ГЛАВА XII

 

ОБРАЗОВАНИЕ КАРТЛИЙСКОГО (ИБЕРИЙСКОГО) ГОСУДАРСТВА

 

Картские (восточногрузинские) племена жили восточнее западногрузинских (мегрело-чанских) племен. Северная группировка картских племен, так же как и северная ветвь западногрузинского населения (население Колхидского царства), очевидно, не была покорена Ахеменидами. В отношении населения современной Восточной Грузии, именуемого в античном мире иберами, мы имеем указание Плутарха, что оно не было подвластно персам, так же как и их предшественникам — мидийцам. Однако Ахемениды, как об этом говорилось выше, подчинили и включили в состав своего государства южную группировку восточногрузинских племен — сасперов, которые вместе с матиенами и алародиями входили в 18-ю сатрапию (округ) Персидской державы и платили дань в размере «200 талантов серебра». Из перечисленных племен сасперы, вероятно, жили севернее всех. К югу от них жили матиены (вероятно, жившее к западу и северо-западу от оз. Ван хурритское население; название матиенов исследователи сближают с названием Митанни — значительнейшего политического образования хурритов) и алародии (очевидно, сохранившееся к северу от оз. Ван урартское население).

Судя по данным, сообщаемым Ксенофонтом, под персидским владычеством оставались в конце V в. до н. э. лишь некоторые южные области, занимаемые картскими племенами. Северные районы картских племен были свободными или, по крайней мере, к этому времени освободились от зависимости по отношению к персам. Пограничная линия между «персидской Картли» и «свободной Картли» проходила в это время где-то на территории исторического Тао. В названии этой древнегрузинской области сохранилось название таохов и еще более древнее название Диаухи (Диаохи), крупного политического образования, многократно упоминаемого в ассирийских и урартских источниках XII—VIII вв. до н. э.

Население, по крайней мере, пограничных с персидской провинцией «Западной Армении» картских областей, несомненно, посредством ожесточенной борьбы добилось свободы и независимости. Об исключительном свободолюбии этого населения говорит и Ксенофонт, раскрывающий перед нами потрясающую картину самоотверженной борьбы свободных от персидского владычества таохов с вторгшимися в их область греками.

Вступив на территорию этих таохов, грекам не удалось захватить что-нибудь, так как «таохи жили в неприступных, укрепленных местах, куда были снесены и все их запасы» (IV, 4, 1). Однако, так как продовольствие иссякло, греки решили напасть на одно, очевидно, сравнительно незначительное укрепление таохов. Это было обнесенное оградой место на обрывистом со всех сторон возвышении, внутри которого не было домов. Оно было крепостью, в которой укрывалось население в случае нападения врагов. В это укрепление и собрались, спасаясь от греков, таохи вместе со своим многочисленным скотом. Они были очень малочисленны и почти не вооружены. К тому же греки, очевидно, напали на них внезапно. «Перед нами, — говорит военачальник греков, — только эта вот немногочисленная кучка людей, и из них только двое или трое имеют при себе оружие» (IV, 7, 5).

Основным оружием укрывшихся внутри укрепления таохов были, очевидно, камни, которые они бросали на осаждавших. Ценою огромного напряжения грекам удалось ворваться в укрепленное место таохов. «Тогда, — говорит Ксенофонт,— грекам открылось страшное зрелище. Женщины бросали детей вниз и затем кидались за ними сами, и мужчины поступали таким же образом. Лохаг Эней из Стимфалы увидел какого-то бегущего, по-видимому, с намерением броситься вниз человека, одетого в красивую одежду, схватил его, желая ему помешать, но тот потянул его за собой, и оба они полетели вниз со скалы и погибли. Здесь было захвачено очень мало людей, но много рогатого скота, ослов и овец» (IV, 7, 13—14).

***

 

За неимением данных трудно сказать, как в дальнейшем развивались взаимоотношения картских племен с державой Ахеменидов. Можно думать, что в первой половине IV в. до н. э. правители Персии, если и не расширили свои владения в сторону западногрузинских племен Юго-Восточного Причерноморья и картских племен Южной Грузии, то, во всяком случае, сохранили позиции, занимаемые ими в южных грузинских областях в эпоху Ксенофонта.

Могучая Персидская держава Ахеменидов просуществовала более двух столетий, с середины VI в. до н. э. до 30-х гг. IV в. до н. э. Она была мировой державой, включая в себя значительную часть цивилизованных стран того времени. Кроме Персии и Мидии в государство Ахеменидов входили Месопотамия, Малая Азия, Сирия и Палестина, Египет и т. д. Создание такой огромной империи в сильной степени способствовало развитию торгово-экономических связей между странами, входившими в нее. Центральная власть, как известно, провела ряд мероприятий, направленных на сплочение разных частей империи. Можно упомянуть строительство дорог, устройство «гостиниц» и сторожевых постов на этих дорогах, хорошую постановку дела связи и сигнализации и .т. д. Была упорядочена монетная система. Чеканились золотые, серебряные и медные монеты. Чеканка золотой монеты была привилегией центральной власти. Право чеканки серебряной монеты имели сатрапии, а входящие в сатрапии отдельные области имели право чеканки медной монеты.

Включение в водоворот международной торговли, оживление обмена и денежного обращения способствовали ускорению процесса общественного развития в среде не только тех грузинских племен, которые входили в состав Ахеменидской державы, но и тех, которые жили по соседству с ней.

Развитие производительных сил, углубление общественного разделения труда и оживление торгового обмена обусловили углубление имущественной и социальной дифференциации. Археологический материал из Восточной Грузии «ахеменидской эпохи» (VI—IV вв. до н. э.) со всей очевидностью показывает нам наличие резкого имущественного неравенства среди населения Грузии и концентрацию богатства в руках аристократической верхушки общества. При археологических раскопках и в результате случайных находок во многих местах Восточной Грузии обнаружены могилы представителей местной знати, погребенных с царским великолепием.

В этом отношении наше внимание обращается, в первую очередь, на материал из богатого погребения, открытого в 1908 г. в с. Садзегури, в Ксанском ущелье (совр. Ленингорский район Груз. ССР). Обыкновенно этот материал ошибочно называется Ахалгорийским кладом, хотя уже Я. И. Смирнов правильно определил его как инвентарь из богатого женского погребения[1]. Ахалгорийский клад содержит много замечательных ювелирных изделий. Особенно много здесь разных украшений из золота и драгоценных камней (художественно выполненные золотые шейные гривны, браслеты, перстни, серьги, ожерелья, височные украшения, бляшки, бусы и т. д.). Замечательными являются также серебряная посуда, бронзовые украшения, части конского снаряжения (удила и др.) и т. д. Каждый предмет здесь является прекрасным изделием ювелирного искусства. Если бы этот клад являлся погребальным инвентарем не одного, а нескольких человек, то и тогда мы были бы в праве считать погребенных здесь лиц знатными членами общества, резко выделявшимися по своему имущественному и общественному положению из среды остальных членов общества[2]. Еще большее значение приобретает этот материал в свете того обстоятельства, что на том же могильнике, на котором был найден этот клад,

археологическая экспедиция Института истории АН Груз. ССР обнаружила в 1945 году много бедных, почти ничего не содержащих погребений[3].

К инвентарю Ахалгорийского клада близко стоит археологический материал, обнаруженный в некоторых других пунктах Восточной Грузии. Это можно сказать, например, в отношении открытого в 1940 году у с. Цинцкаро (в ущелье р. Алгети) погребального инвентаря[4].


Материал из с. Цинцкаро также относится, очевидно, к женскому погребению. «Погребение близ с. Цинцкаро на р. Алгети, — отмечает Б. А. Куфтин, — даже в том неполном виде, в каком оно дошло пока до нас, дает чрезвычайно характерную картину культурной жизни Триалети в ахеменидскую эпоху. Мы встречаемся в это время здесь, как и в средней долине Куры (в Ксанском ущелье), с значительной дифференциацией населения и выделившейся местной знатью, погребаемой часто с царским великолепием[5].

К Ахалгорийскому кладу и потребальному инвентарю, из с. Цинцкаро довольно близко стоит также, по-видимому, синхронный с ним материал из с. Казбеги (украшения и посуда из серебра, меди и бронзы, золотые серьги и т. д.)[6].

Углубление имущественной дифференциации общества ясно видно и на материале знаменитого Самтаврского могильника (в Мцхета). Очень отчетливо наблюдается различие между богатыми, содержащими в большом количестве драгоценный погребальный инвентарь, погребениями и бедными могилами с весьма скудным инвентарем.

Oднако в «ахеменидокую эпоху» Мцхета, по всей вероятности, не была центром какого-либо крупного союза племен. Правда, как было отмечено выше, на Самтаврском могильнике можно выделить группу богатых, резко отличных от рядовых, погребений, но здесь в эту эпоху мы все же не встречаем такие великолепные захоронения вождей крупных объединений или членов их семей, какие мы имеем в других местах Восточной Грузии (Ахалгорийский клад, богатое погребение из с. Цинцкаро и т. д.).

Богатые погребения Самтавро исследователи считают местами захоронения родовых старейшин или знаменитых воинов, остальные же считаются погребениями рядовых членов общества.

То, что Мцхета в эту эпоху не играла значительной роли в политической жизни населения Восточной Грузии, следует, как будто, и из древнегрузинской исторической традиции, дошедшей до нас в сборнике «Мокцевай Картлисай».

 Характерно, что в качестве древнейших центров на территории Шида-Картли эта традиция называет, с одной стороны, Саркине (около с. Дзегви) с его крепостью Цихе-Диди и, с другой стороны, Каспи, Урбниси и Уплисцихе.

Таким образом, в районе Мцхета, согласно этой традиции, Саркине являлся более значительным поселением, чем собственно Мцхета. Наряду с ними наиболее значительные центры на территории Шида-Картли были расположены в районе совр. Каспи — Урбниси (Каспи, Урбниси, Уплисцихе).

В связи с этим следует отметить, что в этом районе (Урбниси, Уплисцихе, Гори и т. д.) сохранилось много остатков сооружений античной эпохи. В Уплисцихе, в частности, мы имеем земечательный комплекс высеченных в скале сооружений. Изучая этот комплекс, исследователи приходят к выводу, что наскальные сооружения здесь относятся к очень древнему периоду. Характерно, что «Мокцевай Картлисай» известно строительство Армазцихе, Мцхета и т. д., но она знает лишь о реставрационных работах в Уплисцихе, произведенных уже в I в. до н. э. (при царе Аршаке II) (ср. археологические свидетельства)[7]. В связи с этим, можно отметить также и то, что в районе Уплисцихе, в с. Ховле, было проведено археологическое обследование весьма интересного комплекса оборонительных, жилых и хозяйственных сооружений раннеантичной эпохи. Обращают на себя внимание многочисленные точки соприкосновения с материальной культурой более южных областей, открытие впервые на территории Восточной Грузии греческих импортных керамических изделий, подтверждающих наличие торговых сношений с греческими городами Западной Грузии и т. д., что свидетельствует о существовании здесь значительного центра в раннеантичную эпоху.

Следует думать, что происходящая безусловно в это время борьба между отдельными крупными объединениями картских племен протекала под знаком преимущества более южных (скорее всего существовавших на территории Самцхе-Одзрхе) картских объединений, добившихся в конце концов сплочения картских племен Шида-Картли (Зена-Сопели), Земо- и Квемо-Картли.

То, что это была эпоха постоянных войн, показывает исключительное обилие боевого оружия в погребениях этого времени из Восточной Грузии (данные Самтаврского могильника во Мцхета).

Эта борьба между отдельными картскими (восточногрузинскими) объединениями происходила в условиях высокого уровня развития производительных сил, при наличии глубокой имущественной и социальной дифференциации внутри картских племен и существования сильного слоя военно-родовой знати. Это обусловливало превращение образовавшегося в процессе этой борьбы крупного объединения в государственное образование. Развитие шло к созданию Картлийского (Восточно-Грузинского, Иберийского) государства.

В борьбе, развернувшейся между отдельными картскими объединениями и приведшей к образованию крупного Картлийского царства, активную роль, очевидно, играл проникший на эту территорию малоазийско-месхский элемент. Этим надо объяснить и то, что во главе официального пантеона божества Картлийского царства мы находим богов с хеттско-малоазийскими именами (главный бог — бог Луны Армаз, бог Заден).

Однако содержание того процесса, в результате которого происходило формирование Картлийского царства, вовсе не исчерпывалось борьбой между отдельными объединениями картских племен. На течение этого процесса большое влияние оказывала также и борьба с крупными соседними державами, стремящимися к подчинению этих племен.

Ахеменидам, как мы видели выше, удалось подчинить себе южнокартское население. Они, несомненно, стремились также к покорению и северокартских объединений. Персы наступали на население Восточной Грузии, очевидно, не только с юга, со стороны исторического Месхети, но и с востока, со стороны Восточного Закавказья. Борьба против, персидских завоевателей, несомненно, играла роль консолидирующего фактора и способствовала созданию крупных объединений северокартских племен.

Южнокартскими областями Ахемениды, вероятно, управляли частично руками местной знати. Последняя должна была быть также их опорой в стремлении расширить свои владения за счет завоевания более северных картских (восточно-грузинских) районов. После же крушения Персидской державы эта южнокартская знать, все еще опиравшаяся на иноземную силу, предприняла более решительные шаги к овладению северокартскими областями и в первое время достигла в этом направлении, по-видимому, больших успехов.

***

 

Древнегрузинское предание, засвидетельствованное в исторической хронике «Мокцевай Картлисай», «первым царем во Мцхета» называет сына царя страны Ариан-Картли Азо, а возникновение Картлийского царства со столицей Мцхета связывает с легендарным походом Александра Македонского в Картли.

В хронике в связи с этим сказано: «Когда царь Александр обратил в бегство потомков сыновей Лота и оттеснил их в полунощную страну, он нашел свирепые племена бунтурков, осевших по течению реки Куры, в четырех городах и их предместьях. (Он нашел) город Саркине, Каспи, Урбниси и Одзрахе и крепости их: большую крепость Саркине, Уплисцихе — крепость Каспскую, (крепости) Урбниcскую и Одзрахскую. И удивлялся Александр, узнав, что они (бунтурки) были потомками иевусеев, ели всякую полоть, не было у них могил, пожирали мертвых... И царь, не будучи в силах бороться с ними, удалился.

В то время пришли выселенные халдейцами воинственные племена хоннов. Они испросили у владыки бунтурков место, под (условием платить) дань, и поселились в Занави. И владели они им (Занави), за который платили «харки» (подать), поэтому называется он Херки.

Спустя несколько времени прибыл Александр, царь всего мира, разрушил эти три города и крепости и поразил хоннов оружием. Только с городом Саркине он воевал одиннадцать месяцев: он расположился с западной стороны (от него), насадил виноградники, провел оросительный канал из (реки) Ксани и поставил людей смотреть за каналом; и от «стати» канала это место называется Настагиси.

Потом Александр взял Саркине: сами (бунтурки) оставили его и удалились.

И царь Александр держал при себе Азо, сына царя Ариан-Картли; он дал ему во владение Мцхета и, назначив ему границами Эрети, Эгриецкали, Сомхитию и Црольскую гору, ушел.

Между тем, этот Азо отправился к отцу своему в Ариан-Картли, привел (оттуда) восемь домов и десять домов сородичей (своих) и поселился в старой Мцхета, имея при себе богами идолов — Гаци и Га.

И этот Азо, сын царя ариан-картвелов, был первым царем во Мцхета, и умер он.

После него царем стал Фарнаваз. Он воздвиг большой идол на выступе горы и дал ему имя Армаз; возвел стену со стороны реки, и называется (это укрепление) Армазом»[8].

В наименовании Ариан-Картли нам наиболее естественным кажется объяснение непонятного эпитета «Ариан» как «персидский»; в таком случае название «Ариан-Картли» должно означать «Персидскую Картли» (от древнеперсидского аriуаna «арийский», т. е. «персидский»?) (ср. засвидетельствованные в древних источниках названия «Персидская Армения», «армено-халибы» и т. д.).

Такое наименование получили, по-видимому, в древнегрузинской традиции южнокартские области, прочно входившие в состав Ахеменидской империи и даже после крушения ее следующие во многих отношениях традиции персидской государственности (что, между прочим, можно сказать и о соседнем Понтииском царстве и других политических образованиях, возникших на развалинах Ахеменидской державы). Уже на заре своего возникновения восточногрузинская государственность выявляет очень сильные элементы персидской государственности (в правящей династии доминируют персидские именаа, в частности имена, встречающиеся среди малоазийских наместников персидских царей: Фарнаваз, Митридат и др.) В государственной и социальной сфере начинает превалировать персидская терминология: правители области — питиахши, социальные категории «мона» (иранск. mаniуа = «слуга», «раб») и др., вообще устройство государства «по образцу царства Персидского», как об этом говорит древнегрузинская летопись, и т. д. Все это говорит о том, что возникновение восточногрузинской государственности происходило под сильным влиянием традиций персидской государственности.

Это вполне согласуется с той ролью, которую сыграли, согласно древней армяно-грузинской традиции[9], в возникновении Картлийского государства южные политические образования, сложившиеся на развалинах Персидской державы и во многом продолжавшие традиции последней (Понт, Ариан-Картли) . В свете этого упомянутое историческое предание приобретает для нас некоторую правдоподобность.

Предание это до нас дошло, очевидно, в неполном виде и с искажениями. Однако нельзя сомневаться в том, что перед нами вовсе не плод позднего творчества, а на самом деле отзвук древнего предания. Обращает на себе внимание в древнегрузинском варианте этого предания наличие ряда реалий и деталей: упоминание древних центров Шида-Картли и Месхети (Саркине, Уплисцихе, Каспи, Одзрахе и др.), предание о поселении в районе Мцхета каких-то пришельцев, упоминание об Ариан-Картли, о приходе во Мцхета Азо вместе с определенным количеством («домами») своих сородичей, сведения о древних божествах Гаци и Га и т. д. Все это убеждает нас в том, что перед нами, очевидно, на самом деле древнее предание, дошедшее до нас не в своем первоначальном виде.

В сборнике древнегрузинских летописей «Картлис цховреба» сказание об Азо дошло в сильно переработанном виде, необходимость чего диктовалась, с одной стороны, явным противоречием сказания (содержавшегося в «Мокцевай») общей концепции автора начальной части «Картлис цховреба» и, с другой стороны, тем, что в этом сочинении к сказанию об Азо присоединено другое сказание о Фарнавазе — первом местном царе, основоположнике династии Фарнавазианов.

Согласно «Мокцевай Картлисай», основателем Мцхетского царства был Азо, а непосредственными предками картвелов являются приведенные им из Ариан-Картли роды («сахли») ариан-картвелов. Согласно Шатбердской рукописи, их было восемнадцать: «восемь домов [кого? возможно, имеется пропуск] и десять домов сородичей». Однако в некоторых вариантах этого памятника, возможно, стояли другие числа. Автор новой редакции «Жития св. Нино» — Арсен Бери (XII в.) говорит, что Азо (у него: Азове) привел из Ариан-Картли тысячу домов «мдабиой, уплисай» (простолюдин) и десять домов «мтавартаган» (княжеских). Здесь же прямо говорится, что «мы, картвелы, являемся потомками этих, вышедших из Ариан-Картли (переселенцев)»[10]. Это подчеркивается также и в Шатбердской рукописи «Мокцевай Картлисай»; описывая идолы, стоящие на Армазской горе, Нино говорит об идолах Гаци и Га, «которые были божествами ваших (= картвелов) отцов (= предков) из Ариан-Картли» (Описание, 752). Царь Мириан, обращаясь к Нино называет тех же Гаци и Га «древними божествами наших отцов (предков)» (Описание, 769). Таким образом, «Мокцевай» рассматривает население Картли — картвелов прямыми потомками переселившихся из Ариан-Картли родов («домов»). До этого переселения в Картли жили звероподобные «бунтурки», гунны (хонны) и т. д.

Составители «Картлис цховреба», несомненно, имели перед собой это предание в «Мокцевай Картлисай», которым они вообще очень широко пользовались. Однако предание это не могло быть полностью использовано ими. Ведь у автора начальной части «Картлис цховреба» имеется определенная концепция о происхождении картвелов, исходящая из библейской схемы: картвелы происходят от своего родоначальника, потомка Ноя Картлоса, который вместе с родоначальниками других кавказских народов — таргамосианцев, в глубокой древности пришел и поселился на Кавказе. Его старшим сыном был Мцхетос — эпоним столицы Картли Мцхета. Итак, и картвелы жили в Картли издревле, и Мцхета существовала с древнейших времен. Поэтому была неприемлема мысль о переселении прямых предков картвелов из Ариан-Картли. В самом деле, в «Картлис цховреба» мы не находим упоминания об Ариан-Картли. Однако все, что не так явно противоречило вышеприведенной концепции автора «Картлис цховреба», все же было заимствовано из означенного предания «Мокцевай Картлисай». Правда, звероподобное население Картли здесь называется «картвелами», но несколько ниже поясняется, что это те, «которых мы называем бунтурками и кивчаками» (КЦ, с. 17). Притом отмечается, что при приходе своем в Картли Александр Македонский уничтожил этих чужеземцев, живших на территории Картли, а «картлосианов» оставил, дав им правителем Азо (Азона).

Таким образом, из предания «Мокцевай» был заимствован также и Азо. Но, так как, по концепции автора, он не мог происходить из какой-либо Картли, Азо превратился в македонца, ставленника «греков» и т. д. «Картлис цховреба» сохранила отклик и на то сообщение, что вместе с Азо в Картли пришли его сородичи, но если, по «Мокцевай», это ариан-картвелы, то, согласно «Картлис цховреба», это сто тысяч «римлян» (КЦ, с. 18). В дальнейшем часть этих «римлян» отпала от Азо и перешла на сторону Фарнаваза. От них и происходят «азнауры» (дворяне) (КЦ, с. 25).

В рассказе о возникновении Картлийского царства «Картлис цховреба» основывается, главным образом, на сказаниях о Фарнавазе — родоначальнике царской династии. Фарнаваза в качестве второго царя во Мцхета знает и историческая традиция, сохранившаяся в «Мокцевай Картлисай», однако последней, очевидно, ничего не известно о том резком противопоставлении между Азо и Фарнавазом, которое налицо в «Картлис цховреба». Поэтому более правдоподобным кажется предположение, что первоначально сказания об Азо и Фарнавазе существовали отдельно друг от друга. Может быть, они даже варианты одного и того же сказания о возникновении Картлийского царства, В «Картлис цховреба» эти предания соединены явно в поздней литературной редакции. Возможно, это дело рук самого автора начальной части «Картлис цховреба», однако в этом не может быть полной уверенности. Не исключено, что уже древнейшее сказание о происхождении картвелов и их государств содержало в себе все те мотивы, которые впоследствии развились в виде отдельных сказаний. Это были, вероятно, сказания о переселении картвелов с их первоначальной родины (из какой-то другой «Картли»), сказание о сложении Картлийского царства в борьбе с иноземцами (соседние южные державы: Понт и др., а также жившие в Картли отдельные скифо-сарматские племена и т. д.), сказание об основателе династии Фарнавазе и др. Постепенно эти сказания претерпели много изменений, в том числе, вероятно, и делились на ряд отдельных сказаний, а затем снова смешивались друг с другом. В сказания входили новые моменты также из иноземной исторической и эпической традиции: из сказаний об аргонавтах (имя Азо — Язон?), из сказаний об Александре Македонском, может быть, также об основателе династии понтийских митридатидов («Митридат» Моисея Хоренского), даже из предания о деянии Навуходоносора, изгнавшего евреев с их родины («иверийцы, отведенные в плен Навуходоносором» — Моисей Хоренский, II, 8) и т. д. Таким образом, сказания об Азо и Фарнавазе, о происхождении картвелов и их государства, как они дошли до нас в «Мокцевай Картлисай» и «Картлис цховреба», несомненно, имеют очень длинную историю, притом на них лежит печать не только народного творчества, но и многократной литературной, книжной редакции. Критерием того, насколько верно отражена в дошедшем до нас виде этих сказаний историческая действительность, является то, что можно заключить по другим материалам, а также путем анализа отдельных элементов этих сказаний, затронутых в них вопросов.

В «Картлис цховреба» Азо обрисован как чужестранец, завоеватель, опирающийся на «греков», т. е. войска правителей соседнего Понтийского государства. Он подчинялся «Бизантиосу, царю Сабердзнети (Греции)» (КЦ, с. 20). Обосновавшись во Мцхета, Азо как будто подчинил себе не только Картли от Эрети и р. Бердуджи (р. Дебеда) до Сперского моря, но и Западную Грузию (Эгриси), а также наложил дань на население горного Кавказа — «осетин, леков и хазар». Азо притеснял местное население и даже издал приказ убивать всех грузин («картвелов»), у которых найдут оружие. Однако так же плохо относился он и к своим сородичам — «римлянам» (= грекам), и часть их впоследствии, когда против него восстал Фарнаваз, отпала от него и примкнула к последнему. Одним словом, Азо в этой версии рисуется как кровавый властелин, наложивший тяжелое ярмо своего господства на население Картли.

Ему и противопоставляется Фарнаваз, поднявший восстание против него и освободивший Картли от господства иноземных завоевателей. Фарнаваз, согласно этому преданию, был племянником некоего Самара, бывшего мамасахлисом (старейшиной) города Мцхета в то время, когда сюда якобы пришел Александр Македонский. Как Самар, так и его брат, отец Фарнаваза, были убиты при нашествии Александра. Тогда Фарнавазу было три года и мать увезла его на север, горный Кавказ. Возмужав, Фарнаваз вернулся во Мцхета и сблизися с Азо, который высоко оценил его как охотника. Однажды во время охоты Фарнаваз наткнулся на клад драгоценностей. Тогда он послал своего раба к Куджи, правителю Эгриси (Западная Грузия), и, сообщив ему о кладе, предложил совместно выступить против Азо. С большой радостью согласился Куджи принять Фарнаваза и использовать найденный им клад для увеличения числа своих войск. Явившемуся к нему Фарнавазу Куджи добровольно подчинился, так как последний был потомком родоначальников Картли: «Ты владыка наш, а я твой раб (слуга)», —сказал он Фарнавазу (КП, с. 22).

Фарнаваз и Куджи привлекли в создаваемую против Азо коалицию осетин и леков, которые с большой радостью оказали им помощь, так как хотели освободиться от дани, наложенной на них Азо. Из Эгриси союзное войско направилось против Азо. Тогда «все картвелы» отложились от Азо. От него отпала даже часть его собственного воинства, тысяча отборных воинов «римлян» (= греков), и Азо был вынужден бежать из Мцхета, которая с ее четырьмя крепостями была занята Фарнавазом и его союзниками. Они завладели также «всей Картли», за исключением приморской области Южной Грузии — Кларджети, где укрылся Азо. Здесь он получил подкрепление из «Сабердзнети» (т. е. из Понта). Фарнаваз, со своей стороны, заручился поддержкой Селевкидов. Он послал послов с большими дарами «к Антиоху, царю Асурастана», прося его оказать помощь в борьбе с «греками» (т. е. войсками Понта) и обещая свою покорность. Антиох внял его просьбе, послал ему царский венец, а своим эриставам (наместникам) в Армении отдал приказ оказать помощь Фарнавазу.

В следующем году в решительной битве победил снова Фарнаваз, Азо погиб в бою. Фарнаваз совершил набег на Андзиадзору, «границу Сабердзнети» (Понта) и вернулся через область Эклеци (греч. Акилисена) в Кларджети, а оттуда — во Мцхета с большой добычей.

Затем речь идет о внутренней деятельности Фарнаваза: устроил он свое царство «наподобие Персидского царства», разделил свои владения на отдельные округа — саэристао, во главе которых поставил «эриставов», а над центральной областью (Шида-Картли) — спаспета. Укрепил он столицу свою Мцхета и все другие города и крепости Картли, воздвиг на Армазской горе (раньше она называлась Картли) идола бога Армази и т. д. Перешедшим на его сторону воинам Азо всячески покровительствовал и послал их в разные места своего царства. Они стали называться «азнаурами» («Картлис цховреба» производит этот социальный термин от имени Азо). Весной и осенью Фарнаваз жил в столице, зиму проводил в Гачиани, а лето — в Цунда. Порой он появлялся также и в Эгриси и Кларджети и устраивал дела их жителей. Когда воцарился Фарнаваз, ему было 27 лет и царствовал он в продолжение 65 лет. «И этот Фарнаваз, — заключает «Картлис цховреба», — был первым царем в Картли из племени Картлоса. Он распространил язык грузинский и больше  уж не говорили в Картли на ином языке, кроме грузинского. И создал он грузинскую письменность, и умер Фарнаваз, и похоронили его перед идолом Армази» (КЦ, с. 26).

Сказание о Фарнавазе, дошедшее до нас в летописи «Картлис цховреба», как об этом уже говорилось выше, также нельзя целиком отнести за счет позднего вымысла. Представление о Фарнавазе как об основоположнике царствующей в Картли династии, несомненно, существовало издавна. Свидетельством этого служит хотя бы упоминание у армянского историка IV в. Фавстоса Бузанда представителей картлийского царского дома «Фарнавазианов»[11].

Но если существовало представление о Фарнавазе как об основоположнике царской династии, естественно, должны были существовать также и разные предания о нем. Конечно, в дошедшей до вас форме сказание с Фарнавазе сильно отличается от этих древних сказаний о нем, однако оно должно быть основано именно на них. Наряду со многими сказочными моментами, повесть «Картлис цховреба» о Фарнавазе содержит также много конкретных указаний, в том числе относительно территории, на которой развертывались военные действия (Кларджети, Андзиадзор, Эклеци). Здесь же правильно отражена международная обстановка того времени: (в частности первой половины III в. до н. э.) — резкое противопоставление интересов Селевкидского царства и Понта, а также значительная активность Селевкидов в столь северных областях и т. д. Это убеждает нас в том, что сообщения древнегрузинской традиции о Фарнавазе нельзя целиком отнести к сфере легенды.

Данные об Азо и Фарнавазе в древнегрузинских и в древнеармянских источниках, связывающие возникновение Картлийского царства с натиском эллинистических государственных образований Малой Азии или пользующихся их поддержкой южнокартских объединений, хорошо согласуются со всем ходом исторического процесса в этих краях, как он представляется нам по имеющимся в нашем распоряжении материалам.

По имеющимся в нашем распоряжении несколько более поздним сведениям (например, сообщения Страбона, восходящие в определенной своей части к 40-м — 30-м гг. II в. до н. э., может быть, и более ранней эпохе), перед нами уже сравнительно столь развитая государственность в Картли[12], что, несомненно, до этого она должна была пройти довольно длинный путь развития. Поэтому сообщение древнегрузинской традиции о возникновении Картлийского царства (Картлийского государства) на рубеже IV—III вв. до н. э. должно соответствовать действительности.

Возникшее к этому времени Картлийское царство, как и Колхидское царство, о котором мы говорили выше, было раннеклассовым государством, для которого характерным является наличие сильных пережитков первобытнообщинного строя. Преобладающую часть непосредственных производителей при этом строе все еще составляют свободные или полусвободные земледельцы, объединенные в сельские (территориальные) общины. Наряду с рабами (количество которых не особенно велико и сфера их использования довольно ограничена), со стороны привилегированных слоев общества (царский род, военно-служилая знать, жречество), объектом эксплуатации являлась также и масса этих свободных и полусвободных общинников. Конкретно о формах социально-экономических отношений в Грузии, в частности в древней Картли, нам еще придется говорить ниже.

***

Центром возникшего на рубеже IV—III вв. до н. э. Картлийского царства стал район Мцхета с царской резиденцией на горе Армази. Это совр. гора Багинети на правом берегу водохранилища Земо-Авчальской ГЭС. Согласно древнегрузинской хронике «Мокцевай Картлисай», крупные строительные работы на горе Армази велись первыми царями династии Фарнавазианов: строились фортификационные сооружения (крепостные стены, акрополь), воздвигались культовые сооружения (идолы — вероятно, святилища, храмы). «Фарнаваз, — читаем мы здесь, — воздвиг большой идол на выступе горы и дал ему имя Армази. После него царем стал Саурмаг. Он воздвиг на дороге идол Айнину и стал строиться в Армази. После него царствовал Мирван. Он воздвиг впереди над дорогою (идол) Данину и достроил Армази. И царствовал Фарнаджом. Он воздвиг идол Заден на горе и выстроил (крепость) (Заден). (Начал он строительство города Нелкари)[13]. И царствовал Арc(ок), который окружил город стенами. И царствовал Ар(та)к, который построил в Армази внутреннюю крепость (акрополь)...»[14] Следующие за ним цари уже начинают строиться на левом берегу, во Мцхета.

На горе Армази (Багинети) в 40-х гг. нашего столетия были проведены крупные археологические раскопки, выявившие остатки грандиозных фортификационных, дворцовых и других сооружений. Древнейший слой этих сооружений относится к III в. до н. э.[15]

Наряду с Армазцихе в районе Большой Мцхета (Диди-Мцхета) были сооружены и другие крупные крепости. «Мокцевай Картлисай», как мы видели выше, кроме Армази, среди объектов строительства при первых Фарнавазианах называет лишь крепость (и идол-святилище) Заден, В отношений четвертого Фарнавазиана, царя Фарнаджома, здесь сказано: «И царствовал Фарнаджом. Он воздвиг идол Заден на горе и выстроил (крепость) (Заден)». Правомерность предложенных Е. С. Такайшвили восстановлений подтверждается текстом другого древнегрузинского исторического источника «Картлис цховреба», в котором говорится: «Этот царь Фарнаджом увеличил постройки городов и крепостей; воздвиг он крепость Заден, и сделал идол по имени Заден и водрузил (его) на Задени» (КЦ, с. 29).

Уже в глубокой древности считалось, что идол бога Задени стоял на горе Зедазени (там, где впоследствии был построен Зедазенекий монастырь — на левом берету реки Арагви, к северу-востоку от Мцхета). Это мнение находит свое выражение в многочисленных памятниках древнегрузинской литературы, повествующих о деяниях Иоана Зедазенского и других сирийских подвижников, причем названная гора именуется Зеда-Задени (Верхний Задени)[16] или даже просто — Задени[17]. Вахушти Багратиони на Зедазенской горе помещает как идола Задени, так и крепость (Задени): «На гребне этой горы, — говорит Вахушти, — построил четвертый царь Фарнаджом крепость, обозревающую Арагви, Мухрани, Херки, Мцхета и Тбилиси, и там воздвиг идол Задени, и поэтому гора эта стала называться Зеда-Задени (Верхний Задени)»[18].

Через Мцхета проходили дороги, связывающие Картли с соседними странами, а также международный торговый путь, идущий из Индии к черноморским греческим городам.

Нельзя не обратить внимание на скудность информации, предоставляемой античными авторами об этом пути. Имеющиеся в нашем распоряжении сведения восходят, в основном, к двум источникам: 1) сообщению Патрокла — правителя южнокаспийских областей при Селевке I и Антиохе I и 2) данным, исходящим от участников помпеевского похода; причем среди последних встречаются и сообщения, известным образом противоречащие сведениям о существовании этого пути (Феофан Митиленский). Страбон, как и Плиний, свои сообщения о данной дороге черпает из тех же источников. Во всяком случае, характерно, что сведения Страбона противоречивы[19]. Кроме того, говоря об этом торговом пути, он ссылается на источник трехвековой давности (Патрокл). Все это делает вероятным предположение о том, что если и существовал данный торговый путь, то он не использовался интенсивно, во всяком случае в позднеэллинистическую эпоху. Может быть, его использование падает, главным образом, на позднеахеменидский и раннеэллинистический периоды.


[1] Смирнов Я- И. Ахалгорийский клад. Тбилиси, 1934. (Имеется также немецкое издание: Smirnov J.I. Der Schatz von Achalgori. Tiflis,1934).

[2] Гобеджишвили Г. Ф. Археологические раскопки в Советской Грузии. Тбилиси, 1952, с. 112 (на груз. яз).

[3] См.: там же, с. 112.

[4] Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети, I. Тбилиси, 1941, с. 35.

[5] Куфтин Б. А. Указ, соч., с. 40.

[6] Филимонов Г. Д. О доисторической культуре Осетии. — Изв. Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, т. XXXI, приложение. М., 1878; Тallgren A.M. The Kasbek trefsure. —Eur.Sept.Ant.Helsinki, 1930.

[7] С 1957 г. в Уплисцихе ведутся археологические раскопки, выявившие остатки грандиозных крепостных стен, возведенных характерной для античной Картли кладкой. (См.: Хахутайшвили Д. А. Уплисцихе античной эпохи по новым материалам. — САНГ, 1958, т. XXI, №3; его же. Уплисцихе, I. Тбилиси, 1964 (на груз. яз.).

[8] Перевод, в основном, по Е. С. Такайшвили (Сборник материалов, для описания местностей и племен Кавказа, вып. 28, 1900, с. 1 —11). — САНГ, 1948, IX, №9—10, с. 618—619. К грузинскому тексту см. в его же издании: Описание рукописей Общества распространения грамотности среди грузинского населения, том II, вып. 4, с. 708—709.

[9] См.: Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии, с. 277—279.

[10] См. означенное сочинение в издании П. Карбелашвили, Тбилиси, 1902, с. 46—47.

[11] Фавстос Бузанд. История Армении. Ереван, 1953, с. 126—163.

[12] Болтунова А. И. Описание Иберии в «Географии» Страбона, XI, 3, 1—6. — ВДИ, 1947, №4, с. 160.

[13] Восстанавливается нами по «Картлис цховреба», в котором это сообщение, несомненно, взято из «Мокцевай...» (см.: Меликишвили Г. А. К. истории древней Грузии. Введение, § 3).

[14] См. у Такайшвили Е. С. — СМОМПК, с. 10—12.

[15]Апакидзе А. М. К вопросу о локализации Армазцихе. — Труды ИИАЭ, 1958, т. IV, вып. I, с. 94 и след. (на груз. яз.).

[16] Абуладзе И. В. Древние редакции житий сирийских подвижников в Грузии. Тбилиси, 1955, с. 26, 84, 111.

[17] КЦ, I, с. 112, 208.

[18] Вахушти. Описание царства Грузинского (География Грузии). Тбилиси, 1941, с. 93.

[19] Ямпольский 3. И. К изучению древнего пути из Каспийского моря по реке Куре через Грузию к Черному морю. — Труды ИИАЭ, II, 1956, с. 164; ср.: Гозалишвили Г. К. О древнем торговом пути в Закавказье. — Там же.




ГЛАВА XIII

 

III в. до н. э. — ЭПОХА МОГУЩЕСТВА

КАРТЛИЙСКОГО ЦАРСТВА

 

Судя по древнегрузинской традиции, Картлийское царство уже при своем возникновении, в правление царя Фарнаваза, включало в себя довольно большую территорию. «Картлис цховреба» рассказывает, будто Фарнаваз разделил территорию своего царства на восемь административных округов. Семь из них были «саэристао» (эриставства), так как во главе их стояли «эристави»: 1) Аргвети—прилегающая к Восточной Грузии в районе Лихского хребта область Западной Грузии; 2) Кахети; 3) Гардабани — область от р. Бердуджи (совр. Дебеда) до Тбилиси и Гачиани; 4) Ташир и Абоц; 5) Джавахети, Кола и Артаани; 6) Самцхе и Аджара, 7) Кларджети. Восьмую административную единицу составляла центральная область — Шида-Картли «от Тбилиси и Арагви до Тасискари и оз. Параван». Во главе этой области стоял «спаспет» — главнокомандующий. Как отдельное «саэристао» Картлийского царства «Картлис цховреба» называет и Эгриси (т. е. территорию Колхидского царства) во главе с Куджи, союзником Фарнаваза в его борьбе против Азо.

Таким образом, согласно летописи, власть Фарнаваза распространялась на территории почти всей Восточной (Шида-Картли, Квемо-Картли, Кахети), Западной (Аргвети, Эгриси, Аджара) и Южной Грузии (Самцхе, Джавахети, Кола, Артаани, Кларджети). Иной раз деятельность Фарнаваза выходит и за пределы этой территории: в борьбе с Азо его войска совершают набег на Андзиадзор и Эклеци (античная Акилисена, область на Евфрате, примыкающая с севера к области Софена). В этой же борьбе в числе его союзников оказываются горцы Восточного Закавказья и Северного Кавказа («овсни» и «лекни»), что предполагает распространение влияния Картлийского царства и на эти области. В этом аспекте заслуживает внимания сообщение о том, что Фарнаваз женился на женщине из дурдзуков, одного из племен Большого Кавказа.

Однако нельзя сказать, что все эти сведения отражают обстановку III в. до н. э. — начального периода существования Картлийского царства. Скорее всего они (например, деление на отдельные территориальные единицы) являются отражением административного деления и состава Картлийского царства ( в частности, в периоды его могущества) в античную эпоху вообще.

Однако в нашем распоряжении имеются некоторые данные, судя по которым можно утверждать, что III в. до н. э. является периодом могущества Картлийского (Иберийского) царства. Из этих данных следует назвать, в первую очередь, сообщение Страбона о том, что «Армения, первоначально имевшая небольшие размеры, была увеличена Артаксием и Зариадрием, которые сначала были полководцами Антиоха Великого, а впоследствии, после его поражения, сделавшись царями — один в Софене, Акисене, Одомантиде и некоторых других (областях), а другой — в окрестностях Артаксат, — расширили (Армению), отрезав себе части (земель) у окрестных народов, а именно у иберов — склоны Париадра, Хордзену и Гогарену, лежащую по ту сторону Кира...» (XI, 14, 5).

Основание армянских царств Артаксием и Зариадрием, о котором идет речь в вышеприведенном сообщении Страбона, произошло в 190 г. до н. э. Таким образом, до этого (следовательно, именно в III в. до н. э.) «склоны Периадра, Хордзена и Гогарена» принадлежали «иберам». В Гогарене исследователи обыкновенно усматривают территорию исторического Квемо-Картли; Хордзена — территория, лежащая западнее от нее, очевидно, значительная часть исторической Земо-Картли (Месхети)[1]. Горную цепь Париадра же почти все исследователи связывают с поздним Пархалом — территорией в горной цепи, раскинувшейся севернее Саталы и Байбурта и идущей параллельно морскому берегу в направлении от Шебин-Караисара к устью р. Чорохи. Согласно Н. Адонцу, нагорье Париадра включает в себя такие южные области, как Тао и Спер (район совр. города Испир)[2]. Еще более южные области видел в Хордзене и «склонах Париадра» С. Н. Джанашиа[3]. Можно указать также на сообщение писателя II в. до н. э. Аполлодора, передаваемое Страбоном, что иберов от армян отделяет р. Аракс (Страбон, I, 3, 21). Однако в данном случае не все ясно: возможно, под р. Аракс в этом случае подразумевается не среднее, а верхнее течение этой реки, где в периоды могущества Иберии на самом деле можно представить себе соприкосновение владений Иберийского царства с армянскими землями. Однако если это сообщение, подразумевает среднее течение Аракса, то оно должно отражать, по-видимому, ту древнюю обстановку, когда политическая власть восточногрузинских объединений распространилась так далеко на юг.

Таким образом, судя по вышерассмотренному материалу,  в III в. до н. э. территория иберов распространялась в южном (юго-западном) направлении на весьма далекое расстояние. В этом отношении сообщения «Картлис цховреба» о южных пределах территории Мцхетского царства при Фарнавазе находят полное подтверждение. В свете сказанного упоминание в грузинской летописи Эклеци (Акилисены) и Андзиадзора в качестве пограничных с Картли областей кажется весьма реальным. Вполне понятна при этом и та активная роль, которую играло царство Фарнаваза в своих взаимоотношениях с Понтийским царством и царством Селевкидов. Так что и эти данные «Картлис цховреба» находят подтверждение в свете сообщений греко-римских источников.

Сведения Страбона о принадлежности столь южных областей «иберам» в эпоху, предшествующую основанию армянских царств, мы вправе толковать как распространение на данной территории власти Картлийского (Иберийского, Мцхетского) царства. Наименование «Иберия» в античном мире, очевидно, с самого начала, прокладывает себе путь в смысле названия определенного политического образования. Это, в частности, с полным правом можно утверждать в отношении употребления данного термина у Страбона. Последний говорит об Иберии и иберах, скорее всего, в смысле определенного политического образования и его жителей, а не в смысле культурно-этнической общности. Свидетельством этого может служить известное место из описания Иберии, где Страбон делает резкое различие между иберами, населяющими равнину, и иберами — жителями горной части страны.

Страбон явно проводит различие между иберами по культурно-этническому признаку, однако это не мешает ему рассматривать их всех в качестве «иберов», т. е. как население, входящее в состав одного и того же политического образования — Иберии.

Подтверждение иноземными источниками сообщений древнегрузинской традиции о южных пределах территории Картлийского (Иберийского) царства в III в. до н. э: заставляет нас с большим доверием отнестись также и к другим сведениям грузинских источников, утверждающим широкое распространение власти мцхетских царей и в иных направлениях (Кахети, горные области Восточной Грузии и прилегающей части Северо-Кавказского нагорья, Западная Грузия).

Взаимоотношения с соседними горскими племенами как вообще, так и в особенности в первый период истории Картлийского царства, играли большую роль в жизни этого государственного образования. Очевидно, без решительных успехов в этом направлении картлийская государственность не была бы в состоянии сохранить себя и сыграть ту большую роль, которую она играла в дальнейшем. Не является случайным, что в древнегрузинской исторической традиции взаимоотношениям с горцами больше всего места уделяется именно при описании этого периода. Смело можно сказать, что в это время данный мотив превалирует над всеми другими.

Окружающие Картли воинственные горские племена представляли серьезную угрозу для самого существования Картлийского государства. Речь шла не только о племенах, населявших южные или северные склоны прилегающей к Восточной Грузии части Большого Кавказа, но и о многочисленных кочевых племенах, живших на обширных пространствах северокавказских и южнорусских степей и всегда готовых вторгнуться в богатые южные области и опустошить их.

Однако эту страшную стихию горцев и кочевников можно было не только обезвредить, но и подчинить себе и использовать в своих целях. И на самом деле, сильному Картлийскому государству удалось, очевидно, распространить свое влияние на соседние горские племена, включить их в свой состав и осуществить прочный контроль над перевалами Большого Кавказа (Дарьяльское ущелье и т. д.). Контроль над этими перевалами всегда играл очень большую роль не только для Картлийского царства, но и для крупных соседних государств, в том числе — Армении, Ирана, могущественного Рима. Последние в высшей степени были заинтересованы в том, чтобы закрыть доступ в их владения северным кочевникам, часто предпринимавшим опустошительные набеги на южные страны. Тот, в руках которого находился контроль над перевалами, приобретал в значительной мере также и возможность контролирования этих вторжений. Имея возможность не допустить проникновения на юг крупных масс северных племен, Картлийское царство в то же время получало в свои руки очень сильное оружие против своих южных соседей. Оно всегда могло войти в соглашение с горцами и северными кочевниками, пропустить их на юг и совместно с ними опустошить территорию своих соперников. В дальнейшем, как мы увидим ниже, правители Картли на самом деле прибегали к этому своему оружию. Соседние государства, в том числе даже могущественный Рим, хорошо знали об этой возможности правителей Картли (Иберии) и были вынуждены считаться с нею.

Как было сказано выше, Картлийскому государству, очевидно, уже в начальный период своего существования удалось завоевать прочные позиции в этом направлении, о чем можно судить не только по сообщениям древнегрузинских источников, но также и по античным, греко-римским материалам. Характерно, например, что термин «Иберия» в античной литературе с самого начала прокладывает себе путь как название одного единого политического образования, обнимавшего, наряду с населением низменности, значительную часть соседних горцев, сильно отличных во многих отношениях от ведущего населения Картлийского царства — жителей низменности. Однако для иностранцев эти две группы сильноразнящегося друг от друга населения все же составляли одно целое, назывались иберами, несомненно, по признаку их вхождения в состав одного политического образования — Иберийского (Картлийского) царства. Красноречивым свидетельством этого являются слова знаменитого древнегреческого историка и географа Страбона об иберах и Иберии: «Равнину (Иберии), — говорит он, — населяют те из иберов, которые более занимаются земледелием и склонны к мирной жизни, снаряжаясь по-армянски и по-мидийски, а горную (часть) занимает воинственное большинство, в образе жизни сходное со скифами и сарматами, с которыми они находятся и в соседстве, и в родстве, впрочем, они занимаются и земледелием и в случае какой-нибудь тревоги набирают много десятков тысяч (воинов) как из своей среды, так и из тех (народов)» (XI, 3, 3). Таким образом, горная Иберия имела, очевидно, большой удельный вес в царстве. Она могла выставить в случае надобности «много десятков тысяч (воинов)» как из своей среды, так и их соседних скифо-сарматских племен. Видно, Страбону хорошо были известны военные возможности иберийских царей в этом отношении. Низменные области Картли выставляли, по сведениям того же Страбона, не особенно большие контингенты войск. Говоря о соседних с иберами албанах (население совр. Азербайджана и части Дагестана), Страбон отмечает: «Войска они выставляют больше, чем иберы: они (албаны. — Г. М.) вооружают шестьдесят тысяч пехоты и двадцать две тысячи всадников, — с каковыми силами вступили в борьбу с Помпеем. В войнах с внешними (врагами) им помогают кочевники, как и иберам, по тем же причинам: впрочем, иной раз (кочевники) нападают и на жителей, так что даже мешают им обрабатывать землю» (XI, 4, 5).

С тем, что говорит Страбон о взаимоотношениях (правителей) Иберии с горцами и северными кочевниками, хорошо согласуются сведения древнегрузинских источников, в частности «Картлис цховреба».

Пользуясь, возможно, более поздней номенклатурой, «Картлис цховреба» при повествовании о древнейших событиях в качестве северных соседей грузин (скорее всего картов) называет леков, дурдзуков, дидойцев, а несколько позже также и двалов и т. д.[4] Это были племена, говорившие на языках бацбийско-кистинской (дурдзуки, двалы) или дагестанской (леки, дидойцы) группы кавказских языков. Границу между этими двумя группами племен «Картлис цховреба» проводит по реке Тереку. Восточнее, вплоть до самого Каспийского моря, жили «леки», а к западу — «кавкасиани» («кавказцы»), среди которых в качестве наиболее выдающихся «Картлис цховреба» называет дурдзуков (КЦ, с. 5—6, 11). Племена бацбийско-кистинской группы занимали центральную часть Главного Кавказского хребта. Западнее от них уже тогда, несомненно, жили племена абхазо-адыгейской группы. Однако симптоматично, что в повествовании о древнем периоде грузинские источники их не упоминают, не знают ничего о них. Это обстоятельство находит объяснение в том, что речь идет о тех северокавказских племенах, которые соприкасались с восточногрузинским элементом и его политическим образованием в древнейший период. В сообщениях, относящихся к более поздней эпохе, начинают фигурировать также и абхазо-адыгейские племена (например, джики упоминаются в событиях II половины I в. н. э.) (КЦ, с. 45).

На наличие северокавказских племен в горной части Восточной Грузии указывает, как известно, и анализ древней топонимики этих областей. Конечно, из этого вовсе не следует, что в горной части не было также и грузинского населения. Исторически с древнейших времен засвидетельствовано постоянно происходящее проникновение северных племен на юг. И жившие в горной Иберии северокавказские родо-племенные коллективы, возможно, и оказались здесь в результате такого проникновения с севера, хотя, вероятно, это не было результатом преднамеренного переселения, предпринятого Саурмагом или каким-либо другим царем из династии Фарнавазианов, как уверяет нас «Картлис цховреба».

Древнегрузинские источники, как было сказано выше, при изложении событий раннего периода истории Картлийского царства, большое внимание уделяют взаимоотношениям правителей Картли с соседними горскими племенами. По утверждению «Картлис цховреба», в борьбе за изгнание Азо Фарнавазу помогало население Северного Кавказа. Фарнаваз, по этой же традиции, женился на женщине из племен дурдзуков (КЦ, с. 25), а сестру свою выдал замуж за «царя осетин» (КЦ, с. 24). Его преемник Саурмаг с помощью дурдзуков возвращает себе престол, после чего переселяет «половину племени всех кавкасианов» и поселяет их на южной стороне Кавказского хребта — в Мтиулети («от Дидоети до Суанети»), некоторых же из них он относит к числу знати (КЦ, с. 26—27).

Однако при изложении событий правления следующего царя из династии Фарнавазианов — Мириана, «Картлис цховреба» уже дает пример иных отношений между горцами и Картли: дурдзуки на этот раз предпринимают поход против владений царей Картли и к ним присоединяются жившие в Чарталети «кавкасиани». Они совместно опустошают Кахети и Базалети. Выступив в поход против вторгшихся с севера племен и их южных союзников, Мириан, со своей стороны, громит страну дурдзуков (Дурдзукети) и Чартали (КЦ, с. 27—28).

Горцы Восточной Грузии, жившие все еще отдельными родо-племенными коллективами, несли ряд обязательств по отношению к центральной власти, которая, несомненно, требовала от них уплаты дани, а также несения воинской службы (выставления вспомогательных отрядов и, главное, защиты горных проходов). Правда, в стратегическом отношении в наиболее важных пунктах строились, несомненно, крепости, в которых располагались царские гарнизоны. Одна такая крепость, очевидно, охраняла проход через Дарьяльское ущелье. Как грузинские, так и армянские источники, например, при изложении событий I в. н. э. говорят о заключении захваченного в плен армянского царевича в Дарьяльскую крепость (КЦ, с. 49: Моисей Хоренский, II, 53).

Во внутреннюю жизнь горцев центральная власть, вероятно, мало вмешивалась, и они в этом отношении были почти полностью самостоятельны. Можно думать, что горцы очень остро реагировали на всякое посягательство на их самостоятельность в социальной или культурно-религиозной жизни. Об этом красноречиво говорят более поздние факты, связанные с попытками правителей Картли распространить христианство среди горцев. Однако и на притеснения иного порядка (дань и другие тяжелые обязательства) горцы, вероятно, часто отвечали восстаниями и выступлениями против царя. Выше мы видели, как при царе Мириане I горцы («кавкасиани»), жившие в Чартали, присоединились к вторгшимся дурдзукам и разграбили некоторые области Картлийского царства (Кахети, Базалети). Центральная власть, надо думать, жестоко расправлялась с непокорными горцами. В результате карательных экспедиций против них не только опустошались их области, но и уводилось в плен большое число жителей, которым была предназначена тяжелая участь рабов.

***

 

Уже на заре существования восточногрузинской государственности в состав Картлийского царства входили также западные области древней Албании. Продвижению Картлийского царства в этом направлении способствовало то обстоятельство, что по уровню своего социально-экономического развития население этих областей несколько отставало от ведущего населения Картлийского царства. Жившие восточнее от Картли албанские племена все еще находились в условиях первобытнообщинного строя и сильной политической раздробленности[5]. Страбон, пользуясь, очевидно, материалами участников похода римского полководца Помпея в Албанию, говорит, что «ныне над всеми (албанами. — Г. М.) царствует один (царь), а прежде каждый народец с особым наречием имел своего царя; наречий же у них двадцать шесть вследствие отсутствия частых сношений одних с другими» (XI, 4, 6.). Таким образом, к середине I в. до н. э. образование крупного союза албанских племен было лишь недавно происшедшим событием. До этого на данной территории царила большая политическая раздробленность: существовало несколько десятков племенных объединений.

Для изучения абланского общества III—I вв. до н. э. важное значение имеет исследование памятников т. н. ялойлу-тепинской культуры[6]. Как выясняется, в границах распространения данной культуры находились западные области совр. Азербайджана, а также прилегающая к нему часть Восточной Грузии. Судя по этим памятникам, общество, которому принадлежала эта культура, все еще жило в условиях первобытнообщинного строя, хотя и находящегося уже на грани своего разложения. Археологический материал ярко показывает, в частности, наличие глубокого имущественного и социального расслоения албанского общества[7].

Судя также по известному страбоновскому описанию Албании, следует сказать, что в последние века до н. э. албаны еще не поднялись на ступень классового общества. «Албаны, — говорит Страбон, — более склонны к пастушескому образу жизни и ближе к типу кочевников, за исключением того, что они не дики, а вследствие этого и воинственны (лишь) в умеренной степени» (XI, 4, 1). В земледелии употреблялся, очевидно, не железный, а деревянный плуг (XI, 4, 3). «Люди здесь, — продолжает Страбон, — также отличаются и высоким ростом, но простодушны и чужды торгашеских наклонностей; они по большей части не употребляют даже монет и не знают счета дольше сотни, а производят мену товарами. И к остальным житейским потребностям они относятся беспечно: не знают ни точных мер, ни весов, и (одинаково) беззаботны в деле войны, гражданского устройства и земледелия» (XI, 4, 4) Особенно интересным следует признать следующее сообщение Страбона, в котором можно усмотреть указание на отсутствие частной собственности у албанов: «Албаны, — говорит Страбон — весьма уважают старость не только своих родителей, но и посторонних; об умерших же заботиться и даже вспоминать (считается) грехом; однако они зарывают вместе с покойниками их имущество и поэтому живут и бедности, не имея ничего отцовского» (XI, 4, 8).

У Страбона находим мы интересное сообщение о находящемся вблизи Иберии албанском святилище Луны, на основании которого некоторые исследователи (например, акад. С. Н. Джанашиа) делают вывод о существовании храмовых хозяйств как в Албании, так и в Иберии, но мы сильно сомневаемся в том, чтобы здесь было налицо вполне сложившееся, существовавшее отдельно от общинной собственности, храмовое хозяйство. Скорее всего земельные владения храма являлись лишь формой общинного землевладения, когда земля общины рассматривалась как земля бога, храма. В вышеуказанном месте у Страбона об этом говорится следующее; «В качестве богов чтут они (албаны. — Г. М.) Солнце, Зевса и Луну, в особенности же Луну. Есть и святилище ее недалеко от Иберии. Жрецом служит наиболее уважаемое после царя лицо, стоящее во главе управления священной землей, обширной и хорошо населенной, а также во главе служителей храма, из которых многие вдохновляются и пророчествуют...» (XI, 4, 7).

Таким образом, развитие у албанских племен в означенный период не пошло еще дальше союзов племен, в то время как соседи албанов — карты и армяне — опередили их, создав в III—II вв. до н. э. в непосредственном соседстве с албанскими племенами, сильные государственные образования которые отныне стали играть важную роль в жизни албанских племен. Пограничные районы Албании вошли в состав Картлийского и Армянского государств. В частности, можно думать, что уже в III в. до н. э. территория Эрети (восточная часть совр. Кахети), по крайней мере частично, все еще населенная албанскими племенами, вошла в состав Картлийского государства. В «Картлис цховреба» мы имеем заимствованное из недошедшей до нас части «Мокцевай Картлисай» конкретное указание на то, что царь Фарнаджом (первая половина II в. до в. э.) начал строить крепость Некреси на северо-восточной окраине Кахети (КЦ, с. 29). Известное сообщение Страбона о том, что в области Камбисене (груз. Камбечовани — совр. Кизики), входившей в I в. до н. э. в состав Армении, соприкасались между собой албаны, иберы и армены, также безусловно указывает на нахождение этой области в предшествующую усилению армянских царств эпоху в составе Иберии (Картли). Несомненно, сильная в III в. до н. э. Картли не оставила бы вне своих границ области с картским (иберским) населением, а появление иберов в этих краях после этого, в эпоху армянской гегемонии (II в. и первая половина I в. до н. э.), вряд ли можно предположить. В этот период Картли потеряла контроль над южными районами Эрети, однако северные районы ее, видимо, все время оставались в составе Картли. Это можно заключить по продолжавшемуся строительству города Некреси.


[1] Какабадзе С. Н. Вопросы генезиса грузинской государственности. — Саисторио моамбе, 1924, I, с. 18 и след. (на груз. яз.).

[2] Адонц Н. Армения в эпоху Юстиниана. Спб., 1908, с. 62, 395.

[3] В Хордзене он усматривал, например, районы Гюмушханэ и Байберда (см.: Джанашиа С. Н. Труды, II, с. 98 и др., на груз. яз.).

[4] С древнейших же времен упоминает «Картлис цховреба» и «осетин», которые названы потомками скифов (= хазар). Не исключено, что в это время население Картли соприкасалось также с ираноязычными сарматскими племенами Сев. Кавказа; в IV в. до н. э. эти последние особенно активизируются — начинается их проникновение на запад от р. Дона (Zgusta L. Die Реrsonennamen griechischer Städte der nördlichen Schwarzmeerküste, Рrаhа, 1955, с. 27 и след.). Вероятно, усилился их натиск и в южном направлении. Наличие среди имен первых Фарнавазианов «северо-иранского» имени Саурмаг также может свидетельствовать о соприкосновении с сарматским миром (см.: Андроникашвили М. К. Очерки по ирано-грузинским взаимоотношениям, I. Тбилиси, 1966, с. 130—131, на груз. яз.).

[5] Тревер К. М. Очерки по истории и культуре Кавказской Албании. IV в. до н. э. — VII в. н. э. М. — Л., 1959, с. 61, 87; Голубкина Т. И. Материалы к истории албанских племен Кавказа по данным кувшинных погребений Азербайджана. Автореф. канд. дис., Тбилиси, 1962, с. 20.

[6] Памятникам ялойлутепинекой культуры посвящено исследование О. Ш. Исми-заде «Ялойлутепинская культура» (Баку, 1956, там же см. подробную библиографию вопроса).

[7] Исми-заде О. Ш. Указ. соч., с. 88—89; ср.: Левиатов В. И. Азербайджан с V в. до н. э. по III в. н. э. — Изв. АН Азерб. ССР, 1950, № 1, с. 80 и др.





ГЛАВА XIV

 

ВЗАИМООТНОШЕНИЯ КАРТЛИ С СЕЛЕВКИДАМИ. УХУДШЕНИЕ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОЙ ОБСТАНОВКИ ДЛЯ КАРТЛИЙСКОГО ЦАРСТВА В НАЧАЛЕ II в. до н. э. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ С АРМЕНИЕЙ И ПАРФИЕЙ

ВО II—I вв. до н. э.

 

Грузинская традиция подчеркивает наличие дружеских отношений между первыми Фарнавазианами и правителями Селевкидского государства. Фарнавазу в его борьбе против Азо и «греков» помогал «царь Асурастана Антиох» и в продолжение всего своего царствования Фарнаваз «служил ему» (КЦ, с. 27). То же говорится и о третьем царе из династии Фарнавазианов — Мириане I (КЦ, с. 28).

«Картлис Цховреба» в этом случае, вероятно, не грешит против исторической правды. Выдвинутые далеко на юг границы Картлийского царства в III в. до н. э. делают правдоподобным наличие непосредственных политических связей между Селевкидами и правителями Картли. Армянские земли в этот период входили в состав Селевкидского государства, и поэтому владения Селевкидов и Фарнавазианов должны были непосредственно соприкасаться друг с другом. Однако Селевкиды не были столь сильны, чтобы задаться целью покорить и непосредственно включить в состав своего государства земли этого далекого северного царства. Это обуславливало наличие между ними дружеских союзнических отношений. С целью обеспечения безопасности своих северных владений Селевкиды были заинтересованы в сохранении и поддержании подобных отношений с Картли. С другой же стороны, и Картли в немалой степени нуждалась в поддержке своего могучего южного соседа в борьбе с другими, более близкими и опасными для нее, соседними политическими образованиями (Понт и т. д.).


Однако уже в III в. до н. э. начался процесс распада огромного государства Селевкидов. Из этого государства постепенно начали выделяться отдельные страны и области, в которых образовались новые независимые государства эллинистического типа. В середине III в. до н. э. от Селевкидов отпали среднеазиатские области (Бактрия и др.). Примерно в тоже время в Парфии (первоначально это была область к юго-востоку от Каспийского моря) произошло восстание местной знати против греко-македонского господства. Около 247 г. до н. э. вождь восставших провозгласил себя царем и принял имя Аршака. В дальнейшем за правящей династией Парфянского царства утвердилось название династии Аршакидов. Селевкиды не раз пытались восстановить свои позиции в этом районе, но это им уже не удавалось. Правда, Бактрийское, или, как его обычно называют, Греко-Бактрийское царство во II в. до н. э. сильно ослабело и наконец пало под ударами кочевых племен, но Парфия все более усиливалась и к концу II в. до н. э. превратилась в могущественную переднеазиатскую державу.

С другой стороны, на владения Селевкидов с запада надвигалась грозная сила — становившийся все более и более могущественным Рим. В начале III в. до н. э. борьба между Римом и Селевкидами приняла открытый характер. Военные столкновения селевкидского царя Антиоха III с римлянами начались в Греции, однако вскоре ареной борьбы стала Малая Азия. В 190 г. до н. э. при Магнесии войска Антиоха III потерпели жестокое поражение от римлян. Антиох в 188 г. был вынужден заключить мир с римлянами, согласно которому он отказывался от своих владений, находившихся к северу от Тавра. Это поражение Селевкидов еще более усилило процесс распада Селевкидской державы. Ряд бывших селевкидских наместников поспешили объявить себя независимыми. В частности, так возникли в непосредственной близости от территории Картлийского царства и других грузинских объединений первые самостоятельные армянские государства, значительно расширившие вскоре свои владения за счет территории соседних народов. «Говорят, — отмечает Страбон, — что Армения, первоначально имевшая небольшие размеры, была увеличена Артаксием и Зариадрием, которые сначала были полководцами Антиоха Великого, а впоследствии, после его поражения, сделавшись царями — один в Софене, Акисене, Одомантиде и некоторых других (областях), а другой — в окрестностях Артаксат, — расширили (Армению), отрезав себе части (земель) у окрестных народов, а именно у мидян — Каспиану, Фавнитиду и Басоропеду, у иберов — склоны Парладра, Хорзену и Гогарену, лежащую по ту сторону Кира, у халибов и моссиников — Каренитиду и Ксерксену, которые граничат с Малой Арменией или даже составляют ее части, у катаонов —Акилисену и область по Антитавру, у сирийцев —Таронитиду...» (XI, 14, 5).

Конечно, нельзя считать, что такое расширение границ армянских государств произошло внезапно, сразу же после того, как селевкидские наместники Артаксий (Арташес) и Зариадр (Зарех) стали независимыми правителями. Это произошло, несомненно, постепенно, на протяжении II в. и первой половины I в. до н. э. Особенно сильным стало то армянское государственное образование, во главе которого стал Артаксий — Арташес I (189—161). Столицей этого армянского государства был город Арташат на среднем течении Аракса, недалеко (южнее) от совр. Еревана.

Под натиском возникших в начале II в. до н. э. самостоятельных армянских государств Картлийское царство и другие грузинские объединения, как видно из сообщения Страбона, потеряли ряд своих областей. Картли (Иберия), в частности, лишилась «Хордзены, Гогарены и склонов Париадра», т. е. значительной части своих южных владений.

Под натиском Армении Картли потеряла ряд своих позиций, очевидно, и в восточных (юго-восточных) областях, в направлении древней Албании. Камбисена (груз. Камбечовани) сделалась провинцией Армянского царства. «Хорзена и Камбисена, — говорит Страбон, — самые северные и наиболее покрываемые снегом (области Армении), примыкающие к Кавказским горам, Иберии и Колхиде» (XI, 14, 4). Говоря об Албании, тот же Страбон отмечает, что на южной стороне Албании находится «Армения, в которой много равнин, но много и гор, как, например, в Камбисене, в которой армяне соприкасаются с иберами и с албанами» (XI, 4, 1). Выше мы уже отметили, что в предшествующую эпоху (III в. до н. э.) и эту область также нужно предполагать в составе Иберии; она была присоединена к Армении, по всей вероятности, в ту же эпоху армянского могущества.





ГЛАВА XV

 

НАСЕЛЕНИЕ ЮГО-ВОСТОЧНОГО И ВОСТОЧНОГО

ПРИЧЕРНОМОРЬЯ В III—I вв. до н. э.

 

§ 1. ЮГО-ВОСТОЧНОЕ ПРИЧЕРНОМОРЬЕ

 

Возникшие в начале II в. до н. э. армянские государства подчинили себе часть западногрузинских племен, живших в, Юго-Восточном Причерноморье. Страбон, как мы видели выше, отмечает, что возникшие в начале II в. до н. э. самостоятельные армянские государства «отрезали себе части (земель) у окрестных народов». Среди них он называет Каренитиду и Ксерксену, «которые граничат с Малой Арменией или даже составляют ее части». Эти земли и отрезали армяне «у халибов и моссиников» (XI, 14, 5). Данные области упоминает и Плиний (NН, V, 93). Каренитида (ср. арм. Карин, груз. Карну-калаки — совр. Эрзерум) лежала на Верхнем Евфрате, Ксерксена же (та же Дердзена, арм. Дерджан), находилась западнее Каренитиды, По Плинию, Евфрат (совр. Кара-су) вытекает из Каренитиды и проходит затем через Дердзену...

В другом месте своего труда Страбон также указывает на включение западногрузинских областей Юго-Восточного Причерноморья в состав армянских государств во II в. до н. э. «Над окрестностями Фарнакии и Трапезунда, — говорит Страбон, — живут тибарены и халдеи до Малой Армении. Последняя — страна достаточна плодородная. Ею, как и Софеной, всегда владели (собственные) династы, то бывшие в дружбе с прочими армянами, то действовавшие самостоятельно. Они имели под своей властью и халдеев, и тибаренов, так что их владычество простиралось до Трапезунда и Фарнакии. Митридат Эвпатор, усилившись, стал владыкой и Колхиды, и всех этих (местностей), которые уступил ему Антипатр, сын Сизиса (один из правителей Малой Армении. — Г. М.)...» (XII, 3, 28).

Трудно сказать, простиралось ли на самом деле владычество правителей Малой Армении «до Трапезунда и Фарнакии», однако нельзя сомневаться в том, что правители этой страны включили в свое царство ряд территорий с западно-грузинским населением, («халды» — «халибы», «моссиники», «тибарены»). И в эту эпоху Малая Армения, очевидно, преемница персидской сатрапии «Западной Армении» ксенофонтовского времени, по этническому составу своего населения, как и ее предшественница, не была чисто армянской страной, хотя политически ведущим здесь, возможно, был именно армянский элемент. Это было одно из эллинистических политических, образований. В среде вошедшего в состав этого государства западногрузинского населения (в низменных районах, по крайней мере), несомненно, происходил интенсивный процесс эллинизации и арменизации. Это, видимо, подтверждается известным замечанием Страбона, что в отторгнутых армянами у соседних племен областях «говорят (теперь) на одном языке» (т. е. на армянском). Последний стал здесь языком государственным... С этим же процессом, возможно, нужно связать появление т. н. армено-халибов (упоминаются у Плиния: NН, VI, 11 —12, 29). Тут, возможно, речь идет о вошедшем еще во II в. до н. э. в состав «Малой Армении» западногрузинском населении.

Однако вскоре, на рубеже II—I вв. до н. э., многие западногрузинские области, находившиеся в составе Малой Армении, перешли в руки Понтийского царства. Еще до этого Понт, несомненно, овладел рядом других районов, населенных, западногрузинскими племенами. Уже в первой половине III в. до н. э. правители Понта приступили к завоеванию прибрежных районов Юго-Восточного Причерноморья. В середине III в. до н. э. Амис уже находился в сфере влияния Понта. Нумизматические данные, например, указывают, по крайней мере, на частичное контролирование монетного дела Амиса царями Понта. Главный греческий полис Юго-Восточного Причерноморья Синопа еще долго сохраняла свою независимость. В первый раз правители Понта напали на нее лишь в 220 г. до н. э., но это нападение не принесло им успеха. Однако уже в 183г. до н. э. царь Понта Фарнак I захватил и включил в границы своего государства и Синопу[1]. Впоследствии Синопа и Амис стали главными городскими центрами Понтийского царства. Вместе с тем, почти вся Пафлагония вошла в состав Понта. Вскоре после захвата Синопы Фарнак I основал на побережье между Котиорой и Керасунтом на месте совр. Герасуна новый город — Фарнакию. Трапезунд тоже перешел в руки Фарнака, но, как полагают исследователи, возможно, что этот район Фарнак уступил своему союзнику царю Малой Армении — Митридату[2]. В составе Малой Армении этот город находился в течение нескольких десятилетий, вплоть до эпохи могучего Митридата VI Эвпатора (111—63). «Малая Армения», как полагают исследователи, фактически представляла собой зависимое от Понта царство[3].

В составе эллинистических государств прибрежные греческие города начали играть несравненно более активную роль и окружающее их местное население еще интенсивнее вовлекалось в водоворот городской и вообще политической и экономической жизни государства. Эти условия, несомненно, способствовали ускорению процесса слияния местного и греческого этнических элементов, процесса эллинизации местного населения. Характерно, что Страбон, рассказывая о Фарнакии, говорит, что она была построена на территории халдов — халибов, однако не проводит никакого различия в производственной деятельности жителей самой Фарнакии и окружающего ее местного населения[4]. Фарнакия, говорит Страбон, получает от моря благосостояние посредстом ловли пеламид, а на суше владеет «рудниками, ныне только железными, а прежде и серебряными. В этих местах морской берег вообще чрезвычайно узок: (над морем) сразу поднимаются горы, изобилующие рудниками и лесами, а возделываются (лишь) немногие места. Средства к жизни рудокопам доставляются рудниками, а поморянам — ловлей рыбы, в особенности тунцов и дельфинов. Эти последние, следуя за стадами рыб, (именно) мелких тунцов, самок тунцов и самих пеламид, тучнеют и легко ловятся вследствие того, что слишком близко подходят к берегу. Одни жители Фарнакии ловят дельфинов на приманку, режут на куски и употребляют большое количество их жира на всякие (потребности)» (XII, 3, 19).

Таким образом, следует полагать, что местное население в низменных районах все более и более ассимилировалось с эллинским элементом. Свою племенную самобытность крепко сохраняли лишь жившие в горных областях Юго-Восточного Причерноморья западногрузинские племена, среди которых начали выдвигаться воинственные племена санов (чанов)[5]. Вдали от водоворота кипучей жизни эллинистических городов и эллинистического общества Понтийского царства эти западногрузинские племена твердо хранили и свой социально- экономический (первобытнообщинный) строй, что собственно и обусловливало для них возможность сохранения и своей племенной самобытности. Красноречивые свидетельства об этом местном населении гористой части Юго-Восточного Причерноморья находим мы также у Страбона: «Выше Трапезунда и Фарнакии, — говорит он, — живут тибарены, халдеи и санны, которых прежде называли макронами, и (лежит) Малая Армения; близко к этим местам живут также аппаиты, прежние керкиты. Через эти места проходит Скидис, очень крутая гора, соединяющаяся с Мосхийскими горами, что выше Колхиды, и заселенная на вершинах гептакометами, и Париадр, тянущийся от местности у Сидены и Фемискиры до Малой Армении и образующий восточный край Понта. Все жители этих гор крайне дики, но гептакометы превосходят (в этом отношении) прочих. Некоторые живут даже на деревьях или в башенках, почему древние называли их моссиниками от названия (таких) башен — моссинов. Питаются они звериным мясом и орехами, нападают и на путешественников, спускаясь с горных вершин. Гептакометы истребили три помпеевых отряда, проходивших через (эту) горную страну; они поставили на дорогах чаши разведенного одуряющего меда, который вытекает из древесных ветвей, (а потом), напав на людей, напившихся (этого меда) и потерявших сознание, легко перебили их. Некоторые из этих варваров назывались также бизерами» (XII, 3, 18).

 


[1] Максимова М. И. Античные города Юго-Восточного Причерноморья, 1956, с. 178—179.

[2] Там же, с. 192.

[3] Всемирная история, I, 1955, с. 323. Возможно, данное политическое образование является прямым наследником геродотовской «XVIII сатрапии», провинции «Западная Армения» ксенофонтовского «Анабасиса» и, наконец, «Ариан-Картли» древнегрузинсхой исторической традиции.

[4] Максимова М. И. Указ. соч., с. 195.

[5] М. И. Максимова полагает, что после Ксенофонта в этой области произошел ряд передвижений местных племен (см. указ. соч., с. 194 и след.). Однако, если глубже разобраться в предлагаемых античными источниками для этой области племенных названиях, вряд ли найдется основание для таких предположений.






§ 2. ЦЕНТРАЛЬНЫЕ РАЙОНЫ КОЛХИДЫ

 

Выше мы видели, что в центральной части Колхиды в эпоху Ахеменидов существовало независимое Колхидское царство. Согласно древнегрузинской традиции (которая данное политическое образование упоминает под названием «Эгриси»), после возникновения Картлийского государства (начало III в. до н. э.) Колхидское царство подпало под власть Картли. По утверждению «Картлис цховреба», в Западной Грузии находились два административных округа Картли __ «саэристао». Один из них охватывал Аргвети, область Западной Грузии, прилегающую к Восточной Грузии в районе Сурамского перевала, а другой (Самцхе и Аджара) — южные районы центральной Колхиды. То, что названные области в первые века нашей эры на самом деле входили в состав Картлийского царства, неоспоримо по данным античных источников, а также по археологическим и эпиграфическим находкам в самой Аргвети. Об этом подробнее нам придется говорить ниже. Другой вопрос, насколько это оправдано в отношении и первого периода существования Картлийского царства, но это вполне вероятно, исходя из факта могущества Картлийского царства в III в. до н. э. Возможно, оно подчинило себе также и собственно Эгрисское (Колхидское) царство. Однако уже с начала II в. до н. э., когда территория Картлийского царства под натиском правителей Армении сильно уменьшается и Картли слабеет, господство Фарнавазианов над прибрежными районами Западной Грузии (по крайней мере, если оно и существовало раньше) должно было прекратиться. Аргвети, возможно, и в эту эпоху входила в состав Картлийского государства.

После потери Картлийским царством во II в. до н. э. ряда своих позиций, в том числе и в прибрежной полосе Восточного и Юго-Восточного Причерноморья, можно думать, что более интенсивными стали связи прибрежных районов центральной Колхиды с эллинистическими центрами Юго-Восточного Причерноморья и прилегающих к нему областей. На рубеже II—I вв. до н. э. дело дошло до непосредственного включения Колхиды в состав Понтийского государства. Этому, очевидно, предшествовало ослабление власти правителей Колхиды и наступление соседних горских племен. Говоря о Колхиде, Страбон отмечает: «Какою славою пользовалась в древности эта страна, показывают мифы, повествующие о походе Язона, дошедшего даже до Мидии, и о предшедствующем (ему) походе Фрикса. Следовавшие затем цари, владея разделенной на провинции страною, не имели особенной силы. Когда же особенно усилился Митридат Эвпатор, страна перешла под его власть; в качестве наместника и правителя страны всегда посылался кто-нибудь из его друзей. В числе их был и Моаферн, дядя нашей матери с отцовской стороны. Отсюда шла царю главнейшая помощь для (организации) его морских сил...» (XI, 2, 18).

Царь Понта Митридат VI Эвпатор (111—63 гг. до н. э.), как известно, создал крупное государство, в которое были включены не только Юго-Восточное и Восточное Причерноморье (Колхида), но и территория Северного Причерноморья (Боспорское царство). Для этого ему пришлось вести ряд войн против населения этих областей. Например, согласно сообщению Аппиана (Митридатовы войны, 64), еще в 83 г. до н. э. он «воевал с отпавшими колхами и боспорцами». После подавления этого восстания правителем Колхиды Митридат назначил своего сына, также носившего имя Митридата. Однако отец последнего вскоре заподозрил его в измене и, «призвав его к себе, заключил в золотые оковы и немного спустя казнил его...». Правителем Боспора Митридат назначил другого своего сына Махара, царствовавшего там с 79 г. по 65 г. до н. э., когда он был отстранен Митридатом и заменен его братом Фарнаком.

Колхида, как видно из вышеприведенного сообщения Страбона, выполняла ряд обязательств по отношению к правителям Понта. В частности, из Колхиды «шла царю главнейная помощь для (организации) его морских сил». «Страна эта, — замечает тот же Страбон, — богата и плодами, кроме меда (который по большей части горьковат на (вкус), и всем (нужным) для кораблестроения: лес она и сама производит в большом количестве и получает по рекам, производит также в изобилии лен, пеньку, воск и смолу. Производство льна приобрело даже известность: его вывозили в чужие земли...» (XI, 2, 17). Страбон в центральной Колхиде специально упоминает город Фасис (совр. Поти)— «торговый порт колхов, имеющий перед собою с одной стороны реку, с другой—озеро (Палиастоми. — Г. М.), с третьей — море». Фасис, по его словам, судоходен вверх до крепости Сарапанов (совр. Шорапани). Таким образом, рекой Фасис древние греки называли, очевидно, р. Квирилу и затем, после ее слияния с р. Риони, среднее и нижнее течение этой реки. Фасис, по словам Страбона, через ущелье у крепости Сарапанис, «сделавшийся вследствие извилин (русла) проходимым при помощи ста двадцати мостов, бурно и стремительно несется в Колхиду, бороздя эти местности в дождливую пору множеством потоков; он берет начало в лежащих над (Иберей) горах, пополняясь многими ключами, а в равнинах принимает в себя и другие реки, в том числе Главк и Гипп (= р. Верхний Риони и Цхенисцкали.— Г. М.). Сделавшись полноводным ,и судоходным, он впадает в Понт и имеет при себе город того же имени и неподалеку озеро» (XI,. 3, 4). Река Фасис и в это время, несомненно, оставалась крупной торговой магистралью, так же как и город Фасис был крупнейшим торговым центром Восточного Причерноморья. Упоминание его в качестве «торгового порта колхов» исследователи считают признаком того, что к этому времени Фасис в значительной мере находился в руках местного населения и был тесно связан с остальной Колхидой. Через Фасис велась, очевидно, активная внешняя торговля.

Археологические материалы свидетельствуют о широком ввозе черно- и краснолаковой керамики, «мечарских» чаш и др. изделий малоазийских ремесленных центров, главным образом Пергама, Самоса, а также Александрии. В большом количестве найдены обломки родосских, гераклейских, косских, книдских и др. амфор.

В III—I вв. до н. э. доминирующее положение в торговле с Колхидой принадлежит все-таки Синопе: обломки синопских амфор (свидетельствующих о ввозе синодского оливкового масла), лутериев, черепиц найдены повсеместно как в прибрежных поселенных, так и во внутренних областях Колхиды[1].

Симптоматично, что Страбон специально обращает внимание на морскую дорогу из Фасиса в Амис и Синоп: «Отсюда (т. е. из города Фасиса. — Г. М.), — говорит он, — до Амиса и Синопы три или даже два дня (пути), так как (по пути) и берега и устья рек мягки (не суровы)» (XI, 2, 17). В этом нельзя не усмотреть указание на наличие интенсивной связи по морскому пути между Фасисом и эллинскими городами Юго-Восточного Причерноморья.

Господство правителей Понта во всех районах исторической Колхиды вовсе не носило одинакового характера. Если в Юго-Восточном Причерноморье и низменной, приморской, части центральной Колхиды они, нужно думать, прочно обосновались и прибрежные города Юго-Восточного и Восточного Причерноморья стали их опорными пунктами, то в горных внутренних районах центральной и северной (совр. Абхазия, Сванети) Колхиды власть Понта носила, несомненно эфемерный характер. Жившие здесь племена, в основном, были независимыми и вряд ли выполняли какие-либо обязательства по отношению к правителям Понта, что вполне определенно можно заключить хотя бы из сообщения античных авторов, описывающих прохождение через эти места Митридата Эвпатора, направлявшегося после своего поражения в борьбе с римлянами (Помпеем) на север, в Боспорское царство. Об этом специально у нас речь будет идти ниже, при рассмотрении обстановки в северной Колхиде.

Не исключено, что территория Аргвети, т. е прилегающей к Восточной Грузии области Западной Грузии, и в это время находилась в составе Картлийского царства.

Установление господства Понтийской державы над прибрежными районами Восточного Причерноморья должно было иметь серьезные последствия для дальнейших судеб населения этой области. Связанное с этим упразднение остатков местной государственности и замена ее довольно слабой и поверхностной иноземной администрацией (подобная обстановка сохранилась и позднее, после поражения Понта и установления здесь римского владычества) открыли дорогу широкому проникновению горцев в Колхидскую низменность. Горские племена начинают играть все более и более активную роль. Это обстоятельство, как мы увидим ниже, ясно выступает перед нами в южной и северной Колхиде. Несомненно, тот же процесс происходил и в центральной Колхиде. В конечном счете это привело к возникновению в прибрежной части южной, центральной и северной Колхиды ряда новых раннеклассовых политических образований.

 


[1] Лордкипанидзе О. Д. Древняя Колхида, с. 193 и след. (там же указ. лит.).






§ 3. СЕВЕРНЫЕ РАЙОНЫ КОЛХИДЫ

 

Античные источники проводят резкое различие между мирным населением прибрежной полосы и соседними воинственными горскими племенами в северной части Колхиды, на территории совр. Абхазской АССР, и дальше на север, вдоль Черноморского побережья. В числе первых античная традиция называет племена керкетов, которые, судя по Артемидору (II—I вв. до н. э.), занимали территорию примерно от совр. Новороссийска вплоть до совр. Туапсе. Дальше на юг, вдоль побережья, вплоть до района совр. Сочи тот же автор называет ахейцев, отсюда до района совр. Сухуми — гениохов. В начале I в. до н. э., как выясняется, произошло вторжение джиков, которые заняли территорию древних керкетов.

Античная традиция резко противопоставляет керкетов (возможно, древнее, оседлое население приморской полосы) джикам, ахейцам и гениохам, воинственным горским племенам абхазского и северокавказского побережья Черного моря. Если о керкетах говорится, что это справедливый и добрый народ, весьма искусный в мореходстве (Аноним V в., § 65), что на их побережье имеются пристани и селения (Страбон, XI, 2, 14), что у них работники носят свой товар до тех пор, пока кто-нибудь не купит его (Плутарх) и т. д., то джики, гениохи и ахейцы античными авторами рисуются полудикими племенами, занимающимися морским разбоем. Интересно, что подчеркивается враждебность их (например, ахейцев) к керкетам (у Анонима V в., например, сказано, что ахейцы «многочисленны и находятся во вражде с керкетами», § 65). Страбон отмечает, что побережье «ахеев, зигов (т. е. джиков) и гениохов» по большей части не имеет гаваней, и его обитатели «живут морским разбоем, для чего имеют небольшие, узкие и легкие ладьи, вмещающие около двадцати пяти человек и редко могущие принять тридцать; эллины называют их камарами... Выходя в море на своих камарах и нападая то на грузовые суда, то на какую-нибудь местность или даже город, они господствуют на море. Случается, что им содействуют и владетели Боспора, предоставляя им стоянки, покупку, провианта и продажу награбленного. Возвращаясь в родные места, они, за неимением стоянок, взваливают (свои) камары на плечи и уносят в леса, в которых и живут, обрабатывая скудную почву; а когда наступит время плавания, они снова сносят (камары на берег). Так же поступают они и в чужой стране, где имеют знакомые лесистые местности: скрыв в них камары, они сами бродят пешком днем и ночью с целью захвата людей в рабство; то, что удается им захватить, они охотно возвращают за выкуп, по отплытии извещая потерпевших. В местностях, где есть (самостоятельные) правители, обижаемые еще находят некоторую помощь со стороны (своих) вождей, нередко они в свою очередь нападают (на пиратов) и захватывают камары вместе с людьми; (области) же, подчиненные римлянам, более беспомощны вследствие нерадения посылаемых (ими правителей)» (XI, 2, 12). В другом месте Страбон отмечает, что «в Азии наше побережье все подчинено им (римлянам. — Г. М.), если не брать в расчет земель ахейцев, зигов и гениохов, ведущих разбойническую и кочевую жизнь в тесных и скудных местностях» (XVII, 3, 24).

Из этого красноречивого описания следует, что речь, по всей вероятности, идет о племенах, стоявших на стадии «военной демократии», когда грабительские войны становятся особенно необходимыми. Греческие прибрежные города и даже правители Боспора являлись, очевидно, покупателями захваченных этими горцами у соседей добычи и пленных, которых они, как отмечает Страбон, «охотно уступали за выкуп», а также, несомненно, и продавали, так как сами, вероятно, мало нуждались в рабской силе.

Конечно, иногда эти племена нападали и на греческие города. Плиний (23-24 — 79 г. н. э.), например, отмечает, что богатейший город Питиунт разграблен гениохами (NН, VI, 16). Диоскурия, очевидно, тоже подверглась подобному разгрому, так как тот же Плиний говорит о ее «запустении» (NH VI, 15).

Занятие пиратством у племен северной Колхиды и соседних областей находит параллель в широкораспространенном в эллинистическую, а затем и римскую эпоху пиратстве Восточного Средиземноморья вообще. Выясняется, что основным поставщиком кадров пиратов является разлагающееся или разложившееся родовое общество отсталых племен[1].

У них, к I в. до н. э. сложились, очевидно, довольно крупные союзы племен. «Они, — говорит Страбон, — находятся под властью так называемых скиптродержцев («скептухов»), которые, в свою очередь, подчинены тиранам или царям. Так, например, у гениохов было четыре царя, когда Митридат Эвпатор, во время бегства из отеческой (земли) на Боспор, проходил через их страну» (XI, 2, 13). «Цари» гениохов являлись, вероятно, вождями союзов племен, а «скептухи» — отдельных племен. Таким образом, выясняется, что у гениохов во время бегства Митридата было четыре союза племен. Скорее всего в гениохах мы должны видеть сванские племена, хотя в этом не может быть полной уверенности. Возможно и то, что под данным расплывчатым и грецизированным названием подразумеваются этнически разные племена[2].

И вне отождествления гениохов со сванами, по другим указаниям греко-римских и византийских источников ясно выступает факт широкого распространения сванских племен на территории Северной Колхиды. Сваны в то время жили, несомненно, недалеко от Диоскурии (совр. Сухуми), так как они, по словам Страбона, «господствовали над Диоскурией». Интересно отметить, что по уровню социально-экономического развития сваны в это время также стояли на ступени «военной демократии». Их общественный строй характеризуется всеми присущими ему признаками (вождь, совет племени и т. д.). Недалеко (от Диоскурии. — Г. М.), — говорит Страбон, — (живут) и соаны ( = сваны)... пожалуй, даже первые (из местных народов) по силе и могуществу. По крайней мере, они господствуют над Диоскурией. У них есть царь и совет из трехсот мужей, а войско они набирают, как говорят, даже в двести тысяч, ибо все население отличается воинственностью, (хотя бы и) не (было) в строю» (XI, 2, 19). Как справедливо отмечал акад. С. Н. Джанашиа, нельзя сомневаться в том, что сваны в это время жили в условиях родового строя. Их «царь» — это племенной вождь, а совет — собрание родовых старейшин и т. д. Акад. С. Н. Джанашиа укавывал при этом, что эти сведения о сванах относятся к эпохе не позднее I половины I в. до н. э., но, может быть, они еще древнее на целое столетие или даже полтора столетия[3].

Сообщение Страбона, что у сванов «все население отличается воинственностью» и потому они могут выставить войско в двести тысяч человек, также указывает на господство родового строя, когда нет различия между народом и войском, хотя вполне вероятно, что сообщение Страбона о численности выставляемого сванами войска является сильно преувеличенным. В данном случае под названием «сванов» Страбон, вероятно, описывает один из сванских союзов племен. Аналогичными союзами племен могли быть и другие соседние гениохийские объединения, о которых упоминает Страбон.

То, что в этой области царила характерная для родового строя политическая раздробленность, очень ярко выступает также и по сообщениям античных авторов, в первую очередь того же Страбона о Диоскурии. Этот город, согласно Страбону, служил «общим торговым центром для народов, живущих выше нее и поблизости. Сюда сходятся, говорят, семьдесят народностей, а по словам других (писателей), нисколько по заботящихся об истине, — даже триста, все они говорят на разных языках, так как живут разбросанно, не вступая между собою в сношения, вследствие самолюбия и дикости. Большая часть их (принадлежит) к сарматскому племени, и все они (называются) кавказцами» (XI, 2, 16). Это сообщение впоследствии повторяется и другими античными авторами.

Таким образом, по сведениям античных источников довольно ясно выступает тот факт, что население Северной Колхиды жило в условиях разлагающегося родового строя.

По тем же материалам очень ярко наблюдается также факт засилия горских племен, о котором мы уже говорили выше. Падение местной колхидской государственности создало здесь довольно неустойчивое положение. Ни правители Понта, ни пришедшие им на смену римляне не были в состоянии защитить оседлое земледельческое население низменности от набегов горцев. Об этом говорит даже Страбон, жалуясь на «нерадение посылаемых (сюда римлянами их правителей)» (XI, 2, 12). Имеет место также проникновение из северокавказских степей новых масс (джики и т. д.) Это, со своей стороны, вызывает другие передвижения племен. Таким образом, на территории почти всей области исторической Колхиды происходят крупные изменения — горцы ведут наступление на население равнины. Эти бурно протекавшие в I в. до н. э. и I в. н. э. события, как было отмечено выше, подготовили почву для возникновения в Колхиде новых раннеклассовых государственных образований, о которых у нас речь будет идти ниже.


[1] Ленцман Я. А. К вопросу об источниках эллинистического пиратства. — ВДИ, 1946, № 4, с. 219—228.

[2] Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. Введение, §5.

[3] Джанашиа С. Н. Труды, II, с. 117—118 (на груз. яз.).





ГЛАВА XVI

 

РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ В КАРТЛИЙСКОМ ЦАРСТВЕ В ЭЛЛИНИСТИЧЕСКУЮ ЭПОХУ

 

Мы исключительно мало осведомлены по вопросам внутренней социально-экономической жизни Картлийского царства в эллинистическую эпоху. Археологические раскопки в Мцхета и в других пунктах Картли дали чрезвычайно богатый материал (в том числе и эпиграфические памятники), относящийся к первым векам н. э. Однако материал предшествующей эпохи (III—I в. до н. э.), если не принять во внимание выявление остатков архитектурных памятников того времени (строения на Армазцихе — Багинети, в древней Севсаморе и т. д.), очень мало увеличился в результате этих раскопок. Тем не менее, существующий в отношении археологического материала пробел частично восполняют сведения знаменитого древнегрузинского географа Страбона об Иберии, относящиеся именно к этой (эллинистической) эпохе. Здесь, в первую очередь, указывается на резкое различие, существовавшее между населением горных областей Иберии и населением равнины. «Равнину (Иберии. — Г. М.), — читаем мы в этом месте у Страбона, — населяют те из иберов, которые более занимаются земледелием и склонны к мирной жизни, снаряжаясь по-армянски и по-мидийски, а горную часть занимает воинственное большинство, в образе жизни сходное со скифами и сарматами, с которыми они находятся и в соседстве и в родстве; впрочем, они занимаются и земледелием и в случае какой-нибудь тревоги набирают много десятков тысяч (воинов), как из своей среды, так и из тех (народов)» (XI, 3, 3). В конце же своего описания Иберии Страбон отмечает: «Жители страны делятся также на четыре рода  (γένος):  один из них (считающийся первым) — тот, из которого ставят царей, (выбирая ближайшего) по родству (с прежним царем) и старейшего по летам; второе (за ним лицо) творит суд и предводительствует войском; второй род составляют жрецы, которые ведут также спорные дела с соседями; к третьему роду относятся воины и земледельцы, к четвертому — простонародье (λαοί), которое служит рабами у царей («царские рабы» — οί βхσιλιхοί δοũλοί,) и доставляет все необходимое для жизни. Имущество у них — общее по родственным объединениям; заведует и распоряжается им в каждом (родственном объединении) старейший. Таковы иберы и их страна» (XI, 3, 6).

Симптоматично, что здесь земледельческое мирное население равнины сближается с армянами и мидийцами, а скотоводческое воинственное население горной Иберии — со скифами и сарматами. Из страбоновского сообщения ясно, что речь идет, прежде всего, о различии в  уровне общественного и культурного развития. На равнине Иберии жило общество, сходное с армянским и мидийским, находившимся уже в условиях классового строя. В то же время горцы в этом отношении близко стояли к скифам и сарматам, которые у античных авторов систематически наделяются признаками, характерными для первобытнообщинного строя.

В сообщении Страбона о социальной структуре иберийского общества имеются два бросающихся в глаза пробела. Так, в нем не упомянуты, в частности, «торговцы и ремесленники», несомненно, в значительном количестве имевшиеся в тогдашней Иберии. Существование городов — торгово-ремесленных центров, безусловно подразумевает наличие такого слоя. Сам Страбон при описании Иберии подчеркивает, что «Иберия прекрасно заселена в большей части городами и хуторами, так что там встречаются и черепичные кровли, и согласное с правилами зодческого искусства устройство жилищ, и рынки, и другие общественные здания» (XI, 3, 1). Возможно, уже в это время города Иберии имели довольно пестрый этнический состав населения, столь характерный для городов эллинистического Востока. Судя по древнегрузинским источникам, первые еврейские колонии торговцев и ремесленников в городах Иберии появились уже в эллинистическую эпоху. Можно не придавать особого значения сообщению «Картлис цховреба», согласно которому появление евреев в Картли связывается сперва со взятием Иерусалима вавилонским царем Навуходоносором (586 г. до н. э.) (КЦ, с. 15—16), а затем (второго их потока) со взятием Иерусалима Веспасианом в 70 г. н. э. (КЦ, с. 44). Здесь мы имеем дело с вполне понятным стремлением связать появление еврейских колонистов в Картли с этими выдающимися событиями в жизни еврейского народа. Однако в древнегрузинской хронике «Мокцевай Картлисай», в которую проникли сочинения, вышедшие из рук людей, принадлежавших к еврейской колонии во Мцхета (Абиатар, его дочь Сидония), мы находим другое, более конкретное указание. В Челишском варианте этой хроники Абиатару, еврейскому священнослужителю, князь Васпураканский говорит, что прошло ‘× ‘  (т. е. 503) года с тех пор, как «отцы (= предки) наши пришли сюда»[1]. Так как разговор этот происходит в 334 г., то, следовательно, появление предков мцхетских евреев в Картли надо датировать 169 г. до н. э.

Другой пробел в сообщении Страбона состоит в отсутствии упоминания рабов, впрочем, это вполне понятно, поскольку рабы не считались членами иберийского общества[2]. Как было отмечено выше, археологические раскопки последних, десятилетий выявили, между прочим, остатки грандиозных фортификационных и др. сооружений эллинистической эпохи (в Армазцихе — Багинети, Севсаморе — Цицамури, Уплисцихе и т. д.). Мы видели также, что и грузинские источники (в частности «Мокцевай Картлисай») указывают на развертывание первыми иберийскими царями из династии Фарнавазианов крупных строительных работ в районе столицы: постройка «крепости (бога) Армази», «крепости бога Задени» (Севсаморы), работы во Мцхета и т. д. Сооружение таких грандиозных укреплений, дворцов и т. д., как полагают исследователи, стало возможным именно благодаря наличию дешевой рабочей силы — рабов, широко используемых, в первую очередь, именно в строительстве и других тяжелых работах[3]

Мы говорили о пробелах, которые имеются в сообщении Страбона о социальном составе населения Иберии. Однако пояснения требуют, конечно, и те социальные слои этого общества, которые названы в его вышеприведенном сообщении. Их, как уже указывалось, четыре: 1) те, из которых ставят царей, 2) жрецы, 3) земледельцы и воины, 4) «лаои» — «царские рабы».

Как мы видим, кроме рабов, не упоминаемых Страбоном, в Иберии слой непосредственных производителей делился на две, резко отличные друг от друга части. Одну часть представляли свободные земледельцы, из которых в случае необходимости набиралось войско, другую же — слой зависимых от государственной, царской, власти земледельцев, которые, очевидно, сидели на царских землях и несли ряд повинностей по отношению к царю, государству. Они, как говорит Страбон, были «царскими рабами» и «доставляли все необходимое для жизни». Жили они, как и все остальные иберы, по общинам и имели общинную собственность, управляемую старейшинами.

«Лаои», которым обозначает Страбон этот слой иберийского общества, был широко распространенным социальным термином на эллинистическом Востоке, в частности в Малой Азии. Сам Страбон по происхождению был из Малой Азии, поэтому естественно, называя определенный слой иберийского общества «лаоями», он прежде всего представлял себе более близких ему малоазийских «лаои». В Малой Азии, так же как и на эллинистическом Востоке, вообще основную массу эксплуатируемого населения составляли именно «лаои» — полунезависимые общинники. Их нельзя считать ни рабами, ни крепостными. Нельзя их считать также и колонами. Они были лично свободными земледельцами, прикрепленными, однако, к общине и обрабатывавшими земли царя, знати, храмов, городов и военных колонистов. При этом они платили денежные или натуральные налоги и выполняли разные другие повинности. Термин «лаои» следует переводить как «мужики», «люд», «люди»[4].

Однако, судя даже по сообщению самого Страбона, можно сказать, что иберийские «лаои» не во всех отношениях походили на малоазийских «лаои». Если в Малой Азии такие зависимые общинники сидели не только на царских землях, но и на принадлежавших храмам, городам и т. д., то в Иберии они были только лишь «царскими рабами», т. е., очевидно, сидели на царских (государственных) землях[5].

Однако, наряду с «лаои», имелся еще и другой слой непосредственных производителей. Это были свободные земледельцы, объединенные, очевидно, в сельские (территориальные) общины. В то же время они были воинами, выступавшими по призыву царя в поход, видимо, со своим вооружением. Население Иберии, ее ведущей части, резко отличалось в этом отношении от горцев Восточной или Западной Грузии, а также, вероятно, и от соседних албанов. В отношении сванов Страбон, например, говорит, что «войско они набирают, как говорят, даже в двести тысяч, ибо все население отличается воинственностью, (хотя бы и) не (было) в строю» (XI, 2, 19). В отношении горцев Иберии у него отмечается, что они в случае какой-нибудь тревоги набирают много десятков тысяч (воинов) как из своей среды, так и из тех (= соседних скифов и сарматов)» (XI, 3, 3). Даже албаны могли выставить более многочисленное войско. «Войска, — говорит Страбон,— они (албаны. — Г. М.) выставляют больше, чем иберы: они вооружают шестьдесят тысяч пехоты и двадцать две тысячи, всадников» (XI, 4, 5). Из всего этого становится ясным, что иберы, видимо, «были менее воинственны», т. е. они уже вышли из того (первобытнообщинного) строя, когда поголовно все свободное население выступало на войну. Население городских торгово-ремесленных центров, очевидно, отошло от этого дела. Об этом может свидетельствовать, по мнению некоторых исследователей, например, тот факт, что на Самтаврском могильнике (во Мцхета) примерно с III в. до н. э. появляется новый тип погребений — т. н. кувшинные погребения, в погребальном инвентаре которых, в отличие от захоронений предшествующей эпохи, наблюдается почти полное отсутствие предметов вооружения. С. Н. Джанашиа считал это обстоятельство одним из признаков того, что Мцхета к этому времени уже стала городом и что ее жители из воинственных земледельцев превратились в более мирных горожан[6]. Конечно, вовсе нельзя сказать, что население этого участка столицы, пользующееся данным могильником в эту эпоху, принадлежало обязательно к торгово-ремесленному сословию. Многие из них вполне могли быть земледельцами. Население городов древней Иберии, так же как и городов всего эллинистического Востока вообще, наряду с торгово-ремесленной деятельностью, занималось и земледелием[7].

Возникновение в древнейшую эпоху социального слоя «лаои», состоявшего из членов подчиненных и эксплуатируемых общин, следует связать с борьбой отдельных объединений за политическое господство. В  связи с этим надо, вероятно, учесть также факт определенного передвижения населения на территории Восточной Грузии, в частности, проникновение с юга (юго-запада) месхско-малоазийского элемента и т. д. В древнегрузинской традиций, как мы видели, довольно туманно, но вполне определенно отразился факт участия разных элементов в возникновении Картлийского государства и картской народности. Кроме прямых сообщений о завоевании Шида-Картли правителями Ариан-Картли и переселении из Ариан-Картли определенной массы населения (имеется указание даже на количество переселявшихся «домов»), яркое свидетельство этого содержат также сообщения о древнегрузинском языческом пантеоне божеств. Согласно древнегрузинской исторической традиции, верховными богами царства были Армази и Задени. Но были еще боги Гаци и Га, которые уже в «Мокцевай Картлисай» определены как «древние боги отцов (= предков) наших»[8]. «Картлис цховреба» повторяет эти слова (см. с. 106). В обоих памятниках Гаци и Га изображены как божества далеких предков, переселившихся из Ариан-Картли[9]. Мы уже говорили о том, что Армази и Задени носят, безусловно, хеттско-малоазийские имена и названия эти проникли в Картли вместе с мушками — месхами, носителями хеттско-малоазийских культурно-религиозных традиций. То, что названия эти восторжествовали в официальном царском пантеоне (их именами стали называться два самых крупных города — крепости столицы — «крепость бога Армази» — Армазцихе, и «крепость бога Задени» — Севсамора; в том числе сама царская резиденция Армазцихе), безусловно, должно указывать на ведущую роль проникших сюда потомков, малоазийских мушков-месхов в образовании Картлийского царства. Поэтому, исходя из противопоставления Армази-Задени паре Гаци-Га, следует признать, что последние (а не Армази и Задени) были местными божествами.

Все это убеждает нас в том, что на заре существования Картлийского государства на самом деле имелись условия для возникновения путем завоеваний зависимых от царской власти и военной знати общин, членами которых и являются те «лаои» —«царские рабы», о которых говорит Страбон. Как полагает С. Н. Джанашиа, данный социальный слой среди населения Картли, возможно, носил название «глехни»[10].

В противовес массе зависимых общинников вполне понятным становится наличие также слоя «воинов», являвшихся в то же время свободными земледельцами, единственной обязанностью которых была, возможно, воинская служба — выступление в поход со своим собственным вооружением. На первом этапе они, может быть, были освобождены от других государственных повинностей. Как справедливо указывают исследователи, местным грузинским названием данного социального слоя, вероятно, было «эри», одинаково обозначающее в древнегрузинском как «народ», так и «войско».

Немало сложных вопросов встает перед нами также и в связи с двумя первыми «родами» иберийского общества. Взять хотя бы «второй род» — жрецов, которые, по словам Страбона, «пекутся также о правовых отношениях с соседями». Обычно это сообщение Страбона понимается в том смысле, что дела внешних сношений Иберийского царства находились в руках жречества[11]. Исследователи стараются разными предположениями преодолеть противоречие между этим сообщением Страбона и сведениями других античных источников, откуда видно, что дело внешних сношений являлось прерогативой царской власти, а никак не жрецов. Жрецы вообще, как следует из сообщения Страбона, даже не принадлежали к той привилегированной среде, откуда выходили цари («первый род»). Верховный жрец в Иберии вовсе не являлся «вторым после царя лицом», как это было, судя по сообщению того же Страбона, например, в соседней Албании, а также в Каппадокии и других областях.

Жреческое сословие представляется нам довольно многочисленным. Трудно понять, как осуществляли жрецы Иберии внешние сношения и на каком основании могла оказаться такая привилегия в их руках. Однако более естественным кажется нам предположение о том, что у Страбона, в связи с жрецами, речь идет вовсе не о внешних сношениях, а о взаимоотношениях внутри государства между отдельными коллективами. В отношении соседней Албании у Страбона жрец, выступает в качестве главы обширного храмового хозяйства, но существу являвшегося, как нам кажется, общинным хозяйством. В Иберии жрецы также выступают, вероятно, в качестве представителей отдельных коллективов (можно думать, также родовых или сельских, территориальных общин) в их взаимоотношениях со своими соседями. Скорее всего, следует допустить, что источником этого сообщения Страбона о жрецах является информация «соседей» иберийцев; в этом случае иберийские жрецы, которые «пекутся о правовых отношениях с соседями» и решают спорные дела с ними, нам представляются как люди, стоящие во главе иберийских пограничных общин, защищавшие интересы своих общин во взаимоотношениях с соседними (в данном случае иноплеменными) общинами. Это дает нам возможность заключить, что во главе этих общин как в пограничных областях, так и, естественно, во внутренних районах страны стояли служители культа, жрецы местных божеств, осуществлявшие, наряду с культовыми функциями, также и другие функции главы общины (управление хозяйством, взаимоотношения с соседними коллективами и т. д.). В связи с этим нельзя не привести аналогию из этнографической действительности грузинских горцев, у которых мы находим священнослужителей и старейшин («хуцеси», «хевисбери»), сосредоточивших в своих руках местную светскую и духовную власть. Там же улавливаются весьма любопытные пережитки культа местной теократической власти[12].

Была ли подобная теократическая организация характерна лишь для «эри» — «третьего рода» населения страбоновой Иберии, или также и для членов покоренных общин — «лаои», трудно сказать.

Из данной выше интерпретации сообщений Страбона о социальной структуре иберийского общества ясно видно, что мы имеем дело с раннеклассовым обществом, в котором еще очень сильны пережитки первобытнообщинного строя. Часто исследователи эти сообщения Страбона используют для характеристики иберийского общества на протяжении всей античной эпохи вообще. Но вряд ли это правильно. Данные сведения Страбона, по мнению А. Н. Болтуновой, восходят к 40-м—30-м гг. II в. до н. э. Вполне возможно, что они отражают еще более древние порядки. О. Д. Лордкипанидзе утверждает, что эти сведения, возможно, восходят даже к Патроклу (начало III в. до н. э.) через Эратосфена. Этим источником Страбон, как известно, широко пользуется при описании Кавказа (например, торгового пути из Индии через Закавказье) и т. д.[13].

Недоразвитость Иберийского государства в эллинистическую эпоху можно, усмотреть и на примере «первого рода» страбоновской Иберии, той самой категории людей, из которой, согласно Страбону, «ставили царей (выбирая ближайшего) по родству (с прежним царем), и старейшего по летам; второе (за ним лицо) творит суд и предводительствует войском» (XI, 3, 6).

Отчетливо выявляющийся как по иноземным, так и по местным источникам факт большого удельного веса в царстве (даже в более позднюю эпоху, в первые века н. э.) «второго после царя лица», как правило, брата царя, говорит о примитивности государственной организации, когда царская династия, царский род смотрит на царство как на свое коллективное, родовое владение. Не исключено и то, что на заре картлийской государственности царский престол на самом деле переходил в царском роде по старшинству.

Так, по-нашему, выглядит социальная структура иберийского (картлийского) общества в эллинистическую эпоху (скорее всего на ее ранних этапах). В дальнейшем развитие, несомненно, пошло в сторону углубления классовой дифференциации, выразившейся, с одной стороны, в выделении в основном из «эри» (слой земледельцев воинов) военнослужилой знати, а, с другой, в определенной нивелировке массы «лаои» и рядовых земледельцев-воинов. Общины рядовых земледельцев-воинов постепенно превращались в такие же зависимые от царской власти объединения, каковыми были общины «лаоев». Наряду с воинской повинностью, они начали нести и другие государственные обязательства (налоги, участие в общественных — строительных, ирригационных и т. д. — работах) так же, как «лаои». «Лаои» же, вероятно, начали привлекаться и к участию в военных походах. Одновременно с этим, возможно, происходил процесс выделения храмового землевладения из общинного и образование крупных храмовых хозяйств, использующих, главным образом, труд зависимого от них земледельческого населения. Происходил также интенсивный процесс роста городов и торгово-ремесленного населения. Конечно, за неимением источников мы не в состоянии проследить во всех деталях происходящий в Иберии процесс дальнейшего развития социально-экономических отношений. Однако ниже мы постараемся, по имеющимся в нашем распоряжении материалам, обрисовать картину социально-экономических отношений в древней Иберии в первые века н. э., в эпоху, далеко ушедшую от того слаборазвитого классового общества, которое рисуется нам по сообщению Страбона.


[1] Такайшвили  Е. С. — В кн.: Описание рукописей Общества распространения грамотности среди грузинского населения, т. II, с. 732 (на груз. яз.).

[2] Болтунова А. И. Возникновение классового общества и государственной власти в Иберии. — ВДИ, 1956, № 2, с. 42.

[3] Xахутайшвили Д. А. Уплисцихе античной эпохи в свете новодобытых материалов. — САНГ, 1958, т. XXI, №3, с. 373—374.

[4] Ранович А. Б. Эллинизм и его историческая роль, 1950, с. 155— 156 и др.; см. также: Болтунова А. И. Указ, соч. — ВДИ, 1956, №2. с. 40—41.

[5] Лордкипанидзе О. Д. К вопросу о царском землевладении в Иберии античной эпохи. — САНГ, 1958, т. XXI, № 6.

[6] Ломтатидзе Г. А. Археологические раскопки в Мцхета. Тбилиси, 1955, с. 59 (на груз. яз).

[7] Лордкипанидзе О. Д. Ремесленное производство и торговля в Мцхета в I—III вв. н. э. (К изучению экономики городов Иберии античного периода). — Труды ТГУ, т. 65, 1957.

[8] См. в издании грузинского текста (Описание...), с. 769; в русском переводе Е. С. Такайшвили: СМОМПК, с. 84.

[9] Описание..., с. 709, 752; ср.: КЦ, с. 20 и  др.

[10] Джанашиа С. Н. Труды, II, 1952, с. 166—167.

[11] См., например: Болтунова А. И. Указ. соч. — ВДИ, 1947, №4;с.55. Так же почти у всех исследователей.

[12] Бардавелидзе В. В. Древнейшие религиозные верования и обрядовое графическое искусство грузинских племен. Тб., 1957, с. 31—36 (на груз. яз.).

[13] Лордкипанидзе О. Д. Сообщение Страбона о первом геносе населения Иберии. — САНГ, 1957, т. XVIII, № 3.




ГЛАВА XVII

 

РИМСКИЕ ЗАВОЕВАТЕЛЬНЫЕ ПОХОДЫ В ИБЕРИЮ И КОЛХИДУ. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ КОЛХИДЫ И ИБЕРИИ С РИМОМ И СОСЕДНИМИ СТРАНАМИ В СЕРЕДИНЕ И ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ I в. до н. э.

 

В начале I в. до н. э. на южных границах Грузии события начали развиваться бурно. В первую очередь это выразилось в небывалом росте могущества Понтийского царства ,а также в усилении соседней Армянской державы.

Завоевания Понта и Армении не могли не вызвать резкого противодействия со стороны Рима. Как мы видели выше, уже в начале II в. до н. э. Рим в борьбе с Селевкидами за овладение этими областями добился значительных успехов и отныне считал их сферой своего политического влияния. Митридат, играя на антиримских настроениях и в ряде случаев прибегая также к социальной демагогии с целью привлечения на свою сторону низших слоев населения, вначале сумел возглавить борьбу азиатских народов против Рима и изгнать римлян из Малой Азии. В одно время ему удалось захватить даже Грецию. Однако деспотия понтийского правителя оказалась ничуть не лучше римского владычества, что вскоре восстановило против Митридата очень многих в самой Малой Азии и других завоеванных областях. Римляне, выставившие против Митридата крупные воинские силы, несколько раз одерживали победу над ним. Однако последний снова начинал борьбу против Рима. В 73 г. до н. э. он начал новую, третью по счету, войну с Римом. Римские войска под командованием Лукулла одержали ряд побед над Митридатом. Затем Лукулл вторгся во владения союзника Митридата — армянского царя Тиграна II. В 69 г. до н. э. римляне после длительной осады взяли один из крупных центров Армянской державы — город Тигранакерт, основанный Тиграном II (к северу от р. Тигра, на месте нынешн. г. Фаркин)[1]. В защите Тигранакерта принимали участие «множество албанов и их соседей иберов» (Плутарх. Лукулл, XXVI). В 68 г. до н. э. римляне двинулись на город Арташат — столицу Армении (среднее течение р. Аракса). Армянский царь предпринял попытку остановить войска римлян, направлявшиеся на Арташат (Артаксата греко-римских источников). И здесь Плутарх называет иберов в составе армянского войска, защищавшего подступы к столице Армении. «Было выстроено против (Лукулла), — говорит Плутарх, — множество всадников и отборных отрядов, а перед ними — мардские конные стрелки и иберские копьеносцы, на которых Тигран полагался больше, чем на всех других наемников, вследствие их воинственности» (см. его: Лукулл, XXXI). Из сообщения Плутарха как будто вытекает, что воевавшие под начальством Тиграна иберские копьеносцы были наемниками армянского царя. Что касается иберов и албанов, принимавших участие в боях за Тигранакерт, не совсем ясно, за кого принимает их Плутарх, однако, судя по контексту, скорее всего они рассмотрены в качестве контингентов из зависимых от Тиграна стран, «Собрались, — говорит Плутарх, — поголовным ополчением армяне и гордиены, явились цари с поголовным ополчением мидян и адиабенов, пришло от моря, что при Вавилоне (Персидской залив), много арабов, и от Каспийского моря — множество албанов и их соседей иберов, прибыло также не малое количество из независимых племен, живущих по Араксу, из расположения или из-за даров..» (там же, XXVI). Наличие некоторой политической зависимости Иберии или Албании от находящийся при Тигране II в зените своего могущества Армении, конечно, не исключено. Однако, помогая армянам в борьбе с вторгшимися в их страну римлянами, иберы и албаны прежде всего защищали свои собственные страны, так как угроза вторжения римлян нависла и над ними.

Лукуллу, одержавшему победу над Тиграном, все же удалось дойти да Арташата. Наступавшая зима и недовольство войска принудили его отступить на запад.

В 66 г. до н. э. продолжение войны против Митридата и Тиграна было поручено Гнею Помпею, которому были предоставлены неограниченные полномочия в восточных провинциях. Силы Митридата Эвпатора к этому времени были в значительной мере исчерпаны, и после столкновения с Помпеем в Малой Армении, закончившимся полным его разгромом, Митридат поспешно оставил территорию Понта и бежал в Колхиду. Здесь он остановился в Диоскурии. Он все еще не оставлял надежду на продолжение борьбы с римлянами. Однако в данное время он почти не располагал никакими возможностями для этого. Были потеряны не только Понти его другие южные владения, но также и Северное Причерноморье, Боспорское царство, находившееся во власти восставшего против него его сына Махара. Впоследствии Митридат, после зимовки в Диоскурии, заключив союз с меотскими племенами, захватил Боспорское царство. Отсюда он намеревался предпринять поход с севера, через придунайские области, в Италию, однако в 63 г. до н. э., во время восстания, поднятого против него его сыном Фарнаком, погиб, покончив жизнь самоубийством.

После своего бегства в Колхиду, в 66 г. до н. э. Митридат, как уже говорилось, не располагал никакими реальными возможностями для продолжения сопротивления. Поэтому Помпей военные действия развернул уже против Армении. Положение Тиграна II осложнилось тем, что против него выступил его сын Тигран, пытавшийся сперва при помощи парфянского царя Фраата, а затем римлян и Помпея отнять престол у отца. В таких условиях Тигран II счел наиболее разумным сдаться римлянам, подошедшим к его столице — городу Арташат. В Арташате в 66 г. до н. э. был заключен мирный договор, согласно которому Тигран II потерял многие присоединенные им раньше к своему царству области и должен был выплатить шесть тысяч талантов контрибуции. Вместе с тем он объявлялся «другом и союзником римского народа», что в данной обстановке было равносильно признанию политической зависимости от Рима.

Однако римляне, завоевав Армению, не сочли свою миссию выполненной. Они начали готовиться к завоеванию закавказских стран — Албании, Иберии и Колхиды. Нельзя думать, что причиной данного похода было только лишь преследование Митридата или, идя в поход против этих закавказских областей, Помпей стремился лишь к увеличению, своей славы, простому расширению пределов римских завоеваний, захвату добычи, пленных и т. д. Несомненно, римляне должны были иметь также и другие особые интересы в Закавказье. Для них должно было быть ясным исключительное стратегическое значение Закавказья как барьера против северных кочевников. К этому следует добавить и то, что Закавказье представляло важную артерию для связи с Северным Причерноморьем, особенно влекущим римлян как богатейший источник добывания рабов[2]. Закавказье привлекало римлян также и с точки зрения его использования в качестве торгово-транзитной дороги, связывающей Средиземноморье со странами Средней Азии, Индии и далекого Китая. Им, несомненно, хорошо были известны сведения авторов эллинистической эпохи (Патрокла, Аристобула, Эратосфена и др.) о торгово-транзитной дороге, идущей из Индии через Среднюю Азию, Каспийское море, Албанию, Иберию и Колхиду к греческим приморским городам Восточного Причерноморья. Тот факт, что Помпей во время своего похода в закавказские страны в значительной мере шел именно по данному пути, может указывать на заинтересованность римлян этой торгово-транзитной дорогой. Перспектива развертывания торговли по ней становилась особенно заманчивой в связи с усилением Парфянской державы, раздвигавшей порой свои границы вплоть до Индии, с одной стороны, и до Евфрата, с другой, и в период враждебных отношений с Римом закрывавшей южные торгово-транзитные дороги из Индии и Китая в средиземноморские страны[3].

 

***

 

Весной 65 г. до н. э. римские войска направились в Иберию, где тогда царствовал Артаг (некоторые античные источники называют его Артоком). Вероятно, нападение иберо-албанского войска на римское войско в конце 66 г. до н. э. показало римлянам, что было бы опасно при походе в Колхиду иметь в тылу враждебную, непокоренную Иберию. Поэтому, несмотря на заключенный между римлянами и иберо-албанами после столкновения 66 г. мир, Помпей решил вторгнуться сперва в Иберию и лишь после ее завоевания продолжить свой путь в сторону Колхиды. Акад. Я. А. Манандян считает, что вторжение произошло через Боржомcкое ущелье[4], однако, учитывая подчеркиваемую античными авторами внезапность нападения римлян на столицу Иберии (Dio, XXXVII, 1), можно отдать предпочтение путям, идущим в Иберию прямо с юга, из Армении (ср.: Strabo, XI, 3, 5). Возможно, основные силы иберов, ожидая нового вторжения римлян в земли исторической Месхети, в это время были сосредоточены в юго-западных областях Иберии.

У Плутарха имеются краткие сведения об этом походе римлян в Иберию. «Помпею, — говорит Плутарх, — удалось в большой битве нанести им (т. е. иберам) такое поражение, что девять тысяч было убито и более десяти тысяч взято в плен. (Таким образом), Помпей открыл себе путь в Колхиду; у Фасиса встретил его Сервилий с эскадрой, охранявшей Понт» (Помпей, XXXIV).

Более подробное описание военных операций, развернутых римлянами в Иберии, встречаем мы у Кассия Диона[5]. «... В следующем году, в консульство Луция Котты и Луция Торквата (65 г. до н. э.), — говорит Дион, — он (Помпей) воевал как с албанами, так и с иберами. С последними он вынужден был вступить в борьбу раньше (чем с албанами) и против (всякого) ожидания. Живут они ( = иберы) по обеим сторонам Кирна (р. Кура), гранича, с одной стороны, с албанами, а с другой — с армениями. Царь их Арток, боясь, чтобы (Помпей) не обратился и против него, послал к нему посольство под предлогом (выражения) дружбы, а (в то же время) стал готовиться напасть на него среди мира и потому неожиданно. Однако Помпей проведал и об этом и первый вторгся в его область прежде, чем он успел достаточно приготовиться и занять крайне трудный проход. (Помпей) успел дойти до (самого) города, называвшегося Акрополем, прежде чем Арток узнал об его приближении. Этот город лежал у самого ущелья. С одной стороны... тянулся Кавказ: здесь (город) был укреплен для защиты от вторжений. Испуганный Арток вовсе не имел времени изготовиться к бою; перейдя через реку, он сжег мост, а гарнизон укрепления, видя его бегство и притом потерпев поражение в бою, сдался (Помпею). Овладев таким образом проходами, Помпей поставил в них стражу и, выдвинувшись оттуда, по корил всю (область) по сю сторону реки» (Римская история, XXXVII, 1).

«Акрополь», о взятии которого речь идет здесь, являлся, несомненно, крепостью Армазцихе, укрепленной частью столицы Иберии на берегу Куры (гора Багинети на правом берегу нынешн. Загэсского водохранилища). У других античных авторов в наименовании этого пункта мы встречаемся с передачей грузинского Армазцихе («Крепость (бога) Армази»). Страбон, например, называет его Гармозикой (сАρμοςιхή), Клавдий Птолемей (Г)армактикой (сАρμάxτιхα вар. сАρμάxτιхα) и т. д. Интересно отметить, что наименование крепостных сооружений иберийской столицы Акрополем у Кассия Диона также является, вероятно, передачей местного грузинского названия «Шида-Цихе»[6]. «Шида-Цихе» в переводе и есть «внутренняя крепость» («акрополь»)[7].

Взятием цитадели столицы Иберии — Армазцихе, война с иберами вовсе не закончилась. Царь Арток (Артаг), перешедший на левый берег Куры, готов был заключить мир с римлянами, однако Помпей, очевидно, стремился к полной победе и старался захватить в плен самого царя. Артаг, над которым нависла угроза быть проведенным в Риме при триумфальном шествии римского полководца — его победи теля, старался всячески избегнуть пленения. Иберы в то же время оказывали героическое сопротивление вторгшимся в их страну римлянам.

После захвата Армазцихе (Гармозики) Помпей, как говорит Кассий Дион, собирался уже перейти через Куру, когда «Арток посылает к нему (послов), прося мира, и обещал добровольно (построить) ему мост и доставить провиант. Он исполнил и то, и другое, намереваясь подчиниться, но когда увидел, что (Помпей) переправился, то в испуге бежал к (реке) Пелору[8], текущему также в его владениях: кому он мог помешать переправиться, того (самого он) привлек (против себя) и бежал. Увидев это, Помпей пустился за ним в погоню, догнал и разбил, прежде чем стрелки его успели сделать свое дело. (Помпей) бросился на них и в одну минуту опрокинул. После этого Арток, перейдя через Пелор и предав пламени мост и на этой реке, бросился бежать, а из воинов его одни погибли в бою, другие — при переправе вброд через реку. Многие, однако, рассеялись по лесам и несколько дней держались, пуская стрелы с деревьев, которые (там) очень высоки, но потом, когда деревья были срублены, также погибли. Тогда Арток снова вошел в сношения с Помпеем и прислал ему дары. Когда же Помпей принял дары того, чтобы Арток, надеясь на перемирие, не ушел куда-нибудь дальше, но даровать ему мир не соглашался иначе, как (под условием), что Арток предварительно пришлет ему своих детей в заложники, то последний медлил некоторое время, пока римляне (воспользовавшись тем), что Пелор летом сделался проходимым в этом месте, не переправились через него без труда, в особенности при отсутствии всякой помехи. Тут же (Арток) прислал (своих) детей Помпею и вслед за тем заключил договор» (Римская история, XXXVII, 2). По сообщению Плутарха» Помпей, в качестве даров от иберийского царя получил «ложе, стол и трон, все из золота» (Помпей, XXXVI).

Из Иберии римляне перешли в Колхиду, несомненно, через кратчайшую дорогу — Сурамский перевал (находясь в Иберии, Помпей «узнал, что (река) Фасис недалеко и решил вдоль нее спуститься в Колхиду». — Кассий Дион. Ор. cit., XXXVII, 3). Здесь ему, очевидно, пришлось идти по территории разных объединенный; единой власти после падения господства (причем в отношении, по крайней мере, внутренних районов Колхиды, с самого начала эфемерного) правителей Понта, в этих местах не было. Кассий Дион говорит, что Помпеи («идя вдоль р. Фасиса»!) «прошел (через земли) колхов и их соседей, действуя то убеждением, то страхом» (там же). Так он достиг города Фасиса, где его встретил Публий Сервилий с эскадрой, охранявшей Понт (Плутарх. Помпей, XXXIV). В центральной части Колхиды Помпею так же, несомненно, пришлось силой оружия прокладывать себе путь. Об этом свидетельствует упоминание среди участников его триумфа в Риме одного из колхских вождей Олтака, именуемого «скиптроносцем (скептухом) колхов» (Арр. Mithr., 117). «Скептух колхов Олтак» упоминается среди наиболее знатных участников помпеевского триумфа в Риме. Здесь же, между прочим, упоминаются также «три предводителя (ήγεμών) иберов и два — албанов». Описывая триумфальное шествие Помпея, Аппиан говорит: «Впереди же самого Помпея шли все те, которые были сановниками, детьми или военачальниками побежденных царей, одни будучи пленника ми, другие, данные в заложничество, до 324 (человек). Тут были и сын Тиграна Тигран, и пять (сыновей) Митридата: Артаферн, Кир, Оксатр, Дарий и Ксеркс, и его дочери Орсабарида и Евпатра. Шел и скиптроносец колхов Олтак и иудейский царь Аристобул, и правители киликийцев, и царственные женщины скифов, и три предводителя иберов и два — албанов, и Менандр из Лаодикеи, бывший гиппархом Митри дата» (там же).

В Фасисе Помпей, очевидно, закончил свой поход в Колхиду. Перспектива борьбы с воинственными племенами Северной Колхиды и соседних северокавказских областей была столь мрачной, что Помпей не счел возможным дальнейшее преследование Митридата, в это время уже находившегося в Боспоре, где он, изгнав своего мятежного сына Махара, за хватил в свои руки власть. «Узнав здесь (в Колхиде), — говорит Кассий Дион, —- что путь по материку идет через (земли) многих неизвестных и воинственных племен, а морской (путь еще) затруднительнее вследствие отсутствия гаваней в (этой) стране и (суровости) ее обитателей, приказал флоту сторожить Митридата, чтобы и его самого не допускать никуда выплыть и отрезать ему подвоз провианта, а сам обратился против албанов, но не кратчайшим путем, а через Армению, чтобы захватить их врасплох и посредством этой уловки, кроме перемирия» (Римск. история, XXXVII, 3). Таким образом, из Колхиды (из города Фасиса) Помпей направился в Албанию «не кратчайшим путем», который шел через Иберию, а через Армению[9]. Одержав победу над албанскими войсками, Помпей заключил с албанами мир. Вероятно, как царь Иберии, так и стоявший во главе союза албанских племен Ор(о)йс были объявлены «друзьями и союзниками римлян», т. е. зависимыми от Рима правителями.

***

 

Таким образом, в результате походов римлян Армения, Албания и Иберия оказались в политической зависимости от Рима. При этом Армения потеряла значительную часть присоединенных ею при Тигране II земель и была значительно ослаблена.

Аристарха, поставленного Помпеем, согласно Арриану (и некоторым другим античным авторам), правителем Колхиды, Евтропий именует «царем», однако он, несомненно, не рассматривался таковым, поскольку на дошедшей до нас монете с его надписью он не называет себя «царем Колхиды». Эти монеты представляют собой прекрасно и художественно выполненные драхмы, на лицевой стороне которых изображена безбородая человеческая голова с густыми, вьющимися волосами, увенчанная короной, а на оборотной — сидящая (на троне?) богиня, обращенная вправо, с наясным атрибутом в руках. На монете имеется надпись Αρισταρχου του επ Κολχιŏο. Ниже названия страны помещены буквы В I, обозначающие дату — 12-й год правления Аристарха, соответствующий 52/51 гг. до н. э. По одному экземпляру таких монет хранится в Ленинградском Эрмитаже, Парижском Cabinet des Mėdailles и в Смирне[10].

Судя по тому, что Трапезундская область входила в состав владений, Дейотара, а воинственные племена Северной Колхиды вряд ли подчинялись кому-либо, следует придти к заключению, что Аристарх был правителем именно центральной части Колхиды. Его резиденцией был, вероятно, один из прибрежных городов Восточного Причерноморья, может быть, крупнейший из них — Фасис. Судя по близости чеканенной его именем монеты к более ранним местным колхидским монетам, следует признать, что преемственность древних местных традиций ощущалась даже при господстве поставленных Римом правителей.

Колхида после Аристраха больше уже не представляла собой отдельной единицы даже в качестве римской провинции. Можно думать, что здесь в основном в результате засилья горских воинственных племен положение довольно ос ложнилось, что, должно быть, являлось одной из причин того, что Колхида перестала быть отдельной провинцией. На рубеже I в. до н. э. — I в. н. э. она числилась в составе римской провинции Понта. В конце I в. до н. э., при Августе, Колхида, в частности, входила во владения понтийского царя Полемона (I) (Strabo, XI, 2, 18). В 14 г. до н. э. Август направил его на борьбу против Скрибония, захватившего после Фарнака престол Боспора. Полемон овладел Боспором и правил там вплоть до 8 г. до н. э., когда был убит в борьбе с местными племенами.

После Полемона I Колхидой, как отмечает Страбон, правила «супруга его Пифодорида, царствующая и над кохами, Трапезундом, Фарнакией и живущими выше ее варварами» (XI. 2, 18). В другом месте Страбон среди владений Пифодориды называет также земли тибаренов и халдеев (XII, 3, 29). Таким образом, в начале н. э., когда писалось, сочинение Страбона, под ее властью находилось все Юго-Восточное и Восточное Причерноморье.

***

Поход Помпея в Иберию (65 г. до н. э.) не привел к установлению прочного господства римлян в Восточной Грузии. Правда, в первое время после этого правители Иберии, вероятно, признавали верховную власть Рима, однако изменившиеся вскоре обстоятельства помогли им повести борьбу за освобождение и от подобной зависимости. Осложнение внутриполитической обстановки в Риме, с одной стороны, и развертывание борьбы между Римом и Парфией, с другой, были факторами, способствовавшими осуществлению этих стремлений правителей Иберии.

I в. до н. э. является периодом кризиса республики в Риме. Восстания рабов и ожесточенная борьба между разными сословиями свободного населения крайне обострили внутриполитическое положение в государстве. В политической жизни большую роль стала играть профессиональная армия. Начали появляться облеченные исключительно широкими полномочиями полководцы, независимые по отношению к гражданским органам власти и постепенно сосредоточившие в своих руках верховную власть в государстве. Великое восстание рабов под руководством Спартака (73—71 гг. до н. э.) со всей остротой поставило вопрос о военной диктатуре, эффективнее защищавшей интересы рабовладельцев. Однако гибель республики происходила в обстановке ожесточенной борьбы между разными группировками, римского общества, а также различными военачальниками, стремившимися сосредоточить в своих руках всю полноту власти.

Положение на далекой восточной окраине завоеванных римлянами земель, в составе которых находилась и Иберия, в этот период также было довольно неустойчивым. Большое значение имела решительная победа, одержанная парфянами, над римскими войсками, вторгшимися в их владения под начальством Марка Лициния Красса. В битве возле города Карры (53 г. до н. э.) римские войска были почти полностью истреблены. Погиб также сам Красс, один из членов «первого триумвирата» (Помпей, Цезарь, Красс). Считается, что эта победа парфян приостановила дальнейшее продвижение римлян на Восток и установила продержавшуюся почти вплоть до падения Аршакидской династии в Парфии (начало III в. н. э.) систему политического равновесия между Римом и Парфией. Вторая половина I в. до н. э. была временем наибольшего могущества Парфянского царства, которое превратилось в опаснейшего соперника Рима. Центр этой держа вы постепенно переместился на запад. Столицей Парфии стал сначала город Экбатаны, а затем (с середины I в. н. э.) — Ктесифон, возникший близ крупного эллинистического центра — Селевкии на Тигре.

Этим основательно были подорваны римские позиции на востоке, в частности в Армении. При создавшейся в сере дине I века до н. э. ситуации Армения считала менее опасной для своей независимости сравнительно более слабую и нуждающуюся в ее помощи в борьбе против Рима Парфию. Поэтому при вторжении войск Марка Лициния Красса Армения фактически была союзницей Парфии. В дальнейшем этот союз был закреплен браком парфянского царевича с сестрой армянского царя. Парфяне совместно с армянскими войсками попытались развить достигнутый в борьбе с Римом успех. Обострение внутриполитического положения в Риме в сильной степени способствовало этому. В 40 г. до н. э. благодаря успешным военным действиям Парфии и ее союзников — армян, Сирия, Палестина и почти вся Малая Азия оказались в руках парфян. Однако вскоре римляне нанесли ряд поражений парфянам. В 36 г. до н. э. против Парфии выступил сам Марк Антоний — один из триумвиров. Армения и на этот раз была на стороне Парфии. Поход Антония на Парфию окончился неудачно, и Антоний в значительной мере склонен был обвинять в этом именно армян.

Во время всех этих событий, 50-х — 30-х гг. I в. до н. э., правители Иберии, так же как и соседней Албании, по всей вероятности, полностью освободились от всякой зависимости по отношению к Риму. Мы видели, что Рим в это время не был в состоянии справиться даже с более близкой к нему Арменией. Тем более у него не было сил для подчинения себе северных соседей Армении — иберов и албанов.

Сообщение Страбона о разграблении в 40-х гг. I в. до н. э. «богатого святилища Левкотеи» в стране мосхов боспорским царем Фарнаком, а затем Митридатом Пергамским, которому Цезарь отдал царство Фарнака, имеет прямое отношение к Иберии, так как речь идет об исконно иберийских землях. Правда, «страна мосхов» к этому времени лишь частично находилась под властью правителей Иберии, а другими ее частями владели Колхида и Армения (Strabo, XI, 2, 17— 18), т. е. Понт и его преемник Рим (обладатели Колхиды), и Армянское царство, отторгнувшее в предшествующий период южно-иберские земли. Как Фарнак, так и Митридат Пергамский, оказавшиеся в этих местах в процессе борьбы за «при надлежащие им» колхидские земли, столкнулись здесь, вероятно, именно с Иберией, (которая в эту бурную эпоху, несомненно, должна была со своей стороны сделать попытку вернуть себе отторгнутые от нее «в стране мосхов» земли. У античных авторов данное сообщение является фактически единственным намеком на очаг сопротивления, встреченный Фарнаком и Митридатом Пергамским, во время своих походов в Колхиду. Не случайно, что этот очаг находился в древних иберийских землях. Здесь речь идет, как нам кажется, именно о столкновениях с Иберией.

 Тот факт, что Иберия борется как с Фарнаком, врагом Рима, так и Митридатом Пергамским, ставленником Рима, указывает, что действия Иберии в это время вполне самостоятельны и не обусловлены какой-либо зависимостью от Рима.

Наконец, то обстоятельство, что во время парфянского похода Марка Антония 36 г. до н. э. Иберия и Албания, подобно Армении, также находились первоначально во враждебном римлянам лагере или, по крайней мере, держались в стороне от развернувшейся борьбы между Римом и Парфией, указывает на отсутствие зависимости от Рима.  

Готовясь к этому своему походу на Парфию, Марк Антоний задался целью предварительно заручиться поддержкой Армении, Албании и Иберии, а также лиц, настроенных против царя в самой Парфии. Однако, по крайней мере, в отношении Иберии и Албании, без применения силы этой цели, вероятно, нельзя было достичь. Поэтому против этих стран были посланы римские отряды под начальством одного из полководцев Марка Антония — Публия Канидия Красса. В Иберии в это время царем был Фарнаваз (II). «Зимой в консульство Геллия и Нервы (36 г. до н. э.), — читаем, мы у Диона, — Публий Кандий Красс, предприняв поход против здешних иберов, победил в бою царя их Фарнабаза, привлек его к союзу и, вторгнувшись вместе с ним в соседнюю Албанию, победил албанов и царя из Зобера и обошелся с ними подобным же образом» (XLIХ, 24). Этими (союзами), заключает Дион, возгордился (ободрился) Антоний. Интересно, что в дальнейшем у Диона, когда речь идет о неудачах похода Антония против Парфии, в качестве одной из причин этого указывается на то, что армянский царь не пришел ему на помощь (Dio, ХLIХ, 25—26). Какова была позиция правителей Иберии и Албании во время военных действий, трудно сказать, так как у Диона ничего не сказано об этом. Однако само, отмеченное Дионом, обстоятельство, что Антоний гордился заключением, в начале своего похода, союза с царями иберов и албанов и то, что в дальнейшем этот автор ничего не говорит об изменении позиции этих последних, как будто можно понять в том смысле, что иберы и албаны, в отличие от армян, остались верными союзу с Антонием.

Несомненно, и после парфянского похода Антония (36 г. до н. э.) иберы и албаны остались фактически вполне независимыми от римлян. Об этом можно судить по положению соседней Армении, более доступной римлянам для завоевания. Правда, римлянам удалось на короткий срок завоевать Армению, однако вскоре стоявшие здесь римские войска были перебиты и страна снова стала независимой от Рима. Правда, к концу 20-х гг. I в. до н. э. римлянам снова удалось превратить Армению в зависимое от них царство, однако и в дальнейшем правители Армении не раз восставали против римлян. Последним приходилось постоянно прибегать к вооруженному вмешательству, чтобы защитить свои позиции. Владение Арменией имело для Рима первостепенное значение в целях сдерживания натиска своего главного соперника — Парфии, угрожавшей всем восточным владениям Рима вообще. Кроме стратегического, Армения представляла интерес и в экономическом отношении: через ее территорию проходили главные торгово-транзитные дороги, соединявшие Восток с Западом.

После похода Публия Канидия Красса (36 г. до н. э.) римляне, очевидно, больше не вторгались в Иберию. Можно обратить внимание на известное сообщение Страбона, когда он, описывая походы в Иберию, добавляет, что «этими входами воспользовался раньше Помпей, направившись из Армении, а после того Канидий» (XI, 3, 5). Очевидно. Страбону, писавшему в первые десятилетия I в. н. э., при правлении Августа и Тиберия, не было известно о других вторжениях римлян в Иберию.

Выше мы видели, что римлянам с большим трудом удавалось держать в покорности Армению. Тем более, они, видимо, были не в состоянии покорить северных соседей армян — иберов и албанов. В свете этого полное отсутствие сообщений о римских походах в эти области в последние десятилетия I в. до н. э. никак нельзя объяснить тем, что Риму удалось прочно установить свое господство в этих странах. Наоборот, в этом следует видеть подтверждение мысли о полной независимости иберов и албанов от Рима в последние десятилетия I в. н. э.

Возможно, уже в это время сложились основы тех новых, базирующихся на добровольном союзе, взаимоотношений между Римом и Иберией, которые столь рельефно выступают перед нами несколько позже, в I—II вв. н. э. Эти новые взаимоотношения были основаны на совпадении интересов. Рим, будучи не в состоянии добиться силой оружия прочного господства над Иберией, вполне удовлетворился тем, чтобы иметь в ее лице надежного союзника, могущего сыграть весьма значительную роль в борьбе Рима с Парфией и за контроль над Арменией. Удельный вес Иберии в этой борьбе сильно увеличивал находящийся в ее руках контроль над горными проходами Большого Кавказа, в силу чего от нее в значительной мере зависела заманчивая возможность использования воинственных отрядов северных кочевников в войне Рима против Парфии.

С другой стороны, союз с Римом также сулил большие перспективы для Иберии, стремившейся к распространению своей власти в южном направлении, в сторону Армении, и предшествующий период сильно теснившей Иберию. При госдодстве в Армении, в частности в среде армянской знати, пропарфянских настроений (в Армении проримские настроения были сильны лишь на крайнем западе страны), союз с Парфией не представлял ничего заманчивого для правителей Иберии. При создавшейся ситуации Иберия справедливо считала Парфию и пропарфянскую Армению более опасной для себя, чем Рим.

В свете установления таких союзнических отношении между Римом и Иберией симптоматично сообщение римского императора Августа в его «Деяниях» (Res Gestae Divi Augusti, 31, 1), когда он, подытоживая в конце своего правления собственные деяния, отмечает: «Нашу дружбу просили через послов бастарны, скифы и цари сарматов, живущих по сю сторону реки Танаиса и за ней, а также цари албанов, иберов и медов». Наряду с тем, что данное сообщение вообще предполагает наличие дружеских отношений во времена Августа между Римом, с одной стороны, и Иберией и Албанией, с другой, здесь интересно упоминание царей иберов и албанов в одном ряду с «царем медов», т. е. дружественной при Августе по отношению к Риму Мидии-Атропатены, правителям которой Август в самом начале I в. н. э. отдал даже покоренную римлянами Армению.


[1] Манандян Я. А. Тигран Второй и Рим. Ереван, 1943, с. 64—66.

[2]Джанашиа С Н. Труды, II, с. 17 и др. (на груз. яз.).

[3]Саникидзе Л. Д. Понтийское царство.  Тбилиси, 1956, с. 193— 194 (на груз. яз.).

[4] Манандян Я. А. Круговой путь Помпея в Закавказье. — ВДИ, 1939, №4, и др.

[5] О вторжении римлян в Иберию см. также: Strabo, XI, 3, 5; Арр., Мithr., 103.   .

[6] См.: Описание..., с. 709.

[7] См. в переводе Е. С. Такайшвили: СМОМПК, с. 12.

[8] Вероятно, подразумевается какая-то река в районе столицы Мцхета. Возможно, Артаг бежал в сторону Севсаморы (крепость (бога) Задени) и Пелор — это р. Арагви. Ср. упоминание этой крепости у Страбона, опирающегося, несомненно, на информацию участников помпеевского похода в Иберию (см. его: ХI, 3, 5).

[9] О маршруте этого похода в Албанию см. в вышеуказанных работах Я. А. Манандяна.

[10]Капанадзе Д. Г. Грузинская нумизматика. М., 1955, с. 42. Эрмитажный экземпляр драхмы Аристарха найден под Сухуми (см.: Голенко К. В. — ВДИ, .1951, №4, с. 202).




ГЛАВА XVIII

 

УСИЛЕНИЕ КАРТЛИЙСКОГО ЦАРСТВА (ИБЕРИИ)

В I—II вв. н. э.

 

В I—II вв. н. э. Картлийское государство значительно укрепляется. К сожалению, мы сравнительно хорошо информированы лишь относительно внешних условий, способствовавших такому усилению Картли (Иберии). Как мы уже видели выше, очень скоро после вторжения римлян в Иберию (65 г. до н. э.) на горизонте появились признаки коренного улучшения внешнеполитической обстановки Иберии. Это нашло свое выражение в ослаблении опасного южного соседа — Армянского царства, с одной стороны, и в развертывании продолжительной и трудной для обеих сторон борьбы между Римом и Парфией, с другой. Установление дружеских отношений с аланами[1], занимавшими уже в I в. н. э. обширные степи между Азовским и Каспийским морями, также в немалой степени способствовало укреплению позиций Картлийского царства. Выход Иберии на широкую арену международной жизни, расширение ее границ и приток в результате успешных войн богатства и большой массы военнопленных-рабов благоприятно влияли со своей стороны на развитие экономической жизни внутри страны, на дальнейшее развитие производительных сил, а также вызывали быстрый прогресс в развитии общественных отношений. Памятники материальной культуры и эпиграфики, выявленные в результате геологических раскопок на территории древней Картли, красноречиво свидетельствуют о быстром подъеме социально-экономической жизни. К сожалению, мы лишены возможности шаг за шагом проследить за этим прогрессом в социально-экономической жизни древней Картли, в то время как сравнительно многочисленные данные греко-римских, древнеармянских и древнегрузинских источников позволяют воссоздать довольно рельефную картину последовательного укрепления внешнеполитических позиций Картлийского государства.

Уже в конце I в. до н. э. и в начале I в. н. э., как уже отмечалось, сложились новые, основанные на добровольном союзе, взаимоотношения между Римом и Иберией, обусловленные международной обстановкой этого времени и взаимной заинтересованностью обеих сторон в этом союзе.

Римские источники, относящиеся уже к первым десятилетиям I в. н. э. Иберию, так же как и соседнюю с ней Албанию, упоминают в качестве союзников Рима. Император Август, среди царей, которые «просили дружбу римлян через послов», называет царей иберов и албанов. Тацит же, рассказывая о расположении римских легионов в 23 г. н. э., отмечает, что на огромном пространстве от Сирии до Евфрата находились четыре легиона, охранявшие от внешних врагов иберского, албанского и других царей, находившихся под римским покровительством (Тасitus С. Аnnаlеs, IV, 5).

Правители Иберии постарались, вероятно, максимально использовать благоприятные внешние условия для укрепления своего царства, и в первую очередь расширения его границ. В этом направлении они, видно, достигли столь больших успехов, что в 30-х гг. I в. н. э. уже добиваются не только присоединения к своему царству отдельных южных областей, находившихся перед этим в составе Армянского царства, но делают попытки завладеть всей Арменией вообще. В сообщениях римских источников, главным образом Тацита и Диона, перед нами раскрывается рельефная картина этой борьбы и вполне определенно вырисовываются позиции отдельных ее участников.

 

В начале царствования Тиберия (14—37) римляне отдали Армению сыну понтийского царя Полемона — Зенону, который и царствовал в Армении в 18—34 гг. под именем Арташеса. Однако после его смерти парфяне попытались овладеть Арменией. Царь Парфии Артабан III (13—38) воцарил в Армении своего сына Аршака. В 35 г. н. э. Тиберий, по просьбе восставшей против своего царя парфянской знати, для занятия престола в Парфии послал принадлежавшего к парфянскому царскому роду Тиридата. Задуманная операция должна была осуществиться при содействии иберов, царю которых, Митридату, было обещано Армянское царство для одного из его сыновей (Dio, LVIII 26, 1—4). Cогласно Тациту, иберы к своему походу на Армению привлекли также албанов и сарматов. Вторгшимися в Армению войсками командовал сын иберийского царя Митридата Фарсман, вскоре, после смерти отца воцарившийся в Иберии. Тацит (возможно, по ошибке) при описании событий 35 г. уже называет его царем Иберии. Целью похода иберов было изгнание парфян из Армении и воцарение там Митридата — иберийского царевича, брата Фарсмана. «Найденные (иберами. — Г. М.) подкупатели, — говорит Тацит, — большою (суммою) золота побуждают служителей Аршака (воцарившегося в Армении парфянского царевича. — Г. М.) к злодеянию. Вместе (с тем) иберы большими полчищами врываются в Армению и овладевают городом Артаксатой (столицей Армении на Араксе.— Г. М.). Артабан (царь Парфии. — Г. М.), узнав об этом, снаряжает, для отмщения (своего) сына Орода, дает (ему) парфянские войска и посылает (людей) для вербовки наемников. С другой стороны, Фарасман присоединяет албанов и призывает сарматов, скептухи которых, получив дары с обеих сторон, по обычаю своего племени помогали и тем, и другим. Но иберы, владея местностью, быстро впускают сарматов Каспийской дорогой[2] против армениев, а те, которые шли на помощь парфянам, были останавливаемы без труда, так как неприятель запер другие проходы, а единственный, оставшийся между морем и концом Албанских гор (Дербентский проход. — Г. М.), был непроходим в летнее время... Между тем Фарасман, усиленный вспомогательным войском, стал вызывать на битву Орода, не имевшего союзников, и, видя, что он уклоняется, наступал на него, подъезжал к лагерю, мешал фуражировке и даже нередко опоясывал (его лагерь) постами на манер осады. Наконец, парфяне, не выносившие оскорблений, окружили царя и стали требовать битвы. Единственная сила их (заключалась) в коннице, Фарасман (же) был силен и пехотой; ибо иберы и албаны, жившие в гористых местностях, больше привыкли к суровости (жизненных условий) и выносливости... Когда войска с обеих сторон были поставлены в боевой порядок, парфянский вождь говорил (своим) о владычестве над Востоком, об известности Арсакидов, противополагая бесславных иберов с наемными войсками. Фарасман (указывал своим на то), что они (доселе были) свободны от господства парфян и, что чем больше будут их стремления, тем больше славы получат они в случае победы или бесчестия и опасности, если повернут тыл; вместе с тем он указывал на грозный строй своих и на расшитые золотом полчища медов (говоря, что) здесь мужи, а там добыча. Впрочем, у сарматов (имеет значение) не один голос вождя: они все подстрекают друг друга не допускать в битве (метания) стрел, а предупредить (врага смелым) натиском и (вступить) врукопашную. Сражение представляло разнообразные картины: парфяне, привыкшие одинаково искусно преследовать (неприятеля) или бежать (от него), рассыпали свои эскадроны и искали простора для своих ударов, а сарматы, оставив луки, которыми они не могли действовать так далеко, (как парфяне), бросались на них с пиками и мечами: то наступают и отступают попеременно, как это бывает в конном сражении, то сомкнутые ряды (пехоты) гонят друг друга натиском тел и ударами оружия. Уже албаны и иберы начали хватать и сбивать (с коней своих противников) и делали исход битвы сомнительным для неприятелей, которых сверху (поражали) всадники, а вблизи ранами пехотинцы. Среди этого Фарасман и Ород поощряли храбрых и поддерживали колеблющихся; узнав друг друга по одежде, они с криком бросают копья и мчатся друг на друга; Фарасман, наскакивая с большей пылкостью, ранил (противника) сквозь шлем, но не мог повторить (удара), так как конь пронес его мимо и (в то же время) храбрейшие телохранители прикрыли раненого. Однако принятый на веру ложный слух о смерти (Орода) испугал парфян, и они уступили победу» (Тас. Аnn, VI, 33—35).

Таким образом, парфяне были изгнаны из Армении, где воцарился Митридат — «сын Митридата иберского и брат следующего за ним иберского царя Фарсмана» (Dio, LVIII, 26, 4). Однако самому Тиридату, посланному Тиберием в Парфию для занятия престола «недолго пришлось сидеть на престоле: Артабан призвал на помощь скифов и без труда изгнал его» (Dio, LVIII, 26, 3). Однако Артабану, царю Парфии, и в Армении не удалось восстановить свои позиции. «Вскоре Артабан, — говорит Тацит, — со всеми силами (своего) царства выступил для отмщения. Иберы, знакомые с местностью, вели войну лучше (Артабана), но он все-таки не отступил бы, если бы Вителлин (римский полководец. — Г. М.), стянув легионы и пустив слух о своем намерении вторгнуться в Месопотамию, не внушил ему опасения войны с римлянами. Тогда Армения была оставлена Артабаном»... (Тас. Аnn., VI, 36).

Однако вскоре, при правлении Гая Калигулы (37— 41 гг.), Митридат, воцарившийся в Армении в 35 г., был вызван в Рим и заключен в оковы (Dio, LХ, 8; Тас. Аnn., XI, 8; ср.: L. Аnnаеi Sеnесае, Diаlоgоrum, liber IX, XI, 12). В дошедших до нас римских источниках[3] мы не находим никаких сведений о том, в чем провинился Митридат по отношению к Риму. Однако поскольку выясняется, что после ухода Митридата Арменией завладели парфяне[4], то причину наказания Митридата скорее всего надо искать в занятой им позиции по отношению к очередному натиску Парфии, с которой, вероятно, он и стал заигрывать. Это должно было укрепить его позиции внутри страны, привлечь на его сторону пропарфянски настроенную армянскую знать. Кроме того, ориентация на Парфию в данной обстановке была для него единственной дорогой к освобождению от двойной зависимости (от Иберии и от Рима). То, что он не особенно был склонен подчиниться брату Фарсману, явствует из дальнейших событий. Однако и в этом случае он выражал не только свои собственные интересы, но и интересы армянской знати вообще. Возможно, Митридат старался стать выразителем интересов армянской знати не только во внешней политике, но и внутри страны, в противовес интересам эксплуатируемой части населения. Характерно в этом отношении сообщение Тацита о том, что, когда в дальнейшем, вновь воцарившись в Армении, он был свергнут вторгшимися в Армению иберийскими войсками и захвачен в плен, «тотчас чернь, которой тяжело жилось в его царствование, стала осыпать его бранью и побоями...» (Аnn., XII, 47).

Римляне, несомненно, хорошо видели стремление правителей Иберии полностью завладеть Арменией. Фактически борьба за овладение Арменией шла уже между тремя державами: Римом, Парфией и Иберией. Последняя, как видно хотя бы из событий 35 г. н. э., была в состоянии без непосредственной помощи римлян одержать верх над Парфией. Правда, правители Иберии старались всячески замаскировать свои подлинные намерения по отношению к Армении. Они не чувствовали себя столь сильными, чтобы открыто выступить против Рима и старались, использовав в своих интересах римско-парфянские противоречия, под видом отвоевания Армении у парфян, в качестве союзников Рима, прибрать ее в свои руки. В Риме, несомненно, опасались возросшей мощи Иберии и не могли допустить полного господства Иберии над Арменией. Митридата римляне, видно, сочли подходящей фигурой в качестве царя Армении ввиду его решимости не подчиняться брату Фарсману — царю Иберии. Поэтому сменивший Гая Калигулу римский император Клавдий (41—54) отпустил Митридата для занятия вновь армянского престола (Dio, LХ, 8). На этот раз Митридат был водворен на армянский престол, по-видимому, в основном римскими войсками, хотя в этом как будто приняли участие и иберы. В 47 г. н. э., воспользовавшись внутренними неурядицами в Парфии, Митридат захватил Армению. «Причем, — отмечает Тацит, — сила римского войска была употреблена на уничтожение горных укреплений, а иберское войско одновременно рыскало по равнинам. Впрочем, армяне и не оказали сопротивления после поражения (парфянского) начальника Демонакта, который отважился на сражение. Небольшое промедление причинил царь Малой Армении Котис, к которому обратились некоторые из вельмож; но потом он был удержан письмом Кесаря (т. е. Клавдия), и все подчинилось Митридату...» (Тас. Аnn., XI, 9).

Через несколько лет (51 г. н. э.) царь Иберии Фарсман перешел к открытой борьбе со своим братом — царем Армении Митридатом. Тацит прямо заявляет, что речь шла о желании Фарсмана овладеть Армянским царством (Аnn., XII, 47). Однако Фарсман не хотел придать этой борьбе характер выступления против Рима. Наоборот, он, вероятно, старался представить свои действия в виде борьбы за римские же интересы, в измене которым он и обвинял Мигридата. «Фарсман, — говорит Тацит, — придумал повод к войне (с Митридатом), именно, что когда он во время войны с албанским царем звал римлян на помощь, то брат воспротивился (этому), и за такую обиду он идет отомстить ему разорением (там же, 45). Можно думать, что уже с этого времени Албания берет ориентацию на Парфию. До этого мы находим Иберию и Албанию всегда в одном лагере (борьба против Помпея в 66 г. до н. э., вторжение иберов в Армению совместно с албанскими войсками в 35 г. н.э. для изгнания из Армении парфян), выступающими с одинаковой внешнеполитической ориентацией (см. вышеприведенные сообщения Диона, Августа и Тацита). Все это делает несомненным предположение, что Албания в эту эпоху находилась под политическим влиянием соседней Иберии, если не в прямой зависимости от нее[5]. Иберия Фарсмана, стремящаяся к овладению даже Арменией, вне всякого сомнения, стремилась к полному господству и над Албанией. Сильная Иберия сделалась в эту эпоху главной опасностью для независимости Албании. Борьба здесь, как и в битве за Армению, приобрела характер открытых военных столкновений. Об одном из них, как мы видели выше, говорит Тацит. Что иберский царь в этой «войне с албанским царем» требовал помощи от римлян, должно указывать на то, что он, по крайней мере, старался и эти свои действия выдавать за защиту римских интересов против «изменника» — албанского царя. Возможно, и в самом деле, при создавшейся обстановке, когда Рим не хотел и не мог выступить против своего главного союзника в этом районе — Иберии, и защитить Албанию от нее, правители последней наилучшим для себя начали считать ориентацию на Парфию. Однако царь Армении Митридат, вероятно, убедил римлян, что царь Иберии Фарсман вел войну с Албанией, главным образом, за расширение границ своего царства, а не за римские интересы. Римляне, мало заинтересованные в таком усилении Иберии, естественно воздержались от оказания помощи Фарсману.

Римские источники (Тацит) рисуют нам Фарсмана не только как храброго военачальника (см. рассказ о его победе над парфянскими войсками в 35 г.), но и как искусного дипломата. Так, готовясь к вторжению в Армению, Фарсман послал своего сына Радамиста к Митридату. Радамист, явившийся к Митридату «под предлогом ссоры с отцом», был принят Митридатом очень ласково, однако Радамист «начинает совращать к измене армянских вельмож». Затем, «возвратившись под предлогом примирения к отцу, (Радамист) сообщает, что им сделано все, чего можно было достигнуть интригой, а остальное надо довершить оружием... (Фарсман) представил сыну большое войско. Последний загнал Митридата, испуганного внезапным вторжением и выбитого с равнин, в крепость Горней (Gornеае), защищаемую местоположением и (римским) гарнизоном...» (Аnn., XII, 45). Во время осады Горнея (Гарни), командующий местным римским гарнизоном. центурион Касперий, явился к иберийскому царю Фарсману «и потребовал, чтобы иберы сняли осаду (Горнея). Фарсман открыто давал ему уклончивые и нередко довольно мягкие ответы (а между тем тайно послал гонцов побудить Радамиста каким угодно способом ускорить осаду» (там же, 46). Начальник римского гарнизона в Гарни Поллион, подкупленный Радамистом, «тайным подкупом побуждает солдат требовать мира и грозит, что они оставят охрану (крепости)». Ввиду этого Митридат был вынужден сдать крепость. Явившись для переговоров к Радамисту, он, по приказанию иберского царя, со всей его семьей был умерщвлен. «Желание (овладеть) (Армянским) царством (оказалось) у него (у Фарсмана) сильнее любви к брату...», говорит Тацит (там же, 47).

Военачальники стоящих в соседних странах (Сирии, Каппадокии) римских войск постарались «возвратить Армению (Риму)» (так же, 49). Однако это им не удалось. Окончательно они отказались от этой затеи после того, как парфянский царь Вологес (Валарш) I (51—80) задумал воспользоваться создавшимся положением и завладеть Арменией. «Вологес, — говорит Тацит, — полагая, что представился случай вторгнуться в Армению, которой владели его предки, а (теперь) завладел путем преступления чужой царь, стал стягивать войска и готовился посадить на (армянский) престол своего брата Тиридата... При вступлении парфян иберы были прогнаны без боя и города армян Артаксата и Тигранокерта приняли его. Но потом жестокая зима или недостаточная заготовка провианта и порожденная обеими причинами моровая болезнь заставили Вологеса оставить начатое. В оставленную Армению снова вторгся Радамист, еще более жестокий, чем прежде, как к изменникам, готовым при удобном случае (снова) возмутиться» (Аnn., XII, 50). Радамист, видно, снова овладел Арменией, но армянская знать подняла против него восстание. Восставшие окружили царский дворец, и Pадамист был вынужден спастись бегством и помчался «к иберам, в отцовское царство» (там же, 51). В Армении воцарился брат парфянского царя Тиридат. По-видимому, иберийцы и Радамист и после этого сделали не одну попытку вновь завладеть Арменией, но под натиском парфян и Тиридата были вынуждены всякий раз оставлять ее (ср.: Тас. Аnn., XIII, 6).

Занятием Армении парфянами и воцарением в ней брата парфянского царя Тиридата обстановка в этом районе сильно ухудшилась как для Рима, так и для Иберии. Это вновь сблизило их. Фарсман в переговорах с римлянами, видимо, старался в некоторой мере отмежеваться от антиримских действий Радамиста в Армении. Характерны в этом отношении слова Тацита, что Фарсман умертвил своего сына Радамиста как изменника, «чтобы доказать нам (т. е. римлянам) свою преданность» (Аnn., XIII, 37). На самом деле Радамист был умерщвлен, вероятно, за попытку отнять престол у отца или, во всяком случае, по обвинению в этом. На эту мысль наводят слова того же Тацита об отношениях Радамиста со своим отцом Фарсманом и царицей — его мачехой (хотя это и сказано им в отношении периода, предшествовавшего армянским походам Радамиста).

В 58 г., когда в Риме правителем был уже Нерон (54— 68) и на восток был послан Гней Домиций Корбулон, иберы были среди союзников римлян (Тас. Аnn., XIII, 37; см. также XIV, 23). Корбулону удалось изгнать Тиридата из Армении, овладеть ее главными городами Арташатом и Тигранакертом и т. д. Союзники римлян получали (в 60 г. н. э.) «прилегающие к их владениям части Армении». Среди них Тацит называет в первую очередь царя Иберии Фарсмана, а затем Полемона — царя Понта, Аристобула — царя Малой Армении и Антиоха — царя Коммагены (Аnn., XIV, 26).

Вскоре парфяне вновь заняли Армению, а Тиридат — армянский престол. После ряда столкновений в 63 г. между Парфией и Римом было заключено соглашение, согласно которому устанавливалась двойная зависимость Армении. Она становилась уделом младшей линии парфянского царского дома и фактически зависимым от Парфии государством. Однако формально царь Армении считался вассалом римлян и от них должен был получить царскую корону. Зависимость от Рима становилась чисто формальной. Армения фактически перешла в руки парфян[6].

Вполне возможно, одной из причин заключения между Римом и Парфией соглашения об Армении являлась вставшая во весь рост перед ними как результат событий 30— 50-х гг. угроза со стороны Иберии и ее грозных союзников — аланов и других северных племен. Эта угроза оставалась реальной и в дальнейшем, на протяжении всей второй половины I в. н. э. Поэтому не случайно, что крупных трений между Римом и Парфией, по-видимому, не было как при Нероне, так и при следующих за ним трех императорах из дома Флавиев: Веспасиане (69—79), Тите (79—81) и Домициане (81—96). При Тиридате I (63—80) и его преемнике Санатруке (конец I в. — начало II в.) Армения тоже находилась, в основном, в дружеских отношениях с обеими ее могущественными соседями и смогла в значительной мере залечить раны, полученные в течение предшествующей ожесточенной борьбы, развернувшейся между Римом, Парфией и Иберией за овладение Арменией.

Укрепление Армянского царства и заключение мира между Римом и Парфией, надо думать, в значительной мере ослабили позиции Иберии. Во второй половине I в. борьба между Иберией и Арменией весьма обострилась, она шла в основном за южно-иберские области, находившиеся в предшествующую эпоху то в составе Армянского царства, то в составе Иберии. Иберы, в этой борьбе, как и раньше, старались привлечь на свою сторону северных кочевников — аланов. Аланы, пропущенные иберами через их территорию, уже в 60-х гг. I в. сильно беспокоили владения как Парфии, так и Рима. Поэтому Нерон в самом конце своего правления (68 г.) задумал большой поход против аланов. Это входило также и в интересы парфян, и они всячески поощряли устройство подобной экспедиции. Однако ни при Нероне, ни при Веспасиане (69—79) не удалось осуществить такую экспедицию. Аланы же, наоборот, не раз вторгались в Армению и соседние области. Особенно грандиозным было вторжение их в начале 70-х гг. Сведения об этом событии сохранились у Иосифа Флавия, а также в древнеармянских и древнегрузинских источниках.

«...Племя аланов, — говорит Иосиф Флавий, — есть (часть) скифов, живущая вокруг Танаиса и Меотийского озера. В это время, замыслив вторгнуться с целью грабежа в Мидию и еще дальше нее, они вступили в переговоры с царем гирканов, ибо он владел проходом, который царь Александр запер железными воротами. И когда тот открыл им доступ, (аланы), напав огромной массой на ничего не подозревавших мидян, стали опустошать многолюдную и наполненную всяким скотом страну, причем никто не осмеливался им противиться, ибо и царствующий в этой стране Пакор, убежав от страха в неприступные места, отступился от всего остального и лишь с трудом выкупил сотней талантов жену и наложниц, попавших в плен. И так, производя грабеж с большою легкостью и без сопротивления, (они) дошли до Армении, все опустошая. Царем Армении был Тиридат, который, выйдя к ним навстречу и дав битву, едва не попался живым в плен во время самого боя; именно, некто издали набросил ему на шею аркан и готовился (уже) притянуть его, если бы он не успел убежать, перерубив мечом веревку. Аланы, еще более рассвирепевшие вследствие битвы, опустошили страну и возвратились домой с большим количеством пленных и другой добычи из обоих царств» (Bel. Jud., VII, 74).

Как полагают исследователи, в упоминаемом здесь «царе гирканов», по соглашению с которым и вторглись аланы в Мидию — Атропатену, и Армению, скорее всего нужно усмотреть иберийского царя, в руках которого находился главный проход из Северного Кавказа. Именно этим путем и пользовались преимущественно северные кочевники в своих вторжениях на юг (Дарьяльское ущелье)[7].

Этим царем Картли, вероятно, был Митридат, сын предыдущего царя Фарсмана. В открытой в 1940 г. в Армазисхевском некрополе картлийских питиахшей 14-строчной арамейской надписи питиахша Шарагаса, сына Зеваха, как полагает акад. Г. В. Церетели, вероятно, и упоминается этот самый Митридат — «Митридат царь великий, сын Фарсмана, царя великого». В надписи речь идет о победах, одержанных иберами, упоминается Армения и т. д.[8]

Выше отмеченная операция, видимо, значительно укрепила позиции Митридата как внутри своего царства, так и во внешних сношениях. Парфия, под фактическим контролем которой находились разгромленные иберо-аланскими войсками Мидия — Атропатена, и Армения, ставила перед Веспасианом вопрос о защите от аланов[9]. Рим, со своей стороны, предпринял шаги к укреплению дружбы с правителем Иберии. Свидетельством этого может служить «укрепление (крепостных) стен» армазской крепости римлянами царю иберов Митридату, «другу Цезаря и другу римлян», о чем говорит датируемая 75 г. греческая надпись Веспасиана, Тита и Димициана, найденная в 1867 г. на правом берегу Куры, около нынешнего железнодорожного моста у станции ЗАГЭС[10].

В первой половине II в., очевидно, происходит дальнейшее укрепление Картлийского царства. Судя по его внешнеполитическим успехам, это период наивысшего могущества Картли. Особенно могущественной кажется Картли при Фарсмане II (30—50-е гг. II в), сменившем царствовавшего в начале II в. Митридата III. Не случайно, что в грузинской традиции он стал называться возвеличивающимся эпитетом «Квели» («Доблестный»), («Мокцевай Картлисай», «Картлис цховреба») и в народе надолго сохранились сказания о нем (они нашли отражение в «Картлис цховреба»).

То, что нам известно о распространении территории Картлийского царства в эту эпоху в некоторых направлениях, свидетельствует о большом объеме государства Фарсмана II.

В юго-западном направлении территория Картлийского царства выходила на побережье Черного моря, в районе устья р. Чорохи. Флавий Арриан, правитель Каппадокии при императоре Адриане в 131—137 гг., предпринявший в 131 г. инспекционную поездку вдоль Колхидского побережья Черного моря, отмечает, что к востоку от Трапезунда находилось «царство махелонов и гениохов» во главе с Анхиалом, дальше, на севере жили зидриты, которые «были подвластны (царю Иберии) Фарсману» (Аrr. Реriрlus Роnti Еuxini, § 15), за зидритами вдоль побережья жили лазы. Здесь же Арриан дает указание, что дворец Анхиала (правителя махелонов и гениохов) находился на р. Пританисе, а эта река — совсем недалеко (северо-восточнее, на расстоянии 40 стадий, т. е. 7—8 км) от Афин (совр. Атина между Трапезундом и Батуми, на турецком побережье). Аноним V в. местонахождение зидритов определяет от р. Апсара (Чорохи) до р. Архабиса (устье р. Архаве-су у совр. Архаве). Трудно сказать, на чем основана эта локализация, хотя и, по Арриану, естественно предположить распространение территории «махелонов и гениохов» примерно до этого района (ведь центр этого царства находился восточнее Атины). Отсюда начиналась территория подвластных Иберии зидритов. Она тянулась, вероятно, вдоль побережья на несколько десятков километров вплоть, до устья р. Аптар (Чорохи), где находился соименный город Апсар, принадлежащий уже римлянам (здесь, согласно Арриану, стоял римский гарнизон).

В эпоху усиления Картлийского государства в I—II вв. в его состав входили, несомненно, также и восточные, прилегавшие к Иберии, районы Колхиды[11]. Согласно «Картлис цховреба», Аргвети, область, прилегавшая к Восточной Грузии в районе Сурамского хребта, являлась одним из военно-административных округов Картлийского царства — саэристао (КЦ, 24). Археологические открытия на этой территории подтверждают это сообщение грузинской летописи.

В с. Бори (в 7—8 км юго-восточнее Шорапани) открыты драгоценные предметы из погребального инвентаря[12], стоящие очень близко к погребальному инвентарю из Армазисхевского некрополя близ Мцхета (родовой усыпальницы питиахшей — высших должностных лиц Иберии). Особенно интересным является находка серебряной чаши, весьма схожей с серебряной чашей, найденной в гробнице питиахша Берсумы в Армази с изображением коня перед жертвенником и надписью, выполненной письмом, близко стоявшим к применяемой в Иберии разновидностью арамейского письма (т. н. армазским), в которой упоминается «Бузмир, питиахш благой»[13]. Вероятнее всего, что он должностное лицо иберийского царя[14].

В 3 км к западу от Бори (в 7 км от Зестафони), в, с, Клдеети, в 1941—1942 гг. были исследованы богатые погребения, также близко стоящие по своему инвентарю к погребениям Армазисхеви. Этому археологическому материалу из Клдеети посвящено обстоятельное исследование Г. А. Ломтатидзе «Некрополь II в. н. э. в Клдеети». Материал из Клдеети очень близко стоит и к вышеупомянутому погребальному инвентарю из Бори. Правда, клдеетские находки значительно уступают в богатстве, пышности и великолепии мцхетским (армазисхевским, багинетским). В этом отношении находки в Бори ближе стоят к инвентарю армазисхевских и багинетских гробниц. Здесь имеется также надпись, упоминавшая «питиахша». Поэтому, если Бори можно считать резиденцией высшего сановника — наместника иберийского царя, то в Клдеети, как полагает Г. А. Ломтатидзе, мы, по всей вероятности, имеем дело с погребениями «знатных и состоятельных лиц менее высокого ранга»[15], знатных воинов — всадников. Обращает на себя внимание тот факт, что столь многочисленных разнообразных предметов вооружения, как в Клдеети, Не было найдено ни в одном из могильников античной Грузии, кроме Бори[16].

Вышеотмеченная исключительная близость археологического материала из исторической Аргвети (Бори, Клдеети) с материалом из столицы Иберии Мцхета-Армази, открытие надписи питиахша Бузмира в Бори и т. д. должно служить подтверждением сообщений древнегрузинских источников о наличии в этой области Западной Грузии одного из военно-административных округов — сапитиахшо (саэристао) Картлийского царства. В период могущества Картлийского царства (I—II вв. же являются, именно таким периодом), несомненно, как Бори, так и Клдеети входили в состав этого саэристао Картлийского царства.

Характерно, что предметы материальной культуры, близко стоявшие к предметам первых веков н. э., открытым в столице Иберии, обнаружены и во многих других пунктах Западной Грузии. Так, исследователи указывают на материал из Саргвеши (недалеко от Клдеети[17]), из Уреки (на Черноморском побережье, недалеко от устья р. Супса), где в инвентаре богатого погребения III—IV вв. н. э. выделяются, наряду со специфично-колхидскими памятниками, также и предметы, сильно схожие с иберийскими — в первую очередь мцхетскими — памятниками[18] и т. д.[19] На этом основании С. Н. Джанашиа и затем ряд других исследователей ставят вопрос о господстве в первых веках нашей эры на территории Грузии единой местной культуры[20]. Однако речь идет здесь, в основном, о предметах, употребляемых местной знатью. Наряду с интенсивной связью с Римом, это единство в значительной мере нужно считать следствием прочной политической гегемонии Картлийского царства. Она давала знать о себе, вероятно, не только в тех областях Западной Грузии, которые непосредственно входили в состав этого царства (южные и восточные районы), но и в других ее районах. Особенно сильное воздействие восточногрузинской государственности имело место, вероятно, при образовании и дальнейшем развитии Лазского государства.

К сожалению, мы не в состоянии в полной мере осветить ту роль, которую играло в эту эпоху Картлийское царство в Западной Грузии. Но даже по тому, что нам известно из письменных источников и археологического материала того времени, можно утверждать, что эта роль была, очевидно, очень значительной.

***

При царствовании в Картли Фарсмана II, о котором у нас идет речь в настоящее время, позиции Картлийского царства в Западной Грузии должны были быть особенно сильными. Иберия господствовала в восточных горных областях Колхиды, и ей удалось присоединить к себе даже определенную часть прибрежной полосы Колхиды (к югу от устья р. Чорохи). Этим римские владения в Колхиде были расчленены на две изолированные друг от друга части. По всему видно, что Картлийское царство уже открыто начало выступать против Рима и стремилось вытеснить его из соседних областей. При этом Картли вовсе не искала поддержки у старого соперника Рима — Парфии, ибо чувствовала себя способной противостоять одновременно и Парфии, и Риму. Правители Картли при этом опирались на грозную силу — союз с аланами и другими северными племенами.

В 134 (?) г. Фарсман II, как сообщает Кассий Дион[21], организовал крупное вторжение аланов на парфянские и римские владения. Аланы обрушились на Албанию и Мидию, а также на Армению и Каппадокию. Царь Парфии Вологес II (105—147) был вынужден откупиться от аланов «дарами». Римский же наместник Каппадокии Флавий Арриан развернул военные приготовления для выступления против них. По словам Диона, устрашенные этим, аланы прекратили войну.

Очевидно, на всем протяжении правления Адриана (117—138) взаимоотношения между Иберией и Римом оставались довольно напряженными. Адриан, по сообщению его биографа Элия Спартиана[22], всячески старался улучшить эти отношения, но Фарсман держался независимо и не шел на это. Говоря о прибытии в Каппадокию Адриана, Элий Спартиан отмечает, что «когда (здесь) к нему прибыли некоторые цари, он обошелся с ними так, что тем, кто не пожелал прибыть, пришлось в этом раскаяться. Поступил он так, главным образом, из-за Фарсмана, который высокомерно пренебрег его приглашением» (Vitа Наdr., XIII, 9). В другом месте Элий Cпартиан говорит, что «в албанах и иберах он имел верных друзей, так как их царей он щедро одарил, хотя они и отказались прибыть к нему» (XXI, 13). Возможно, «албаны» здесь (как в ряде случаев и у других авторов) ошибочно названы вместо «аланов». Наконец, о Фарсмане II у Элия Спартиана речь идет еще в одном месте его сочинения. «Адриан, — говорит он, — оказывал большое уважение многим царям, у многих покупал мир; за это некоторые относились к нему с презрением. Многим он дал непомерные подарки, но самые большие — царю иберов, которому, сверх великолепных даров, он подарил еще слона и когорту в пятьдесят человек. Получив от Фарсмана огромные подарки, и в их, числе также золоченые хламиды, он — в насмешку над его дарами — выпустил на арену триста преступников в золоченых хламидах »(XVII, 10—12).

По всей вероятности, после того как Фарсман отказался явиться к Адриану, последний был вынужден прибегнуть к обмену послами. Настоятельная необходимость защиты от аланских вторжений требовала этого. Вполне возможно, что послом Адриана был именно Флавий Арриан, римский наместник в Каппадокии — правитель областей, непосредственно примыкавших к владениям иберийского царя. На эту мысль наводит нас свидетельство византийского историка Иоанна Лида (VI в.) о том, что Флавий Арриан, правитель Каппадокии, посетил Кавказ и ознакомился с проходами (Ioannes Lydus. De Magistratibus, 3, 53)[23]. Учитывая напряженность, существовавшую между Римом и Иберией, Арриан мог бы попасть в Иберию лишь в качестве посланца императора с дипломатической миссией. Те дары, которые были вручены Адрианом Фарсману, вероятно, были преподнесены именно Аррианом.

Посольство Арриана, видимо, окончилось безуспешно для Рима, о чем может свидетельствовать раздражение Адриана, выразившееся в вышеотмеченной насмешке над ответными дарами иберийского царя (Vita Hadr., XVII, 12).

В период правления следующего римского императора —Антонина Пия (138—161), взаимоотношения между Римом и Иберией несколько улучшились, видимо, благодаря дальнейшим уступкам со стороны Рима и признанию им территориальных претензий Иберии. На иберийском царском престоле и в это время сидел Фарсман II.

Фарсман, отказывавшийся явиться к Адриану, при Антонине Пие с большой свитой посетил Рим, где ему была устроена исключительно торжественная встреча. «Когда Фарсман Иберийский с супругой прибыл в Рим, — говорит Дион, — (Антонин Пий) увеличил (его) владение, позволил принести жертву в Капитолии, поставил его конную статую и храме Беллоны и смотрел на военные упражнения самого (Фарсмана), его сына и других знатнейших иберов» (Dio, Ерitomе, LХ1Х, 15, 3)[24]. Биограф Антонина Пия — Юлий Капитолин[25] также упоминает об этом событии среди достопримечательных событий, происходивших во времена Пия. Царь Фарсман, — говорит он, — прибыл к Антонину в Рим и проявил к нему больше уважения, чем к Адриану»(Vita Pii IX).

Об этом же факте сообщает нам опубликованный Н.Nesselhauf-ом в 1958 году в итальянском журнале «Аthenaeum» (Nuova Serie, vol. XXXVI, fasc.III) неизвестный до того фрагмент латинской надписи на мраморной плите из Остии (гавань древнего города Рима, у устья р. Тибр).

В вышеприведенном сообщении Диона наиболее важным является указание, что Антонин Пий увеличил (расширил) владение (царство) Фарсмана (τήν τε άρχήν έπηύξησε). Вероятно, римский император признал новые границы Иберии, в которые Фарсманом был включен также ряд областей, находившихся до этого под римским господством. Одной из таких областей, возможно, была и область на Черноморском побережье, о которой у нас речь шла выше.

В это же время, очевидно, произошли осложнения в отношениях Иберии с Парфией (очередное вторжение аланов?). Царь Парфии Вологес (II: 105—147? или III: 148—192) был вынужден отправить специальное посольство в Рим с жалобой на Фарсмана (Dio, LХIХ, 15, 2)[26].

После этого мы как по грузинским, так и по иноземным источникам почти ничего конкретного не можем сказать о политической истории Картли в конце II и в начале III в. н. э., вплоть до правления царя Амазаспа — современника одного из первых Сасанидов — Шапура I (242—272). Однако, учитывая то, что в это время внешнеполитическая обстановка Картли мало изменилась — чувствительно ослабевший к концу II в. Рим не был в состоянии вести наступление на Картли, а аршакидская Парфия переживала период упадка и слабости,— надо думать, что Картлийское царство являлось довольно сильным государством, успешно защищая свои выдвинувшиеся во многих направлениях границы.

 


[1] Это был крупный союз племен, образовавшийся во главе с ирано-язычными аланскими племенами (потомками их являются осетины). Наряду с кочевниками в этот союз входили и отдельные оседлые племена. Преобладающая часть местного населения здесь находилась на стадии разлагавшегося первобытнообщинного строя.

 

[2] Так, вероятно, по ошибке, именуется у Тацита путь с Северного Кавказа в Грузию через Дарьяльское ущелье и по ущелью р. Арагвы.

[3] Возможно, об этом подробно говорилось в недошедших до нас книгах «Анналов» Тацита, обнимавших события правления Гая Калигулы (37—41) и начала правления Клавдия (41—54).

[4] Моммзен Т. История Рима. т. V, 1949, с. 344, прим. 1.

 

[5] Ср.: Всемирная история, II. М., 1956, с. 691.

[6] Моммзен Т. История Рима, т. V, 1949, с. 355. По вопросу об источниках и историографии восточной политики Рима в правление Нерона ценные работы опубликованы О. В. Кудрявцевым (см. его: Восточная политика Римской империи в начале правления Нерона. — ВДИ, 1950, № I; Источники, Корнелия Тацита и Кассия Диона по истории походов Карбулона в Армению. — ВДИ, 1954, №2).

[7] Манандян Я. А. О местонахождении Саsрiа viа и Саsрiае роrtае.— Исторические записки, 1948, 25, с. 60—70; Инадзе М. П. Взаимоотношения Иберии и Рима в первой половине II в. н. э. — Труды ИИАЭ, 1955, I, с. 317 (на груз. яз.).

8 Церетели Г. В. Армазская билингва. — Известия ИЯИМК АН Груз. ССР, 1943, т. XIII. с. 42 и сл.; его же. Надпись из Армази времени грузинского царя Митридата. — Тезисы X сессии Отд. общ. наук АН Груз. ССР; ср.: Апакидзе А. М., Гобеджишвили Г. Ф., Каландадзе А. Н., Ломтатидзе Г. А. Мцхета. Итоги арх. исследований, I. Тбилиси, 1958, с. 62.

[9] Suetonius. Vitae Caesarum, VIII, 2 ; ср. : Gutschmidt A. Geschichte, Irans und seine Nachbarlãnder…,Tũbingen,1888,с.133-134; И н а д з е М. П. Указ, соч., с. 319.

[10] Каухчишвили Т. С. Греческие надписи Грузии. Тбилиси, 1951, с. 234 и след. (на груз, яз.); Церетели Г. В. Греческая надпись из Мцхета эпохи Веспасиана. Тбилиси, 1958 (в этих же работах см. указание на имеющуюся вокруг надписи обширную литературу).

[11] В это время здесь мы имеем дело, по-видимому, в основном, с картским населением.

[12] Придик Е. Новые кавказские клады. — Материалы по археологии России, т. 34, 1914; Такайшвили Е. — Изв. Кавказск. Отд. Моск. Археологического общества, вып. I. Тбилиси, с. 90—91. Смирнов Я. Восточное серебро. Спб., 1909, с. 7; Апакидзе А. М. Новые археологические материалы из с. Бори. — ВГМГ, XII—В, Тбилиси, 1944;Цкитишвили Г. Г. К вопросу об иберийском питиахшате в Залихской Грузии. — Труды ИИАЭ, 1955. I, с. 303 и след, (на груз. яз.).

[13] Борисов А. Сообщения Гос. Эрмитажа, 1947. IV, с. 8. и сл.; Амиранашвили Ш. Я. История груз. искусства, I, 1944, с. 118 (на груз. яз.): Церетели Г. В. — ВДИ, 1948, №2, с. 53 и след.; его же. — Эпиграфика Востока, II, 1948. Менее правдоподобно понимание надписи, как «Спаси, Митра, доброго питиахша!» (см.: Аltheim F. Literatur und Gesellschaft im Ausgehenden Altertum, II, Halle, 1950, с. 48 и след.; Аltheim F. und Stiehl R. Supplemantum aramaicum. Bacen-Baden, 1957, с. 88 и. след.). Сама надпись датируется серединой III в. н. э. (см.: Altheim F. Указ, соч., с. 49 и др.).

[14] Цкитишвили Г. Г. Указ. соч.

[15] Ломтатидзе Г. А. Некрополь II в. н. э. в Клдеети. Тбилиси, 1957, с. 183 и след., 188—189, 200—201 (на груз. яз.).

[16] Там же, с. 196.

[17] Tschubinaschwili G. Der Fund von Sargweschi.—Известия КИАИ, т. III, 1925.

[18] Апакидзе А. М. Археологические памятники позднеантичной эпохи из Уреки (на груз. яз.). — ВГМГ, XIV—В, 1947, с. 123—124.

[19] Ломтатидзе Г. А. Некрополь II века н. э. в Клдеети, с. 202 (на груз. яз.).

[20] См. статью С. Н. Джанашиа в зестафонской районной газете «Ленинели», 1941, 5. ХII, №72; ср.: История Грузии, I, 1946, с. 71 (на груз. яз.); Ломтатидзе Г. А. Указ. соч., с. 188, 202; ср.: Гобеджишвили Г. Ф. Археологические раскопки в Советской Грузии, 1952, с. 142—143 (на груз. яз.).

[21] Ср.:Инадзе М. П. Указ, соч., с. 322.

[22] Scriptores Historiae Augustae, I; Элий Спартиан. Жизнеописание Адриана, — ВДИ, 1957, № 1, с. 257 и след.

[23] См.: Моммзен Т. История Рима, V, 1949, с. 365, прим. 5.

[24] Dio’s Roman History, VIII ( в серии : Loeb Classical Library), с.470-471. Ср.:Моммзен Т. Указ.соч.,с.365,прим.4; Инадзе М.П. Указ.соч.,с.322 и след.;см.также статью А.Г.Гамкрелидзе в журн. «Цискари»,1959,с.139 (на груз.яз.)

[25] Scriptores Historiae Augustae, III; Юлий Капитолин. Антонин Пий. — ВДИ, 1957, №2, с. 246 и след.

 

[26] Это сообщение Диона, очевидно, относится к периоду правления Пия, так же как и следующий за ним (LХIХ, 15, 3), ошибочно относимый некоторыми исследователями к эпохе Адриана (см.: Dio’s Roman History.Указ.изд т. VIII, с. 453, прим. I).








ГЛАВА XIX

 

НАСЕЛЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ КОЛХИДЫ В ПЕРВЫЕ ВЕКА Н. Э.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ И УКРЕПЛЕНИЕ ЛАЗСКОГО ЦАРСТВА

 

Как мы видели выше, завоеванная римлянами Колхида после кратковременного существования в качестве отдельной административной единицы (при Аристархе: 65—47 гг.) в административном отношении надолго связалась с вассальным по отношению к римлянам царством Понта. В последние десятилетия I в. до н. э. здесь правил Полемон I, после его смерти (8 г. до н. э.) воцарилась его жена Пифодорида. Ее владения значительно расширились, когда она вышла замуж за Архелая — царя Каппадокии и Малой Армении. В «Великой Армении» римляне посадили на престол сына Полемона I — Зенона, который правил там в 18—34 гг. н. э. под именем Арташеса. Однако уже при Тиберии (14—37) Рим непосредственно присоединил к себе значительную часть восточных областей Малой Азии. В 17 г. н. э. так были присоединены Каппадокия, Коммагена и др. области[1]. Однако в дальнейшем некоторые из них вновь превратились в вассальные царства. В 38 г. н. э. Рим передал Понтийское царство (следовательно, и Колхиду) внуку Полемона I и Пифодориды — Полемону II. На короткий срок он стал даже царем Боспора. В Малой Армении воцарился его брат — Котис.

В возникшей при Нероне войне римлян с парфянами (походы Корбулона) правители восточной части Малой Азии, как и Иберии, активно помогали римлянам. Город Трапезунд, превратившийся при Полемоне в главный порт Понтийского царства, являлся основным очагом снабжения армии Корбулона (Тас. Аnn., XIII, 39). В 60 г., после одержанных римлянами побед, пограничные области Армении были отданы союзникам Рима — царю Фарсману I, царю Понта Полемону II, царю Малой Армении Аристобулу и Антиоху Коммагенскому (Тас. Аnn., XIV, 26). Однако вскоре, в 63 г., тот же Нерон упразднил Понтийское царство и превратил его в римскую провинцию. Несколько позже (72 г.) той же участи подверглась и соседняя Малая Армения.

Трапезунд превратился отныне в опорный пункт римского могущества в этой части Причерноморья.

Стоявшие в городе отдельные царские вспомогательные отряды были реорганизованы в римскую когорту, а их солдаты, пожалованные римским гражданством, стали носить знамена и оружие по римскому образцу (Тас. Нist., III, 47). Тогда же, вероятно, и получил Трапезунд статус «свободного города». Под таким названием упоминает его уже Плиний, писавший в 70-х гг. I в. ((NН, VI, 11). Об этом свидетельствует также и тот факт, что дата превращения Понта в провинцию берется исходной датой эры города на местных монетах, выпуск которых возобновился при Траяне[2].

Считается, что вместе с Понтом такой же участи подверглась и связанная с ним Колхида[3]. На самом деле, в прибрежных городах Восточного Причерноморья, как и в Понте, появились римские гарнизоны; эти города превратились также в опорные пункты для действующего в этом районе римского военно-морского флота. Симптоматичны в этом отношении слова Иосифа Флавия из его «Иудейской войны» (конец I в.н.э.): «Зачем говорить о гениохах и колхах, о племени тавров, боспорцах и живущих вокруг Понта и Меотиды народах, которые раньше не признавали даже и собственного владыки, а теперь держатся в подчинении тремя тысячами гоплитов, и сорок военных кораблей поддерживают мир на несудоходном прежде и суровом море» (Веl. Jud., II, 16, 4).

Однако, учитывая весь комплекс наблюдаемых в Колхиде в эту эпоху явлений, нельзя не признать, что развитие здесь неминуемо шло в сторону ослабления, а не укрепления римского господства. Обстановка на территории Колхиды была исключительно сложной.

Уже на протяжении I в. до н. э., еще при Митридате VI Эвпаторе, в Колхиде произошли глубокие изменения. Падение местной государственности и установление поверхностного господства Понта широко открыло дорогу в низменную часть Колхиды, в ее прибрежную полосу окружающей стихии горцев, живших в условиях разлагавшегося родового строя. Исключительно красноречивая картина натиска горцев на прибрежную полосу рисуется нам по сообщениям Страбона в отношении Северной Колхиды и соседних областей Северного Кавказа. Об этом мы уже говорили выше, при рассмотрении истории Колхиды в предшествующую (эллинистическую) эпоху. Мы видели, что в этом районе под натиском джиков происходит вытеснение из прибрежной полосы древнего мирного оседлого населения — «керкетов». На всем протяжении от Диоскурии (Сухуми) до района совр. Геленджика и Новороссийска устанавливается безраздельное господство воинственных горцев, занимавшихся морским разбоем. Они в источниках именуются джиками, гениохами и ахейцами. Здесь существовали крупные союзы этих племен. Во время бегства Митридата в Боспор через эту территорию (66—65 гг. до н. э.) у гениохов, например, было «четыре царя», т. е. имелись четыре союза племен, «царям» (вождям) которых подчинялись, со своей стороны, «скептухи» (т. е. вожди отдельных племен) (Strabо, XI, 2, 13).

Страбон много говорит о морском пиратстве этих племен. С целью грабежа и захвата в плен людей нападали они не только на суда, но и на местности и даже города (Strabо, XI, 2, 12). Как правители Боспора, так и греческие города Восточного Причерноморья охотно приобретали у них награбленное и покупали пленных, но иногда сами эти города были объектами их нападения. Характерно, что Плиний (23/24—79гг.н.э.), отражая более поздние события (I в. н. э.), отмечает, что богатейший город Питиунт «разграблен гениохами» (NН, VI, 16). Он же говорит о «запустении» Диоскурии (NН, VI, 15).

Уже Страбон связывал это засилье горцев со слабостью государственной власти в этом районе. «В местностях, где имеются (самостоятельные) правители, — говорит Страбон, — обижаемые еще находят некоторую помощь со стороны (своих) вождей... (области) же, подчиненные римлянам, более беспомощны, вследствие нерадения посылаемых (ими правителей)» (XI, 2, 12). «В Азии наше побережье, — отмечает он, — все подчинено им (римлянам — Г. М.), если не брать в расчет земель ахейцев, зигов и гениохов, ведущих разбойническую и кочевую жизнь в тесных и скудных местностях» (XVII, 3, 24).

Несомненно, эти самые племена наступали и на центральную Колхиду, вытесняя из ряда ее районов древнее местное население. Так, вероятно, оказались в прибержной полосе в I в. н. э. саниги (в районе Диоскурии), абазги (к югу от нее) и апшилы (еще южнее). Все они раньше, несомненно, находились в составе той грозной стихии, которая под названием джиков, ахейцев и гениохов, по сообщениям Страбона, господствовала в Северной Колхиде и соседних областях. Благоприятную обстановку для наступления горцев на Центральную Колхиду создало также и ослабление (уже со II н до н. э.) соседнего Иберийского царства, с древнейших времен стремившегося к овладению этой областью. В эту эпоху Иберия лишь пыталась сохранить крайне восточные, пограничные с нею районы Колхиды.

Другим очагом наступления на Центральную Колхиду стали, несомненно, горные области Юго-Восточного Причерноморья, населенные жившими в условиях разлагающегося родового строя воинственными племенами. Красноречивую характеристику их мы находим также у Страбона (см. выше). Как указывалось выше, это были в основном западногрузинские (чанские) племена. Развернувшиеся в этом районе в I в. до н. э. бурные события (эпоха Митридата, вторжения римлян и т. д.) вовлекли в свой водоворот и эти племена. Даже бедоносная армия Помпея потерпела серьезный урон от них. При прохождении через эту область жившие в горах Скидиса гептакометы истребили три помпеевых отряда (Strabo, XII, 3, 18). В это время, несомненно, происходит консолидация горцев Юго-Восточного Причерноморья, начинают складываться крупные союзы племен и т. д. После падения Понтийского царства и установления римского владычества государственная власть в этой области, так же как и в Ценральной Колхиде, еще более ослабла. Это широко открыло дорогу для наступления горцев Юго-Восточного Причерноморья. Здесь, как и в Северной Колхиде, Рим или его ставленники, правители Полемоновского Понта, были не в состоянии одолеть эти воинственные племена. Первые, по всей вероятности, предпочитали не вступать в бесперспективную войну с последними и старались наладить дружеские взаимоотношения с ними.

При таких условиях происходит интенсивный процесс наступления горцев на равнину. Ряд чанских и других племен проникает в прибрежную полосу Юго-Восточного и Восточного Причерноморья, На территории к востоку от Трапезунда активную роль начинают играть, наряду с жившими здесь с древнейших времен макронами (также, вероятно, чанское племя), племена гениохов, проникшие, вероятно, из внутренних районов Юго-Восточного Причерноморья (потомки засвительствованных еще урартскими источниками иганиехов?). К северо-востоку от них появляются племена зидритов, а еще дальше на север, в прибрежных районах Центральной Колхиды — лазы. Последние, вероятно, были чанским племенем и также проникли сюда из Юго-Восточного Причерноморья. Подтверждение этого, нам кажется, можно найти в древней этно-топонимике данного района. Обращает на себя внимание, что почти все названия крупных племенных объединений, засвидетельствованные надписями в этом районе, находят параллели в более поздней этно- и топонимике: Диаохи — таохи; Кулха — колхи; Витерухи — βνζήρες — Одзр(а)хе; Катарза — Котарзена, Годерз, кларджи; Забаха — джавахи; Иганиехи— гениохи, Эриахи—эры и т. д. Однако название одной из крупнейших областей — Луша, как будто вовсе не находит отражения в более поздней топо- и этнонимике. Возможно, как полагают исследователи, именно в данном названии можно видеть племенное название лазов. Урартское lušа произносилось, очевидно, как losа. Чередование «а» и «о» являлось, вероятно, характерным для языков этой области (ср. урарт. Каtаrzа — поздн. Коtаrz(еnе). Поэтому можно допустить существование параллельной формы 1оsа в виде «1аs(а)». Конечное «а» как здесь, так и в наименованиях Qulha, Каtаrzа и т. д., возможно, возникшая на урартской почве форма локатива. Превращение локативных форм в исходную форму тех или иных названий, как известно, нередкое явление.

Под натиском проникших с юга лазов древнее население этой области — эгры (мегрелы) — было оттеснено, вероятно, во внутренние области Западной Грузии[4].

Очень интересны, в связи с этим, сообщения Плиния и Клавдия Птолемея. Говоря о Трапезунде, Плиний называет племя «саннов (Sannorum) гениохов»; отмечая же, что в 140 000 шагов от Трапезунда находится река Абсар (Чорохи) с соименной крепостью при устье, добавляет, что «в этой местности за горами лежит Иберия, по берегу (же живут) гениохи, ампревты[5], лазы...»[6] (NН, VI, 12). В «Географическом руководстве» Клавдия Птолемея (II в. н. э.), являвшемся компендием, составленным из разновременных данных, говорится, что «приморскую часть Колхиды населяют лазы, вышележащие (местности же) — манралы — народы, живущие в стране Экректике» (гл. 9, § I)[7]. Последние два названия, безусловно, восходят к племенному наименованию мегрелов (margali > manrali, название их страны Эгриси > Экректике) — одного из западногрузинских (мегрело-чанских) племен.

Таким образом, почти на всем протяжении прибрежной полосы Юго-Восточного и Восточного Причерноморья появляются новые племена, проникшие сюда частично из горных областей Юго-Восточного Причерноморья. Они и захватывают постепенно гегемонию в Юго-Восточном и Восточном Причерноморье, на территории исторической Колхиды. Слившись с земледельческим населением прибрежной полосы, весьма близко, в ряде случаев, стоявшим к ним этнически[8], они становятся во главе новых крупных политических образований («царства» махелонов и гениохов, лазов, апшилов, абазгов и санигов). Подтверждение мысли о двух путях проникновения горцев в прибрежные области Восточного Причерноморья мы склонны усмотреть и в том, что, если засвидетельствованные Аррианом (131 г.) имена правителей абазгов и санигов являются «североиранскими» (сарматскими) (Ресмаг, Сладаг)[9], то правитель лазов (Маласса) носит имя явно другого облика, по своему окончанию, кстати, перекликающееся с именем «древнеколхидского царя [ ]са (правитель «царства махелонов и гениохов» (Анхиал) носит греческое, а правитель апшилов (Юлиан) — римское имя).

Судя по римским источникам, уже в середине I в. н. э. некоторые из этих новых объединений начинают играть активную роль в политической жизни Колхиды и соседних областей.

Вначале Рим не оставлял попыток полностью подчинить население Колхиды, наложить на него дань и другие обязанности. Одна такая попытка, вероятно, была сделана вслед за превращением полемоновского Понта в римскую провинцию (63 г. н. э.). Однако усиление римского ига, вызвало, очевидно, общее недовольство и вскоре вылилось в открытое восстание.

Мы и на этот раз являемся свидетелями возросшей активности местных объединений Колхиды. Это обстоятельство налицо в связи со вспыхнувшим в 69 г. крупным восстанием в Понте, известном под названием восстания Аникета. Сведения о нем находим мы в «Истории» Тацита (III, 47 — 48).

Недовольство населения Колхиды, очевидно, постарались использовать в своих целях некоторые представители военно-служивой знати упраздненного римлянами Понтийского царства. Во главе их стал Аникет — «бывший некогда начальником царского флота, вольноотпущенник Полемона (II, понтийского царя), пользовавшийся прежде большой силой и досадовавший на перемену, вследствие которой царство превратилось в провинцию». Воспользовавшись внутренними осложнениями в империи (борьба Вителлия и Веспасиана за императорскую власть), Аникет «привлек на свою сторону племена, живущие у Понта, и, прельстив всякую гель надеждой на добычу», «во главе довольно значительной шайки внезапно ворвался в Трапезунд». Там была перебита римская когорта, Аникет овладел городом и поджег стоявшие там суда. Из дальнейшего повествования Тацита явно следует, что основной контингент отрядов Аникета составляли местные жители[10]: «Варвары, — говорит Тацит, — горделиво разъезжали по (морю); быстро построив суда, называемые камарами[11], с высокими боками и широким дном, сплоченным без медных или железных связей. При бурном море они, соответственно подъему волн, увеличивают верхи судов досками, пока они не закроются наподобие кровли. Так (эти суда) и колышутся среди волн, имея с одинаковых сторон одинаковые косы и переменные весла, так что (для них) безразлично и безопасно причаливать той или иной стороной» (Тас. Hist.,III,47).

Сам Аникет, хотя и носил греческое имя («Непобедимый»), вполне возможно, по происхождению был из какого-либо местного племени, обитавшего на Черноморском побережье[12]. Ведь, согласно Тациту, он был когда-то рабом понтийского царя Полемона II. Тацит его называет «варваром» и т. д.[13]

Господствовавший в то время в восточных провинциях империи Веспасиан послал военные отряды против Аникета, во главе которых стоял Вирдий Гемин. «Последний, напав на расстроенного и рассеянного в погоне за добычей неприятеля, загнал его на корабли. Затем... он в устье реки Хоба нагоняет Аникета (считавшего себя) в безопасности под прикрытием царя седохезов, которого он склонил к союзу деньгами и дарами. И (действительно), сначала царь защищал просителя угрозами и оружием; но, когда ему выставили (на выбор) награду за выдачу или войну, он, по свойственному варварам вероломству, условился погубить Аникета и выдал перебежчиков. Так был положен конец войне с рабами»[14] (Тас. Нist.,III, 48).

Судя по действию «царя седохезов», у которого нашел в первое время приют побежденный Аникет, чувствуется, что население Восточного Причерноморья, хотя, возможно, и не принимало непосредственного участия в войне с римлянами, но и не отличалось покорностью по отношению к ним и держало себя независимо. Лишь угрозами и обещанием награды удалось римлянам склонить «царя» седохезов к выдаче нашедших у него убежище восставших.

Седохезы занимали территорию у реки Хоби. Естественнее всего было бы идентифицировать эту реку с совр. р. Хоби, которая впадает в Черное море севернее г. Поти (древн. Фасис)[15]. Однако ряд исследователей, основываясь на более точных указаниях «Перипла» Флавия Арриана, отождествляют р. Хоби с совр. р. Ингури (севернее Хоби)[16].

Седохезы, вероятно, одно из лазских племен. Вскоре, в начале II в., мы находим эту территорию в составе единого лазского объединения (см. ниже), которое еще не существовало в рассматриваемую эпоху.

Восстание Аникета, должно быть, показало Риму несбыточность стремлений полностью подчинить себе местное население Юго-Восточного и Восточного Причерноморья. Теперь для Рима становится очевидным, что и в Колхиде, как ранее в Иберии, ему фактически придется довольствоваться установлением союзнических отношений. Поэтому не случайно, что при Траяне (98—-117 гг.) Колхида начинает фигурировать в одном контексте с Иберией. В связи с войной с парфянами ((114—116 гг.) у Евтропия сказано, что Траян «Армению, которую заняли было парфяне, отнял назад... Албанам он дал царя, а царей иберов, савроматов, боспорцев, арабов, осдроенов и колхов принял в подданство» (Еutrор. Вrеv., VIII, 3). Привлечение на свою сторону правителей сложившихся в Колхиде новых политических образований становится для Рима первоочередной задачей в связи с усилением натиска Картлийского царства (Иберии), стремившегося включить в свой состав и Зап. Грузию. Иберии удалось подчинить себе одно из политических образований Зап. Грузии — зидритов, живших на Черноморском побережье, к югу от устья р. Чорохи. Должно быть, сильному натиску подвергались также и лазы, обитавшие в прибрежных районах, к северу от устья Чорохи. Это толкало верхушку лазов на соглашение с Римом. Уже при Траяне (если не раньше) между Римом и сложившимися в Юго-Восточном и Восточном Причерноморье политическими образованиями оформились те отношения, о которых мы узнаем из известного письма Флавия Арриана (императорского наместника в Каппадокии) к императору Адриану (117— 138). Как говорилось выше, это письмо является результатом инспекционной поездки Арриана в 131 г. (?)[17]вдоль юго-восточного и восточного побережья Черного моря по прибрежным городам, в которых стояли римские гарнизоны (Трапезунд, Апсар. Фасис, Диоскурия-Себастополис).

В своем письме императору Адриану (131 г.?) Арриан пишет, что «рядом с саннами (чанами), жившими в районе Трапезунда, живут махелоны[18] и гениохи: у них царь Анхиал. С макронами и гениохами граничат зидриты, они подвластны Фарсману (царю Иберии. — Г. М.), рядом с зидритами — лазы; царем у лазов Маласса, получивший свою власть от тебя (т. е. Адриана. — Г. М.). За лазами следуют апсилы; у них царь Юлиан, получивший царство от твоего отца (Траяна. — Г. М.). С апсидами граничат абаски; у абасков царь Ресмаг; этот также получил свою власть от тебя. Рядом с абасками — саниги, в земле которых лежит Себастополис (Диоскурия, совр. Сухуми. — Г. М.); царь санигов Спадаг получил царство от тебя» (Аrr. Реriрlus, § 15).

Таким образом, в 30-х гг. II в. н. э. на всем протяжении Черноморского побережья от Трапезунда до Диоскурии-Себастополиса (совр. Сухуми) существовало шесть разных объединений. Самым южным из них было находившееся к востоку от Трапезунда «Царство махелонов (макронов..?) и гениохов», во главе которого в то время стоял «царь Анхиал». Аноним V в. местонахождение «махелонов и гениохов» определяет между реками Архабисом (совр. Архаве-су) и Офиунтом (Офис) (Аnоn., § 42), который, по Арриану (§ 8), находился к востоку от Трапезунда на расстоянии 270 стадиев[19] (т. е. примерно 48 км). Трудно сказать, насколько точно отражает это сообщение Анонима обстановку II в. Однако то, что местонахождение этого объединения нужно искать примерно в этом районе, следует из сообщения Арриана, что центр этого политического образования («дворец Анхиала» — царя махелонов и гениохов) находился на р. Пританисе, которая «отстоит от Афин (совр. Атина) (в восточном направлении. — Г. М.) на сорок стадиев», т. е. на 7—8 км (Аrr., 8). Таким образом, судя по этим данным, территория «Царства махелонов и гениохов» охватывала морское побережье в районе совр. Ризе и Атины.

Дальше, на север, по побережью шла территория зидритов. Они, по Анониму, жили от р. Архабиса (Архаве-су) до р.Апсара (Чорохи).

Превратив Полемоновский Понт в свою провинцию, Риму не удалось сделать то же самое и в отношении Колхиды.На всем протяжении от Трапезунда до Диоскурии, как мы видели, сложился целый ряд местных политических образований и Рим был вынужден довольствоваться признанием их правителями верховной власти римского императора. Правители эти были, несомненно, местного происхождения. Об этом свидетельствуют хотя бы их имена, а «получение власти» от того или иного императора предполагает, вероятно, лишь формальное утверждение их прав Римом. В чем выражалась основная зависимость от Рима, трудно сказать. Скорее всего, в это время она не выходила за рамки дипломатических или военных сфер. У нас нет оснований полагать, что в обязательства этих правителей входила также выплата дани. Римляне не могли добиться этого даже от живших к югу от Трапезунда горцев — чанов. На них горько жалуется Арриан в том же «Перипле»: «С трапезундцами, — отмечает он, — как говорит и Ксенофонт, граничат колхи. Тот народ, который, по его словам, отличается наибольшей воинственностью и непримиримой враждой к трапезундцам, он называет дрилами, а по моему мнению, это—санны (т. е. чаны.— Г. М.); они и до сих пор очень воинственны, непримиримые враги трапезундцев и живут в укрепленных местечках; народ этот не имеет царей и с давнего времени обязан платить дань римлянам, но, благодаря разбойничеству, они платят взносы неаккуратно; впрочем, теперь, бог даст, они будут аккуратны или мы выгоним их (из страны)» (§ 15).

«Рядом с ними, — продолжает Арриан, — живут махелоны и гениохи; у них царь Анхиал» (там же). Этнически население этого «царства», по всей вероятности, принадлежало тем же чанам. Характерно, что, по словам Плиния (23-24—79), «не доходя Трапезунда по берегу — река Пиксит, а за ней племя саннов (Sannorum) гениохов» (NН, VI, 12). Реку Пиксит Арриан называет совсем недалеко от того места, где находился центр царства махелонов и гениохов: «Отплыв от Афин (совр. Атина.— Г. М.),— говорит Арриан, — мы миновали (реку) Пританис, на которой находится дворец Анхиала (царя махелонов и гениохов. — Г. М.); эта (река) отстоит от Афин на сорок стадиев. За Пританисом следует река Пиксит; между ними девяносто стадиев. От Пиксита до Архабия (совр. Архаве) также девяносто, а от Архабия до Апсара (Чорохи) — шестьдесят» (§ 8). Таким образом, «махелоны и и гениохи» являлись, по всей вероятности, теми же «чанскими» или «халдскими» (в широком значении этого термина) племенами (западногрузинское население Юго-Восточного Причерноморья). Поэтому исследователи с полным правом рассматривают название «махелонов» в качестве варианта названия «макронов», с древнейших времен упоминавшихся в этой области (макроны, по словам Страбона, те же санны, т. е. чаны). Поскольку название «макроны» (вар. «махелонов») обозначает, вероятно, западногрузинское население прибрежной низменной полосы Юго-Восточного Причерноморья, то в «гениохах» и нужно усмотреть часть горцев Юго-Восточного Причерноморья, во главе которых, вероятно, и образовалось на рубеже I в. до н. э. — I в. н. э. данное крупное объединение, включившее в свой состав также и местное, однородное с ним этнически, население низменной приморской полосы («макроны»).

Таким образом, путем захвата гегемонии одной частью чанов—горцев, над низменными районами Юго-Восточного Причерноморья, к востоку от Трапезунда и слияния их с чанским населением низменности происходит образование царства махелонов и гениохов.

Такое же слияние горцев и населения равнины происходит, несомненно, и на соседней территории Восточного Причерноморья (Центральной Колхиды), где опять-таки чанское племя лазов, т. е. часть горцев Юго-Восточного Причерноморья, захватывает гегемонию и становится во главе крупного объединения — Лазского царства, и здесь происходит слияние лазов с почти однородными с ними этнически эграми (мегрелами) — древнейшим населением этой области; жившим уже давно в условиях классового общества. Это проникновение в западногрузинское население значительной массы горских племен, среди которых очень сильны были традиции родового строя, конечно, оказало большое влияние на социальную структуру западногрузинского общества в сторону укрепления слоя «эри» (пользуясь «восточногрузинской» социальной терминологией), т. е. слоя свободных общинников — воинов, что, в свою очередь, обусловило возникновение здесь крупного и сильного политического образования, обеспечило возможность для дальнейших его успехов. Если у римлян данное политическое образование стало именоваться «Царством лазов» (по имени племен лазов, которые и возглавили это объединение), то население Картлийского царства продолжало именовать его старым названием «Эгриси», по имени жившего здесь с древнейших времен западногрузинского (эгрского, мегрельского) населения, с которым в скором времени, вероятно, полностью смешались этнически почти однородные с ними лазы.

Сложившееся путем сложного процесса «варваризации» — взаимодействия «военно-демократического» строя лазов и раннеклассового строя эгрского населения, лазское общество, несомненно, так же как и общество соседнего объединения «махелонов и гениохов», представляло собой раннеклассовое общество; означенный процесс в тех исторических условиях в конечном счете способствовал быстрому продвижению вперед на путях феодализации.

Трудно сказать, являлись ли образовавшиеся севернее лазского объединения «царства» апшилов, абазгов, санигов также раннеклассовыми государственными образованиями или это были находящиеся на стадии «военной демократии» союзы племен. В этих местах (район Диоскурии-Сухуми и дальше по побережью, на север с «лежащими выше них» горными областями) мы не можем предполагать столь сильного взаимодействия горцев и развитого в социальном отношении населения равнины, как это имело место в центральных и южных областях Колхиды. Здесь преобладание горцев было полным. Местное население сравнительно мало соприкасалось с развитыми государствами того времени. Внутреннее развитие в этих скудных горных областях не могло идти быстрыми темпами. Поэтому мы более склонны к тому, чтобы считать эти объединения Северной Колхиды союзами племен с сильными зачатками государственности, а стоявших во главе них царей» — вождями этих племенных объединений[20].

***

Процесс так называемой «варваризации» Юго-Восточного и Восточного Причерноморья (массовое проникновение стоящих на ступени «военной демократии» горских племен в Колхидскую низменность и другие прибрежные районы Колхиды, натиск стоявших на той же ступени развития северокавказских племен и т. д., захват ими политической гегемонии в Колхиде и образование новых союзов племен и раннеклассовых государств во главе с ними) оказал сильное влияние также и на прибрежные города.

В силу вышеотмеченных обстоятельств эти города в значительной мере потеряли значение крупных торговых центров. Вследствие ослабления государственной власти во весь рост встал вопрос о взаимоотношениях с появившимися по соседству воинствующими племенами. Власть как понтийских царей, так и Рима в Колхиде была довольно слабой и не могла защитить города от натиска горцев.

В Юго-Восточном Причерноморье условия для развития прибрежных городов были более устойчивыми. Государственная власть здесь была более сильна и лучше могла защищаться от вторжения воинственных горных племен. Более чувствительны были здесь последствия тех постоянных войн, которые вели сперва цари Понта, а затем Рим. Однако активизация горцев чувствовалась и здесь. Это особенно касается крайних восточных районов этой области, где находился Трапезунд. Арриан жалуется на воинственных чанов, которые разбойничают» и являются «непримиримыми врагами трапезундцев». В своем письме к Адриану он даже угрожал, что «выгонит их (из страны)» (§ 15).

В дальнейшем, на протяжении второй половины II в. и в III в. положение в Колхиде развивалось в том же направлении. Римляне не были в состоянии контролировать положение внутри Колхиды, однако стремились сохранить свои опорные пункты — прибрежные города — крепости, что обеспечивало им хотя бы номинальную зависимость от них правителей, существовавших на территории Колхиды политических образований.

Как известно, в первой половине III в. в Северное Причерноморье начинают проникать германские племена готов. Рим не мог эффективно защищать свои позиции. Для Рима III в. н. э. был периодом обострения внутриполитической обстановки, ожесточенной борьбы между отдельными социальными группировками и гражданских войн. Положение осложнялось непрерывными, порой неудачными, войнами, которые приходилось вести империи против усилившегося Персидского государства Сасанидов и с наступавшими зарейнскими и задунайскими племенами. Это обусловило ослабление римских позиций в Северном и Восточном Причерноморье. В 40-х гг. III в. римские гарнизоны были выведены из Боспорского царства. После этого власть в Боспоре захватили антиримские элементы (возможно, выходцы из местной «варварской» среды), которые предоставили в распоряжение готов боспорский флот для их набегов на кавказское, малоазийское и греческое побережье Черного моря.

О таких набегах готов (именуемых им «скифами») на колхидское побережье в середине III в. сообщает нам историк Зосиме (автор второй половины V в.) в своей «Новой Истории». Скифы, по его словам, «опустошили области до Каппадокии, Питиунта и Эфеса» (I, 28). В 253 г. правители Боспора «предоставили скифам проход через Боспор в Азию, переправив их на их собственных судах, которые они взяли обратно и возвратились домой. Когда скифы стали опустошать все (что было) на пути, жители побережья Понта удалились в глубь страны, в лучшие укрепления, а варвары прежде всего напали на Питиунт, окруженный огромной стеной и имевший весьма удобную гавань. Когда Сукессиан, стоявший во главе местного (римского. — Г. М.) гарнизона, вступил с бывшими там силами и прогнал варваров, то скифы, опасаясь, чтобы гарнизоны других укреплений, узнав (об этом) и соединившись с питиунтским отрядом, не уничтожили их окончательно[21], захватили какие могли суда и с величайшей опасностью удалились домой, потеряв под Питиунтом многих из своих. Жители (побережья) эвксинского Понта, спасенные, как мы рассказали, искусными действиями Сукессиана, надеялись, что скифы, отбитые сказанным способом, никогда больше не (осмелятся) переправиться. Но, когда Валериан[22] отозвал Сукессиана, дал ему должность при дворе и вместе с ним занялся делами Антиохии и ее заселением, скифы снова взяли у боспорцев суда и переправились (Азию). Удержав суда и не позволив боспорцам, как прежде, возвратиться с ними домой, они пристали вблизи Фазиса, где, как говорят, было построено святилище Фасианской Артемиды и дворец Ээта. Сделав безуспешную попытку взять святилище, они пошли прямо на Питиунт; без малейшего затруднения взяв (это) укрепление и вырезав бывший в нем гарнизон, они двинулись дальше. Раздобыв большое количество судов и воспользовавшись для плавания пленными, умевшими грести, они при тихой погоде, простоявшей почти все лето, подступили с моря к Трапезунду, большому и многолюдному городу, имевшему, кроме местных солдат, десять, тысяч других. Начав осаду, они даже во сне не надеялись взять (силой) город, обнесенный двумя стенами, но, узнав, что солдаты преданы лени и пьянству, не всходят даже на стену и не упускают ни одного случая понежиться и попировать, они приставили к стене в доступном месте заранее приготовленные для этого бревна и, небольшими кучками взобравшись по ним ночью, взяли город; одни из солдат, пораженные внезапным и неожиданным нападением, бежали из города через другие ворота, а другие были перебиты неприятелями. Взяв город таким образом, варвары овладели бесчисленным множеством сокровищ и пленных; ибо почти все окрестные жители собрались в этот город как в безопасное убежище. Истребив храмы и жилища и (вообще) все, что служило украшению или увеличению (города), а затем опустошив и (всю) его область, варвары возвратились на родину с огромным количеством кораблей» (I, 31—33).

Местное население Колхиды, должно быть, вместе с римскими гарнизонами активно боролось против вторгшихся в их страну готов. Об этом свидетельствует эпизод взятия Трапезунда, где собрались «почти все окрестные жители», и опустошение готами всей Трапезундской области. Кроме того, Зосиме ничего не говорит, с кем имели дело во время этого набега готы в Фасисе, где, очевидно, их постигла явная неудача — они не смогли взять «святилище» (?) и пошли на Питиунт. Очевидно, они были изгнаны из этих мест. Возможно, мы не ошибемся, если в неудачах готов в районе Фасиса (при их успехах в Питиунте и Трапезунде) усмотрим свидетельство возросшей мощи существовавшего в данном районе Лазского царства, несомненно, активно выступившего (вместе с римским гарнизоном Фасиса?) против готов.

Эти события, возможно, привели к фактическому падению римского господства в Восточном Причерноморье.

Правда, при Клавдии II (268—270) римляне нанесли тяжелое поражение племенам готского союза и угроза готских вторжений была устранена, но опасность с севера, очевидно, продолжала существовать. У Константина Багрянородного (X в.) мы находим интересное сообщение о том, что при правлении Диоклетиана (284—305) полководец боспорцев Совромат собрал живших у Меотийского озера сарматов и выступил в поход «против римлян». Сперва он завоевал страну лазов, воевал с жителями этой страны и достиг реки Галиса (в Малой Азии). Однако вскоре Савромат был вынужден возвратиться в Боспор (De administrando imperio, гл. 53).

В конце III в. н. э. центр Римской империи постепенно перемещается на Восток, в связи с чем наблюдается некоторое укрепление римской мощи в восточных провинциях. Возможно, в первой половине IV в. римские гарнизоны вновь стояли в прибрежных городах Центральной и Северной Колхиды.

По сообщению византийских авторов, в частности Менандра, автора (второй половины VI в. (см. Фрагм. XI), к концу IV в. устанавливается факт усиления Лазского царства, выразившегося в подчинении им сванов[23]. С. Н. Джанашиа считает, что Рим, ввиду тех осложнений, которые он переживал во второй половине IV в. (неудачные войны с Персией и т.д.), был вынужден согласиться на это и не мог помешать усилению Лазского царства. В это же время лазы, по его мнению, вероятно, подчинили себе и другие соседние племена — апшилов, абазгов и т. д.[24]

Однако усиление Лазского царства и распространение его власти на всей территории Западной Грузии скорее всего надо рассматривать как длительный процесс. Уже во второй половине I в. н. э., как мы видели, на территории Колхиды сложился ряд крупных политических образований и Рим был вынужден признать власть их правителей над контролируемой ими территорией. Среди них был также «царь лазов».

Плиний (23-24—79) лазов знает как жителей прибрежной полосы у устья Чорохи. Так же и по Птолемею (II в.), лазы населяли «приморскую часть Колхиды», «вышележащие (месности Колхиды же населяли) — манралы — народы, живущие в стране Экректике». Мы уже говорили о том, что в качестве последних речь идет об этнически почти однородном с лазами мегрельском населении. Первым шагом на пути усиления лазов должно было быть включение в состав лазского объединения этого мегрельского населения, живущего во внутренних районах Колхиды. Это произошло, вероятно, очень рано, на протяжении I—II вв. н. э. Более поздние авторы на территории Западной Грузии не обнаруживают отличных от лазов каких-либо манралов, или экректикийцев. Для римлян — византийцев, здесь живут одни лазы, для населения Картли же — мегрелы, население Эгриси. Путем слияния лазов с древнейшим населением Колхиды — эгрисцами (мегрелами), и сложилось раннеклассовое государство лазов, обнимающее обширные плодородные районы Колхиды с имевшим богатые традиции земледельческим населением. Это обусловило быстрое выдвижение Лазского царства среди других политических образований Зап. Грузии. Вероятно, уже во II в. лазы оттеснили на север выдвинувшихся на юг горцев (апшилов, абазгов, возможно, также и некоторые сванские племена). У более поздних авторов северная этнографическая граница лазов доходит почти до района Диоскурии —Себастополиса.

Дальнейшее усиление лазов, вероятно, тесно было связано не только с ослаблением Рима, но и с ослаблением Иберии, оказавшейся под ударами сасанидского Ирана (см. ниже). В научной литературе часто этот важный факт оставлен почти без всякого внимания при изучении вопросов о возникновении и усилении Лазского (Эгрисского) царства.

Мы видели выше, что позиции Картлийского царства в Западной Грузии в первой половине II в. н. э. были довольно сильными. В его состав, в качестве отдельного саэристао, непосредственно входила часть территории Западной Грузии — Аргвети (область, примыкающая к Восточной Грузии в районе Сурамского хребта). В то же время Картли овладела и определенной частью прибрежной полосы к югу от устья р. Чорохи. Продвижение Картли ущемляло позиции Рима, результатом чего и была напряженность отношений, существовавшая между ними при Адриане. Возможно, именно этим объясняется наличие в 30-х гг. II в., во время инспекционной поездки Арриана, несравненно более сильного контингента римских войск в Апсаре, у границ иберийских владений (пять когорт — половина легиона), чем в других прибрежных городах Колхиды (в Фасисе, например, стояли всего лишь 400 воинов). Подобно тому, как было подчинено объединение зидритов, Картли стремилась, несомненно, к подчинению и Лазского царства. В такой обстановке правители лазов и римляне становились естественными союзниками. Этот союз, вероятно, сыграл значительную роль сперва в противодействии попыткам сильной Картли подчинить себе Западную Грузию полностью, а затем, после ослабления Картли — в ликвидации власти правителей Картли над восточными районами Колхиды и включении этих районов в состав Лазского царства. Ведь в VI в., во время известных войн между персами и византийцами, граница Лазики доходила до самого Сурамского хребта и Шорапани являлся пограничной крепостью лазов. Крепость Шорапани (Сарапанис), как и соседняя крепость Сканда, по словам Прокопия, была построена лазами с большими лишениями (Ве1. Goth., VIII, 13).

Картли также была вытеснена из прибрежной полосы у устья р. Чорохи, и эта территория, частично по крайней мере, отошла к Лазскому царству.

Рим нуждался в сильном Лазском царстве в качестве союзника и для борьбы против северных кочевников, которые уже с III в. н. э. представляли исключительно большую угрозу для империи. Выше мы говорили о борьбе с готскими вторжениями. В IV в. появляются еще более сильные враги в лице гуннов. В 70-х гг. IV в. гунны вторглись на территорию Боспорского царства и уничтожили его. Гунны шли с востока, и до этого они разгромили аланские объединения. Нашествие их характеризовалось особой жестокостью. Оседлое аланское население в значительной части было перебито, кочевые племена же влились в состав гуннского союза. Только в предгорьях Кавказа и к югу от течения Терека сохранилось аланское население, потомками которого и являются нынешние осетины.

Таким образом, взаимоотношения с Восточно-Римской империей (Византией) опирались на добровольный союз[25]. Распространение политического влияния Лазики на соседние племена апшилов, абазгов, сванов, на территории которых находились проходы с севера, могло существенно облегчить защиту этих проходов. Поэтому Рим, очевидно, ничего не имел против такого распространения власти лазских царей, ввиду чего нет необходимости рассматривать этот процесс как направленный против Рима и считать его происшедшим в период внутренних или внешних осложнений Римской империи.

Когда конкретно произошло подчинение Лазике апшилов или абазгов, нам не известно. Согласно Прокопию, они являются «давнишними подданными лазов» (Веl. Goth., VIII, 3, 10). Зависимость абазгов, во всяком случае к VI в., была несколько иной, чем подчинение апшилов. У абазгов были собственные два князя, один в западной, другой же — в восточной части их страны (там же, VIII, 3). Территория же апшилов, очевидно, непосредственно была включена в состав Лазского царства: здесь, по-видимому, стояли лазские гарнизоны (Ве1. Goth.,VIII, 10). Лазы подчинили себе также соседнее с апшилами (с северо-востока у совр. Цебельды) сванское объединение мисимиан.

Были подчинены также «сваны», т. е. самое крупное объединение сванских племен. Благодаря вышеуказанному сообщению Менандра (Фрагм. XI), мы можем датировать это событие концом IV в. Начиная с 389—395 гг. (см. выше), как видно из сообщения Менандра, «предводитель» («правитель»)[26] сванов утверждался лазским царем. Сваны посылали лазам и дань — мед, кожи, выполняли, вероятно, также военную повинность по охране проходов и т. д. Такие же обязательства по отношению к лазам, по всей видимости, несли и другие подчинившиеся им племена Северной Колхиды[27] Кроме вышеназванных, среди объединений горцев Северной Колхиды, находящихся в подчинении у лазских царей, византийскими авторами упоминается также Скюумиа (Рrос. Веl. Goth., VIII, 2), очевидно, еще одно сванское объединение (это название со сванским префиксом «ле» сохранилось в названии одной из горных областей Западной Грузии — Лечхуми[28].

***

Правда, у нас нет оснований образование столь крупного политического объединения, обнимавшего всю территорию Западной Грузии, рассматривать происшедшим в конце IV в. и связывать его с существовавшими в то время внешнеполитическими и др. осложнениями Римской империи, но вполне вероятно, что именно в это время и наступил период наивысшего могущества Лазского царства. Подчинение живших в труднодоступных местах Северной Колхиды сванов, наложение на них дани и т. д. было труднейшей задачей и может служить показателем могущества Лазского царства. Поэтому и прекращение зависимости сванов от лазов, происшедшее в 457—474 гг.[29], является признаком ослабления Лазского царства.

 Таким образом, следует думать, что период от конца IV в. до 60 —70-х гг. V в. является временем наивысшего могущества Лазского царства. Вероятно, обстановку именно этого времени отражает характеристика, даваемая Прокопием Кесарийским взаимоотношениям между Римом и лазами. Формальная зависимость все еще существовала — при смене царя правитель Рима посылал новому лазскому царю знаки власти, но Лазское царство не платило дани римлянам, не выставляло войска для участия в их военных экспедициях. Оно своими силами обеспечивало защиту проходов, чтобы не допустить вторжения гуннов, что, однако, тоже никак нельзя рассматривать как обязательство по отношению к Риму, ибо это в первую очередь входило в интересы самой Лазики (Ве1. Реrs., II, 15). На собственно лазской территории, в том числе в прибрежных городах, давно уже не стояли римские войска. Прокопию известно лишь о той далекой эпохе, когда римские гарнизоны стояли на всем побережье «от Трапезунда до страны сагинов» (т. е. санигов), однако из них лишь в Себастополисе и Питиунте сохранились они (Ве1. Goth., VIII, З)[30]. Апсар в значительной степени лежал в развалинах (там же, VIII, 2). Фасис тоже, несомненно, давно перестал быть римской крепостью. В период могущества лазов, очевидно, он возродился в качестве торгового и культурного центра. У византийских авторов, в частности у того же Прокопия, много говорится о внешней морской торговле лазов (Ве1. Реrs., II, 15, 28). Эта торговля осуществлялась, вероятно, как и прежде, главным образом через Фасис. Здесь же, в IV в., по свидетельству Фемистия, существовала высшая риторическая школа, пользующаяся такой славой, что наряду с лазами в ней получали образование выходцы из восточных провинций Римской империи (Λογοι, XXVII).

Однако главные политические центры Лазского царства находились во внутренних районах. Столица, именуемая византийскими авторами «Древним городом» (Αρχαιόπολίς), лежала в 17 км к северо-востоку от нынешнего г. Цхакая. Древнегрузинские источники называют ее Цихе-Годжи. Здесь, на территории современного Нокалакеви были произведены археологические раскопки, выявившие остатки сооружений византийского и позднеантичного периодов[31]. Они возобновились недавно и привели ко многим новым открытиям[32]. Крупным центром Лазики была крепость Родополис[33] (груз. Вардцихе, в 12 км к югу от Кутаиси), на месте самого Кутаиси были значительные поселения и крепости, на границе с Картли — крепости Сканда и Сарапанис[34]. Значительной была крепость Телепис (у слияния рр. Риони и Цхенисцкали)[35] и т. д.

Начало ослабления Лазского царства, датируемое 60—70-ми годами V в. (см. выше), нам кажется, находится в связи с усилением Картлийского царства при Вахтанге Горгасале. В «Жизнеописании Вахтанга», вошедшем в свод древне-грузинских летописей «Картлис цховреба», мы находим много конкретных сведений об успехах правителя Картли в Эгриси (Западная Грузия). Говорится, в частности, об успешной военной экспедиции царя Вахтанга в Западную Грузию, о захвате всех крепостей вплоть до Цихе-Годжи и т. д. При этом в качестве обстоятельств, благоприятствующих этим предприятиям Вахтанга, называется и то, что «царь греков Леон Великий» из-за войны с персами не был в состоянии воспрепятствовать этому (КЦ, 157). Не только талантливый полководец, но и искусный политик и дипломат царь Вахтанг в своей борьбе за восстановление потерянных позиций Картлийского царства в Западной Грузии искусно пользовался греко-персидскими противоречиями, выступая в качестве союзника то Персии, то Византии. Выступая в роли союзника персов, Вахтангу удалось отвоевать многие области Картлийского царства как в восточных районах Западной Грузии, так и на юго-западе, в исторической Месхети. Среди областеначальников (эриставов) Вахтанга Горгасала «Картлис цховреба» называет эриставов Кларджети, Цунды и Одзрхе (в Месхети), а также Эгри и Суанети, Маргви и Такуери (КЦ, 185). Можно думать, что Аргвети вновь вошла в состав Картли. То, что Сванети отпала от Рима (Византии) и Лазики в эту эпоху — при Леоне I (457—474), мы узнаем из вышеприведенного сообщения Менандра. По-видимому, она вошла при этом в состав Картлийского царства.

Правда, византийские авторы VI в. хранят гробовое молчание о владениях Картли в Западной Грузии. Им об этом будто ничего не известно, в то время как они исключительно хорошо осведомлены о господстве Лазского царства над племенами Западной Грузии (апшилы, абазги, сваны) и даже над иберами. Но это и понятно: свое право на господство в Западной Грузии они основывают именно на правах своего подданного — лазского царя, в то время как факты, свидетельствующие о владениях находящейся в подчинении Ирана Картли в Западной Грузии были им крайне нежелательны, так как обосновывали бы притязания персов на Западную Грузию. Впрочем, в глазах византийцев проникновение Карли в Западную Грузию в IV—V вв., возможно, на (самом деле выглядело в качестве иранского проникновения, так как Картли при этом большей частью выступала в качестве союзника Персии.


[1] Моммзен Т. История Рима, V, 1949, с. 341; Максимова М. И. Античные города Юго-Восточного Причерноморья, 1956, с. 308 прим. 4.

[2] Максимова М. И. Указ. соч., с. 360—361.

[3] Амиранашвили А. И. Иберия и римская экспансия в Азии. — ВДИ, 1938, №2, с. 171; ее же. Восстание Аникета. — ВДИ, 1939, №2, с. 65.

[4] Кисслинг предполагает наличие натиска, главным образом, с севера (см. статью «Heniochi», RЕ, VIII). Западногрузинское племя лазов он считал керкетским племенем, проникшим в Центр. Колхиду с Северокавказского побережья Черного моря (где Аррианом засвидетельствован пункт «Старая Лазика») под натиском джиков.

[5] Вероятно, соответствует «зидритам» Флавия Арриана (см. ниже).

[6] Лазы впервые упоминаются Плинием.

[7] К сведениям Птолемея о Грузии см.: Ломоури Н. Ю. Клавдий Птолемей. «Географическое руководстово». — Известия о Грузии. — МИГК, вып. 32, 1955, с. 39—65 (на груз. яз.).

[8] Это, в частности, безусловно в отношении лазов и их соседей из внутренних районов Западной Грузии — мегрелов.

[9] См.; Zgusta L. Указ. соч., с. 93, 123—124, 147 и др.

[10] Болтунова (Амиранашвили) А. И. Восстание Аникета.— BДИ, 1939, № 2, с. 62.

[11] Этот самый тип небольших судов описывает Страбон, когда он говорит о морском разбое североколхидских племен (Strabо, XI, 2, 12).

[12] Болтунова А. И. Указ. соч., с.58.

[13] Некоторые исследователи, основываясь на словах Тацита об участии в восстании Аникета прельстившейся на добычу бедноты, полагают, что к Аникету примкнули также обездоленные низы греческого населения Трапезунда, солидаризовавшиеся с местным населением в их ненависти к римским захватчикам и их пособникам — богатой верхушке города (см.: Максимова М. И. Античные города Юго-Восточного Причерноморья, с. 393 и след.).

[14] Наименование «рабской войны» обусловлено, вероятно, лишь тем, что во главе восстания стоял человек рабского и негреческого происхождения (ср.: Болтунова А. И. Указ, соч., с. 62).

[15] Так у С. Н. Джанашиа (Тубал-Табали. Тибарени. Ибери. — Известия ИЯИМК Груз. ФАН СССР, т. I, 1937, с. 202, на груз, яз); у А. И. Болтуновой (указ. соч., с. 63). Ср. уже: Брун К. Черноморье. — Сборник исследований по исторической географии Южной России, часть II, 1880, с. 250.

[16] Иващенко М. М. К вопросу о местонахождении Диоскурии древних. — Известия Абхазского научного общества, 1926, вып. 4. с. 97; Ельницкий Л. А. Из исторической географии древней Колхиды. — ВДИ, 1938, №2, с. 314—315; Ломоури Н. Ю. Из исторической географии древней Колхиды. — ВДИ, 1957, №4, с. 100—101.

[17] Cp: Schwartz. Flavius Arrianus, RE, I, 1896, стб. 1231—1232.

[18] Так в рукописях, а также у Анонима V в. (§ 49—51), повторяющего текст Арриана (см.:Мüller С. Fragmenta Historicorum Graecorum, V, 1870). Издатели чтение «махелоны» исправляют на «макроны».

[19] «Стадий» Арриана равен в среднем 177,4 м. Nisseen Н. Griechische und römische Metrologie.— Handbuch der klassischen Altertumswissenschaft, т. I, c. 854—857 (см.; Ломоури Н. Ю. Из исторической географии древней Колхиды.—ВДИ, 1957, № 4, с. 97).

[20] Основываясь на словах Арриана, что цари лазов, апшилов, абазгов и санигов «получили власть» от римских императоров (Траяна и Адриана), Н Джанашиа считает, что, следовательно, мы имеем дело с настоящими царями, суверенными правителями, а не вождями родо-племенных объединений (см.: его же. Труды, II, с. 309). Однако, как говорилось выше, в этом «получении власти» нужно видеть лишь утверждение императором (точнее, признание им), а никак не то, что эти «цари» в действительности правили в силу «получения власти» от императоров.

[21] Очевидно, римский гарнизон стоял в это время не только в Питиунте, но и в других пунктах Колхиды (Диоскурия, Фасис, Апсар); о Фасисе и Трапезунде см. выше.

[22] Римский император в 253—260 гг.

[23] Джанашиа С. Н. Труды, II, с. 315—317 (на груз. яз.).

[24] Римские послы при переговорах с царем Хосровом представляют список тех лазских царей, которые утверждали «предводителей сванов»; таково было положение по их словам, начиная с царя римлян Феодосия и царя персов Уарана вплоть до царя римлян Леона (I) (457—474) и персидского царя Пероза (457—484). Было два Феодосия (1—379—395 и II — 409—450) и два Уарана (Бахрама) (IV —389—399 и V — 420—439). Поэтому подчинение лазами сванов должно было произойти в 389—395 или 420—439 гг. (См.: Каухчишвили С. Г. Указ. соч., III, c.225, прим. 1). Однако, учитывая стремление римских послов подчеркнуть права лазских царей на владение страной сванов, скорее всего предпочтение надо отдать более ранней дате (389—395 гг.).

[25] Позже положение изменилось: в 20-х гг. VI в., когда война римлян с персами развернулась уже на территории Западной Грузии, здесь появились, римские (византийские) войска.

[26] Менандр называет его то «δ Σουανίας ήγεμúν», то «δ Σουανίας άρχων»

[27] Джанашиа С. Н. Труды, II, с. 318—319 (на груз. яз.).

[28] Каухчишвили С. Г. Сведения византийских писателей о Грузии, т. II, с. 96, прим. 2 (на груз. яз.).

[29] По словам Менандра, при царе римлян Леоне I (457—474) и персидском царе Перозе (457—484). (См.: Каухчишвили С. Г. Указ. соч., т. III, 1936, с. 225, прим. 1).

[30] В «Новеллах» Юстиниана, кроме воздвигнутой самим Юстинианом Петры (в районе Батуми), на побережье называются также Себастополис и Питиунт — «скорее крепости, чем города». Свида (IV в.) упоминает Питиунт под названием «местечка» (πολίχνιον). (См.: Каухчишвили С. Г. Указ. соч.. IV2, 321).

[31] Информацию см. в журнале «Forschungen und Fortschritt», 1931, № 27, с. 354—355; Каухчишвили С. Г. Указ. соч., с. 318—320.

[32] Нокалакеви-Археополис. Археологические раскопки 1973—1977 гг. Тбилиси, 1981; 3акарая П. П.,

Ломоури Н. Ю., Леквинадзе В. А,. Гвинчидзе Г. О. Цихегоджи-Нокалакеви. Тбилиси, 1984.

[33] Каухчишвили С. Г. Указ. соч., III, с. 308—311; Джапаридзе В. М. Археологическое изучение городища Вардцихе. — В сб.: Археологические памятники феодальной Грузии, II. Тбилиси, 1974, с. 84—105; его же. Вардцихское городище. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1984.

[34] Каухчишвили С. Г. Указ, соч., III, с. 301 и след.; Цкитишвили Г. Г. К вопросу о Шорапанском «эриставстве» античной эпохи. — Сборник по исторической географии Грузии, т. II. Тбилиси, 1964, с. 71—106.

[35] Каухчишвили С. Г. Указ. соч., с. 38, прим. 2.



ГЛАВА XX

 

КАРТЛИЙСКОЕ ЦАРСТВО В III в. н. э.

 

В III в. н. э. во внешнем окружении Картли произошли серьезные перемены. Важнейшей из них явилось возникновение сильной державы Сасанидов, пришедшей на смену слабому Парфянскому государству, представлявшему фактически объединение многих полу самостоятельных царств. В этом объединении верховная власть парфянской династии Аршакидов к этому времени сделалась в значительной степени номинальной. Непрерывные войны с могущественным Римом, а также внутренние неурядицы подорвали мощь Парфии. Воспользовавшись этим, правители юго-западной части Иранского плоскогорья (Персиды) — знатный род Сасанидов — захватили гегемонию в Иране. Сасанид Ардашир нанес сокрушительное поражение последнему аршакидскому царю Артабану V (224 г.) и в 226 г. был объявлен царем. Этот Ардашир (1) считается основоположником новой, Сасанидской, династии правителей Ирана.

Сасанидский Иран был более сильным и централизованным государством, чем Аршакидская Парфия. Значительно более самостоятельными и самобытными были устремления Сасанидов в области культуры. Вместо сохранения эллинистических тенденций аршакидских правителей в области религии и культуры Сасаниды выступали как бы продолжателями традиций ахеменидской эпохи. Исключительно большую роль начинает играть при них древний зороастризм, который окончательно сложился в качестве воинствующей религии именно в эту эпоху. Вместе с тем происходит усиление храмов и зороастрийского жречества. Верховный жрец уже при первых Сасанидах делается одним из главнейших вельмож в государстве.

Уже первые представители Сасанидской династии развернули интенсивные наступательные войны как в западном, так и в восточном направлениях. Ардаширу I (226—241) удалось захватить почти все области, входившие раньше в состав Парфянской державы, за исключением Мидии-Атропатены (Южный Азербайджан) и Армении. Еще более успешными были войны его преемника — Шапура I (242—272). Последний совершил несколько успешных походов против римлян и нанес им ряд поражений. Во время одной из таких войн в 260 г. ему удалось захватить в плен самого римского императора Валериана. Армения, которая и в эту эпоху оставалась главным объектом борьбы между Римом и Ираном, вновь была включена в состав Иранского государства. Сасанидам подчинилась, как мы уже видели, также значительная часть Юго-Восточного Причерноморья — «царство махелонов и гениохов».

В своей надписи Ка’ba-i-Zardošt Шапур I перечисляет вельмож своей империи и делит их на три группы: 1) те, которые получили власть еще при Папаке, отце Ардашира I, основоположника Сасанидской державы, 2) те, которые получили власть при Ардашире I и, наконец, 3) сановники, которые получили власть при Шапуре I. Именно среди последних и упоминается «Амазасп, царь Иберии»[1].

Вполне вероятно, что при первых Сасанидах установились дружеские взаимоотношения между Ираном и Картли. Иран все еще вел борьбу за овладение более южными странами (Атропатеной, Арменией, Сирией). Непосредственная угроза иранского владычества над Иберией еще не нависла. Правители Картли в силу создавшихся условий, вероятно, считали для себя более выгодным выступить в качестве союзника сасанидского Ирана против Рима. Само то положение, которое, согласно надписи Ка’ba-i-Zardošt, занимал в Сасанидской империи царь Иберии Амазасп красноречиво свидетельствует о том, что речь идет вовсе не о побежденном силою оружия правителе завоеванной страны. Амазасп выступает как один из высших вельмож империи, занимающий высокое место в иерархии при сасанидском дворе. В перечислении высших сановников державы, получивших власть при нем, Шапур I упомииает «Амазаспа, царя Иберии» четвертым—после царя Адиабены, царя Кирмана и Денаки—царицы «Nešān dastkirt Sāpūr». После Амазаспа идут царевич, представители влиятельнейших родов Сасанидской державы — Суренов и Каренов, питиахши и хазарапеты, сатрапы и другие высшие сановники царства. Для всех, в том числе и для иберийского царя Амазаспа, Шапур устанавливает определенные жертвоприношения. Сказанное подтверждает, что в лице Амазаспа мы имеем дело не с покоренным силой оружия правителем вражеской страны, а с одним из влиятельнейших  союзников иранского царя[2].

И в III в., в частности, при Амазаспе, Картли являлась фактически самостоятельным и сильным государством. Память об Амазаспе как о могучем правителе ярко сохранилась в грузинской исторической традиции. В своде древнегрузинских исторических сочинений — «Картлис цховреба», имеется предание об Амазаспе как о человеке могучем и великане, наподобие Фарсмана Квели, т. е. того знаменитого Фарсмана II, с которым ничего не мог поделать даже находившийся на вершине своего могущества Рим. В «Картлис цховреба» имеется пространный рассказ о борьбе Амазаспа с вторгшимися в Картли «осетинами». В битве на подступах к столице Мцхета Амазасп одерживает победу над ними, изгоняет их из Картли, а затем сам совершает поход на «Осети» и разоряет ее (КЦ, с. 55—57). С III в., как известно, участились набеги кочевников — аланов, в Закавказье. Один из таких аланских набегов имеется, очевидно, в виду в рассказе грузинской летописи о борьбе картлийского царя Амазаспа с вторгшимися в Картли «осетинами».

***

В дальнейшем, уже в начале IV в. положение Картли сильно ухудшилось. С одной стороны, перемещение центра Римской империи на восток приводит к усилению римских (византийских) позиций в этой области, а с другой, эта эпоха характеризуется новым интенсивным натиском Сасанидской державы, особенно усилившейся при царе Шапуре II (310—379). Ослабевшая Картли уже не в состоянии собственными силами защитить свою самостоятельность перед лицом этих своих грозных соседей. Она вынуждена сделать решительный выбор в пользу одной из соперничающих великих держав, чтобы с ее помощью противостоять другой, представляющей на данном этапе наибольшую угрозу для нее. Главная опасность политической самостоятельности Картли и самобытности его населения в эту эпоху исходит от Сасанидского Ирана. Поэтому правители Картли решительно берут ориентацию на Восточно-Римскую империю. В значительной мере результатом этой внешнеполитической ориентации явилось принятие Иберией, как и соседной Арменией, христианства в качестве официальной религии в начале IV в., вскоре после того как оно стало государственной религией Восточно-Римской империи. Конечно, это важное явление в жизни древней Картли в немалой степени было обусловлено также и внутренними причинами и теснейшим образом связано с развитием раннефеодальных социально-экономических отношений в стране.


[1] Sprengling M. Third centuryn Iran. Sapor and Kartir. Chicago,1953, c.9,12,76; Honigmann E.et Maricq A. Res Gestae Divi Saporis,1953,c.17.

[2] Юлий Капитолин (Valeriani ¸Duo, 7) иберов называет среди тех народов, которые после пленения Валериана «не приняли писем Сапора, но написали римским вождям, обещая помощь для освобождения Валериана из плена». Если верить этому сообщению, следует полагать, что в своих сношениях с Римом Амазасп, в это время во всяком случае, еще не выступал открыто в качестве союзника Шапура. Однако, судя по надписи Ка’ba-i-Zardošt, он очень скоро после этого признал верховную власть сасанидского царя.





ГЛАВА XXI

 

ВОПРОСЫ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО СТРОЯ И ГОСУДАРСТВЕННОГО УСТРОЙСТВА КАРТЛИ В ПЕРВЫХ ВЕКАХ н. э.

 

§ 1. ХОЗЯЙСТВО. ОБЩИНА И ХРАМ. КРУПНОЕ ЧАСТНОЕ И ЦАРСКОЕ ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЕ. РАБЫ

 

В первые века н. э. социально-экономические отношения в Картли, несомненно, получили дальнейшее развитие и социально-экономическая структура общества претерпела много серьезных изменений. В эту эпоху Картли интенсивно включилась в водоворот бурной международной жизни того периода. Исключительно тесными стали взаимоотношения с Римом, Парфией и соседними крупными политическими образованиями (Арменией, Албанией, Мидией-Атропатеной, политическими образованиями восточной части Малой Азии, Западной Грузии, Северного Кавказа и т. д.). В I—II вв. н. э. Картли превратилась в крупное государство, претендующее на политическую гегемонию в Закавказье и в прилегающих к нему областях. Ее правители вели самостоятельно или с помощью своих северо-кавказских союзников (аланы и др.) успешные войны, благодаря которым в страну поступало большое количество добычи и пленных. Все это не могло не оказать серьезного воздействия на социально-экономическое развитие Картли.

Несомненно, это была эпоха дальнейшего оживления экономической жизни страны. Археологический материал особенно хорошо иллюстрирует нам высокое развитие торговли и ремесла в Картли в эту эпоху[1]; сравнительно незначительными являются имеющиеся в нашем распоряжении данные о таких важных отраслях хозяйства, как земледелие и скотоводство.

Несколько более многочисленны материалы, указывающие на развитие в Картли (как и в других областях Грузии) рассматриваемой эпохи таких интенсивных отраслей сельского хозяйства, какими являются виноградарство и виноделие. В Армазисхеви, между усыпальницей питиахшей (высших сановников картлийских царей), баней и дворцовым комплексом было найдено более пятидесяти больших сосудов, предназначенных для хранения вина в земле («квеври»). Перед нами остатки винного погреба («марани»). В одном из таких сосудов, открытых в Багинети (Армазцихе), был обнаружен осадок, оказавшийся, как показал анализ, винным осадком. Существовавший в Армазисхеви винный погреб занимал площадь примерно 45x 90 кв. м[2]. Все это указывает на наличие в районе столицы виноградников[3]. Археологический материал, свидетельствующий о развитии виноградарства, имеется и из других районов Картлийского царства — из Аргвети; Бори, Клдеети), Алазанской долины (с. Архилоскало) и т. д.[4]

О развитии скотоводства говорит дошедший до нас остеологический материал этой же эпохи, а также наличие многочисленных изображений животных (крупный и мелкий роготый скот), то в виде отдельных статуэток, то на разных предметах[5]. О широком распространении коневодства свидетельствует наличие конских погребений[6], а также изображений коней на культовых предметах и т. д.[7], в чем нашло выражение существование культа коня в древней Картли.

Особенно сильно, как и раньше, было развито, очевидно, овцеводство. Как и прежде, здесь применялся отгонный способ содержания овец с использованием естественных пастбищных угодий в виде альпийских лугов высокогорья и пастбищ равнин[8]. Из района столицы — Мцхета, мелкий рогатый скот на лето угонялся, например, на высокогорные пастбища Южной Грузии — в Джавахети. Так, описывая события начала IV в. н. э., «Житие св. Нино» передает следующие характерные детали о встрече Нино с мцхетскими пастухами у озера Паравани. «На четвертый месяц, — повествуется здесь устами Нино, — отправилась я к Джавахетским горам, чтобы узнать, по какую сторону находится Мцхета. Пришла я к тем горам и достигла большого озера, имеющего исток и называемого Паравна». Здесь Нино встретила пастухов, почитающих своих богов — Армаза и Задена. Нино спросила одного из них, откуда они. И он ответил: «Из селения (селений?) Эларбини, Сапурцле и Киндзари, из рабата великого города Мцхета, где боги господствуют и цари царствуют»[9].

В этой же древнегрузинской хронике («Мокцевай Картлисай») следует обратить внимание на указание о проводимых в Картли ирригационных работах, в чем нельзя не усмотреть свидетельство высокого развития земледелия в стране (в низменных районах во всяком случае). Сохранившееся в хронике предание говорит о проведении канала («ру») из р. Ксани еще в дофарнавазианской Картли[10]. При описании событий IV в. н. э. «Мокцевай Картлисай» упоминает также о прорытии канала царем Картли Трдатом[11] и т. д.

Резкое различие по ведущемуся типу хозяйства, наблюдаемое, по сообщениям Страбона, между низменными и горными районами Картли в более ранний период, оставалось в силе, несомненно, и в рассматриваемую нами эпоху. В горных областях страны ведущим было скотоводство, население низменности же занималось, в основном, земледелием.

***

Среди земледельческого населения равнины, как мы видели выше, в предшествующую, эллинистическую эпоху различаются два основных слоя: I) «эри» — свободные земледельцы, объединенные, вероятно, в сельские (территориальные) общины и в то же время составлявшие основное ядро войска (народного ополчения) и 2) «глехни» — «лаои», «царские рабы» — население порабощенных царской властью общин. По социальному статусу к последним следует отнести, очевидно, также и посаженных на царские земли переселенцев.

Основной слой земледельческого населения на протяжении всей истории древней Картли, несомненно, составляли свободные земледельцы, являвшиеся, согласно известному описанию Страбона (XI, 3, 6), также и воинами. Исследователи вполне резонно считают, что этот слой картлийского общества назывался «эри». Этот термин в древне-грузинском обозначает как «народ», так и «войско». Правда, изначально он соответствовал понятию «все население» (в целом), но в условиях классового общества из него постепенно стали исключаться, с одной стороны, верхние слои, а с другой, эксплуатируемые низы общества.

В изучаемый нами период основным наименованием поселения сельского типа — «деревни» было «даба».

Однако с IX—X вв. преобладающим для обозначения «деревни». становится уже другой термин — «сопели» (ÓÏ×ÄËÉ), встречающийся в более древних памятниках, в основном, в значении «страны».

Нам представляется, что «сопели» являлось, должно быть, наименованием древнейших территориальных объединений картских племен. Поскольку имеется основание, как мы видели выше, предположить, что для древнейшего картлийского общества было характерно наличие общин (сперва родовых, затем переросших в территориальные) храмового типа, то в «сопели» можно видеть наименование именно подобных общин. Эти последние могли быть порой очень большими, порой же крохотными объединениями.

От терминов «сопели» и «даба» образованы термины «мсоплио» (ÌÓÏ×ËÉÏ) и «мдабио» (ÌÃÀÁÉÏ) (вар. «мдабури», «мдабори», «мдабиори»), обозначающие тех, кто живет в «сопели» или «даба», т. е. сельского жителя. Однако уже в очень древних грузинских письменных памятниках, в раннефеодальную эпоху, эти термины употребляются в качестве терминов социальных, обозначающих людей, стоящих на низкой ступени общественной иерархии. «Мдабури» могло выступить и в качестве обозначения члена городских племенно-религиозных общин. Это значит, что он означал не просто «сельского жителя», но осмысливался в то же время как «член (сельской) общины», «общинник» вообще. Термин «мквидри» — («коренной житель») мог развить значения полноправного наследника и полноправного члена общества лишь на том основании, что эти привилегии первоначально были связаны с фактом коренного жительства, что выражалось, несомненно, не только в продолжительном (на протяжении одного или нескольких поколений) проживании человека в том или ином месте, но и в обладании последним определенным (недвижимым) имуществом (земля, дом и т. д.). Это давало ему право быть «мквидри» того или иного пункта. По происхождению перед нами, несомненно, обозначение полноправного члена общины. Употребление же его в древнегрузинской литературе явно в таком значении (царь Мириан обещает «пленнице» (ткуэ) Нино сделать ее «мквидри» города Мцхета; пост католикоса захватывают два дома «мцхетских мквидри»; церковь строят «тбилисские мквидрни» — они уже выступают в этом случае зачинателями и проводниками совместных мероприятий; а позже «мквидрни самепосни» («мквидрни царства») активно выступают при решении вопросов наследования царского престола и т. д.) еще более убеждает нас в правильности мысли о признании «мквидри» в качестве обозначения полноправных членов как сельских, так и городских общин.

Конечно, территориальные (сельские и городские) общины античной Картли не являлись коллективами людей, объединенных общностью имущества и т. д. Земля давно была разделена между отдельными семьями, переделов ее не было, и община, вероятно, уже не была в состоянии эффективно контролировать земельный фонд, формально все еще считавшийся общинным. Судя по более поздней номенклатуре, земельный надел, находившийся в распоряжении отдельных семей общинников (по-видимому, это были преимущественно большесемейные общины), — «сахли», назывался, вероятно, «пудзе» (×ÖÞÄ)[12]. Слово «сахли» в это время вряд ли обозначало территориальную общину. От его значения «большесемейной общины» естественным кажется развившееся в феодальную эпоху у «сахли» обозначение отдельных феодальных родов. Поэтому «мамасахлиси» (отец (глава) «сахли») в это время мог быть преимущественно главой большесемейной общины.

Конечно, не исключено, что термин «мамасахлиси» в глубокой древности, в эпоху господства первобытнообщинных отношений, по крайней мере, среди одной части картских племен, на самом деле обозначал родовых старейшин, так же как и «сахли» означал «род», но вместе с процессом перерастания родовой общины в сельскую (территориальную) общину, произошло, очевидно, сужение понятий «сахли» и «мамасахлиси», превращение их в обозначение сохранившихся внутри сельской общины большесемейных общин и их глав. По происхождению картлийская община являлась, вероятно, храмовой общиной. Подтверждение этого мы находим, с одной стороны, в сообщении Страбона о жрецах, занимающихся урегулированием отношений с соседями (т. е., как нам кажется, выступающих представителями общины в ее взаимоотношениях с соседними общинами), и, с другой, материалом (вскрытым и проанализированным В. В. Бардавелидзе) о пережитках храмовой общины и храмового землевладения у горцев Восточной Грузии[13].

Важнейшим фактором, сравнительно мало затронувшим области свободных горных общин, но сильно действовавшим в низменности, являлось быстрое развитие царского и крупного частновладельческого землевладения (о котором мы специально будем говорить ниже). Это, несомненно, серьезно ограничивало позицию общинного землевладения вообще. Однако фактическое превращение общинных земель в полную собственность общинников также подрывало позиции храмов, вокруг которых и концентрировалось раньше, по-видимому, общинное землевладение. В распоряжении храмов постепенно оставался лишь определенный, неделимый фонд общинной земли. Параллельно этому происходило, очевидно, сужение круга храмового персонала, т. е. людей, имеющих право пользования этой землей, а остававшаяся у храмов часть общинной земли превращалась фактически в собственность жрецов, в собственно храмовое хозяйство.

Несмотря на то, что община всем этим была сильно подорвана, все же существование определенного неделимого фонда земли, то ли храмовых поместий, то ли общинных пастбищ, совместное пользование водой для орошения, коллективная ответственность (фискальная и др.) перед государством, наличие определенного самоуправления и органов такого самоуправления, необходимость коллективного отправления культов — все это сохраняло общину и не позволяло ей окончательно исчезнуть.

При этом следует отметить, что, исключая даже горные области, население которых по уровню своего социально-экономического развития существенно отставало от населения низменности, даже в самой низменности, в ведущих областях Картлийского царства, развитие храмового землевладения и хромового хозяйства, по-видимому, не везде происходило одинаково. Некоторые крупные храмы и священнослужители ведущих культов, очевидно, не только сохранили свои позиции, но еще более укрепили их, став обладателями крупных земельных угодий, все более и более увеличивавшихся путем царских пожертвований и т. д. О наличии в древней Картли подобных крупных храмовых хозяйств можно судить по известному сообщению Страбона о «богатом храме Левкотеи» (очевидно, богини солнца) в стране мосхов.

 «В стране мосхов, — говорит Страбон, — находится святилище Левкотеи, построенное Фриксом, и его прорицалище, где не приносят в жертву баранов; некогда оно было богато, но на нашей памяти было разграблено Фарнаком (сыном Митридата Эвпатора, царем Боспора) и несколько позже Митридатом Пергамским; а когда страна опустошена, то, по словам Эврипида, «страдают божества и не хотят почтенья» (XI, 2, 17). Разграбление этого храма могучими правителями Понта и Боспора указывает на то, что речь, несомненно, идет не (только) о разграблении самого храма и хранящихся в нем ценностей, а скорее всей области, принадлежавшей храму. Это подтверждается также словами Страбона, которыми он характеризует свершившееся: «страна опустошена».

Правда, у нас нет никаких данных, чтобы судить о характере крупного храмового объединения богини Левкотеи в стране мосхов, однако, учитывая общий уровень развития населения данной области, следует думать, что данное храмовое объединение имело много общего с храмовыми объединениями восточной Малой Азии и Армении. Это было, вероятно, сильно дифференцированное в классовом отношении общество, в котором теократическая верхушка и полноправная храмовая община эксплуатировали население зависимых деревень, а также рабов. Однако мы сомневаемся, что все это можно распространить и на храмовое объединение лунного божества Западной Албании, оказавшееся в скором времени в составе Картлийского государства. Албанское общество той эпохи, к которой восходят сведения Страбона об этой стране, несомненно, представляло собой слабо дифференцированное общество, еще не совсем вышедшее из рамок первобытнообщинного строя. Поэтому механическое перенесение на него порядков, существующих в это время в храмовых объединениях сравнительно высокоразвитых в социально-экономическом отношении областей Малой Азии и Армении, не представляется возможным[14]. Албанское храмовое объединение в это время, вероятно, представляло собой слабо дифференцированную храмовую общину, основное население которой составляли свободные общинники — полноправные держатели храмовых земель. На этот раз, скорее всего, именно они и подразумеваются под теми «иеродулами», которыми, так же как и «обширной и хорошо населенной землей» храма, управлял здешний верховный жрец (Strabо, XI, 4, 7). Наличие здесь рабов в качестве земледельцев вряд ли можно предположить. Известно, что некоторые исследователи (например, М. И. Ростовцев) склонны в «иеродулах» видеть все население того или иного храмового объединения[15]. Если это мнение и вызывает возражения в отношении развитых храмовых объединений[16], то, по крайней мере, в отношении существовавших в условиях господства первобытнообщинного или слаборазвитого раннеклассового строя храмовых объединений вполне можно ожидать у античных авторов употребление термина «иеродулы» для обозначения членов храмовых общин — свободных земледельцев, входящих в данное храмовое объединение.

В подтверждение вышесказанного можно указать на аналогию с храмовыми объединениями горцев Вост. Грузии (исследование В.. В. Бардавелидзе). Каждый член хевсурской общины рассматривался как «кма» (ÚÌÀ) своего общинного Джвари (ãÅÀÒÉ), т.е. святилища, а вся община в целом как его «сакмо» (ÓÀÚÌÏ). В соответствии с этим в Хевсурети было столько «сакмо», сколько и общин. Вместе с этим каждая община и каждый член общины носил теофорное имя, в котором засвидетельствованы слова „ÓÀÚÌÏ" («сакмо») и «ÚÌÀ» («кма»). Правда, „ÚÌÀ" («крепостной крестьянин») является социальным термином, характерным для феодальной Грузии. Античной Грузии были неизвестны ни сам институт, ни это название, однако В. В. Бардавелидзе справедливо ставит вопрос об употреблении данного термина в вышеотмеченных случаях, скорее всего, в значении «раба»[17]. Здесь мы имеем, несомненно, дело с заимствованием из феодальной среды термина для обозначения понятия беспредельно подчиненного (по отношению к божеству и его святилищу) человека. Этот институт сопоставляется также с засвидетельствованным в низменной части Грузии в феодальную эпоху институтом «сакдрисшвилни» или «хатисшвилни» («дети святилища (храма)»)[18].

Как мы отметили выше, это крупное храмовое объединение, находившееся, по всей видимости, на территории совр. Кахети (в среднем течении р. Алазани), в первые века н. э. вошло в состав Картлийского государства. Нам кажется, что и в этот период храмовое объединение в значительной мере сохранило свои позиции. Признаком этого мы склонны считать наблюдаемый несколько позже, в IV—VIII вв. факт особенной прочности царского землевладения в этом районе. Кахети предстает перед нами как царский домен. С этим можно связать и то обстоятельство, что Кахети превращается в значительный политический центр царства, происходит выдвижение города Уджарма и т. д. Возможно, мы имеем дело с резким усилением позиции царской власти и царского землевладения, последовавшим за разгромом языческих храмов и жречества в начале IV в. в связи с принятием христианства в Картли.

Что касается внутреннего развития этой, как и других подобных храмовых общин, имевшихся в Картли, то оно, несомненно, шло к упрочению господствующего положения жреческой верхушки, эксплуатирующей зависимое от нее население сельских общин, входивших в то или иное храмовое объединение. Наряду с этим имелись земли, оставшиеся в непосредственном владении храма, превратившиеся фактически в полную собственность верхушки храмового объединения. Они могли обрабатываться рабами, выдавались в качестве наделов для обработки на определенных условиях или же обрабатывались в порядке трудовой повинности членами зависимых от храма общин.

Так шло развитие в крупных храмовых общинах. В более мелких храмовых общинах святилище и священнослужители не смогли завоевать особых позиций в землевладении. В лучшем случае за жрецом сохранялись права религиозного и гражданского главы общины («хуци», «хуцеси» у горцев Вост. Грузии). Неделимый земельный фонд общины (храма) — аgеr рublicus или вовсе не существовал, или был очень незначительным. Все обязанности (налоги, общественные работы, воинская повинность) выполнялись общиной по отношению к царской власти. Это была фактически «царская община» — „ÓÀÌÄÖ×Ï ÃÀÁÀ" («самеупо даба»), как она упоминается в более поздних грузинских источниках[19], хотя социальный статус жившего здесь населения сильно отличался от статуса населения собственно царских земель. Впрочем, от некоторых обязанностей, в частности воинской, не были свободны и общинники, сидевшие на землях крупных храмовых объединений. Конечно, они выполняли и все другие обязательства, но, вероятно, непосредственно только в отношении данного святилища.

Наряду с общинным и храмовым землевладением, о котором речь шла выше, а также царским землевладением, о котором мы будем говорить ниже, в древней Картли существовало также крупное частное землевладение. Это были, в основном, земли представителей царского рода и военно-служилой знати, выделяемые за службу и т. д. из общинного или из царского земельного фонда. Эту же категорию земель образовали и приобретенные путем купли-продажи земельные участки.

В древнегрузинском мы встречаемся с наличием терминов, обозначающих как в Картли, так и в соседних странах частновладельческие хозяйства. Притом, как в этих странах, так и в Картли налицо противопоставление «агараки», т. е. частновладельческих поместий, — «сопели», «даба» («деревня»), т. е. общине.

«Деревни» могли быть общинами порабощенных земледельцев — «глехи», и в таком случае, надо думать, «агараки» обрабатывались данными «глехами». В другом случае к обработке подобных частновладельческих хозяйств крупных сановников или храмов в порядке трудовой повинности могли привлекаться и свободные общинники. Наконец, «агараки» могли обрабатываться либо посаженными на землю рабами, либо обездоленными общинниками, бедняками-чужеземцами и т. д. Эти последние привлекались на условиях аренды, кабальные условия которой не должны подлежать сомнению.

В дальнейшем, в процессе феодализации, подобные крупные, находившиеся вне общины, частновладельческие хозяйства как в Грузии, так и в Армении превратились в небольшие селения, группировавшиеся вокруг крупного поселения[20], в основном городского, как места сосредоточения крупных земледельцев — высшей знати. В таком значении этот термин и дошел до наших дней («дача» и т. п.). По социальному статусу в эту позднюю эпоху сидевшее в агараках население — то же феодальное крестьянство — не отличалось от населения «деревни»[21]. Однако сохранилось различие относительно объема: по сравнению с «деревней», «агараки» было, как правило, небольшим поместьем.

Ясным указанием на наличие в древней Картли царского землевладения является известное сообщение Страбона о существовании в Иберии слоя «царских рабов» (βασιλιхοί δοŭλοί,— οί λαοί, которые доставляли все необходимое для жизни «царскому роду» Иберии. Ясно, что земли,. обрабатываемые этими «λαοί», рассматривались в качестве «царской земли» (χώρα βασίλιхή по терминологии эллинистического Востока). Об этом сообщении Страбона мы подробно говорили выше при рассмотрении вопросов социально-экономической истории древней Картли в эллинистическую эпоху. Было отмечено, что одну из категорий земледельческого населения в Картли того времени образовали эти «лаои» — «царские рабы», называвшиеся, возможно, «глехни», в лице которых мы имеем дело с населением порабощенных царской властью общин, к которым по своему социальному статусу, очевидно, относились также и посаженные на царских землях переселенцы.

Бурная эпоха I—II вв., несомненно, поставила в порядок дня широкое привлечение и членов этих общин к военной службе, в силу чего происходила определенная нивелировка в положении «эри» и «глехи». При этом оба этих общественных слоя захватываются интенсивным процессом социальной и имущественной дифференциации, ведущей к образованию, с одной стороны, военного сословия, постепенно отходящего от непосредственного земледельческого труда (будущие «азнауры»), а с другой стороны, к сложению, в основном, уже однородного слоя сельских общинников — непосредственных производителей, все более и более отстранявшихся от военного дела («цврили эри»).

Конечно, возвышение происходило в основном из среды бывших свободных земледельческих общин и несравненно в меньшей мере из общин «глехи» («лаои»). В античной Картли, несомненно, все время сохранялся определенный слой порабощенных земледельцев, свидетельством чего можно считать наличие термина «глехи», обозначавшего именно эту категорию земледельцев. Из употребления «глехи» в древних письменных источниках ясно, что речь идет о земледельцах, обрабатывавших чужую землю и выполнявших ряд повинностей по отношению к владельцу земли (подать, а также, возможно, и другие повинности).

Возможно, институт иберийских «лаои»-«глехи» как по своему происхождению, так и по содержанию следует сопоставить не только с малоазийскими «лаои», но, вероятно, в еще большей степени и институтом «илотов» древней Лаконики[22].

Другую часть держателей царских земель составляли «тадзреулни».

Термин «тадзари (ÔÀÞÀÒÉ)[23] в древнегрузинском значит, наряду с «храмом» (дом (божий)), также и «дворец». В таком значении употребляется этот термин, например, в одном из древнейших памятников грузинской литературы «Мученичество Шушаник»[24].

Термин «тадзреули» образован от этого самого термина и буквально означает «дворцовый». По своему значению, так же как и по содержанию, он вполне соответствует древнеармянским «востаникам». Последние были свободными землевладельцами, жившими на царских землях («востан»). Однако, земли на χώρα βασίλιхή были даны им только в условное наследственное владение; собственником этих земель оставался царь. Востаники были тесно связаны с царской властью и составляли основную часть царской конницы. Даже в марзпанский период нахарарское войско противопоставляется войску, набранному из востаников[25].

Во многих отношениях близким древнеармянским «востникам» социальным слоем предстает перед нами слой картлийских «тадзреулни». Исследователи сближают их с категорией «мсахурни» и считают людьми, выполняющими какую-то службу по отношению к «тадзари» — дворцу[26]. Скорее всего, это была воинская повинность[27]. Судя по древнеармянким востаникам, следует думать, что именно из их числа комплектовались «царские полки» — дружины, и «тадзреули» являлись членами таких дружин[28]. Вероятно, они выполняли (особенно в раннюю эпоху) и другие обязательства по отношению ко дворцу.

Когда образовался слой военно-феодальной знати — «азнауры», «тадзреулни» в общественной иерархии оказались ниже их. Ведь они были лишь условными владетелями царских земель. Грузинские источники царю Арчилу (VIII в.) приписывают важную реформу. Согласно «Картлис цховреба», он прибыл в Кахети (она, как указывалось выше, была царским доменом) и всем своим тадзреулам отдал Кахети, и сделал их азнаурами. Отныне это была лишь бывшая царская земля, а военная служба обуславливала владение ими полей, деревень и т. д.[29] Это были уже «ленные землевладельцы», в каковых, в связи с процессом феодализации, превратились и древнеармянские востаники[30].

Социальный слой тадзреулов в древней Картли формировался, вероятно, в основном из рядов обнищавших общинников — «цврили эри». Однако частично этот слой комплектовался также и из среды вольноотпущенников — бывших рабов, привлеченных к военной службе в царских отрядах, и т. д[31].

«Мона» является наиболее распространенным и общим обозначением «раба» в древнегрузинском. В древних грузинских и армянских переводах Библии в соответствии с груз. «мона» чаще всего фигурирует арм.(арм), являвшееся также наиболее общим обозначением понятия «раба» в древнеармянском[32].

Термином такого же характера, как «мона» («раб»), является в древнегрузинском «мхевали» — «рабыня». В параллельных армянских памятниках этот термин обыкновенно соответствует армянскому (арм) (см., напр., Исход. гл. 20, §10, 17 и др.).

«Мона» и «мхевали» противопоставляется термин «упали» — «господин». Характерно, что термин «тавис-упали» — «свободный», буквально значит «господин самого себя», т. е. тот, кто не имеет кого-либо другого «господином» («упали»). От «упали» образован также термин «уплеба», употреблявшийся в древнейших памятниках в значении «господствовать», «править» (в дальнейшем «право» и т. д.)[33]. На наличие в древней Картли термина «упали» в качестве термина, обозначающего определенный институт, указывает наименование в арамейской надписи из Армази питиахшем Шарагасом своего отца «упали» (господином) —rbwnyn[34].

В сельском хозяйстве применение рабского или полурабского труда, несомненно, происходило все же в довольно ограниченных масштабах. Здесь господствовал труд свободных земледельцев — общинников. Иначе обстояло дело, безусловно, в таких областях деятельности, как строительство или ремесла. Весьма симптоматичным являются слова древнеармянского историка Фавстоса Бузанда (V в.), которые он вложил в уста албанского царя Урнайра. При описании событий IV в., рассказывая о войне между армяно-греческими и албано-персидскими войсками, Фавстос Бузанд говорит следующее: «Но когда персидские войска пошли походом на армян, то с ними был также и албанский царь Урнайр со своим отрядом. Албанский царь вступил в разговор с теми, кто находился при нем и сказал: «Ныне же я вас предупреждаю, чтобы помнили, что когда мы заберем в плен греческие войска, то многих из них надо оставить в живых, мы их свяжем и отведем в Албанию, и заставим их работать как гончаров, каменотесов и кладчиков для наших городов, дворцов и других нужд»[35]. В этом ясно можно видеть факт использования в древней Албании труда рабов — военнопленных, в строительстве и ремесле. Но если это говорится о соседней с Иберией стране, которая по уровню своего развития несколько отставала от Иберии, то, несомненно, то же можно сказать и об Иберии.

Памятники материальной культуры — остатки оборонительных, дворцовых и др. сооружений, дошедшие до нас из древней Картли, поражают своей монументальностью.

Для постройки крепостной стены Армазцихе, например, надо было выполнить исключительно трудоемкую работу. Это было под силу лишь тем, в распоряжении которых находились большие массы дешевой рабочей силы. Таковыми же в эту эпоху могли быть и рабы.

Древнегрузинская историческая традиция сохранила нам сведения о крупных строительных и иригационных работах, проводимых царями древней Картли: согласно исторической хронике «Мокцевай Картлисай» с III в. до н. э. по I в. н. э. царями велись крупные строительные или реставрационные работы в Армазцихе, «городе бога Задени» (Севсамора), Мцхета, Некреси, Уплисцихе[36].

Наряду со строительством и ремеслом рабы в древной Картли, несомненно, широко привлекались к работе в качестве домашней челяди, слуг.

Основным источником добывания рабов была война. Военнопленные и их потомки составляли, несомненно, основной контингент рабов в древней Картли. То, что ведущиеся картлийскими царями многочисленные войны преследовали между прочим, и эту цель — захват рабов — военнопленных, нашло отражение и в древнегрузинской исторической традиции, а именно, при изложении истории древней Картли не раз отмечается захват картлийскими царями пленных.

В связи с тем обстоятельством, что пленные составляли основную массу рабов, можно ожидать, что сам термин «ткуэ»—(ÔÚÖÄ) — «пленный» стал синонимом «раба» и часто употреблялся в таком значении. Симптоматичным кажется нам в этом отношении многократное употребление данного термина в древнегрузинских источниках в отношении Нино —«просветительницы грузин».

В том, что в этой традиции общественное положение Нино определяется термином «ткуе», мы склонны видеть широкое распространение в древней Картли этого термина в качестве обозначения некоренного элемента — рабов, чужестранцев. В вышеприведенных местах из грузинских источников этот термин фигурирует рядом с терминами «уцхо» и «мцири» (чужестранец, находившийся вне общины человек) и, подобно терминам мона-мхевали, резко противопоставляется термину «господин» (в данном случае: « госпожа» — «дедопали»: пришла Нино как «ткуе», но сделалась затем «дедопали»)[37].

Употребление термина, обозначающего «пленного» в смысле «раб», как известно, часто встречается в древнем мире.

Наряду с «глехи», «мона»-«мхевали» и «ткуэ» в древней Картли, несомненно, существовали и другие обозначения людей, находившихся в рабском состоянии или приближающихся по своему положению к ним (напр., «кирти» для обозначения особо тяжелой формы рабства).

«Мона» и «мхевали» могли иметь не только цари, представители знати и т. д., но и зажиточные слои рядовых свободных. Из памятника VI в. — «Мученичество Евстафия Мцхетского», например, видно, что у мцхетского ремесленника Евстафия имелись свои мона-мхевали[38]. Груз., термин «мона» — «раб», «слуга», исследователи уже давно сближают с древнеперсидским mаnуа (от nmаnа = «жилище», «дом»), который обыкновенно понимался как «домашний раб»[39].

Интересным является также вопрос о происхождении женского двойника термина «мона». Таковым (самым общим и распространенным термином для обозначения «рабыни») является термин «мхевали» (ÌâÄÅÀËÉ). Корень этого слова вскрывается в женских окончаниях фамильных названий, засвидетельствованных в Западной Грузии — в Гурии, Квемо-Имерети и Самегрело. Так,

 

женские формы

гурийск. Ломтати-пхе (ËÏÌÈÀÈÉ-×áÄ)

мегрел. Куча-хе (ÊÖÜÀ-áÄ)

мегрел.Джинори-хе (ãÉÍÏÒÉ-áÄ)

мужские формы

Ломтатидзе

Кучаа←Куча-ва

Джинориа

 

 

По аналогии с мужскими формами (с «дзе» — «сын») в «пхе» («хе») следует признать обозначение «дочь» — «женщина». Мегрельское «хе», как полагает А. С. Чикобава, должно быть, является упрощением «пхе». Это последнее же без труда связывается с восточногрузинским (картским) «мхевали», которое образовано характерным для грузинского суффиксом «-ал(и)»: «мхев-али». В «мхе//хе», очевидно, недостает конечного «в» этого корня. А. С. Чикобава оставляет отрытым вопрос — является ли означенное мхев//пхе//хе принадлежностью картвельских языков или заимствовано из иноязычной среды[40].

Из сказанного явствует, в каком направлении следует искать происхождение грузинского термина «мхевали» — «рабыня». Во всяком случае для собственно картской (восточногрузинской) языковой среды корень «мхев» (пхе//хе), очевидно, является заимствованием из той среды, откуда чаще всего доставлялись в древности рабыни. Наличие этого корня в своем первоначальном (?) значении («женщина», дочь»?) как будто уводит нас на запад, в Западную Грузию, причем в самом западногрузинском этот термин также может быть заимствованием из другой языковой среды.

С другой стороны, если за этим корнем признать первоначальное значение «дочь», то это также уводит нас в далекую эпоху патриархального рабства, когда, подобно домашним рабам «сахлис цули» («сын дома»), и рабыни могли рассматриваться «дочерьми (дома)».

 


[1] См.: Ломтатидзе Г. А. К социальной и культурной характеристике населения Грузии в I—III вв. н. э. (по археологическим материалам). — Труды Института истории АН Груз. ССР, I, 1955, с. 329—374 (на груз. яз.); Лордкипанидзе О. Д. Ремесленное производство и торговля в Мцхета в I—III вв. н. э. (К изучению экономики городов Иберии античного периода). — Труды ТГУ, т. 65, 1957, с. 116—!59.

[2] Апакидзе А. М., Гобеджишвили Г. Ф., Каландадзе А.Н .Ломтатидзе Г. А. Мцхета, I, 1955, с. 167 — 168 (на груз. яз.).

[3] Ломтатидзе Г.А. К социальной и культурной характеристике населения Грузии в I— III вв. н. э. — Труды ИИАЭ, 1955, I, с. 357— 358.

[4] Там же, с. 358.

[5] Ломтатидзе Т. А. Указ. соч., с. 358—359; ср.: Рчеулишвили М.Д. К истории овцеводства Грузии. Тбилиси, 1953, с. 69 и след.

[6]Одно такое захоронение коня мы имеем в столице Мцхета, у открытого близ ж.-д. станции Мцхета погребения типа мавзолея. (См.: Ломтатидзе Г. А. и Цицишвили И. Н. Новооткрытый склеп в Мцхета. —САНГ, I, 1951,. № 10). Погребение коней имеем мы также в Бори и Клдеети (на территории исторической Аргвети).

[7]Ломтатидзе Г. А. Указ. соч., с. 359.

[8] Рчеулишвили М. Д. Указ, соч., с. 207.

[9] СМОМПК, с.62-63; Описание., II. с. 748; КЦ, с. 85—86.

[10] СМОМПК, с. 6.

[11] Описание..., II, с. 720; СМОМПК, с. 29.

[12] Ср.:Джанашиа С. Н. Труды, I, с. 132 (на груз. яз.).

 

[13] См.: Бардавелидзе В. В. Хевсурская община. — САНГ, 1952, т.XIII, № 8; ее же. Система управления хевсурской общины. — Там же, 1952, т. XIII, № 10; ее же. Земельные владения древнегрузинских святилищ. — Советская этнография, 1949, № 1; См. также: Bardavelidzeova V. Chevsurská občina. —Československá Etnografie, 1958, VI, № 1, с.43-54.

[14] А. Г. Периханян склонна признать одинаковый социальный статус «иеродулов» Малой Азии, Армении и Кавказской Албании (см.: Указ. соч. — ВДИ, 1957, №2, с. 50).

[15] Rostovtzeff M.I. The social and economic history of Hellenistic world, c.506.

[16] Периханян А. Г. Указ. соч., с. 68.

[17] Бардавелидзе В. В. Хевсурская община. Струкура и институт «джварискмоба». — САНГ, 1952, г. XIII, №8, с. 497.

[18] Там же, с. 498.

[19] Абуладзе И. В. Древние редакции житий сирийских подвижников в Грузии. Тбилиси, 1955, с. 111,205 (на груз. яз.).

[20] См.: Бердзенишвили Н. А. Из истории топонимики Тбилиси (агараки). — Мимомхилвели, II, 1951 (на груз. яз.); ср.; Еремян С. Г. Развитие городов и городской жизни в древней Армении. — ВДИ, 1953, с. 17.

[21] В ранний период феодальных отношений, по крайней мере, термин «агарак»-«агара» все же стойко сохранял свое старое .основное значение земельного участка, часто приобретаемого путем купли или дарения, находившегося в полном распоряжении своего владельца, а также употреблялся в общем значении пашни, обработанного поля.

[22] Reinach Th. Mithridate Eupator, Roi de Pont, Paris, 1890, с. 391.

[23] Восходит к древнеперсидскому tаčаrа.

[24] См. издание И. В. Абуладзе, Тбилиси, 1938, с. 27.

[25] Периханян А. Г. Древнеармянские востаники. — ВДИ, 1956,№ 2, с. 57—58.

[26] Джавахишвили И. А. История грузинского права, II1 ,с. 35; Джанашиа С. Н. Труды, т. I, с. 278—279; II, с. 229—230 (все на груз.яз.)

[27] Ср.: Бердзенишвили Н. А. — В кн.: История Грузии (макет), I, 1956, с. 114 (на груз. яз.).

[28] Джанашиа С. Н. К критике Моисея Хоренского — Материалы по истории Грузии и Кавказа, вып, V, 1937.

[29] Б е р д з е н и ш в и л и Н. А. Указ, соч., с. 114.

[30] Периханян А. Т. Указ.соч., с. 58.

[31] Джанашиа С. Н. Труды. I, с. 278; II, с. 229 (на груз. яз.).

[32]Г. А. Капанцян возводит этот древнеармянский социальный термин к хурритскому šаrr-//zаrr-, обозначающему, по его мнению, также «раб, слуга» (см. его: К установлению хурритского термина šаrr-//zаrr в значении «слуга, раб» по данным армянского и грузинского языков. — ВДИ, 1951, № 1, с. 245 и сл.).

[33] Джанашиа С. Н. Труды, I, с. 126; Церетели Г. В. Армазская билингва. — Известия ИЯИМК АН Груз. ССР, 1942, XIII, с. 42 (все на груз. яз.).

[34] Церетели Г. В. Армазская билингва. — Известия ИЯИМК АН Груз. ССР, 1942, XIII, с. 42—43 (в тексте (см. указ. соч., с. 42) ’nh šr[gs] brh zywh rbwnyn—«Я, Шарагас, сын Зеваха господина») (на груз. яз.).

[35] История Армении Фавстоса Бузанда. Ереван, 1953, с. 149.

[36] Описание..., II, с. 709.

[37] Описание..., II, с. 799.

[38] ИмнайшвилиИ. В. Историческая хрестоматия грузинского языка, 1953, с. 164 (на груз. яз.).

[39] См.:К е n t R.G. Old Persian, 1953,c.202,219.

[40] Чикобава А. С. Древнейшая структура именных основ в карвельских языках. Тбилиси, 1942, с. 25—26 (на груз. яз.).



§ 2. ГОРОДА. ТОРГОВО-РЕМЕСЛЕННОЕ НАСЕЛЕНИЕ ГОРОДОВ

 

В качестве крупных центров — «городов» в древней Картли, древнегрузинская историческая традиция (сохранившаяся в «Мокцевай Картлисай») упоминает: Мцхета, Каспи, Уплисцихе, Урбниси, Одзрахе (на месте совр. курорта Абастумани[1]), Некреси (в Кахети[2]). В «Картлис цховреба», кроме того, в качестве крупных центров Картлийского царства — центров отдельных военно-административных округов-саэристао или крепостей, назван ряд других пунктов, например, Цунда, Рустави, Самшвилде, Хунани, «города Кахети», Шорапани и Димна, в картлийской провинции Западной Грузии— Аргвети, и много других. Однако лишь на основании сравнительно более поздних грузинских источников мы не можем без колебания признать все эти пункты городскими центрами античной Иберии. Решительное слово в этом принадлежит археологическому исследованию, которое пока что проведено лишь в немногих пунктах. Если оставить в стороне столицу Мцхета, о которой как о значительном городе мы располагаем сравнительно обильным материалом как в письменных источниках, так и по археологическим данным[3], систематические раскопки проведены лишь в Урбниси, Уплисцихе и Рустави. Раскопки в Рустави не дали материала античной эпохи, но выявили много памятников предшествующего (поздняя бронза) и последующего (раннефеодальная эпоха, IV в. н. э. и сл.) периодов[4]. Возможно, это не случайно и следует полагать, что выдвижение Рустави как городского центра происходит именно в IV в.

Раскопки в Урбниси (между Гори и Хашури), наоборот, выявили памятники (в том числе много сооружений) позднеантичной и раннефеодальной эпохи и подтвердили сведения письменных источников о наличии здесь крупного поселения городского типа[5]. Факт наличия замечательного творения древнегрузинской архитектуры — наскального города-крепости Уплисцихе (в нескольких километрах от Гори), так же как и проведенные за последнее время здесь расколки, выявившие остатки грандиозных сооружений античной эпохи, подтверждают сообщения древнегрузинских источников о наличии в этом месте одного из крупных городских центров античной Картли[6].

Первыми веками н. э. датируется открытое в с. Дзалиса (к северу от Мцхета) довольно обширное городище, идентифицированное с городом Дзалиси, упомянутым Клавдием Птолемеем в его «Географическом руководстве» (§ 10, 3). Уже открыты археологическими раскопками дворцовые и общественные сооружения; улицы, мощенные керамическими плитами; баки с гипокаустической системой отопления и мозаичными полами; храм с великолепной мозаикой, на которой, изображены Дионис и Ариадна с другими мифологическими персонажами[7].

Исходя из данных древнегрузинских исторических источников, считается, что одним из крупных городских центров был также город Каспи, локализуемый на месте нынешнего Каспи — крупного поселения городского типа, примерно в 50 км к северо-западу от Тбилиси.

Города античной Картли являлись в первую очередь торгово-ремесленными и в ряде случаев также военно-адмистративными, военно-стратегическими центрами. В условиях сравнительно малоразвитого общества города часто возникали именно вблизи крупных военно-административных центров. Однако, конечно, не все крупные крепости превращались в города, т. е. в крупные торгово-ремесленные центры. Хорошего стратегического положения для этого, несомненно, было недостаточно. Наряду с фактором экономического развития того или иного района страны, которым во многом было обусловлено выдвижение тех или иных городских центров[8], следует указать также на роль торговли и торговых путей. Не случайно наиболее значительные городские центры древней Картли были расположены по течению р. Куры являвшейся в то время крупной торговой магистралью (подобно Фасису-Риони в Западной Грузии. Местные торгово-ремесленные центры — города Зап. Грузии, как мы видели выше, имелись, главным образом, именно на этой торговой магистрали).

Исключительно выгодное положение в этом отношении занимала Мцхета, и это, вероятно, сыграло немалую роль в ее выдвижении. Она, как уже говорилось выше, лежала на перекрестке дорог, идущих из многих соседних областей (из Армении, Албании, Колхиды, из стран северных кочевников — Северного Кавказа). По нижнему и среднему течению р. Куры проходил также международный торговый путь, идущий из Индии к черноморским городам Колхиды (см. выше).

Главные торговые пути на территории Грузии в древности проходили там же, где и ныне проходят основные магистрали, соединяющие разные части Грузии, а также связывающие ее с соседними областями. Это обстоятельство подтверждается изучением данных известной римской дорожной карты, т. н. Таbulа Реutingerianа, составленной во второй половине IV в. римским географом Касторием, сопоставляемых с данными «Космографии» Равенского анонима (VII в.). Правда, эти памятники принадлежат к более позднему времени, но общепризнано, что они в значительной мере основываются на более древних материалах (I—II вв. н. э.). В советской литературе данные Таbulа Реutingerianа, относящиеся к торговым путям Закавказья, тщательно были изучены Я. А. Манандяном и С. Т. Еремяном[9]. Этим данным, относящимся к торговым путям на территории собственно Грузии посвящена работа Н. Ю. Ломоури[10]. Для изучения этих данных Таbulа Реutingerianа и «Космографии» Равенского анонима большое значение имели исследования К. Миллера, Томашека, И. Маркварта и др.

Торговые пути, проходившие по территории Грузии, имели огромное значение. Благодаря им древняя Картли в первые века н. э. была связана с основными международными путями, идущими с востока на запад. Но не только эти пути связывали Картли с основными международными торговыми магистралями, проходящими через территорию исторической Армении. В эту эпоху границы Картлийского государства были далеко выдвинутыми, в частности в юго-западном направлении. Через Самцхе и Джавахети, несомненно, шли дороги идущие не только на юго-восток, в сторону Арташата, но и на юго-запад, в области Кларджети, Тао и др. В этой связи следует назвать факт упоминания уже Птолемеем (II в.) среди иберийских поселений Артаниссы (поздний Артанудж[11]), превратившейся в раннефеодальную эпоху в важнейший торговый и политический центр[12]). Несомненно, и по этим дорогам в первые века н. э. Картли связывалась с южными торговыми центрами.

В первые века н. э. торговля между востоком и западом стала очень интенсивной. Индийские и китайские товары широким потоком шли на запад. Крупные торговые центры Армении, Сирии, Северной Месопотамии и Малой Азии широко были вовлечены в эту торговлю. Имеются даже сведения о торговле индийскими и вавилонскими товарами, которую вели жившие на далеком севере сираки и аорсы. Эти последние, согласно Страбону, «вели караванную торговлю и перевозили на верблюдах вьюки индийских и вавилонских товаров, получая их со стороны армян и мидийцев. Вследствие их зажиточности одежда их была покрыта золотыми украшениями, Аорсы жили близ Танаиса, а сираки около реки Ахардеона, которая, вытекая из Кавказских гор, впадает в Меотидское озеро» (Strаbо, XI, 5, 8). Акад. Я. А. Манандян склонен эти торговые сношения аорсов и сираков с Вавилонией и Индией предположить, главным образом, через Арташат и по Меотидо-Колхидской магистрали. Через города Колхиды, в частности Фасис и Диоскурию, по его мнению, проходил караванный международный путь из Индии и Вавилонии через Армению и Меотиду[13].

Однако нам кажется, что у Я. А. Манандяна не нашла должного отражения роль, которую, несомненно, играло в первые века н. э. сильное Картлийское царство в международной торговле. Хотя бы в периоды политических осложнений в Армении и ожесточенной борьбы Рима с Парфией, которые, как известно, в это время неоднократно имели место, вполне допустимо использование в качестве торговой магистрали, связывающей Восток с Западом, северного пути из Индии к черноморским портам Колхиды, проходящего через Албанию и Иберию. Кроме того, в условиях засилья горцем и постепенного превращения прибрежных городов Колхиды в римские крепости, международная торговля по Меотидо-Колхидской дороге должна была в значительной степени сократиться. В это же время, вероятно, значительную роль стали играть торговые города Картли. Наличие, в основном, дружеских взаимоотношений Картли с крупными северокавказскими объединениями аланов и других племен в эту эпоху также предполагает, что Картли являлась связующим звеном северо-кавказских областей с южными торговыми центрами. Тем более, сами картлийские города были, несомненно, очень тесно связаны с ними. Правда, мы не располагаем соответствующими сведениями в письменных памятниках той эпохи, однако в несколько более поздних источниках на этот счет имеются заслуживающие внимания сведения. Так, Прокопий Кесарийский (I пол. VI в.) о Двине, возникшем на северных окраинах древнего Арташата, говорит, что сюда ввозились товары из Индии, из соседней Иберии и почти от всех народов подвластных персам и даже римлянам (Веl. Реrs., II, 25) Можно думать, что попытки царей Картли в I—II вв. н. э. распространить, свое влияние и на Армению в немалой степени были обусловлены стремлением к установлению своего контроля над крупными торговыми путями, проходящими через Армению.

Однако самое яркое свидетельство вовлечения Картли в первые века н. э. в водоворот международной торговли, мы можем почерпнуть из археологического материала[14].

Об этом свидетельствуют в первую очередь нумизматические находки на территории Картли, относящиеся к I—II вв. н. э.[15] Именно о большой роли внешней торговли свидетельствует факт обращения в древней Картли наиболее распространенных в тогдашнем мире и международной торговле того времени монет и чеканка местных подражаний им. В эллинистическую эпоху в Картли такую роль, по-видимому, играли подражания золотым статерам Александра Македонского, в первые века н. э. же в Картли широкое распространение получили серебряные римские и парфянские монеты, в частности наиболее распространенные в мировой торговле того времени денарии Августа и драхмы Готарза и местные подражания им.

О широком вовлечении Картли в мировую торговлю того времени говорит также наличие большого количества импортных товаров в археологическом материале I—III вв. из Картли. Преобладающая часть этих товаров, представляющая собой предметы роскоши, была предназначена для зажиточных слоев населения (серебряная и стеклянная посуда, украшения и т.д.)[16].

За неимением соответствующего материала очень трудно судить о предметах экспорта из Картли. Особенно значительным был экспорт картлийских товаров, вероятно, в соседние страны, в том числе в горные области. Интенсивным был товарообмен, несомненно, и между отдельными частями самого Картлийского царства. Интересно, что, согласно «Мокцевай Картлисай», в Мцхета устраивались большие ярмарки, на которых собирался народ со всех концов Картли. В «Житии Св.Нино» рассказывается, что Нино по прибытии в Картли провела месяц в Урбниси, в еврейском квартале. Тогда, «в один день сильная и несметная толпа двинулась из этого города и отправилась в большой город Мцхета, резиденцию великих царей для торговли и поклонения Армази, богу своему»[17]. Затем устами Нино рассказывается о большом религиозном празднике в Мцхета-Армази. Видно, таким большим праздникам и сопутствовали ярмарки, конечно, не только в Мцхета, но и в других религиозных центрах страны.

Города древней Картли, наряду с торговыми центрами, были также и центрами ремесла. Археологический материал I-III вв., добытый при раскопках древнекартлийских городов (в первую очередь Мцхета[18]), говорит о высоком развитии древней Картли ряда ремесел. Широкий размах производства строительных материалов заставляет исследователей предполагать наличие крупных царских мастерских, в которых в значительных размерах использовался рабский труд. Выявлены очаги местного стеклянного производства (Мцхета, Урбниси[19]). Широкоразвитым было металлообрабатывающее производство, имевшее здесь древние традиции. Один из центров металлообрабатывающего производства имелся и в Большой Мцхета в виде одного из ее кварталов — Саркине (букв. «Железный район», напротив нынешн. с. Дзегви, на левом берегу Куры). Произведенные здесь с 1954 года раскопки выявили очень яркие следы металлообрабатывающего производства[20].

Ювелирное ремесло в античной Картли достигло, по всей видимости, исключительно высокого развития. Высокохудожественные золотые предметы, открытые в Мцхета (Армазисхеви и др.), а также в других местах Картлийского царства, отражают художественные вкусы местного населения, специфичны и, несомненно, являются продукцией грузинского ювелирного ремесла, органически развивавшегося на местной почве, на своих многовековых традициях[21].

Большое количество ремесленников было занято, несомненно, на собственно строительных работах. Наряду с рабами в строительных работах принимали участие, вероятно, также и свободные ремесленники.

Большой размах имело, несомненно, ткацкое дело. Страна могла гордиться своими тканями. Симптоматично в этом отношении сообщение Элия Спартиана, что Фарсман II, царь Картли, послал римскому императору Адриану «огромные дары, и в том числе украшенные золотом плащи». Впоследствии Адриан, очевидно, разгневанный антиримской деятельностью Фарсмана, задумал осмеять эти дары; он послал на арену триста преступников в этих плащах[22].

Как и раньше, очень широкий размах имело в стране керамическое производство. Однако наблюдается любопытное обстоятельство: продукция мцхетских гончаров античной эпохи по разнообразию форм и красоте заметно уступает изделиям позднебронзовой эпохи. Исследователи склонны объяснение этого факта искать в выдвижении на первый план серебряной, бронзовой и стеклянной посуды[23]. Ее потребителями были, в основном, зажиточные слои общества. Глиняной же посудой пользовался простой народ. При этом дальнейшее углубление общественного разделения труда, сосредоточение ремесла, в том числе и гончарного, преимущественно в городах, потребовало увеличения массового производства дешевой глиняной посуды. В ущерб количеству стало страдать качество[24].

Находки керамических сосудов, совершенно аналогичных мцхетским и по глине, и по формам, в с. Земо-Авчала, Дигоми, Дампало, Ничбиси показывают, что изделия мцхетских гончаров сбывались и за пределами Мцхета, в прилегающих к городу сельских областях[25].

Города древней Картли, наряду с торгово-ремесленными центрами, были и укрепленными пунктами, в каждом из которых имелась своя крепость, а в крупнейших из них даже целая система крепостей, защищавшая город. Столицу Мцхета защищали, например, две крупные крепости — Армазцихе и крепость бога Задени (Севсамора), а также, вероятно, ряд других, менее значительных фортификационных сооружений.

Цитадель («цихе») во второстепенных городах служила, вероятно, также и резиденцией главы местной администрации («цихистави» или «эристави»). По-иному, очевидно, обстояло дело в столице. Здесь основные дворцовые сооружения, царские сады («самотхэ») и т. п. в первые века н. э. находились уже не в цитадели Армазцихе, а на противоположном берегу Куры, в Мцхета[26]. В столице жило также много представителей высшей картлийской знати. Резиденцией некоторых из них (в первую очередь, вероятно, главнокомандующего — спаспета, возглавлявшего, согласно «Картлис цховреба», всю царскую администрацию) была Армазцихе. Обычно это были члены царского рода. Об этом свидетельствует открытие богатого погребения типа мавзолея на Багинетской горе. Усадьбы представителей знати, по-видимому, находились далеко друг от друга. Так, один из знатнейших родов древней Иберии имел резиденцию в Армазисхеви, в нескольких километрах от цитадели — Армазцихе, и царской резиденции в Мцхета. В этом месте, как известно, в 1937—1946 гг. велись крупные археологические раскопки, выявившие остатки дворцовых сооружений, бани, винного погреба и родовую усыпальницу живших здесь картлийских вельмож и членов их семейств. Можно предполагать, что в Большой Мцхета и во многих других местах имелись подобные усадьбы знатнейших родов древней Иберии. Более мелкие представители иберийской знати, сосредоточенные в своих «больших домах», группировались, вероятно, вокруг царской резиденции, а также вблизи усадеб высших сановников Картли[27]. Именно в этом, возможно, и следует видеть объяснение факту обнаружения богатых погребений указанной эпохи в разных, порой отстоявших друг от друга на большом расстоянии, местах древней столицы Картли[28].

В эту эпоху в городах Картли, так же как и в городах Армении и других соседних стран, очень сильным был иноземный элемент. Этими иностранцами являлись, главным образом, евреи, арамейцы (сирийцы), частично греки и т. д. Известно, что правители Армении, в частности Тигран II, прибегали даже к массовому переселению из завоеванных городов эллинистического Востока (Иудеи, Финикии, Сирии) эллинизированного населения для заселения ими вновь основанных или уже существовавших городов Армении[29].

Вообще характерной особенностью армянских городов первых столетий н. э. было преобладание занимавшегося торговлей и ремеслом еврейского и сирийского населения[30].

О присутствии в городах древней Картли иноземного элемента мы также располагаем красноречивыми данными. Судя по «Житию св. Нино», еврейские колонии существовали в городах Урбниси и Мцхета. В Урбниси Нино провела месяц в «(еврейском святилище» («Багини Уриата» — ÁÀÂÉÍÉ äÖÒÉÀÈÀ)[31]. Согласно этому памятнику, в Мцхета тоже имелась очень сильная еврейская колония. В рассказе об обращении Картли в христианство активно фигурирует ряд представителей мцхетской еврейской колонии (Абиатар, который до принятия христианства являлся священнослужителем в «еврейском багине (святилище)» в Мцхета[32], его дочь Сидония и др.).

Евреи, жившие в нееврейских городах, образовали, как известно, замкнутые еврейские общины. Так было и в соседней Армении. Между прочим, и вышеприведенное сообщение Фавстоса Бузанда, резко дифференцировавшего население городов Армении на евреев и неевреев («армян»), подразумевает, что эти этнические элементы жили отдельно друг от друга[33]. То же подтверждается и в отношении Картли. В «Картлис цховреба» среди кварталов («убани») Большой Мцхета специально называется «Занави, еврейский квартал» (ÆÀÍÀÅÉ, ÖÁÀÍÉ ÖÒÉÀÈÀ) (КЦ, 17—18). В «Картлис цховреба» упоминается такой квартал («Убани уриата») и в городе Урбниси (КЦ, 88 прим.). Топонимике древней Картли не чуждо это наименование и в других случаях. Существовали целые села под названием «Уриатубани» («Еврейский квартал»).

Существование святилищ («багини») в еврейских колониях в Урбниси, Мцхета и т. д. также свидетельствует, что евреи образовали здесь замкнутые религиозно-этнические общины. Характерно в этом отношении также одно сообщение «Мокцевай Картлисай», по которому можно заключить, что еврейская община в Мцхета веками хранила свою историческую традицию, традицию местной еврейской колонии. Князь Васпураканский, обращаясь к мцхетскому еврею Абиатару, говорит, что «× (= 503) года прошло с тех пор, как отцы (= предки) наши пришли сюда (в Мцхета, Картли)». В этой же беседе Абиатар, со своей стороны, говорит, что прошло 334 года с тех пор, как бог уже не покровительствует Израилю[34]. Подразумевается, несомненно, мученическая смерть Христа, вина за которую падала на евреев. Учитывая то обстоятельство, что даты от рождества Христа в «Мокцевай» фигурируют в качестве дат от смерти Христа, можно вычислить и время основания мцхетской еврейской колонии: 334 г. н. э.— 503 года = 169 г. до н. э. — так датировала местная еврейская традиция основание своей колонии[35].

О наличии еврейской общины в Картли, в частности в Мцхета, мы узнаем также из древнегрузинского памятника «Мученичество Евстафия Мцхетского»[36].

Открытие в Мцхета еврейских надгробных памятников — эпитафий[37], частично, может быть, и факт составления в I — II вв. в Картли надписей на арамейском языке, могут также свидетельствовать о наличии еврейского и сирийского элемента среди населения городов древней Картли. Симптоматично также известное сообщение «Картлис цховреба», что в древней Картли говорили, кроме грузинского, еще на пяти других языках: армянском, хазарском (североиранские диалекты?), ассирийском («асурули» — т. е. сирийском, арамейском), еврейском и греческом (КЦ, 16).

Подобно религиозно-этническим общинам иноземцев, местное коренное население городов Картли, несомненно, тоже образовало самоуправляющую общину. Полноправные члены этой городской общины считались «мквидрни». Царь Мириан, например, в качестве вознаграждения обещает пленнице Нино обогатить ее, сделать ее «мквидри (города) Мцхета и слугой бога Армази»[38].

Если в древности городскую общину объединяло поклонение языческой религии, то после принятия христианства это была уже христианская община. Симптоматично сообщение «Мокцевай Картлисай», в котором при изложении событий VI в. говорится, что «мквидрни» Тбилиси приступили к строительству большой церкви; половину этой работы взял на себя «весь эри» (т. е. рядовые члены городской общины), половину же — «эриставы». В объединении «всего (городского) эри (народа)» для строительства церкви также можно усмотреть признаки общинного объединения городского населения. Община совместно выполняла все, необходимые для нее самой, работы. В то же время она, несомненно, несла коллективную ответственность перед царской властью, государством (выплата налогов, выполнение общественных работ, возможно, также и воинская повинность).

Город имел, несомненно, и свою «знать». «Городскую знать» могли образовать зажиточные граждане — торговцы и владетели ремесленных мастерских. Вероятно, именно из их среды и формировался, как правило, круг главарей городских общин («тавкацеби», «кацни мтаварни»). В числе этой знати, могли быть также и поставленные царем во главе городской администрации лица. Судя по более поздним аналогиям, возможно, что царские чиновники, стоявшие во главе управления как сельских, так и городских поселений в качестве представителей государственной власти, назывались «мамасахлиси».

Трудно также судить, существовало ли в древней Картли, по аналогии с областями с очень развитой городской жизнью городское землевладение как одна из специфических форм землевладения[39]. То, что городское население наряду с торговлей и ремеслом занималось также земледелием и скотоводством, не вызывает никаких сомнений. Можно указать хотя бы на распространение в Мцхета обычая захоронения в больших винных сосудах — «квеври». Некоторые из них носят даже следы использования в хозяйстве (винные осадки), в других — обнаружены «лозовые ножи» — орудия труда виноградарей, и т. д. Следует также вспомнить о пастухах из Мцхетского рабата, пригнавших скот на летние высокогорные пастбища Джавахети («Житие Св. Нино»). При раскопках в Урбниси обнаружены следы водостока, предназначавшегося для орошения[40] и т. д. Таким образом, одна часть населения города имела, вероятно, земельные участки и обрабатывала их своим трудом или же трудом рабов (своей домашней челяди).

Не подлежит сомнению и то, что вокруг городов находились земледельческие поселения — деревни. Экономически эти поселения, несомненно, были тесно связаны с городом, однако каков был статус этих деревень и их жителей — трудно сказать. Это могли быть поселения земледельцев, сидевших на царской или храмовой земле (в Мцхета, в частности, надо допустить наличие больших владений храмов Армази и Задени), или поместья, принадлежавшие тем или иным представителям высшей картлийской знати. Наконец, они могли быть и свободными земледельческими общинами. Однако трудно сказать, рассматривались ли примыкавшие к городу земли в качестве «городских земель» и находились ли они в ведении города как самоуправляющейся общины и т. п. Аналогия с развитыми малоазийскими и др. городами в этом деле мало что может сказать нам. Как было указано выше, не может быть уверенности в том, что городская жизнь в древней Картли достигла столь высокого уровня развития, что картлийские города стали самоуправляющимися полисами. По всей видимости, города древней Картли, являясь в значительной мере военно-административными и военно-стратегическими центрами, в сильной степени подчинялись царской администрации, которая в значительной степени ограничивала общинное самоуправление городского населения[41].

 


[1] Джикия С. С. Пространный реестр вилайэта Гюрджистан. Кн. III. Тбилиси, 1958, с. 162 и сл. (на груз. яз.).

[2] Описание..., II, с. 708—709 и др.

[3] Апакидзе А. М. Мцхета — древняя столица Картлийского царства. Тбилиси, 1959 (на гру. яз.).

[4] Чилашвили Л. А. Город Рустави. Историко-археологический очерк. Тбилиси, 1958 (на груз. яз.).

[5] 3акарая П.П. К изучению жилых и оборонительных сооружений городища Урбниси. — Краткие сообщения ИЯИМК АН СССР, вып. 74, 1959.

[6] Хахутайшвили Д. А. Уплисцихе античной эпохи в свете новооткрытых материалов. — САНГ, 1958, т. XXI, №3.

 

[7] Бохочадзе А. В. Археологические раскопки в Агаяни и Дзалиси, Тбилиси, 1981 (на груз. яз., резюме на рус. яз.).

[8] Хухутайшвили Д. А. К вопросу о географическом расположении городов античной Картли (Иберии). — САНГ, 1959, т. XXII, №4.

[9] Манандян Я. А. О торговле и городах Армении в связи с мировой торговлей древних времен. Ереван, 1954, с. 126 сл. и др.; Торговые пути Закавказья в эпоху Сасанидов по Таbulа Реutingerianа.— ВДИ, 1939, № 1.

[10] Ломоури Н. Ю. К вопросу о торговых путях Грузии. — Труды Института истории АН Груз. ССР, 1958. т. IV, вып. 1.

[11] Тоmaschek RЕ, II, стб. 1305—1306: Ломоури Н. Ю. Клавдий Птолемей. «Географическое, руководство». Известия о Грузии. — МИГК, вып.32, 1955, с. 59—60.

[12] См. у Константина Багрянородного — Dе аdministrando imperio, гл. 46 (Каухчишвили С. Г. Сведения византийских писателей о Грузии, 1952, IV, 2, с. 278—280).

[13] Манандян Я. А. О торговле и городах Армении в связи с мировой торговлей древних времен. Ереван, 1954, с. 58—59. О. Д. Лордкипанидзе считает, что большая торгово-транзитная дорога от сарматских племен аорсов и сираков шла через «Каспийские ворота», (совр. Дарьяльский проход) по Арагвскому ущелью до Мцхета, а затем, торговой магистралью Мцхета — Арташат, связывалась с южными торговыми центрами (см.:Труды ТГУ, т. 65, 1957, с. 152).

[14] Капанадзе Д. Г. Монетные находки Мцхетской экспедиции: — ВДИ, 1955, №1, с. 173.

[15] Капанадзе Д. Г. Грузинская нумизматика. М., 1955, с. 43— 44; его же.—ВДИ, 1955. № 1, с. 166 и след.; Лордкипанидзе О. Д. Ремесленное производство и торговля в Мцхета в I—III вв. н. э. — Труды ТГУ, т. 65, 1957, с. 141—143; Ломтатидзе Г. А. К социальной и культурной характеристике населения Грузии в I—III вв. н. э. — Труды ИИАЭ, I, 1955, с. 354—357 (на груз. яз.); Дундуа Г. Ф. Монетное дело и монетное обращение в Грузии в античную эпоху (VI в. до н. э— IV в. н. э.). Автореф. дис. на соиск. ученой степ, д-ра ист. наук. Тбилиси, 1982, с. 17—19, 34—37.

[16] Ломтатидзе Г. А. Указ. соч., с. 346—347, 351, 352; Лордкипанидзе О. Д. Указ. соч., с. 143—150; ср.: Апакидзе А. М., Гобеджишвили Г. Ф., Каландадзе А. Н., Ломтатидзе Г. А. Мцхета, I, 1955, с. 213—214 (на груз. яз.) и др.

[17] Описание..., II, с. 749—750; СМОМПК, с. 65—66.

[18] Апакидзе А. М. Указ. соч., с. 85 и след.

[19] Ломтатидзе Г. А. Указ. соч., с. 346 и след.: ТКАЭ, 1958, т IV, вып. I, с. 188.

[20] Апакидзе А. М. Указ. соч., с. 71 и след.

[21] Апакидзе А.А., Гобеджишвили Г. Ф., Каландадзе А. Н., Ломтатидзе Г. А. Указ. соч., с. 190 и след., 213 и др.

[22] Ael.Spart. De Vita Hadriani, 17 (cм .: Scriptores Historiae Augustae Edidit E. Hohl. T. Lipsiae. 1955, с. 19).

[23] Ломтатидзе Г. А. Указ. соч., с. 365.

[24] Лордкипанидзе О. Д. Указ. соч., с. 118.

[25] Там же, с. 121.

[26] См., например, указание «Картлис цховреба» при изложении «Жития Св. Нино» о том, что царское «самотхэ» (сад) находилось там, где «ныне» стоит церковь католикоса — т. е. совр. Свети-Цховели (КЦ, с. 93).

[27] На территории свободных горных общин не было «больших домов». «Крепости и большие дома» строили здесь «эриставы» (см.: Дзегли эриставта. — Жорданиа Ф. Хроники, II, 1897, с. 2—3, на груз. яз.).

[28] Апакидзе А.М.,Гобеджишвили Г.Ф.,Каландадзе А. Н., Ломтатидзе Г. А. Мцхета. Археологические памятники Армазисхеви по раскопкам 1937—1946 гг. Тбилиси, 1955 (на груз. яз., русское издание той же книги: Тбилиси, 1958).

[29]Еремян С. Т. Развитие городов и городской жизни в древней Армении. — ВДИ, 1953, №3, с. 14—16.

[30] Там же, с. 24. Очень интересными являются данные Фавстоса Бузанда (IV, 24,55) об уводе в плен персидским царем Шапуром II (IV в.) населения городов Армении. В приведенных цифрах отдельно указано количество евреев и количество армян (в число последних включено, вероятно, все христианское население городов, а не только собственно армяне). Характерно, что во всех случаях количество евреев намного превосходит количество «армян» (см.: Еремян С. Т. Указ. соч., с. 24—25).

[31] Описание..., II, с. 750.

[32] Там же, с. 732, 783.

[33] См.: Еремян С. Т. Указ. соч.; Саркисян Г. X. Из истории городской общины в Армении (IV в. н. э.). — ВДИ, 1955, №3, с. 58.

[34] Описание .., II, с. 732—733.

[35] В «Картлис цховреба» приход евреев в Мцхета связывается с такими крупными событиями в жизни еврейского народа, как взятие Иерусалима Навуходоносором и затем Веспасианом.

[36] Согласно этому памятнику, в Мцхета в это время существовала также религиозная община персов-ремесленников

[37] Церетели Г. В. Новооткрытая еврейская надпись в Мцхета. — Известия ИЯИМК Груз. ФАН СССР, V—VI, с. 419—425 (на груз. яз.).

[38] Описание..., II, с. 769.

[39] Утверждение о наличии городского землевладения в древней Картли, о «мамасахлиси» как

главе городской общины, в ведении которого находились городские земли, и т. д. см.:

Лордкипанидзе О. Д. Указ. соч. .—.Труды ТГУ, т. 65, 1957, с. 152—158.

[40] 3акарая П. П. Указ. соч. — КСИИМК, 1959, вып. 74, с. 132.

[41] Некоторые доводы, приведенные О. Д. Лордкипанидзе в пользу наличия городского землевладения, находившегося в ведении самоуправлявшейся городской общины во главе с мамасахлиси, кажутся нам малоубедительными. Например, то, что в «Картлис цховреба» Мухрани называется «воротами» Мцхета, или то, что существовало понятие «Большой Мцхета» (там же) вовсе еще не значит, что вся эта территория представляла земельные владения г.Мцхета (см.:Лордкипанидзе О. Д. Указ. соч., с. 152—153). Вряд ли правильна также предлагаемая интерпретация одного места из «Мокцевай Картлисай», где будто речь идет «о городах и их деревнях («дабнеби»)» и т. д. (см.: Меликяшвяли Г. А. К истории древней Грузии, с. 452, прим. 245).