкой глиняной формы. Таким образом, подтверждается указание античных письменных источников о популярности в Колхиде культа Геракла[123]. Это объясняется тем, что, согласно греческим мифологическим преданиям, именно Геракл освободил прикованного к Кавказу Прометея (двойника героя грузинского мифа—Амирана). .По сообщению Дуриса (340—275 гг. до н. э.), «...жители Кавказа не приносят жертву только Зевсу и Афине, т. :к. они были виновниками наказания Прометея. Геракла же почитают особо, т. к. он убил орла, терзающего Прометея». Найденные в Вани штамп и форма являются подтверждением этих сведений и с культурно-исторической точки зрения представляют весьма знаменательный факт.

Весьма сложным является вопрос о путях распространения эллинистической культуры в Грузии.

В III—I вв. до н. э. Колхида активно была включена в международную торговлю, принявшую в эпоху эллинизма необычайно широкие размеры. Тесные экономические взаимоотношения с эллинистическим миром должны были сопровождаться распространением и эллинистической культуры, тем более, что в эпоху эллинизма через Колхиду проходил один из больших мировых торгово-транзитных путей. Несомненно поэтому, что отдельные элементы эллинистической культуры распространились в Колхиду из приморских центров, через которые осуществлялись торгово-экономические связи с греческим миром. Однако многие черты, характеризующие эллинистическую культуру в восточных областях Колхиды (в первую очередь в Вани), не обнаружены в приморской полосе, что, должно быть, свидетельствует о том, что импульсы античной цивилизации в Колхиду в эллинистический период поступали не только из приморских центров.

В III—I вв. до н. э., в более или менее аналогичной форме та же культура, открытая в Вани, довольно отчетливо проявляется в восточных районах древней Колхиды и особенно на территории нынешней Восточной Грузии — Иберии античного периода. В таких, уже хорошо известных в специальной литературе, поселениях Иберии, как Самадло[124], Саркине, Мцхета и ее окрестности[125], Цунда, мы видим те же строительные приемы[126] и архитектурные детали (базы, капители[127], плетеный орнамент)[128], планы некоторых сооружений[129], тех же размеров сырцовые кирпичи[130], черепицы[131], а также религиозные представления (в частности дионисийские культы)[132], что и в Вани. Именно поэтому следует предполагать что в восточных областях Колхиды (Вани и его округа), так же как и в соседней Иберии, импульсы эллинистической культуры исходили из одного источника — Малой Азии[133].

Храмовый город в Вани разрушен в середине I в. до н. э.[134] Это было последним аккордом в крушении древней Колхиды и ее культуры. Вскоре после этого Колхида попадает в зависимость от Римской империи. Лишь с II—III вв. н. э., с образованием нового западногрузинского политического объединения — Лазского царства, начинается и активизация в развитии местной культуры и художественного творчества. Однако археологические памятники этого времени выявлены пока весьма слабо и скорее всего исчисляются буквально единичными случайными находками.

Мы ничего не знаем о жилище и вообще местных поселениях этого времени[135].

О погребальных обрядах местного населения можно судить по материалам могильников Чкороцку[136], Дзеври и др.[137]

Рядовое население по-прежнему хоронилось в грунтовых ямах или в пифосах[138]. Однако засвидетельствованы и случаи кремации[139].

О значительных богатствах, сосредотачивающихся в руках вновь усилившейся местной знати, свидетельствуют случайные находки богатых погребальных комплексов (Тагилони[140], Саргвеши[141] и др.). Отдельные предметы их инвентаря указывают на развитие торевтики, находившейся под сильным влиянием римского искусства[142]. Особо следует отметить возрождение древнеколхских традиций златокузнечества, в частности применение зерни, засвидетельствованное в ряде золотых украшений в кладе из Гонио[143]. Замечательным произведением златокузнечества является золотая модель жилого дома, найденная в Хаиши (Нижняя Сванети).

Однако наиболее красноречивые памятники — бронзовые ажурные бляхи, серебряная утварь, золотые украшения, глиптические памятники этого времени, открыты в восточных областях Западной Грузии (Бори, Клдеети и др.), входивших в состав Иберии, и, следовательно, отражают уровень развития культуры этого государства.

 

 
[1] Витрувий, II, гл. I, § 4, 6.

[2] На этом основании колхидский дом, описанный Витрувием, считают прототипом основного типа народного жилища со ступенчато-венцеобразным перекрытием, сохранившегося в Грузии до последнего времени и называемого «дарбази». (Подр. см.: Сумбадзе Л. Колхидское жилище по Витрувию. Тбилиси, 1960; Гагошидзе В. Древнейшие типы жилых домов Западной и Восточной Грузии. — Мацне, 1965, №1; Ч и к о в а н и Т. А. Из истории народного жилища Закавказья. Тбилиси, 1967, с. 197 и след., на груз. яз. резюме на рус. яз.; ср.: Джандиери М. И.,Лежава Г. И. Народная башенная архитектура. М., 1970, с. 52—54).

[3] О богатстве лесами сообщает Псевдо-Гиппократ (О воздухе..., §22); рс.: М а n i f i u s . Аstr., V, 376—378; =SС II, I. с. 114.

[4] Остатки древнейших срубных построек конца III тыс. до н. э. открыты в Испани (около Кобулети), а целая система деревянных сооружений первой половины II тыс. до н. э. в с. Анаклиа (подр. см.: М и к е л а д з е Т. К. и др. Исследования... — ПАИ в 1973 г., с. 29; ПАИ в 1974 г., с 35—37; АИНГ, с. 97—98). К последующим периодам (вторая половина II — первая половина I тыс. до н. э.) относятся деревянные постройки Наохваму, Носири и др. поселений (см.: Ниорадзе Г. К. Археологические раскопки в Колхиде. — ИИЯИМК, X, 1941. с. 323 и след.;Куфтин Б. А. Материалы к археологии Колхиды, т. II. Тбилиси, 1950, с. 161 и след.; Коридзе Д. Л., Гогодзе Э. М. Основные итоги работ Носирской арх. экспедиции. — АЭГМГ, II, 1971, с. 31 и след.; III, 1974, с. 60— 66; IV, 1975, с. 47 и след.).

[5] Научная сессия, посвященная проблеме локализации города Фасиса. Доклады. Тбилиси, 1973 (на груз. яз.).

[6] Микеладзе Т. К. Археологические исследования в низовьях р. Риони. Тбилиси, 1978 (на груз. яз., резюме на рус. яз.).

[7] Микеладзе Т. К. Археологические исследования, с. 73 и след.

[8] Сахарова Л. С. Итоги работ Лечхумской археологической экспедиции 1970—1971 гг. — Мацне, 1976, №3, с. 96—104 (на груз. яз.).

[9] Сб.: Вани. Археологические раскопки, IV. Тбилиси, 1979, с. 31 и след., рис. 137.

[10] Подр. см.: Гамкрелидзе Г. А. К изучению древнеколхидских оборонительных сооружений. — САНГ, 1977, 88, № 2, с. 501—503. Открытие этих сооружений имеет исключительно важное значение и для истории политической структуры Колхиды. Расположенные на высоком холме, контролирующем все левобережье среднего течения р. Риони, они в то же время охраняли и преграждали путь к Вани — политическому центру (резиденции правителя), одной из важнейших административных единиц (скептухии) Колхидского царства в VI в. — первой половине IV в. до н.э. Тем самым они представляли важное звено в единой системе обороны (ср., напр.: Кашкай С. М. О городах-крепостях на территории Манны. — Древний Восток, 2. Ереван, 1976, с. 90; Кошеленко Г. А. Родина парфян. М., 1977, с. 42—44). Аналогичную функцию, возможно, несли и сооружения, открытые на раннеантичном поселении в с. Вардцихе (недалеко от раннесредневековой крепости, именуемой в византийских источниках Родополис). (См.: Джапаридзе В. М. Старое Вардцихе. — Дзеглис Мегобари, 1977, №56, с. 43 и след.). Защита же территории была одной из важнейших прерогатив государственной власти.

[11] Лордкипанидзе О. Д. Древняя Колхида. Тбилиси, 1979, с. 74—80, рис. 18—21; Микеладзе Т. К. Исследования..., с. 61 и след., табл. VII—XII; Lоrdkiраnidzé Ot. Lа Géorgie et le monde Grec . — ВСН, 1974, с. 909—910, рис. 6; Сб.: Вани, VI, 1981.

[12] B VI—IV вв. до н. э. колхидская керамика экспортировалась и в Северное Причерноморье (см.: Скуднова В. М. Находка колхидских монет и пифосов в Нимфее. — ВДИ, 1952, №2; Зеест И. Б., Марченко И. Д. Некоторые типы толстостенной керамики из Пантикапея. — МИА,. №103, с. 153—154; ЛордкипанидзеО. Д. К вопросу о связях Колхиды с Северным Причерноморьем. — В сб.: История и культура античного мира. М., 1977, с. 112—114).

[13] Широкие масштабы железной металлургии в Колхиде уже с последней трети II тыс. до н. э. подтверждаются многочисленными открытиями уже остатков железного производства (печи, производственные отходы, глиняные сопла и др.). (Подр. см.: Хахутайшвили Д. А. К хронологии колхидско-халибского центра древнежелезной металлургии. — Кавказско-Ближневосточный сборник, V. Тбилиси, 1977, с. 119—141, там же лит.).

[14] Каландадзе А. Н. Археологические памятники Сухумской горы. Сухуми, 1954, с. 28 и след., с. 42—44 (на груз. яз., резюме на рус. яз.).

[15] Куфтин Б. А. Урартский «колумбарий» у подошвы Арарата и куро-араксский энеолит. — ВГМГ, XII—В, 1944, с. 35, табл. XII. I; Круинов Е. И. Жемталинский клад. М., 1953, с. 14 и след.; Гобеджишвили Г. Ф. Памятники бронзовой и железной эпох. — АГ, с. 220—221; Сахарова Л. С. Бронзовые художественные сосуды Грузии. — Сабчота хеловнеба. Тбилиси, 1965, № 12 (на груз. яз.), ее же. Бронзовые клады из Лечхуми. Тбилиси, 1976, с. 32—34, 49—50, табл. IX и XII.

[16] Сосуд (из раскопок Н. В. Хоштария) хранится в Гос. музее Грузии (ср.: Гагошидзе Ю. М. Погребение из Итхвиси... — ВГМГ, XXV, 1968, с. 38, на груз. яз., рез. на рус. яз.).

[17] Трапш М. М. Труды, 2, с. 141 — 142, табл. XIV.

[18] Гобеджишвили Г. Ф. Памятники..., с. 195.

[19] Гагошидзе Ю. М. Погребение..., с. 37, табл. II/8:

[20] Вани, I. Археологические раскопки. Тбилиси, 1972, с. 60, 238, рис. 223—224.

[21] Точно такие ручки найдены при раскопках (Микеладзе Т. К.) древнеколхского поселения VI в. до н. э. в с. Симагре (около Поти), а также в Кутаиси в слое V в. до н. э.

[22] Гагошидзе Ю. М. Погребение из Итхвиси..., с. 37—38, табл. II/8.

[23] Орнамент свастики, известный у древних народов Ирана и Средней Азии с эпохи энеолита (см.: Массон В. М. Средняя Азия и древний Восток. М. — Л., 1964, с. 432), довольно широко распространен в Колхиде еще с эпохи бронзы: свастикообразные фигуры встречаются в орнаменте колхидских топоров позднебронзового периода (см.: Коридзе Д. Л. К истории колхидской культуры. Тбилиси, 1965, табл. XXXVIII, 21; IV, 15, на груз. яз.; Куфтин Б. А. Материалы..., II, с. 162), а вполне сложившийся вид — на бронзовых поясах VIII—VI вв. до н. э. (см.: Трапш М. М. Труды, 2, табл. XXVI, 16). Найдена и часть каменной формы с изображением свастики (см.: Сахарова Л. С. Итоги..., с. 101). В V—IV вв,. до н. э. свастика изображена на золотых изделиях из Вани (см.: Вани, I, рис. 39—39а, с. 197), а также на колхидских керамических сосудах (см.: Куфтин Б. А. Материалы..., II, табл. XXVII, 3). Интересно отметить, что свастика и свастикообразные знаки как символические изображения беспрерывного движения солнца до последнего времени сохранились в грузинском народном орнаменте (Сургуладзе И. К. Астральная символика в грузинском народном орнаменте. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1967, с. 9—16).

[24] Бохочадзе А., Лордкипанидзе О., Микеладзе Т., Рамишвили Р. Новейшие открытия памятников культуры и искусства Грузии античной эпохи. — Материалы II Международного симпозиума по грузинскому искусству. Тбилиси, 1974, с. 1—3; Микеладзе Т. К. О некоторых результатах полевых исследований в зонах новостроек Колхидской низменности в десятой пятилетке. — АИНГ, 1982, с. 84, табл. XXXII.

[25] Аналогичное изображение известно также из Абхазии (см.: Куфтин Б. А. Материалы,.., I, с. 238—239, табл. XXIII, 2).

[26] Куфтин Б. А. Материалы..., II, табл. А.

[27] Гагошидзе Ю. М. Погребение из Итхвиси..., с. 36—37, табл. I/7.

[28] Luschcy. Die Phial, Bleichrode am Herz, 1939.

[29] В 1961 г. в Вани была найдена роскошная золотая пиала с омфалом. (Ср.: Хоштария Н. В. Археологические раскопки..., с. 69; Хоштария Н. В., Путуридзе Р. В., Чкония А. Г. Итоги..., с. 116., рис. 55).

[30] Ю. М. Гагошидзе серебряные пиалы из Итхвиси и Даблагоми относит к местным изделиям провинциального центра (см.: его же. Погребение..., с. 37; ср.: Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети..., с. 41).

[31] Золотые украшения в Колхиде засвидетельствованы уже в III тыс. до н. э.: полутораспиральный височный завиток из курганов Царцис-Гора и Корети в Сачхерском районе (см.: Куфтин Б. А. Археологическая маршрутная экспедиция 1945 г. в Юго-Осетию и Имеретию. Тбилиси, 1949, с. 74). Однако едва ли возможно сейчас ставить вопрос о непрерывных традициях златокузнечества с III тыс. до н. э. до античности (см. также: Гагошидзе Ю. М. Материалы к истории златокузнечества в Грузии. — ВГМГ, XXXII—В. Тбилиси, 1976, на груз. яз.).

[32] Микеладзе Т. К. О некоторых результатах..., с. 84, табл. ХХХI/4. Следует отметить, что точно такие же украшения изготовлялись и в последующих столетиях, как об этом свидетельствуют их находки в колхских погребениях V в. до н. э. в Кобулети-Пичвнари. (См.: Кахидзе А. Ю. Восточное Причерноморье в античную эпоху (Колхские могильники). Батуми, 1981, с. 49—50).

[33] Микеладзе Т. К. Археологические исследования.., с. 61, рис. 3—4.

[34] См. сб.: Вани. Археологические раскопки. Под ред. О. Д. Лордкипанидзе, т. I—VIII. Тбилиси, 1972—1986 (на груз. яз., резюме на рус. и англ. яз.).

[35] Золотые диадемы найдены пока что только в Вани, а серебряные, обычно украшенные розетками на ромбовидных пластинках, также и в Итхвиси, Брили и др. (подр. см.: Гагошидзе Ю. М. Погребение из Итхвиси..., с. 32—33; Лордкипанидзе О. Д. Ванское городище.—Вани, I, с. 48).

[36] В отличие от изображений терзания львом быка и др. животных в искусстве иранского круга, имеющих астрологическое значение (см.: Н а r t n е r W. Тhе саrlist histоrу оf thе соnstеllations in the Near East and motif of the lion-bull combat. INS, XXIV, 1965, 1—2; Н а r t n е r W., Ettinghausen R.E. The conquering lion.—Оriеns, 17, 1964, с. 161 и след.; Кузьмина Е. Е. О семантике изображения на чертомлыцкой вазе. — СА, 1976, №3, с. 68 и след.), мы полагаем, что сцены на колхидских диадемах символизировали борьбу света с тьмой, жизни со смертью. Весьма вероятно, что эти диадемы изготовлялись специально для погребального ритуала (подр. см.: Лордкипанидзе О. Д. Ванское городище, с. 49—51).

[37] Подр. см.: Лордкипанидзе О. Д. Указ. раб., с. 48—53.

[38] Подр. см.: Лордкипанидзе О. Д. Указ. раб., с. 53—56; Чкония А. М. Золотые украшения Ванского городища. — В сб.: Вани, VI.

[39] Большой интерес представляют находки в Вани производственных остатков (см. подр.: Чкония А. М. Художественная обработка золота в древнем Вани. — Вани, II, с. 191 и след.).

[40] Подр. см.: Лордкипанидзе О.Д. Древняя Колхида, с. 84—100; его же. La civilization de ľ ancienne Colchide aux Ve —IVe siècles. —RA, 971, № 2, с. 259 и след.

[41] Чкония А. М. Золотые украшения.., с. 93 и след.

[42] Лирический поэт VII—VI вв. до н. э. Мимнерм (см.: Нано, фр. 11) рассказывает о «золотом дворце» в городе Айэта — царя колхов. В греческой эпитафии IV в. до н. э. (ошибочно приписываемой Аристотелю) Айэт назван «владыкой златообильной Колхиды» (Пеплос, 43), т. е. эпитетом (πολχύρθσος), которым в древнегреческой литературе были удостоены лишь Микены, Сарды и Вавилон. Интересное сообщение, восходящее, как предполагают, к евгемеристу IV в. до н. э. Палефату, сохранилось в одном анонимном мифографическом трактате II в.: «...хранящееся у колхов [руно] на самом деле было не золотое руно, а написанная на шкурах книга, содержащая описание того, как можно было добыть золото посредством химии». А автор II—III вв. Харакс Пергамонский уверяет, что будто «...золотое руно представляет собой способ златописания (ή χρυσογραφια) на пергаменте, из-за чего и был совершен, говорят, поход на «Арго». У поэта III в. до н. э. Ликофрона Халкидского колхидянка Медея одаривает золотыми предметами (см.: Александра, с. 886—887), у Аполлония Родосского (см.: Аргонавтика, III, с. 1228—1230) царь, Айэт носил «шлем золотой».

 Плиний (NН, XXXIII, 52) рассказывает о потомке царя Айэта—Савлаке, который нашел много золота и серебра «в своем царстве, прославленном золотыми рунами». Страбон (XI, 2, 19) и Аппиан (см. его. Митридатовые войны, с. 103) сообщают о золотоносных реках Колхиды и о добывании золота с помощью овечьих шкур, что сохранилось до недавнего времени и было описано грузинскими этнографами (см.:

Бочоришвили Л. Златокузнечество в Сванети. — САНГ, 1946, VII, №5, с. 285).

[43] Можно считать установленным, что уже в V в. до н. э. в Колхиде налаживается собственное производство перстней-печатей (подр. см.: Лордкипанидзе М. Н. Колхидские перстни-печати V—III вв. до н. э. Тбилиси, 1975, с. 10, с. 116, на груз. яз., резюме на рус. и франц. яз.; ее же. Архаические и «архаизирующие» перстни-печати из Вани. — Вани, II, с. 231, рис. 130/1, 133/1).

[44] В этот период оружие, как правило, не встречается в рядовых, захоронениях, но обязательно присутствует в богатых мужских погребениях.

[45] Геродот II, с. 105; Ксенофонт. Об охоте, II, 4; Страбон, XI, 2, 17.

[46] Лордкипанидзе М. Н. Печати знатной колхидянки из погребения №6. —Вани, II, с. 103—115, 228—229; ее же. Архаические и «архаизирующие» перстни-печати из Вани. — Вани, II, с. 116—190, 230—234 (на груз. яз., резюме на рус. яз.).

[47] Подр. см.: Лордкипанидзе О. Д. Ванское городище..., с. 62— 64; его же. Новые материалы о торговых связях Афин с Колхидой. —Сб.: В честь Фармаковского. М. — Л., 1976.

[48] Немаловажную роль в этом процессе должны были сыграть и экономические контакты населения Колхиды с внешним миром, а именно — ее включение в орбиту греческой торговли, усложнившей экономические структуры местного общества, и в первую очередь структуру внутрииолхидской торговли (подр. см.: Лордкипанидзе О. Д. Древняя Колхида, с. 172 и след.).

[49] Подр. см.: Бардавелидзе В. В. Древнейшие религиозные верования и обрядовое графическое искусство грузинских племен. Тбилиси, 1957; Микеладзе Т. К. Исследования по истории древнейшего населения Колхиды и Юго-Восточного Причерноморья. Тбилиси, 1974, с. 84 (на груз.-яз., резюме на рус. яз.); Лордкипанидзе Г. А. Колхида в VI— II вв. до н. э. Тбилиси, 1978, с. 119 и след.

[50] Подр. см.: Надирадзе Д. Ш. Археологические памятники Квирильского ущелья. Тбилиси, 1975, с. 83 и след.; с. 159—161 (на груз. яз.,. резюме на рус. яз.).

[51] Вани, I, с. 114, рис, 33—34, 39.

[52] О широком распространении этого мифологического образа см.: Рыбаков Б. А. Древние элементы в русском народном творчестве. — СЭ, 1948, №1.

[53] Лордкипанидзе Г. А. К истории древней Колхиды. Тбилиси, 1970, с. 118.

[54] Чкония А. М. Золотые серьги раннеантичного времени из Ванского городища. — Вани, III, с. 87.

[55] Подр. см.: Вани, IV, с. 36 и след., рис. 82—91. В связи с этим большой интерес представляют также данные грузинского фольклора о культе скалы и языческих божествах, связанных с пещерными скалами (см.: Абашидзе Б. К вопросу о языческих божествах по материалам грузинского фольклора. — Мацне. Серия языка и литературы, 1971, № 3, с. 79 и след., на груз. яз.).

[56] Лордкипанидзе Г. А. Алтари Ванского городища. — В сб.: История и культура античного мира. М., 1977, с. 105.

[57] Окропиридзе Н. И., Барамидзе М. В. Палурское «Садзвле». — МАГК, VI, 1974, с. 108—110 (на груз. яз., резюме на рус. яз.).

[58] Микеладзе Т. К., Барамидзе М. В. Колхидский могильник VII—VI вв. до н. э.. в с. Нигвзиани. — КСИА, 151, 1977, с. 33—39.

[59] Микеладзе Т. К. О некоторых результатах.., с. 82—85.

[60] Иващенко М. М. Материалы к изучению культуры колхов. — МИГК, вып. II, 1941, с. 53—54.

[61] «Несмотря на то, что земледелие произвело переворот в жизни людей, сельскохозяйственные орудия почти никогда не встречаются в могилах какого бы то ни было времени» (Гордон Чайлд. Прогресс и археология, М., 1949, с. 148).

[62] Характерно, что в греческих сказаниях об аргонавтах символом могущества царя колхов Айэта является земледелие: предводителя греческих героев, прибывших в Колхиду за золотым руном, царь колхов вызывает на соревнование не с оружием, а в обработке земли, т. к. только он способен впрягать в ярмо «огнемечущих» и «медноногих» быков, вспахать землю правильными и глубокими бороздами, за один день и засеять, и закончить жатву... (подр. см.: Микеладзе Т. К. Исследования по истории..., с. 157).

[63] Принято считать, что «не имущественное расслоение, не богатство оказывается, как правило, первоосновой знатности, а наоборот, знатность и привилегированное положение становится предпосылкой богатства» (см.: Утченко С. Л., Дьяконов И. М. Социальная стратификация древнего общества. — Доклады XIII Международного конгресса исторических наук, г. 1/3. М., 1973, с. 134). Следовательно, сравнение погребального обряда различных слоев колхидского общества делает совершенно бесспорным сложную социально-классовую структуру Колхиды рассматриваемой эпохи.

[64] Ср.: Лордкипанидзе О. Д. Ванское городище, 2. — Вани. III, с. 15, прим. 14; с. 161, прим. 14.

[65] Характерны, с одной стороны, сообщение Страбона («Колхида большей частью лежит при море». — XI, 2, 17), с другой стороны—нумизматические находки: в III—I вв. до н. э. в приморской полосе обращаются золотые подражания статерам Лисимаха, чеканившиеся в Колхиде, а в восточных областях древней Колхиды—золотые подражания статерам Александра Македонского, чеканившиеся в Иберии.

[66] Напр., погребение знатного воина из Вани, (см.; Вани, I, с. 202 и след.).

[67] Погр. №9—10. — ПАИ в 1974 г., с. 44; Вани, IV.

[68] Толордава В. А. Богатое погребение из Даблагоми. — Вани II, с. 68—79, рис. 90.

[69] Хоштария Н. В. История археологического изучения Вани. — Вани, I, с. 89, рис. 6.

[70] Захоронение двух слуг обнаружено при погребении «знатного воина» (см.: Вани, I, с. 203), в погребении же №12 зафиксировано 7 скелетов (см.: Вани, IV, с. 25—27. рис. 103—104). Подобные факты засвидетельствованы и среди других народов (ср.: Хазанов А. И. Социальная история скифов. М., 1976).

[71] Подр. см.: Лордкипанидзе О. Д. Ванское городище, 2. Вани, III, с. 168—169; его же. Древняя Колхида, с. 180 и след.

[72] Наиболее полно кувшинные погребения изучены на территории Ванской округи (подр. см.: Толордава В. А. Археологические раскопки в Даблагоми. — Вани, II, с. 48—67, с. 225—227, рис. 66—89; Кигурадзе Н. Щ. Дапнарский могильник. Тбилиси, 1976).

[73] Распространение обряда кувшинных погребений, возможно, отражает определенные этнические сдвиги на территории древней Колхиды, связанные с активизацией и расселением восточногрузинских (картоязычных) племен в восточной части Колхидского царства. Интересно, что обряд кувшинных погребений одновременно, т. е. со второй половины IV в. до н. э., мы встречаем и на территории Восточной Грузии: в Квемо-Картли (см.: Квижинадзе К. Д. Памятники раннеантичного периода Юго-Восточной Грузии. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1975, с. 9) и на правом берегу р. Куры — в Кавтисхеви (раскопки Г. Г. Цкитишвили. — ПАИ в 1975 и 1976 гг.), а в III—II вв. до н. э. засвидетельствован по всей Восточной Грузии (см.:Толордава В. А. Материалы к истории Картлийского царства. Автореф. канд. дис. Тбилиси. 1969). При этом обращает на себя внимание сходство керамических сосудов и др. инвентаря в кувшинных погребениях восточных областей Колхиды и Восточной Грузии. Можно полагать, что этот обряд проникал на территорию Грузии из глубин Малой Азии. За последние годы кувшинные погребения IV—III вв. до н. э. обнаружены на территории нынешней Турции, на восточном берегу р. Евфрата (см.: Оgün В. Кhalache Ехсаvаtions. Сеbаn Рrojects, 1970, Асtivities, Аnсаrа, 2, 1972, р. 100—101).

[74] Кигурадзе Н. Ш. Дапнарский могильник, с. 59—60; Толордава В. А. Погребальные обряды в Грузии эллинистической эпохи. Тбилиси, 1980 (на груз. яз., резюме на рус. яз.); Гвинчидзе Г. О. Погребения, выявленные в Нокалакеви. — В сб.: Нокалакеви-Археополис, I. Тбилиси, 1981, с. 162—180 (на груз. яз., резюме на рус. и англ. яз.).

[75] Лордкипанидзе О. Д. Ванское городище, 2. Вани, III, с. 168 (там же лит.).

[76] Вани, I, с. 203, рис. 166.; ср. золотые фигурки из Очамчире (см.: Куфтин Б. А. Материалы..., II, с. 272, табл. 73/4); Ч к он и я А. М. Золотые украшения, с. 54—56.

[77] Вани, IV, с 93, рис. 107 (№679). Аналогичные украшения широко распространены в III в. до н. э. (под. см.: Силантьева Л. Ф. Некрополь Нимфея. — МИА, 69, М., с. 91; см. также: Чкония А. М. Золотые украшения, с. 72—73.

[78] Толордава В. А. Богатое погребение..., с. 68—79.

[79] Лордкипанидзе О. Д. Античный мир и Иберия. Тбилиси, 1968, с. 14 (на груз. яз., резюме на рус. яз.).

[80] Самадло I (Археологические раскопки), 1978; II (Каталог); 1981, Тбилиси.

[81] Бохочадзе А. И. Настакиси, Саркинэ и Дзалиси—города Иберии античной эпохи. — КСИА, 151, 1977.

[82] Цкитишвили Г. Г. Цихиа-Гора. — КСИА, 151, 1977.

[83] Гагошидзе Ю. М. Расписная керамика Самадло. — Дзеглис мегобари, 1970, №23, с. 41 и след, (на груз. яз.)

[84] Хазарадзе Н. В., Цкитишвили Г. Г. Черепица Цихиа-Гора. — Кавказско-Ближневосточный сборник. Тбилиси, 1980, с. 146—163 (на груз. яз., резюме на рус. яз.); ср.: Гагошидзе Ю. М. Самадло I, с. 63—64.

[85] Лордкипанидзе М. Н. Архаические и «архаизирующие».., с. 134—146.

[86] Ее же. Указ. раб., с. 163.

[87] Знаменательно, что первый царь Иберии Парнаваз строит на границе древней Колхиды две крепости — Шорапани и Димна, представляющие собой важнейший форпост для политического господства Иберии над восточными областями древней Колхиды (см.: КЦ, I, с. 24; ср.: Бердзенишвили Н. А. Вопросы истории Грузии, VIII. Тбилиси, 1975, с. 442 и след., с. 510 и след.).

[88] Подр. см.: Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959, с. 303 и след.;Лордкипанидзе Г. А. К локализации τò της λευхοθέας ίερον— ВДИ, 1972, №2, с. 106-125.

[89] Лордкипанидзе О. Д. Торгово-экономические и культурные взаимоотношения античного мира с Колхидой в эпоху эллинизма. — В сб.: Античная история и культура Средиземноморья и Причерноморья. Л., 1968, с. 235 и след.; Матиашвили Н. Н. Местная керамика эллинистической, эпохи из Вани. — МАГК, V, 1973, с. 52—70 (на груз. яз., резюме на рус. яз,.); ее же. Из истории экономики городов Колхиды III—I вв. до н. э. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1974, с. 11—12; Лордкипанидзе О. Д. Древняя Колхида, с. 185 и след.

[90] Его же. Античный мир и древняя Колхида, с. 137 и след.; Кахидзе А. Ю. Керамическая тара из Пичвнарского городища античного времени. — В сб.: Памятники Юго-Западной Грузии, II. Тбилиси, 1971, с. 56—61 (на груз. яз., резюме на рус. яз.); Путуридзе Р. В. Колхидские амфоры из Вани. — КСИА, 151, 1977, с. 68—71.

[91] Лордкипанидзе О. Д. Античный мир..., с. 141—142.

[92] Его же. Ванское городище. — Вани, I, с. 43—80; III, с. 159—175.

[93] Датировка архитектурных сооружений рассматриваемого этапа уточнена археологическими исследованиями последних лет, в частности стратиграфическими данными (см.: Лордкипанидзе О. Д. Ванское городище..., 2, Вани, III, с. 169—170, прим. 85).

[94] Подробное описание см.: Вани, I, с. 67 и след., с. 148—160.

[95] О широком использовании камнеметов (катапульт) в оборонительной системе города указывают находки у оборонительных стен множества каменных ядер разных калибров, от 11 —12 до 30 см (см.: Лордкипанидзе Г. А. Боевые и хозяйственные орудия. — Вани, II, с. 170—172).

[96] Gаrlаn Yv. Rесhеrchеs dе роliеrсétiquе Сrесquе. Раris, 1974.

[97] Winter Е. F. Grееk Fоrtification. London, 1971.

[98] Факт сооружения статуи богини-покровительницы у входа с наружной стороны, представляющей большой интерес, подтверждается и в других городах Колхиды по данным письменных источников. Так, по сообщению Арриана, «при входе в Фасис стоит статуя фасианской богини». Обычай воздвигать статуи у городских ворот засвидетельствован на Древнем Востоке, в частности в Богаз-Кее, а также при раскопках фригийского Гордиона. (См .:Bittel K. Untersuchung auf Bügükkale.—MDOG, 91, 1958, c.61 и след. рис.61).

[99] Скорее всего, здесь мы имеем дело с использованием внутреннего двора ворот под святилище.

[100] См.: Бардавелидзе В. В. Образцы грузинского (сванского) обрядового графического искусства. Тбилиси, 1953, с. 121 —124 (на груз. яз.); ее же. Календарь сванских народных праздников. Тбилиси, 1959, с. 28 (на груз. яз.); М а к а л а т и а С. История и этнография Мегрелии.Тбилиси, 1941, с. 35 (на груз. яз).

[101] Бардавелидзе В. В. Древнейшие религиозные верования и обрядовое графическое искусство грузинских племен. Тбилиси, 1957: с. 10. Ванское городище мы рассматриваем как храмовый город, культовый центр, воздвигнутый в честь и во имя местного верховного божества. В таком случае сооруженное у городских ворот культовое здание-святилище действительно можно назвать «воротами бога». Интересно отметить, что этот термин «ворота бога» в значении храма-святилища упоминается и в урартских эпиграфических памятниках (см.: Меликишвили Г.А. Наири-Урарту. Тбилиси, 1954, с. 369—375; ср.: Пиотровский Б. Б. Ванское царство. М., 1959, с. 208 и след.).

[102] Ср.: Джавахишвили И. А. Материалы по истории вещественной культуры грузинского народа. I. Тбилиси, 1946 (на груз. яз.).

[103] ПАИ в 1973 г., с. 35 и след.; в 1974 г., с. 41 и след.; в 1975 г.

[104] См.: Вани, I, с. 70—73, с. 176 и след.

[105] О культовых зернохранилищах по этнографическим данным см.: Бардавелидзе В. В. Традиционные общественно-культовые памятники горной Восточной Грузии, т. I. Тбилиси, 1974 (на груз. яз., резюме на рус. и англ. яз.); Рухадзе Дж. Культовое значение зернохранилищ в Грузии. — Мацне, 1976, №2, с. 156—162 (на груз. яз. резюме на рус. яз.)

[106] По сообщению этнографа Д. Рухадзе, подобные ритуальные каналы засвидетельствованы в горных районах Грузии. Во время праздников в честь урожая в них сливали вино или сбрасывали различные злаки, тем самым символизируя плодородие и обилие.

[107] Ср.: Сокольский Н. И. Святилище Афродиты в Кепах. — СА, 1964, №4, с. 10; ср.: Лордкипанидзе Г. А. Алтари Ванского городища. — В сб.: История и культура античного мира. М., 1977, с. 105—106.

[108] Вани, I, с. 199 и след., рис. 152—158. Принцип кесонного оформления плафона, как известно, характерен для таких круглых зданий, как Фимела в Эпидавре, Филипеон в Олимпии и особенно Арсиной на Самофраке (подр. о круглых зданиях и их функции см.: Сокольский Н. И. Таманский толос и резиденция Хрисилиска. М., 1976, с. 55—58, там же указ. лит.). Интересно отметить, что в эллинистический период тип круглого здания распространяется и на Восток. Наиболее типичным примером этого может служить Парфянский круглый храм в Старой Нисе и др. (см.: Кошеленко Г. А. Культура Парфии. М., 1966, с. 24 и след., там же указ. лит.).

[109] Вани, II, с. 26, 35—36.

[110] Там же, с. 24—25, рис. 25, 27—28.

[111] Там же, с. 25—26, рис. 29—34.

[112] Желобчатые черепицы из Вани повторяют форму синопских калиптеров: это полукруглый в сечении желоб, нижний край которого несколько расширен, а верхний (задний) заканчивается суженной лопаткой.

[113] Аkuegal E. Die Kunst Anatoliens. Berlin, 1961, с. 66 и след.

[114] Ср.: Вани, IV: Подобные алтари в эллинистическом мире имеют ступеньки с западной стороны.

[115] Рамишвили К. Г. Терракоты античной эпохи из Вани. — В сб.: Вопросы истории Грузии, Кавказа и Ближнего Востока. Тбилиси, 1968, с. 299 и след. (на груз. яз.); ее же. Терракоты из Вани. — Вани, II, с. 193 и след.; Лордкипанидзе Г. А. Алтари.., с. 111.

[116] ПАИ в 1973 г.

[117] Лордкипанидзе М. Н. Архаические..., с. 147 и след., с. 232, рис. 132/5.

[118] ПАИ в 1975 г.

[119] Ср.: Т а р н В. Эллинистическая цивилизация. М., 1949, с. 307; Пугаченкова Г. А. Сосуд из Термеза с вакхической сценой. — ВДИ, 1951, № 1.

[120] На распространение в Грузии культа Диониса указывают также сохранившиеся до последнего времени в народном быту некоторые праздники, напоминающие мистерии в честь Диониса, во время которых участники праздничного шествия надевали козьи шкуры, маски и т. д. (см.: Рухадзе Дж. Берикаоба. Тбилиси, 1968, на груз. яз.).

[121] Гамкрелидзе Г. А. К иконографии ритона, найденного в Мтисдзири. —Дзеглис мегобари, 1976, №41, с. 17—20.

[122] Матишвили Н. Медальон с изображением Геракла... — Дзеглис мегобари, 1973, с. 46—49 (на груз. яз.); ее же. Пиала из Вани. — Вани, III.

[123] В Вани найдена также золотая бляшка с изображением Геракла, сражающегося с Немейским львом. (См.: Куфтин Б. А. Материалы..., II, табл. 1,2).

[124] Гагошидзе Ю. М. Материалы эллинистического периода из Самадло. — ВГМГ, XXVII—В, 1967 (на груз. яз.).

[125] Апакидзе А. М. Города древней Грузии. Тбилиси, 1968, с. 31 и след.; Цицишвили И. Н. История грузинской архитектуры. Тбилиси, 1955, с. 24—26, 33 (на груз. яз.).

[126] Там же, с. 25; Апакидзе А. М. Указ. соч., с. 31 и след.

[127] Большой интерес представляет, напр., и факт находки в Вани фигурной капители, что не характерно для Причерноморского эллинизма, но находит место среди памятников Ближнего Востока (подр. см.:

Меrklin Е. Аntike Figurkapittelle. Веrlin, 1962, с. 3 и след.).

[128] Апакидзе А. М. Указ. сoч., с. 37 и след., рис. 5.

[129] Ср. круглое здание, открытое в Цицамури (см.: Апакидзе А. М. Указ. соч., табл. XVII).

[130] Длина сырцовых кирпичей Вани и Мцхета (Армазисцихе) в среднем 0,52 м, что считается определенной единицей измерения (см.: Апакидзе А. М. Указ. соч., с. 106—107), весьма близкой к т. н. «царскому локтю», распространенному на Древнем Востоке (см.: Веrimun А. Е. Нistorical Metrology. London—New York, 1953, с. 29).

[131] Гагошидзе Ю. М. Материалы..., с. 76.

[132] На городище Саркине найдены терракотовые маски Диониса, Ариадны и др. (см.: Бoхочадзе А. Результаты работ археологической экспедиции на новостройках двуречья Ксани и Арагви. — АИНГ, с. 72— 73, табл. XXXII—XXXIV).

[133] Типологически сходные черты влияния эллинистической культуры, исходящей из Малой Азии и нашедшие отражение в распространени античнего импорта, архитектуре, погребальных обрядах (в частности обычай класть монету) и т. д. выявляются и на территории соседней Армении (ср.: Тирацян Г.А. Новые археологические материалы послеурартского времени на территории Западной Армении (Турции)... — В сб.: Древний Восток, 2, с. 143—157).

[134] Лордкипанидзе О. Д. К локализации..., с. 124.

[135] Раскопки приморских поселений (Бивчинта-Питиунт, Сухуми-Себастополис), представляющих собой стоянки римских легионов, иллюстируют культуру римского крепостного строительства (ср.: Великий Питиунт. Тбилиси, т. I, 1975; т. II, 1977; Трапш М. М. Труды, т. II).

[136] Xоштария Н. В. Чхороцку, могильник с трупосожжением и остатки поселения. — МИГК, вып. II, 1941.

[137] Путуридзе Р. В. Позднеантичные археологические памятники Западной Грузии. — МАГК, вып, II, 1959 (на груз. яз., резюме на рус. яз.).

[138] Там же, с. 61 и след.

[139] Xоштария Н. В. Чхороцку, с. 67 и след.

[140] Амиранашвили А. И. Новая находка в низовьях р. Ингури. Тбилиси, 1935.

[141] Тsсhubinaschwili G. Dеr Fund von Sargweschi.— ИКИАИ, III, 1925.

[142] Мачабели К. Позднеантичная торевтика Грузии. Тбилиси. 1976, с. 24 и след.

[143] Лордкипанидзе О. Д. Микеладзе Т. К., Xахутайшвили Д. А. Гонийский клад. Тбилиси, 1980.







СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

 

 

АВИИУ — Дьяконов И. М. Ассиро-вавилонские источники по истории Урарту. — ВДИ, 1951. №№2, 3. 4.

АГ — Археология Грузии. Тбилиси, 1959 (на груз. яз.).

АГ — Античный город. М., 1963.

АГСП — Античные города Северного Причерноморья. М., 1955.

АИНГ — Археологические исследования на новостройках Грузинской ССР.

АО — Археологические открытия в СССР.

АЭГМГ — Археологические экспедиции Гос. музея Грузии.

ВГМГ — Вестник Гос. музея Грузии.

ВДИ — Вестник древней истории.

ВИ — Вопросы истории.

ВООН — Вестник отделения общественных наук АН ГССР.

ВЯ — Вопросы языкознания.

ГАИМК — Государственная академия истории материальной культуры.

ГМИА — Государственный музей искусства Азербайджана.

ИАК — Известия археологической комиссии.

ИВГО — Известия Всесоюзного географического общества.

ИКИАИ — Известия Кавказского историко-археологического института.

ИЯИМК — Институт языка, истории и материальной культуры.

ИЯЛИ — Институт языка, литературы и истории.

КИАИ — Кавказский историко-археологичеокий институт.

КОИМАО — Кавказское отделение Императорского Московского

 археологического общества.

КСИА — Краткие сообщения Института археологии АН СССР.

КСИИМК — Краткие сообщения Института истории материальной культуры АН СССР.

КЦ — Картлис цховреба. Т. I. Тбилиси, 1955.

МАГК — Материалы по археологии Грузии и Кавказа. Тбилиси.

МАК — Материалы по археологии Кавказа.

МАР — Материалы по археологии России.

МИА — Материалы и исследования по археологии СССР.

МИГК — Материалы по истории Грузии и Кавказа.

МНС — Материалы научной сессии.

НСООН — Научные сессии отделения общественных наук.

ОАК — Отчеты Археологической комиссии.

ОСИИАЭ и ГКМ — Объединенная сессия Института истории, археологии и этнографии АН ГССР и Гурджаанского краеведческого музея.

ОСПАИ — Основное содержание научной сессии, посвященной итогам полевых археологических исследований в Грузии.

ПАИ — Полевые археологические исследования в Грузии.

Тбилиси.

ПИДО — Проблемы истории докапиталистических обществ.

СА — Советская археология.

САНГ — Сообщения Академии наук Грузинской ССР.

СИГТ — Сборник исторической географии Грузии.

СМОМПК — Сборник материалов для описания местностей и

племен Кавказа. Вып. 28, 1900.

СЭ — Советская этнография.

ТГУ — Тбилисский государственный университет.

ТКАЭ — Труды Кахетской археологической экспедиции.

УКН — Меликишвили Г. А. Урартские клинообразные надписи. М., 1960.

АRАВ — Luckenbill D. D. Аnсiеnt Rесоrds оf Аssyriа аnd Ваbylonia.

Сhicagо, 1927.

ВСН — Вullеtin dе соrrеsроndаnсе hеllénique.

САН — Саmbridge Ancient History.

ЕSА — Еurasia Septentrionalis Аntiquа.

JNЕS — Journal of the Near Eastern Studies.

МDОG — Мitteilungen der Deutsch. orientalisher Geselschschaft.

RЕ — Раulу — Wissowa— Кrоll. Rеаlеnсусlopädie der klassishcen

Altertumswissenschaften.

ZE — Zeitschrift für Ethnologie Vorhandlungen.