: В 8-и т. / АН ГССР, Ин-т ист., археол. и этнографии - Тб. : Мецниереба : Тип. АН ГССР - ; 21см.   [MFN: 2511]
    Т.1 : Грузия с древнейших времен до IV в.н.э. / [Ред.: Г. Меликишвили, О. Лордкипанидзе] - , 1989 - 508с. : ил. - - Библиогр. в подстроч. примеч. - ISBN 5-520-00498-6 : [3л.], 20000экз.   [MFN: 11894]
UDC:  94(479.22)...105
R2 147.654/3; R2 147.655/3; R2 147.656/3 - (22)9/Г-901; T 2.861/3

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

ВВЕДЕНИЕ

 

§ 1. Грузия. Физико-географический обзор... Д. А. Хахутайшвили

§ 2. Источники... Г. А. Меликишвили

§ 3. К изучению древней истории Грузии в дореволюционной и советской исторической науке... Г. А. Меликишвили .

 

ГЛАВА I

ЭПОХА ПАЛЕОЛИТА В ГРУЗИИ... А. Н. КАЛАНДАДЗЕ, Д. М. ТУШАБРАМИШВИЛИ

 

ГЛАВА II

ЭПОХА НЕОЛИТА... А. Н. КАЛАНДАДЗЕ, Л. Д. НЕБИЕРИДЗЕ

 

ГЛАВА III  

ЭПОХА ЭНЕОЛИТА... Л. М. ЧЕЛИДЗЕ, Т. Н. ЧУБИНИШВИЛИ

 

ГЛАВА IV

ЭПОХА РАННЕЙ БРОНЗЫ... Л.М. ЧЕЛИДЗЕ, Т. Н. ЧУБИНИШВИЛИ

 

ГЛАВА V

ЭПОХА СРЕДНЕЙ БРОНЗЫ... О. М. ДЖАПАРИДЗЕ

 

ГЛАВА VI

ПОЗДНЕБРОНЗОВАЯ ЭПОХА

§ 1. 3aпадногрузинская культура... О. М. Джапаридзе

§ 2. Восточная Грузия в эпоху поздней бронзы и раннего железа Г. Ф. Гобеджишвили, К. Н. Пицхелаури

 

ГЛАВА VII

К ВОПРОСУ ОБ ЭТНИЧЕСКОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ НАСЕЛЕНИЯ ДРЕВНЕЙ ГРУЗИИ. ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ЭТНО-СОЦИАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ ГРУЗИНСКОГО НАРОДА... АВТОР ГЛ. VII— XXI Г. А. МЕЛИКИШВИЛИ.

 

ГЛАВА VIII

ДРЕВНЕЙШИЕ РАННЕКЛАССОВЫЕ ГОСУДАРСТВА И ПЛЕМЕННЫЕ СОЮЗЫ В ЮГО-ЗАПАДНОЙ ГРУЗИИ

 

 

ГЛАВА IX

СКИФО-КИММЕРИЙСКИЕ ВТОРЖЕНИЯ РАЗГРОМ ЮЖНО-КОЛХИДСКОГО ЦАРСТВА

 

ГЛАВА X

ИЗМЕНЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ОБСТАНОВКИ В ГРУЗИИ И СОСЕДНИХ СТРАНАХ В VII—VI ВВ. ДО Н. Э. МИДИЯ, ПЕРСИДСКАЯ ДЕРЖАВА И ОБЪЕДИНЕНИЯ ГРУЗИНСКИХ ПЛЕМЕН

 

ГЛАВА XI

КОЛХИДА В VI—IV ВВ. ДО Н. Э.

 

ГЛАВА XII

ОБРАЗОВАНИЕ КАРТЛИЙСКОГО (ИБЕРИЙСКОГО) ГОСУДАРСТВА

 

ГЛАВА XIII

III В. ДО Н. Э. — ЭПОХА МОГУЩЕСТВА КАРТЛИЙСКОГО ЦАРСТВА

 

ГЛАВА XIV

ВЗАИМООТНОШЕНИЯ КАРТЛИ С СЕЛЕВКИДАМИ. УХУДШЕНИЕ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОЙ ОБСТАНОВКИ ДЛЯ КАРТЛИЙСКОГО ЦАРСТВА В НАЧАЛЕ II В. ДО Н. Э. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ С АРМЕНИЕЙ И ПАРФИЕЙ ВО II—I ВВ. ДО Н. Э.

 

ГЛАВА XV

НАСЕЛЕНИЕ ЮГО-ВОСТОЧНОГО И ВОСТОЧНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ В III—I вв. до н. э.

§ 1. Юго-Восточное Причерноморье

§ 2. Центральные районы Колхиды

§3. Северные районы Колхиды

 

ГЛАВА XVI

РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ В КАРТЛИЙСКОМ ЦАРСТВЕ В ЭЛЛИНИСТИЧЕСКУЮ ЭПОХУ.

 

ГЛАВА XVII

РИМСКИЕ ЗАВОЕВАТЕЛЬНЫЕ ПОХОДЫ В ИБЕРИЮ И КОЛХИДУ. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ КОЛХИДЫ И ИБЕРИИ С РИМОМ И СОСЕДНИМИ СТРАНАМИ В СЕРЕДИНЕ И ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ I В. ДО Н. Э

 

 

ГЛАВА XVIII

УСИЛЕНИЕ КАРТЛИЙСКОГО ЦАРСТВА (ИБЕРИИ) В I—II ВВ. Н. Э.

 

ГЛАВА XIX

НАСЕЛЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ КОЛХИДЫ В ПЕРВЫЕ ВЕКА Н. Э. ВОЗНИКНОВЕНИЕ И УКРЕПЛЕНИЕ ЛАЗСКОГО ЦАРСТВА

 

ГЛАВА XX

КАРТЛИЙСКОЕ ЦАРСТВО В III В. Н. Э.

 

ГЛАВА XXI

ВОПРОСЫ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО СТРОЯ И ГОСУДАРСТВЕННОГО УСТРОЙСТВА КАРТЛИ В ПЕРВЫХ ВЕКАХ Н. Э.

§ 1. Хозяйство. Община и храм. Крупное частное и царское землевладение. Рабы

§ 2. Города. Торгово-ремесленное население городов

§ 3. Государственный строй. Царский род и военнослужилая знать — господствующие слои населения Картли

 

ГЛАВА XXII

КУЛЬТУРА ГРУЗИИ В АНТИЧНУЮ ЭПОХУ

§ 1. Иберия... А. М. Апакидзе

§2. Колхида... О. Д. Лордкипанидзе

 

Список сокращений

Иллюстрации

Иллюстрации –2



63.3 (2 Г) Г 901

 

Этой книгой начинается публикация серий «Очерков», посвященных истории Грузии с древнейших времен до наших дней. В I том вошла история Грузии вплоть до IV в.н.э. В нем рассматриваются отдельные археологические культуры, выявленные на территории Грузии, этногенез, содержатся сведения о древнейших племенных союзах и раннеклассовых государствах, подробно излагается социально-экономическая и политическая история древней Иберии и Колхиды — грузинских государств античной эпохи. Заканчивается том очерком, посвященным культуре древней Грузии. Книга является сокращенным и переработанным вариантом вышедшего в 1970 г. на грузинском языке I тома восьмитомника «Очерков истории Грузии» (ред. Г.А. Меликишили). Предназначена для специалистов-историков и широкого круга читателей.

 

 

Редакторы: действ, член АН ГССР Г. А. Меликишвили,

 д-р ист. наук О. Д. Лордкипанидзе

 

 

Рецензенты: д-р ист. наук М. П. Инадзе

д-р ист. наук III. А. Хантадзе
 
 
 О

0503020906

М 607 (06)—89

 

 Издательство «Мецниереба», 1989

 

 

 

ISBN 5—520—00498—6

 ВВЕДЕНИЕ

 

§1. ГРУЗИЯ. ФИЗИКО-ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ ОБЗОР

 

Территория Грузинской Советской Социалистической Республики и сопредельные с ней некоторые южные регионы составляли ту часть Ближневосточной ойкумены, на которой развёртывались главные события истории грузинского народа и формировались основные составные элементы грузинской цивилизации. В прошлом Грузии, в зависимости от внешних и внутренних условий, неоднократно наблюдались тенденции расширения или сокращения территории обитания картвелов (грузин) и их хозяйственной деятельности.

Грузинская ССР занимает центральную и западную части Закавказья между 41°07' и 43°05/ северной широты и 40°05/ и 46°44/ восточной долготы. Ее площадь составляет 69 700 км2.

С Грузией граничат: на западе — Черное море, на севере — Главный Кавказский хребет, часть которого входит в состав Грузии, на востоке и юго-востоке — Азербайджанская ССР, а на юге — Армянская ССР и Турция.

Природные условия Грузии характеризуются чрезвычайным разнообразием. За исключением периода каменного века, особенно после последнего оледенения, природные условия данного региона не претерпели резких изменений и не вызвали решающих перемен в социальной и хозяйственной жизни страны.

Рельеф Грузии образовался в результате неотектонических поднятий и погружений, чем, в конечном счете, и определяется разнообразие ландшафта со множеством типов климата, гидрологического режима, почвенного покрова, растительности и животного мира. Для формирования многообразия природных условий древней и современной Грузии существенную роль сыграли и продолжают играть такие факторы, как пограничное положение страны на рубеже полувлажного Средиземноморья, аридной Арало-Каспийской впадины и нагорий Передней Азии с континентальным климатом. Черноморское побережье Грузии (протяженность 308 км), описывая огромную дугу, лишено сколько-нибудь значительных заливов, а также островов и полуостровов, чем и объясняется маломасштабность мореходства и морского промысла древней и средневековой Грузии.

На территории Грузии сочетаются высокогорный, среднегорный, холмистый, низменно-равнинный, плоскогорный и платообразный рельефы. Север страны занимает Большой Кавказ, главным образом, своим южным склоном, а также частью северного склона. Самая высшая от уровня моря географическая точка страны расположена именно в полосе Большого Кавказа (вершина Шхара — 5068 м). Сама система Большого Кавказа представлена Главным (Водораздельным) и рядом сопровождающих его хребтов, среди которых можно назвать: на южном склоне — Гагрский, Бзыбский, Кодорский, Сванетский, Харульский, Ламисский, Гудисский, Картлийский, Кахетский; на северном склоне — Хохский, Шавана, Кидеганский, Хевсуретский и Пирикитский. В северной, высокогорной полосе Грузии отчетливо выражены горно-эрозионные, горно-гляциальные и нивальные формы рельефа, в создании которых главную роль сыграли ледники.

На западе грузинской части Большого Кавказа распространен карст, а на востоке — сравнительно молодые вулканические образования, часть которых, как полагают, относится к исторической эпохе. К югу от Большого Кавказа в субширотном направлении лежит межгорная депрессия, которая подразделяется на Колхидскую и Иверийскую (часть Курской) равнинно-холмистые впадины. Их разделяет Дзирульский массив (Верхнеимеретинское плато). Основная часть Колхидской и Иверийской впадин занята аллювиальными равнинами, среди которых выделяются Колхидская низменность, Внутреннекартлийская, Нижнекартлийская, Алазанская (Кахетская) равнины. Между Нижнекартлийской и Алазанской (Кахетской) равнинами расположено Иорское плоскогорье.

В северной холмистой полосе Колхидского региона распространен «низкий» карст, а еще южнее в широтном направлении лежат среднегорные хребты грузинской части Малого Кавказа (высота до 2850 метров над уровнем моря), среди которых можно назвать: Месхетский, Шавшетский, Триалетский, Локский. В рельефе они сохранили морфологические следы древнего выравнивания в виде ступенчато расположенных поверхностей (террас). Самая южная зона Грузии занята Южно-Грузинским вулканическим нагорьем, в морфологии которого определяющую роль играют лавовые плато, цепи потухших вулканов и каньонообразные ущелья рек. Самой высшей вершиной Южно-Грузинского нагорья является Диди-Абули (3301 м) на Самсарском хребте.

Территория Грузии — составная часть подвижного альпийского пояса земной коры, чем и объясняется резкая смена интенсивных неотектонических поднятий и погружений. Следует отметить, что геоморфологические процессы формирования рельефа данного региона еще не завершены.

Грузия сложена по геологическому строению, богата полезными ископаемыми и строительными материалами.

На севере Грузии в осевой зоне Большого Кавказа расположен антиклинорий  Главного (Водораздельного) хребта, который слагают метаморфические породы докембрия и палеозоя. Эти породы прорваны гранитоидными и ультраосновными интрузиями. К востоку древние породы спускаются под аспидные сланцы нижнего и среднего юры. Складчатые толщи Главного Кавказского хребта надвинуты на складчатую систему южного склона Большого Кавказа, в которой выделяют 4 зоны: Казбекско-Лагодехскую,  Местиа-Тианетскую, Чхалта-Лайлинскую и Гагра-Джавскую. Каждая из этих зон надвинута на последующую в направлении с севера на юг.

Эпоха антропогена характеризовалась вспышкой наземного вулканизма.

К югу от Большого Кавказа, от Колхидской низменности до Гаре-(Внешней) Кахети, расположена Грузинская глыба, которая составляет средний массив преимущественно герцинской консолидации. Субстрат Грузинской глыбы, образованный метаморфическими породами и гранитоидами докембрия-палеозоя (Дзирульский массив), выступает в Верхнеимеретинском плато, погружаясь к западу и востоку. Осадочный покров состоит из красных известняков лейаса, порфиритовой свиты байоса, угленосных отложений бата, пестроцветов верхней юры, карбонитных отложений мела-эоцена и моласс.

В Картли и Гаре-Кахети развиты антропогеновые континентальные, а в Колхидской низменности дополнительно и морские отложения, которые собраны в пологие складки. Южнее, в широтном направлении, вытянута Аджаро-Триалетская складчатая система, сложенная мощными вулканогенными и карбонатными отложениями мела и терригенными и вулканогенными отложениями палеогена.

В Боржомско-Бакурианском регионе проявляются следы наземного вулканизма эпохи антропогена. От Джавахетского нагорья до Марнеульской низменности простирается второй межгорный массив герцинской консолидации, называемый Артвино-Болнисской глыбой.

Джавахетское нагорье сложено плиоценовыми и плеистоценовыми лавами. К востоку от Джавахетского нагорья обнажены выступы субстрата, покрывающие  их маломощные терригенные толщи лейаса и мощные вулканогенные и известняковые толщи мела.

Основная группа полезных ископаемых территории Грузии представлена каменным углем, нефтью, марганцевыми, полиметаллическими, сурьмяно-мышьяковыми, медными, железными рудами и другими минералами. Почти повсеместно встречаются строительные материалы (мрамор, туфы, сланцы), а также минеральные и термальные источники. Некоторые из перечисленных видов полезных ископаемых, сырья и источников (обсидиан, медь, сурьма, железные и золотоносные руды, цветные камни и т. д.) использовались и в древности.

Климат Грузии в целом переходного типа от субтропического к умеренному, со множеством отклонений. Так, например, влажный субтропический климат Колхидской низменности от морского берега до высоты 500—600 м характеризуется уникальными чертами: наиболее теплой зимой (3—6°С), наименьшей годовой амплитудой температур (17—21°С) и большим количеством атмосферных осадков (1200—2800 мм). Морозы ниже — 5°С бывают только в отдельные годы и вызываются вторжением арктических воздушных масс. Для данного региона характерны сильные, нередко продолжительные восточные ветры типа фенов. Климат Иверийской впадины отличается от Колхидской более холодной зимой (от—2°С до + 1,5°С), большей среднегодовой температурой (24— 27°С), меньшим количеством (300—800 мм) и более неравномерным распределением атмосферных осадков по сезонам. Средняя температура самого теплого месяца (августа) составляет 23— 26°С, средняя годовая температура в пониженных частях межгорной депрессии равна 12—15°С.

Для горных частей территории Большого и Малого Кавказа, а также Южно-Грузинского нагорья характерна высотная поясность. Выделяется умеренный, альпийский и нивальный пояса. Отмечается уменьшение влажности с запада на восток и от периферии к внутренним котловинам. Количество атмосферных осадков на обращенных к Черному морю склонах достигает 3000—4000 мм. Самые низкие абсолютные температуры этих регионов отмечаются в такой замкнутой, впадине, какой является Шаорская котловина Рачинского хребта (-35 -40°С).

Климат Южно-Грузинского нагорья отличается относительной континентальностью, засушливостью, малым количеством атмосферных осадков и очень холодной зимой.

Следует отметить, что на территории Грузии сосредоточено 605 малых и больших ледников, суммарная площадь которых достигает 520 км2. Современное оледенение Грузии сосредоточено в осевой полосе Большого Кавказа. Наиболее крупные ледники расположены в Сванети (Лекзири, Цанери,, Твибери, Чалаати, Адиши) и Раче (Зопхито, Киртишо и др.). Следует отметить, что ледники Лекзири и Чалаати (Сванети) опускаются до 1900 м над уровнем моря.

Водные ресурсы Грузии распределены неравномерно. Речная сеть Грузии наибольшей густотой характеризуется в Западной Грузии (Западное Закавказье), а наименьшее количество рек представлено на Иорском плоскогорье и юго-восточной части Нижнекартлийской равнины. Если на территории Западного Закавказья интенсивность водостока определяется 80—150 литрами в секунду на 1 км2, то на Иорском плоскогорье этот показатель составляет 3 литра в секунду на 1 км2.

Реки Грузии принадлежат к двум бассейнам Евразии: Черноморскому и Каспийскому. Почти весь сток Каспийского бассейна выносится р. Курой, среди главных притоков которой можно назвать рр. Большая Лиахви, Ксани, Арагви,, Иори, Паравани, Дзама, Алазани, Тана, Тедзами, Алгети и Храми. Реки Западного Закавказья не образуют единой системы, и большинство из них впадает в море самостоятельно. Глинную речную систему Западной Грузии создают р. Риони и ее притоки: Цхенис-Цкали, Техура, Квирила. Значительны также и другие реки данного региона: Бзыбь, Кодори, Ингури, Гализга, Хоби, Супса, Кинтриши, Чаквис-Цкали, Аджарис-Цкали и Чорохи. Последняя течет на территории Грузии на протяжении 26 км.

Большинство рек, берущих начало в горах, имеют максимальный сток вод весной, при таянии снегов, а реки, получающие питание из ледников (Кодори, Ингури, Риони со своими притоками), — летом, но при этом имеют резко выраженный суточный ход воды с максимумом в вечерние часы и минимумом перед рассветом. Для рек побережья Юго-Западной Грузии и северных склонов Месхетского хребта характерны осенне-зимние половодья и частые паводки, связанные с дождями. Горные реки Грузии, обладая быстрым течением, редко замерзают, за исключением рек Южно-Грузинского нагорья.

В тех районах Грузии, которые сложены известняками или лавами, отмечается сильно развитая подземная сеть дренажа, выраженная обилием исполинских источников, таких, как рр. Черная, Цачхура, Речхи и др. в Западной Грузии, Надревани, Ташбаши, Армитло и другие в Южной Грузии.

Грузия небогата озерами, но на территории Джавахети, Колхидской низменности, Кельского плато, древнеледниковой зоны Абхазии имеются озера разного происхождения (тектонического, вулканического, морского, речного, ледникового, обвального, карстового и т. д.). Наиболее крупными озерами Грузии являются Паравани (37 км2), Карцахи (26,6 км2),. Палиастоми (17,3 км2). Наибольшей глубиной отличаются запрудные озера Рица (116 м) и Амткел (77—122 м). У последнего резкое колебание уровня воды.

Почвы Грузии носят разнообразный характер, обусловленный многообразием почвообразующих факторов. Красноземные почвы, единственные, кстати, в СССР, по своим характеристикам близки к тропическим латеритным почвам, распространены в холмистой предгорной полосе Западной Грузии и, в основном, являются реликтом почвообразования геологического прошлого. В этом же регионе распространены желтоземы. В восточной части межгорной депрессии развиты черноземы, каштановые, коричневые и серо-коричневые почвы. Черноземы развиты также на платообразных частях Южно-Грузинского нагорья. В горах под лесом образовались бурые лесные почвы, а в известняковых районах их заменяют перегнойно-карбонатные почвенные образования. Горно-луговые почвы характерны для районов распространения альпийской растительности.

На Колхидской низменности представлены крупные массивы болотных и субтропических подзолистых почв.

Флора Грузии насчитывает свыше 4500 видов цветковых растений. Такое количество видов цветковых растений не отмечается даже на огромной территории всей европейской части СССР. Такое многообразие флоры Грузии (и, пожалуй, всего Кавказа) определилось разнообразием физико-географических условий и относительной стабильностью климата в прошлом. Эти обстоятельства являлись основными факторами сохранения элементов палеофлоры. Флора Грузии богата такими реликтовыми и эндемическими видами растений, каковыми являются понтийский и кавказский рододендроны, самшит, лавровишня, диоскорея, хурма, дзелква и др.

Лесные массивы Грузии в настоящее время составляют 36,7% территории страны. В прошлом лесная растительность покрывала Колхидскую низменность и большую часть Иверийской впадины; постепенно равнинные леса Колхиды и Алазанской долины почти всюду были вытеснены культурными насаждениями (чай, цитрусы, виноград и др.

Горные леса Грузии в нижнем поясе представлены смесью широколиственных пород (дуб, граб, каштан и др.), а повыше господствует бук. В верхнем поясе гор Западной Грузии, западных частях Юго-Осетии и Триалетского хребта распространены темнохвойные леса из пихты и ели, а в высокогорных долинах Тушети и Северной Хевсурети — сосновые.

На Большом Кавказе, Малом Кавказе и вулканогенных хребтах Южной Грузии от верхней границы лесных массивов до 2800 (Западный Кавказ) — 3500 м от уровня моря простираются альпийские луга, прекрасные летние пастбища, используемые с древнейших времен.

Степи Грузии имели обширный ареал распространения в Иверийской впадине и на лавовых плато Южно-Грузинского нагорья, но в настоящее время они, в основном, заняты культурными насаждениями (виноград, фруктовые сады и т. д.).

Фауна Грузии, как и флора, в процессе развития человеческого общества претерпела огромные перемены, связанные в большинстве случаев с человеческой деятельностью. Животный мир современной Грузии сочетает элементы средиземноморской и центральноазиатской фаун. В альпийском поясе Большого Кавказа встречаются эндемические для Кавказа горные туры, кавказская «горная индейка» (улар, по-грузинки «шуртхи»), европейская серна, безоаровый козел._В лесах живут бурый медведь, кабан, благородный олень, косуля, каспийский улар, рысь, волк, лиса, кавказская белка и др., а также многочисленные представители пернатых.

На территории Грузии выделяются следующие природные районы: высокогорная область Большого Кавказа со своими горно-лесным, горно-луговым и нивальным поясами. Регионы Западного и Центрального Кавказа отличаются от региона Восточного Кавказа более влажным климатом и сниженностью нивального пояса, сплошным распространением ледников, наличием темнохвойных лесов. Для Центрального и Восточного Кавказа характерны молодые вулканические сооружения. Равнинно-холмистая влажно-субтропическая область Колхиды, основную часть которой занимает аллювиальная равнина, называемая Колхидской низменностью и занимающая впадину синклинального строения. Мощность аллювия антропогена здесь достигает 700 м. Поверхность в западной части осложнена староречьями, прирусловыми валами и невысокими песчаными массивами; в западной же части к морскому берегу примыкает огромное заболоченное пространство, с осоково-ситниковой, осоково- разнотравной растительностью, с фагновым покровом и тростниковыми зарослями. В болотах представлены ольховые леса, а на приподнятых окраинах — дубовые, буковые, буково-грабовые леса и вечнозеленые кустарники. В прошлом лесистая Колхидская низменность в настоящее время, в основном, занята садами и плантациями субтропических культур, посевами зерновых (в основном, кукурузы). Равнинно-холмистая лесостепная область Иверии—в составе Внутреннекартлийской, Нижнекартлийской и Алазанской межгорных равнин и Иорского плоскогорья. Сравнительно сухой климат этой области определяет наличие почти безлесостепного и лесостепного ландшафта. Леса здесь сохранились местами вдоль некоторых рек (Иори, Алазани, Кура и др.) и на склонах наиболее высоких хребтов. В этом регионе происходил процесс создания видов культурных растений и закладывались основы древнейшего орошаемого земледелия. Среднегорная область Малого Кавказа характерна горно-лесным и прерывистым горно-луговым поясами. В этой области представлены как обильно увлажняемые районы с широко развитыми темнохвойными лесами и некоторыми представителями колхидской фроры (Шавшетский и Месхетский хребты, западная часть северного склона Триалетского хребта, Аджарская котловина), так и менее влажные районы (Ахалцихская котловина и соответствующая часть Триалетского хребта, Среднехрамский горный узел и Локский хребет). Нагорная степная и луговая области Южной Грузии состоят как из районов с альпийским ландшафтом (Самсарский, Джавахетский, Эрушетский хребты), так и собственно нагорно-степных районов (Ахалкалакское, Гомаретское и Дманисское плато)[1].

 


[1] Основные сведения выбраны из работ: Основные вопросы экономической географии Грузинской ССР. Тбилиси, 1970 (на груз. яз.); Джавахишвили А. Н. Геоморфологические районы Грузинской ССР. М., 1947; Гулисашвили В. В. Природные зоны и естественно-исторические области Кавказа. М., 1964; Гулисашвили В. 3. Леса Грузинской ССР.— В сб.: Природные ресурсы Груз. ССР, т. VI. М., 1965; Сабашвили М. Н. Почвы Грузии. — В сб.: Природные ресурсы Груз. ССР, т. VI. М., 1965; Джавахишвили А. Н. Физическая география Грузинской ССР. Тбилиси, 1973; Кордзахиа М. О.Типы климатов Грузии и зоны их распространения. — САНГ (Сообщ. АН ГССР. См. список сокращений в конце книги), 1946, №8; Кецховели Н. Н. Растительный покров Грузии. Тбилиси, 1959 (на груз, яз.); Джанашвили А. Г. Животный мир Грузии, т. III, 1963 (на груз, яз.); Верещагин Н. К. Млекопитающие Кавказа. История формирования фауны. М. — Л., 1959; Комаров В. Л. Происхождение растений. М. — Л.. 1938; Джанелидзе Ч. П. Палеогеография Грузии в голоцене. Тбилиси, 1980; Геоморфология Грузии. Под ред. Л. И. Маруашвили, Тбилиси, 1971; Гвоздецкий Н. А. Физическая география Кавказа, II. М., 1958; Щербаков Е. М. Древнее оледенение Большого Кавказа. М., 1973; Цагарели А. Л. Четвертичная система. — Геология СССР, т. X. Грузинская ССР. I, М., 1964 и др.




§ 2. ИСТОЧНИКИ

 

Настоящий обзор источников истории древней Грузии ограничивается письменными источниками. Важными для исследования отдельных вопросов (в первую очередь этногенеза) являются языковые данные. О них речь будет итти в главе, посвященной этногенезу грузин, а также в очерках, посвященных социально-экономическому строю, поскольку ценный материал для их освещения можно извлечь из терминологического анализа. Для освещения некоторых вопросов этого характера, а также истории культуры определенную помощь оказывают и этнографические материалы, ссылку на которые читатель также найдет в соответствующих местах. Однако основными для воссоздания картины исторической жизни наcеления Грузии в периоды каменного века, энеолита, в эпоху бронзы и раннего железа, конечно, являются археологические материалы. Но мы их специально не рассматриваем отдельно, поскольку о них довольно детально идет речь в соответствующих главах, посвященных отдельным археологическим периодам.

Несмотря на то, что основным источником истории Грузии в период господства на ее территории первобытнообщинных отношений (с древнейших времен до VI—IV вв. до н. э.) являются памятники материальной культуры, скудные письменные источники, дошедшие до нас из той эпохи, также оказывают некоторую помощь в воссоздании картины исторической жизни того времени. В древневосточных (ассирийских[1], урартских[2], древнееврейских — Библия) источниках мы находим немало сведений о населении юго-западных районов исторической  Грузии, а также об объединениях грузинских племен, существовавших в древневосточную эпоху в восточной и Малой Азии.

Ассирийские источники предоставляют нам ценный материал, в частности, о крупных малоазийских объединениях мушков и табалов, население которых, возможно, состояло (по крайней мере частично) из грузинских племен. По этим же источникам (надписи ассирийских царей Тиглатпаласара I, Салманасара III) можно сделать важные заключения по вопросу об уровне социального развития населения этих объединений.

О мушках и табалах, в частности об их хозяйственной деятельности и торговых сношениях с другими странами, важный материал содержится также и в Библии — сборнике древнееврейской литературы. О мушках и северном их соседе в VII в. до н. э. — объединении племен халиту (халдов) — определенные данные можно найти и в урартских источниках, например, в Адыльджевазской надписи урартского царя Руса II (УКН,278).

Особенно многочисленны в ассирийских и урартских источниках сведения о племенах, живших в юго-западной части исторической Грузии. Из них мы узнаем много ценного, в частности о двух крупных объединениях племен, живших в данной области — Диаухи (Даиаэни) и Кулха (Колхида), а также о других политических и этнических образованиях, существовавших в юго-западных районах исторической Грузии (Забаха, Иганиехи и др.). В этих же источниках мы находим весьма ценный ономастический материал, имеющий определенное значение при исследовании этногенетических вопросов.

Древневосточные источники по истории Грузии весьма малочисленны. По количеству их, конечно, нельзя сравнить с письменными памятниками греко-римской эпохи. Однако в некоторых отношениях они выгодно отличаются от последних, ибо при их использовании, как правило, мы не встречаемся со многими препятствиями, с которыми имеем дело при пользовании греко-римскими письменными материалами. Речь идет о таких моментах, как датировка того или иного сообщения, вопрос о том, к какой именно территории относится данное сообщение и отражает ли оно реальную обстановку или является легендарным, и т. д. Античные сообщения о Грузии и грузинских племенах нередко страдают этими недостатками. Зачастую рядом друг с другом, в одной плоскости, они дают легендарные и реальные сведения, данные, относящиеся к современной им и на несколько столетий более древней эпохе, и т. д. Древневосточные источники мало грешат этим: они содержат лаконичное изложение конкретных исторических сведений (конечно, от тенденциозности и преувеличений они вовсе не застрахованы), датируются довольно точно, и территория, к которой относятся их сообщения, хорошо известна (это наиболее характерно для урартских памятников). Ввиду всего этого сведения древневосточных источников по древнейшей истории Грузии, несмотря на их малочисленность, заслуживают пристального внимания.

Из письменных источников по истории древней Грузии весьма важными являются греко-римские источники. Наибольшую ценность они представляют, конечно, для более поздней, античной эпохи, однако частично в них можно найти материал и для суждения о более ранней эпохе. В этом отношении наше внимание привлекает прежде всего знаменитое древнегреческое сказание об аргонавтах; можно с древнейшей думать, что в древнегреческом сказании об аргонавтах нашли отражение величие и могущество реально существовавшего в то время колхского объединения.

Кроме сказания об аргонавтах, в древнегреческой литературе в связи историей Грузии и вообще Закавказья обращают на себя внимание также и многочисленные сведения о вторжении скифов и киммерийцев в VIII—VII вв. до н. э. Крупное вторжение киммерийцев в Закавказье и на Ближний Восток из областей, лежащих к северу от Кавказского хребта (20-е годы VIII в.), произошло по т. н. Меоти-до-Колхидской дороге вдоль восточного побережья Черного моря. Оно, несомненно, сыграло большую роль в истории племен, живших в Восточном и Юго-Восточном Причерноморье.

В более позднюю эпоху сведения о Грузии и грузинских племенах в античных источниках становятся все более и более многочисленными. Но значительная часть этих данных не представляет большого интереса для древней истории Грузии. Многие из указанных сообщений происходят из одного и того же источника или являются повторением друг друга. Обыкновенно это голый перечень племен, живших на территории Грузии, или же эпизоды из мифов о Прометее и аргонавтах. Многократно повторяется сообщение о халибах как знаменитых металлургах, известных, в частности, обработкой железа и т.д.

Большая часть сведений греческих авторов относится к Западной Грузии, исторической Колхиде. Сведений об Иберии т.е. Восточной Грузии, намного меньше и относятся они, главным образом, к более позднему времени. Это и понятно, если вспомнить, что особенно интенсивные сношения греки имели с Западной Грузией (посредством греческих колоний и т.д.).

Как было уже отмечено выше, данные древнегреческих авторов страдают многими существенными недостатками. Нередко эти писатели, используя сведения совершенно разных эпох, отстоящих друг от друга зачастую на целые столетия, дают их в одной плоскости, в качестве описания существовавшего в их время положения. В сведениях греческих авторов, очень много сказочного, легендарного. Весьма сложным вопросом является также локализация упоминаемых ими племен и т. д.

Ценные сообщения о грузинских племенах имеются у греческих историков Гекатея Милетского (VI в. до н. э.) и Геродота (484 — 425). Они дают возможность судить о расселении грузинских племен, об их взаимоотношениях с государством Ахеменидов, об их вооружении, хозяйственной деятельности, некоторых обычаях и др. Ценные свидетельства некоторых грузинских племенах содержат и сведения Ксенофонта (444 — 354), в частности его «Анабасис». Ксенофонт в самом конце V в. до н. э. вместе с греческим десятитысячным войском прошел по территории, населенной разными грузинскими племенами. В данной области он упоминает много разных племен (кардухи, халибы, тибарены, таохи, фасианы, геспериты, скифины, макроны, колхи, моссиники, дрылы и т. д.). Он дает географические сведения, описывает греческие приморские или местные города и другие населенные пункты, говорит о хозяйстве и вооружении, о взаимоотношениях объединений местных жителей с держа вой Ахеменидов, греческими колониями и друг с другом.

Ценные сведения о торговых сношениях греков с населением причерноморских стран дает Полибий (приблизительно 205 — 120 гг. до н. э.).

Особенно важные сообщения о Грузии мы находим в сочинении «География» знаменитого географа и историка древности Страбона (приблизительно 64 г. до н. э. — 24 г. н. э.). «География» на территории Грузии называет немало областей, городов, рек, гор, племен. Особенно ценны сведения Страбона о хозяйстве и в особенности о социальном строе населения разных районов Грузии. В своих сообщениях о древней Грузии Страбон часто опирается на сообщения более древних авторов.

О Грузии, в частности о приморской части Западной Грузии, весьма важные сведения приводятся у Флавия Арриана, который в 131 г. н. э. совершил инспекционную поездку вдоль восточного побережья Черного моря и представил соответствующий отчет об этой поездке императору Адриану. Данные о Грузии, в основном, имеются в «Описании побережья Понта Евксинского» Арриана, в т. н. «Перипле Понта Евксинского». Сведения Арриана являются исключительно ценными для изучения Западной Грузии той эпохи: особенно важны его сообщения о существовавших тогда на территории Западной Грузии политических образованиях, о сложившейся здесь в то время политической обстановке.

При освещении вопросов географии, этнического состава населения и т. д. весьма важным является «Руководство по географии» Клавдия Птолемея (II половина II в. н. э.). Важные сведения об Иберии и Колхиде содержат сочинения тех авторов, которые описывают войны Митридата VI, царя Понта, — Плутарх (46—120 гг.), Мемнон (I — II вв.), Аппиан (II в.), Кассий Дион (155 — 235 гг.) и др.

Много сведений о древней Грузии можно найти и в сообщениях латинских писателей. Немало из тех недостатков, которые присущи греческим авторам, характерны и для латинских писателей. Грузия в их сочинениях часто упоминается в связи с легендарными и мифологическими сюжетами, в частности в связи с мифом о Прометее и сказанием об аргонавтах. Сведения исторического характера часто являются повторением более древних материалов. По сравнению с ними намного большую ценность имеют, конечно, те сочинения, которые принадлежат современникам описываемых ими событий, о которых они хорошо информированы.

Из латинских писателей много сведений о Грузии содержат сочинения Помпония Мела (I половина I в. н. э.) и Гая Плиния Секунда (23/24 — 79 гг.), хотя немало из этих сведений позаимствовано из более ранних источников и встречается также у греческих авторов. Из латинских писателей весьма ценные данные по истории древней Грузии находим в сочинениях знаменитого римского историка Корнелия Тацита (приблизительно 55 — 117 гг.)—«История» (140—109 гг.) и «Анналы» (написано около 117 г.). Тацит — почти современник описываемых им событий; в то же время он опирается на большое количество первоисточников (например, протоколы заседаний Сената, оригиналы произнесенных речей, государственные документы и т. д.). Тацит широко освещает происходившую между Парфией и Римом борьбу и участие в этой борьбе Иберии и Армении. Сведения Тацита содержат много реалий, позволяющих судить о характере Иберийского политического образования, о характере власти тех, которых источники называют «царями Иберии». Наряду с сообщениями Страбона и эпиграфическими памятниками из Мцхета-Армази, сведения Тацита представляют собой важнейший материал, свидетельствующий о том, что Иберия являлась государственным образованием. В сочинениях Тацита привлекают внимание также сведения о восстании против Рима колхских племен под руководством Аникета, происшедшем в годы правления императора Веспасиана (69 — 79 гг.).

Из латинских материалов по истории Грузии можно назвать также дорожную карту второй половины IV в. н. э., известную в научной литературе под названием Тabula Реutingeriana. Она имеет особое значение, в частности, для изучения тех торгово-транзитных дорог, которые проходили по территории Грузии.

Сочинения греческих и латинских авторов, содержащие сведения о Грузии, изданы многократно, главным образом западноевропейскими учеными. Вместе со сведениями о других областях Кавказа, а также о скифах, киммерийцах и т.д., сведения о Грузии, извлеченные из сочинений греко-римских писателей и, наряду с греко-латинским текстом, снабженые русским переводом, опубликованы акад. В. В. Латышевым в его знаменитом сборнике «Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе» („Scythica et Caucasica’’), изданном в 1893 — 1906 гг.[3]

Наряду с сообщениями античных греко-римских источников по истории древней Грузии не лишены интереса также и более поздние, византийские источники. Они порой содержат сведения о более ранних событиях, но вместе с тем и описания современных византийским авторам событий часто ретроскопически можно использовать для восстановления более древних явлений. Особенно ценными являются эти сведения (а также засвидетельствованные в них ономастические данные) для суждения по этногенетическим вопросам: по вопросу об этническом составе населения древней Грузии, о некоторых процессах этнической консолидации, имевших место в древней Грузии и т. д. Большая работа по выявлению и изучению сведений византийских источников о Грузии проведена С. Г. Каухчишвили. Им опубликовано несколько томов серии «Сведения византийских писателей о Грузии» («Georgica»), содержащих соответствующие тексты византийских авторов на языке оригиналов, грузинские переводы с комментариями.

Ценный материал по истории античной Грузии дают нам также древнеармянские источники. Историки соседней Армении во многих случаях, конечно, были лучше информированы о Грузии, чем греческие и латинские авторы. К сожалению, памятники армянской исторической литературы имеются начиная лишь со сравнительно поздней эпохи (с V в. н. э.). Немало интересных сведений о Грузии находим мы у древнеармянских писателей: Фавстоса Бузанда, Моисея Хоренского, в армянской географии VII в.

Из местных источников в первую очередь следует назвать открытые в Грузии арамейские, греческие и еврейские эпиграфические памятники. Особенно большое значение для изучения общественно-политического строя Иберии (Картли) в эпоху античности имеют надписи, открытые в конце 30-х — начале 40-х гг. текущего столетия на территории Мцхета-Армази. Употреблявшийся в них своеобразный вид арамейского письма Г. В. Церетели, расшифровавший его, предложил именовать «армазским письмом». Из этих памятников особое внимание привлекают два памятника. Один из них является двуязычной греко-арамейской надписью, высеченной на базальтовой стеле, другой же — четырнадцатистрочной арамейской надписью на камне. Оба эти камня были использованы в Армазском некрополе в качестве строительного материала для могил более позднего времени.

Четырнадцатистрочная арамейская надпись датируется второй половиной I в. н. э., а греко-арамейская билингва, очевидно, принадлежит ко второй половине II в. н. э.

Из того же Армази, а также из некоторых других мест, в частности из с. Бори (Шорапанский район), мы имеем на разных предметах краткие надписи, упоминающие того или иного питиахша. Надпись из Бори особенно интересна тем, что подтверждает сообщение древнегрузинских летописей о распространении власти иберийских царей на определенную часть Западной Грузии.

Из греческих надписей, найденных в районе Мцхета, особенно интересными являются две надписи. Одна из них найдена в 1938 г. в Самтаврском некрополе, относится к IV—Y вв., представляет собой эпитафию и интересна тем, что упоминает главного художника и зодчего (по-видимому, столицы ¾ города Мцхета), некоего Аврелия Ахолиса. Другая греческая надпись открыта в 1867 г. недалеко от Мцхета. Она высечена на строительном камне в 75 г. н. э. и повествует об «укреплении стен» столицы Иберии римлянами. В надписи названы несколько представителей царского дома Иберии, и она дает определенный материал для суждения по вопросу о наследственности иберийского престола, а также предоставляет в наше распоряжение данные для проверки  достоверности царских списков Иберии, сохранившихся в древнегрузинских хрониках.

Древние греческие надписи из Мцхета опубликованы С.Г. Каухчишвили, а также Т. С. Каухчишвили[4]. Надпись, найденная в 1867 г., неоднократно публиковалась разными исследователями[5].

В районе Мцхета обнаружены и еврейские надписи. Они относятся к IV—V вв. н. э., представляют собой эпитафии и зауживают внимания, в частности, тем, что подтверждают правильность сообщений древнегрузинских источников о существовании в древности во Мцхета еврейской колонии[6].

Наконец, нам следует остановиться на тех местных источниках по истории древней Грузии, которые составлены уже на грузинском языке. Среди них, в первую очередь, надо отметить исторические сочинения, посвященные описанию интересующей нас эпохи. Таковы, в частности, хроника «Мокцевай Картлисай» («Обращение Грузии») и вошедшее в древнегрузинских летописей «Картлис цховреба» («История Грузии») сочинение, посвященное древнейшему периоду истории Грузии.

а) «Мокцевай Картлисай»[7]. Данный памятник состоит из двух частей. В первой повествование начинается рассказом о приходе Александра Македонского в Картли. Далее следует список картлийских царей до Мириана (начало IV в.), причем в отношении некоторых из этих правителей говорится и об их деяниях (как правило, о строительной деятельности). Затем идет краткий рассказ об обращении Картли в христианство при царе Мириане, за которым вновь следует список правителей (царей или эриставов) Картли, а также — картлийских католикосов, начиная с IV в. и вплоть до 40-х гг. VII в. И здесь встречаются лаконичные упоминания о важных событиях той эпохи. И, наконец, идет голый список правителей и католикосов Картли с середины VII в. до конца IX в.

В этой части «Мокцевай Картлисай» трудно видеть памятник лишь IX в., хотя окончательная редакция ее, несомненно, относится именно к этому времени, о чем свидетельствует хотя бы то обстоятельство, что список правителей и католикосов Картли в ней доведен до конца IX в. Следует обратить внимание на тот факт, что основной текст в данной части оканчивается 40-ми гг. VII в. и для последующей эпохи, вплоть до конца IX в., имеется лишь голый список правителей и католикосов Картли, который вполне мог быть поздним дополнением. Имевшиеся здесь анахронизмы (например, упоминание о Багдаде и т. д.) также могут принадлежать к поздним вставкам, произведенным редактором IX в. Поэтому не лишено правдоподобия высказанное в научной литературе мнение, что первоначальная редакция хроники относится, возможно, к VII в.[8] Мы в этом случае подразумеваем лишь первую часть «Мокцевай Картлисай» — историческую хронику. Нет никакого сомнения в том, что первоначально она составляла вполне самостоятельное произведение и лишь позже была механически присоединена к сборнику легенд о Нино — просветительнице Грузии (вторая часть памятника). Именно первая часть «Мокцевай Картлисай» и интересует нас как источник по истории древнего, дохристианского периода истории Картли.

Однако и в отношении этой части (ей можно дать название «Исторической хроники» сборника «Мокцевай Картлисай») встает перед нами сложный вопрос об отдельных ее составных частях и тех источниках, на которых она основывается.

Составитель этой «Исторической хроники» пользуется несомненно древними материалами. В хронике имеется полный список правителей, а для более поздней эпохи (IV в. и следующие) и католикосов Картли. Данный материал (в частности список картлийских царей) контролируется многими местными и в особенности иноземными (греко-римскими, древнеармянскими и др.) источниками, в результате чего выясняется, что, несмотря на отдельные неточности и искажения, перед нами надежный, достоверный исторический материал. Это же указывает на наличие древней местной (причем письменной) традиции, нашедшей отражение, между прочим, и в «Исторической хронике» «Мокцевай Картлисай».

Наряду с царскими (и др.) списками в этой же хронике имеются лаконичные сообщения о тех или иных важных событиях. Сведения эти имеют конкретный характер: это указания на строительство крепостей и воздвижение идолов (языческих святилищ), городов и христианских церквей, конкретные факты взаимоотношений с соседними государствами — Ираном, Византией. Данные сведения, несомненно, также основаны на хорошо информированной местной (частично, может быть, и иноземной) письменной исторической традиции. Это можно сказать и о некоторых моментах даже в той части хроники, где речь идет о деятельности св. Нино. Так, события, связанные с насаждением среди горцев христианства огнем и мечом, переданы здесь в столь характерных чертах и носят такую печать достоверности (Описание, с. 715—717), что данное описание, вне всякого сомнения, должно исходить от современника или же от лиц, ближайших к современникам описываемых событий.

Составители списков правителей и католикосов Картли с приписками об их строительной деятельности, а также авторы исторических хроник, из которых извлечены сведения другого характера, судя по характеру сообщаемых ими сведений, пользовались древней письменной исторической традицией или же информацией современников описываемых событий. О достоверности этой традиции свидетельствует совпадение ее данных со свидетельствами других источников всякий раз, когда подобное сличение становится возможным.

В начальной части «Мокцевай Картлисай», очевидно, нашли отражение и некоторые устные предания.

б) «Картлис цховреба». «Картлис цховреба» — «Житие (история) Картли (Грузии)» — свод древнегрузинских летописей[9]. Цель составителей этого сборника более  ясна: последовательное изложение истории Картли (Грузии). Изучение данного сборника имеет длинную историю. Исследователями доказано, что к XII в. данный сборник оканчивался сочинением «История Давида Строителя». Это подтверждается хотя бы тем, что именно этим сочинением оканчивается текст «Картлис цховреба» в древнеармянском переводе XII в., дошедшем до нас в рукописи уже XIII в.[10]

Вопрос о составных частях этого сборника, их авторах и времени их составления является весьма сложным. В научной литературе на этот счет высказано немало противоречивых мнений, причиной чего является неясность имеющихся в самом тексте приписок о составителях отдельных частей сборника и недостаточность проведенной работы по языково-стилистическому и литературно-историческому анализу памятника.

В том месте, где летопись касается правления царя Арчила (первая половина VIII в.) в сборник включено краткое сочинение «Мученичество Арчила». Перед ним имеется приписка, что это «Мученичество Арчила», а также «Житие (историю) царей» и обращение Картли, совершенное св. Нино, описал («агцера» — ÀÙßÄÒÀ) Леонтий Мровели (КЦ, 224). Однако после «Мученичества Арчила» имеется уже другая приписка, что «книга эта истории грузин (картвелов) до Вахтанга [Горгасала, царствовал во II половине V в.] писалась время от времени. С царя Вахтанга же до сего места описал Джуаншер Джуаншериани, муж племянницы св. Арчила, родственник Реви, сына Мириана. Отныне последующие поколения пусть опишут то, что увидят...» (КЦ, 248).

На основании этих приписок И. А. Джавахишвили полагал, что Леонтий Мровели был, очевидно, автором довахтанговской части сборника. История Вахтанга и последующего периода вплоть до Арчила принадлежит Джуаншеру, а «Мученичество Арчила» — вновь Леонтию. Последнего он считал автором XI в. Джуаншер, по его мнению, также автор XI в. Вслед за «Мученичеством Арчила», как полагал И. А. Джавахишвили, начиналось новое сочинение анонимного автора, в котором повествуется история Картли от кончины царя Арчила (VIII в.) до конца царствования Баграта IV (начало XI в.)[11].

К.С. Кекелидзе при решении этих вопросов на первый план справедливо выдвигает языково-стилистический и литературно-исторический анализ памятника. На основании такого анализа он приходит к выводу, что первому автору — Леонтию Мровели, принадлежит вся начальная часть летописи, включая историю Вахтанга Горгасала; перу же Джуаншера — вся послевахтанговская история, вплоть до конца царствования Баграта IV (начало XI в.). Обоих авторов К. С. Кекелидзе как и И. А. Джавахишвили, считает писателями XI в.[12]

Авторство Леонтия Мровели, кроме противоречащей приписки (см. выше), ставится под сомнение также и одним из вариантов приписки о нем, сохранившейся, правда, в довольно поздней рукописи (теймуразовской; переписана в 1700 — 1705 гг.). Здесь говорится, что означенные сочинения «описал (ÀÙßÄÒÀ) Леонтий Мровели и сейчас (ÀáËÀ) описал Иоане Деканози». Ясно, что составитель подобной приписки не рассматривал ни Леонтия, ни Иоане в качестве авторов, так как не было необходимости заново сочинять уже сочиненное. Ясно, что «агцера» (ÀÙßÄÒÀ) здесь и, вероятно, вообще в этой приписке употребляется не в смысле «сочинять». Это слово в древних рукописях употреблялось также и в значении «переписать»[13]. В качестве примера можно указать на приписку к древнейшему списку «Картлис цховреба» — списку царицы Анны, в котором переписчик говорит, что ему было приказано «агцера» (ÀÙßÄÒÀ) этих книг[14].

К сказанному следует добавить и тот интересный факт, что древнеармянский перевод «Картлис цховреба» приписку о Леонтий не приводит, очевидно, здесь, как и в приписке с упоминанием Иоане Деканози, Леонтий не рассматривался как автор-составитель, и поэтому упоминание о нем было опущено (приписка о Джуаншере здесь имеется).

В интересующей нас части летописи ясно выделяются три ее основные составные части. Пространная история Вахтанга ясно носит черты отдельного произведения. В «Истории Вахтанга» мы находим следы использования некоторых таких источников, которых не видно в предшествующей части[15]. Кроме того, имеется ряд других фактов, указывающих на ее отличие от предшествующей части (довахтанговский, скорее домириановский период). Для последней характерна резко выраженная арменофильская тенденция, которую мы не находим в «Истории Вахтанга». Кроме того, наблюдается имеющее глубокий смысл различие в употреблении некоторых географических терминов. Например, арменофильской части не известно употребление термина «Абхазети» (Абхазия). В одном единственном месте (КЦ, 38), где этот термин встречается (скорее это поздняя вставка), — «Абхазети» фигурирует рядом с «Эгриси» (основная часть Западной Грузии), в то время как с VIII в. «Абхазети» постепенно входит в обиход в качестве обозначения территории всей Западной Грузии. В «Истории Вахтанга» мы уже встречаемся с таким фактом: здесь говорится, например, о захвате Вахтангом крепостей Абхазети вплоть до Цихе-Годжи (КЦ, 157), т. е. древней столицы Эгриси[16].

Кроме этих двух исторических сочинений (1-го — арменофильского сочинения, посвященного древнему периоду, и 2-го — «Истории Вахтанга Горгасала»), в этой части «Картлис цховреба» можно выделить в качестве отдельного произведения пространный рассказ об обращении Картли в христианство, почти дословно взятый из сборника «Мокцевай Картлисай».

В настоящее время нас интересует лишь первая из этих трех составных частей — арменофильское сочинение. Исследователи (К. С. Кекелидзе, П. И. Ингороква) указывают на ряд признаков, говорящих в пользу довольно ранней датировки этого сочинения. Считается, что после первой четверти VIII в., когда армяно-грузинские церковные взаимоотношения сильно обострились, вряд ли можно было допустить появление сочинения со столь резко выраженной арменофильской тенденцией. Отсутствие термина «Абхазети» также указывает на ранний период и т. д.[17] Конечно, этот памятник дошел до нас вовсе не в первоначальном виде, а в более поздней редакции.

Основным вопросом для нас является следующий: какова ценность как исторического источника по истории древней Грузии того арменофильского сочинения, на котором основан рассказ «Картлис цховреба» о древнейшем дохристианском периоде истории Картли.

И. А. Джавахишвили полагал, что источники, которыми пользуется составитель хроники, лишены всякой исторической ценности и поэтому это сочинение для древнейшей истории грузинского народа в качестве надежного материала почти непригодно[18]. Несмотря на подобное общее заявление, И. А. Джавахишвили считал заслуживающим внимания целый ряд сообщений летописи (так, например, сведения об институте «мамасахлисов»[19], о языческих верованиях грузин[20], данные по исторической географии[21] и т. д.).

По мнению К. С. Кекелидзе, историческое значение данного сочинения весьма незначительно; оно более интересно как литературное произведение, сохранившее древнейшие образы народного эпоса[22]. Акад. К. С. Кекелидзе провел значительную работу по изучению древнейших частей «Картлис Цховреба», по установлению тех источников, на которые они опираются. Известная работа в этом направлении проведена также и П. И. Ингороква.

В связи с тем, что некоторые сведения древнегрузинской летописи (устройство государственного управления в Картли наподобие «царства Персидского», распространение здесь шести разговорных языков) находят подтверждение в новых эпиграфических материалах из древней Грузии, Г. В. Церетели ставил вопрос о пересмотре излишне скептического отношения (проявляемого, в частности, И. А. Джавахишвили) к наративным историческим источникам[23].

В историческом сочинении, посвященном древнему периоду истории Грузии (Картли), вошедшем в сборник «Картлис цховреба», использованы разные источники. В частности, чувствуется использование народных сказаний, исторической хроники «Мокцевай Картлисай», иранского эпоса и армянской устной или письменной исторической, традиции[24].

На народные сказания опирается сочинение при повествовании о первом царе в Мцхета — Азо, сыне царя Ариан-Картли, об основателе царской династии Фарнавазе и первых Фарнавазианах. Конечно, эти народные сказания подвергнуты определенной литературной книжной редакции. Присутствие элементов народных сказаний чувствуется также в рассказах о двух выдающихся правителях древней Картли — о царях Фарсмане Квели и Амазаспе.

«Картлис цховреба» пользуется также, безусловно, хроникой «Мокцевай Картлисай»; при этом чувствуется, что в руках авторов были лучшие, чем дошедшие до нас, списки этого памятника. «Картлис Цховреба» почти без изменений заимствует царский список «Мокцевай», приводит все данные в отношении деятельности тех или иных правителей Картли, которые имеются в «Мокцевай».

Широко использованы в сочинении также данные иранского эпоса, нашедшего свое окончательное оформление в знаменитом «Шахнаме» Фирдоуси. При этом явно видно, что автор пользуется не сочинением Фирдоуси, а теми предшествующими ему памятниками, которые легли в основу «Шахнаме».

Очевидным является также использование, притом в довольно широком масштабе, армянской  исторической традиции. Имеются в виду такие части интересующего нас сочинения, как рассказ о предках грузинских и соседних с ними племен, о борьбе этих предков («таргамосианцев») под водительством этнарха армян Гаика с Белом (resp. Нимрудом). Использование армянской традиции налицо и при описании борьбы разных претендентов на картлийский престол при поддержке персов и армян (от царя Фарнаджома до Адерки — КЦ, I, 23—43). Та же армянская традиция является источником при описании войн между Картли и Арменией (КЦ, 1,44—50). Многое перечисленное выше представлено и в «Истории армян» Моисея Хоренского, однако прямого заимствования из этого сочинения явно нет. Видно, «Картлис цховреба» опирается на устные и письменные армянские материалы, которые легли в основу повествования самого Моисея. И это обстоятельство может косвенно указывать на правомочность более ранней датировки интересующего нас сочинения. Кроме того, факт преобладания в этом сочинении материала, заимствованного из армянских источников, явно выраженная арменофильская тенденция данного грузинского  сочинения указывают, что она возникла в среде, кровно заинтересованной в армяно-грузинском единстве, притом под гегемонией армянского элемента. Такую вряд ли можно обнаружить в X—XI вв., когда гегемония грузинских политических образований является уже твердо установившимся фактом. Поэтому и этот факт, по нашему мнению, указывает на более раннее (VIII—IX вв.?) возникновение сочинения «Картлис цховреба», посвященного древнейшему, дохристианскому периоду истории Картли. Конечно, в дошедшем до нас виде это сочинение может носить следы и более поздней редакции.

 


[1] В русских переводах см.:Дьяконов И. М. АВИИУ.

[2] Меликишвили Г. А. УКН.

 

 

[3] Русские переводы заново изданы со значительными добавлениями в комментариях, с привлечением некоторых новых сведений и т. д., в журнале «Вестник древней истории» (1947—1949;1952, № 2;см. также указатели к сборнику, изданные отдельно в качестве приложения к №4, 1950).

 

 

[4]Каухчишвили С. Г. Новооткрытая греческая надпись из Мцхета-Самтавро. — САНГ, 1943, т. IV, 6, а также: Корпус греческих надписей Грузии, опубликованный Т. С. Каухчишвили (Греческие надписи Грузии,1953).

[5] Последнее издание надписи принадлежит Г. В. Церетели. (См. его: Греческая надпись из Мцхета эпохи Веспасиана. Тбилиси, 1958).

[6] Вышеупомянутые еврейские надписи опубликованы Г. В. Церетели. (См.: Изв. ИЯИМК Груз. ФАН СССР, 1940, т. V—VI).

[7] См. в русском переводе Е. С. Такаишвили: СМОМПК, вып. 28. Тбилиси, 1900, с. 1 — 116.

 

 

[8] Ингороква П. И. Краткий обзор истории грузинской литературы. — Мнатоби, 1939, №4, с. 105 — 107, 135 — 136.

 

[9] Последнее издание памятника принадлежит С. Г. Каухчишвили: Картлис цховреба. Тбилиси, т. I, 1955 и т. II, 1959;там же см. о рукописях этого памятника, об истории составления сборника, очерк его изучения, а также указание на соответствующую литературу. Ниже ссылки на текст мы даем по этому изданию. Об этих вопросах см. также: Григолия К Г. Ахали Картлис цховреба. Тбилиси, 1954, с. 93 и след.

[10] Абуладзе И. В. Древнеармянский перевод грузинских исторических хроник («Картлис цховреба»). Тбилиси, 1953.

[11] Джавахишвили И. А. Древнегрузинская историческая литература. Тбилиси, 1954, с. 171 — 207; ср. с. 299 и след.

[12]Кекелидзе К. С. Литературные источники Леонти Мровели. — Вестник Тбилисского университета, 1923, III; его же. Историк Вахтанга Горгасали и его история. — Этюды..., IV 1957, с. 187 — 201; История, грузинской литературы, т. I. Тбилиси, с. 136—143; т. II. Тбилиси. 1958, с. 252 — 262.

[13]Кекелидзе К. С. Этюды..., II, с. 279.

[14] КЦ. 364; Список царицы Анны, с. 234.

[15] Кекелидзе К. С. История Вахтанга Горгасала.- Этюды.., IV,с.198-200.

[16] В «Истории Вахтанга» более поздний хронологический слой вообще чувствуется сильнее, чем в предшествующей части. Например, автору известно о передвижении печенегов (пачаников) с территории между Доном и Дунаем на запад — факт, происшедший в первой половине XI в., и т. д.

[17] Кекелидзе К.С. Литературные источники Леонти Мровели. — Вестник Тбилисского университета, III, 1923, с. 53—55; его же. Этюды..., II, 1945, с. 274; Ингороква П. И. Леонтий Мровели. — Изв. ИЯИМК, X. 1941.

[18] Джавахишвили И. А. Древнегрузинская историческая литература, 1946, с. 183.

[19] Там же, с. 181.

[20] Там же, с. 182.

[21] Там же, с. 183.

[22] Кекелидзе К. С. Литературные источники Леонти Мровели. — Вестник Тбилисского университета, III, 1923, с. 56;

[23] Церетели Г. В. Армазская билингва. — Изв. ИЯИМК,  1942,XIII, с 47.

[24] Подробнее см.: Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии, с 34 -47.





§3. К ИЗУЧЕНИЮ ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ ГРУЗИИ В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ

И СОВЕТСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ

 

Изучение истории Грузии эпохи господства на ее территории первобытнообщинных отношений и раннеклассового строя стало на твердую научную основу лишь в последнее время. Это обусловлено в основном тем, что тот богатый археологический и эпиграфический материал, который является: основным источником по изучению этого периода истории Грузии выявился лишь в течение последних десятилетий, в годы советской власти.

В XIX и в начале XX в. исследователи древнейшей и древней истории Грузии исходили, главным образом, из сведений сборника древнегрузинских исторических сочинений «Карлис цховреба», а также из сообщений ассирийских клинообразных надписей, Библии и греко-римских писателей о Грузии и грузинских племенах. Однако уже историки этого периода, чувствуя недостаточность имевшихся в их распоряжении материалов, старались привлечь к анализу также и данные лингвистических, археологических и этнографических исследований. Это чувствуется, например, в работах крупнейшего грузинского историка XIX в. Д. Бакрадзе (1826 — 1890), а также М. Джанашвили. У этих же авторов мы находим попытку представить историю Грузии на широком фоне всемирной истории, связать ее со всемирно-историческим процессом. Эти ученые знали и пользовались достижениями русской и западноевропейской исторической науки того времени.

Особенно высоким научным уровнем выделяются исследования Д. Бакрадзе. Последний особенно понимал большое значение археологического материала в деле воссоздания древнейшей истории Грузии и широко пользовался тем немногим, что было добыто в этой области начавшимися с 1870-х гг. археологическими раскопками в окрестностях Мцхета (Самтавро). Известно, что и в своей практической деятельности Д. Бакрадзе является одним из инициаторов развертывания в Грузии археологических раскопок. Он был одним из основателей возникшего в 1874 г. «Общества любителей кавказской археологии», которое взяло на себя заботу о производившихся в Самтавро археологических раскопках. По инициативе и предложению этого «общества» V съезд археологов России был созван в 1881 году в Тифлисе.

После смерти Д. Бакрадзе забота об археологических работах в Грузии перешла в руки вышедшего в то время на научное поприще Е. Такайшвили, который произвел раскопки во многих пунктах Грузии и выявил интересные памятники материальной культуры древнейшего периода истории Грузии. Следует отметить также заслуги Е. Такайшвили в публикации некоторых древнегрузинских источников («Мокцевай Картлисай», «Картлис цховреба»).

На новую высокую ступень поднял исследование истории Грузии акад. И. А. Джавахишвили (1876 — 1940). Человек, большой энергии, научной подготовки и эрудиции, пламенный патриот своей родины, И. А. Джавахишвили оставил свой след в области изучения почти всех участков истории Грузии и грузинской культуры, можно сказать, вообще всей картвелологии. В его работах, посвященных экономической и политической истории Грузии, истории права и религиозных верований, музыкальной и материальной культуры, вопросам кавказского языкознания и т. д., мы находим богатый материал по истории древней Грузии.

Путем анализа этнографических и языковых данных И. А. Джавахишвили в I книге фундаментального труда «История грузинского народа» дал обширное исследование по языческой религии грузинских племен. Этому же вопросу посвящены интересные экскурсы в I книге его «Введения в историю грузинского народа» (1950). Исключительно тщательной разработке подверг исследователь также источники по вопросу об обращении грузин в христианство в книге «История грузинского народа» (кн. I). Очень важное значение для исследования древней истории Грузии имеет проведенный им анализ древнегрузинской социальной и другой терминологии (в труде «История грузинского права» и др.).

Большое значение имела также работа И. А. Джавахишвили для исследования этногенеза грузинского народа. Над этой проблемой особенно интенсивно работал покойный ученый в последний период своей жизни. Эти вопросы И. А. Джавахишвили разрабатывал в тесной связи с вопросами этногенеза других кавказских народов. К этой проблематике относится вышедший в 1937 г. его объемный языковедческий труд «Первоначальный строй и родство грузинского и кавказских языков». Этнографическим вопросам, кроме вышеназванного языковедческого исследования, посвящен вышедший уже после его смерти (в 1950 г.) труд «Историко-этнологические проблемы Грузии, Кавказа и Ближнего Востока». Основные выводы этого труда были изложены им в статье, опубликованной примерно под таким же названием в журнале «Вестник древней истории» (1939, №4).

Так же, как и у его предшественников, у И. А. Джавахишвили при исследовании древнейшего периода истории Грузии большое место занимает анализ данных древневосточных источников (ассирийские клинообразные надписи, Библия) о восточномалоазийских племенах — мушках, табалах, которых он считал непосредственными предками позднейшего населения Грузии.

Следует отметить, что, исключительно широко используя этнографические данные для изучения древнейших религиозных верований, И. А. Джавахишвили полностью игнорировал этот самый материал для воссоздания древнейших общественных отношений среди грузинских племен. Трудно нам согласиться и с решением ряда этногенетических вопросов в трудах И.А.Джавахишвили; недостаточно использовались им древнегрузинские исторические хроники как источники по истории древней Грузии.

В изучении древней истории Грузии особенно большие успехи были достигнуты за годы советской власти. Подлинно научное освещение основных вопросов древней истории Грузии мы находим лишь в советской науке. Это обусловлено, во-первых, тем, что советская историческая наука, в отличие от революционной и современной буржуазной историографии, строится на марксистско-ленинской теории и, во-вторых, тем что за годы советской власти, в основном благодаря развернувшимся в широких масштабах археологическим работам, неизмеримо расширилась база для изучения древней истории Грузии, так же как и всех других народов Советского Союза. Кроме того, за годы советской власти в Грузии выросли многочисленные научные кадры, создалась широко разветвленная сеть научных учреждений, занимающихся изучением исторического, прошлого своего народа.

За годы советской власти в Грузии были проведены крупные археологические работы, неизмеримо расширившие базу для изучения древнейшего периода истории Грузии. Опираясь на марксистско-ленинское понимание исторического процесса и благодаря непрерывному накоплению конкретного  материала, советским ученым удалось правильно осветить вопросы общественного развития населения Грузии в эпоху первобытнообщинного строя, а также один из центральных вопросов истории Грузии — вопрос о возникновении классового общества и первых государственных образований, и установить характер этих первых грузинских государств.

В 30-х годах в Грузии развернулись широкие археологические раскопки, одним из инициаторов и руководителей которых был С.Н. Джанашиа. Эти раскопки дали исключительно богатый материал для освещения как периода первобытнообщинного строя, так и эпохи первых государственных образований Грузии. Этот новый материал также был им широко использован (конечно, в той мере, в какой это позволил характер его работы) в учебнике «История Грузии» для средней школы, вышедшем под его редакцией[1].

Если древнегрузинская государственность, по мнению И. А. Джавахишвили, имела в своей основе родовой строй, то в работах С. Н. Джанашиа общества Грузии античной эпохи определяются как многоукладные. С. Н. Джанашиа в этой связи дал весьма убедительный анализ известного сообщения Страбона о социальном делении общества древней Иберии и показал, что иберийское общество по этому описанию является уже обществом классовым[2].

Конечно, не все детали в воссозданной им картине древней Грузии являются одинаково убедительными. Многие вопросы истории этого периода в его работах остались неосвещенными, другие же — рассмотрены с недостаточной полнотой. Акцентируя на аргументации основной мысли о классовом характере древнегрузинского общества, С. Н. Джанашиа не в достаточной степени показал специфичность социально-экономического строя древней Грузии, его протофеодальный характер (он его в конце концов признал рабовладельческим). С. Н. Джанашиа также не было суждено обобщить новый богатый материал, добытый грузинской советской археологией, частично под его же руководством. За это дело взялись грузинские археологи, которые предприняли интересные попытки воссоздания картины исторической жизни населения Грузии по отдельным эпохам.

Подытоживанию достигнутых результатов в деле исследования вопросов социально-экономического развития древней Грузии была посвящена проведенная в Тбилиси в декабре 1954 г. дискуссия по вопросу о возникновении классового общества и государства в Грузии[3]. В результате проведенной в 1966 г. дискуссии специалистами по древней истории Грузии был, отвергнут тезис о рабовладельческом характере древнейших восточных, в том числе и древнегрузинских государств (Иберия, Колхида)[4].

Характерной чертой советских исследований по древней истории Грузии, как и других стран Закавказья (Армении, Азербайджана) является определенная концентрация внимания на изучении крупных политических образований, существовавших еще в древневосточную эпоху на территории, на которой позднее происходил процесс формирования современных, народов Закавказья[5]. С точки зрения древней истории Грузии в этом направлении следует отметить детальное изучение вопросов, связанных с историей крупнейших политических образований в юго-западной части исторической Грузии в древневосточную эпоху — Диаухи и Кулха (Колхида), о которых много интересных сведений содержат урартские и отчасти ассирийские клинописные источники[6]. Эти древние политические и этнические образования изучались и в аспекте этногенеза грузинских племен в связи с вопросом о древнейших политических и консолидирующих центрах и т. д.[7]

В связи с изучением этногенетических вопросов следует отметить плодотворную языковедческую работу, развернувшуюся в Грузии и за ее пределами, а также работы по истории древней материальной и духовной культуры грузинских племен (археологические и этнографические исследования), по антропологии и т. д., имеющие большое значение для проблемы этногенеза. Однако обобщения в этой области страдали рядом недостатков. Чрезмерное внимание обращалось на вопрос о родстве грузин и других народов Кавказа с древнейшим населением Передней Азии, имеющий фактически весьма малое значение для исследования этногенеза грузинского народа и генезиса государственности у грузин, так как несомненно, что в эпоху существования крупных переднеазиатских государств грузинские племена уже обладали своей языковой и этнической индивидуальностью, которой они отличались даже от своих возможных южных сородичей. Кроме того, исследователи этой проблемы обращались, в основном, к рассмотрению наиболее древних и трудно интерпретируемых фактов, в то время как меньше внимания уделялось более поздним показателям, могущим пролить свет на этот вопрос. Все еще недостаточно привлекались данные языка как исключительно важного исторического источника при исследовании этногенетических вопросов. Археологический материал, вследствие своей сравнительной малочисленности и недостаточной изученности, также пока не смог оказать существенную помощь в разработке указанного вопроса.

В настоящее время нас не может удовлетворить то решение этногенетических вопросов, которое имеется в трудах И. А. Джавахишвили. Исключая проблему языкового родства с другими народами, вопрос о происхождении грузинского народа у И. А. Джавахишвили так же, как вообще у многих прежних исследователей (и даже сейчас у многих современных историков), сводился к вопросу о переселении грузинских племен с их первоначальной родины. Как грузинские, так и все другие кавказские племена И. А. Джавахишвили рассматривал в качестве племен, переселившихся на Кавказ с юга некогда в доантичную эпоху. Однако в настоящее время такая постановка вопроса вряд ли оправдана чем-либо. Археологические исследования, которые развертываются во все более широких масштабах на территории Грузии и вообще Кавказа с полной очевидностью выявляют непрерывность происходящего здесь с древнейших времен процесса местной самобытной культуры, что исключает (по крайней мере, на том отрезке времени, о котором мы можем судить по имеющимся материалам) мысль о происшедшем здесь коренном изменении этнического состава населения этой области. Лингвистический анализ древней топонимики Кавказа, хотя и указывает на происшедшие в распространении отдельных кавказских племен изменения, не дает основания отрицать наличие их здесь в более раннюю эпоху. Анализ же древнего лексического фонда картвельских языков (на уровне их языка-основы — III тыс. до н. э. и картско-мегрело-чанского языкового единства — II тыс. и I половина I тыс. до н. э.) прямо приводит исследователей к выводу об обитании грузинских племен уже в эту отдаленную эпоху на территории Грузии (см. ниже, в главе об этногенезе).

Лишь тесная связь изучения этногенетических вопросов (вопросов развития этнических признаков грузин — их языка, культуры и т. д.) с конкретной историей грузинских племен может создать в дальнейшем основу для правильного решения этой труднейшей проблемы истории грузинского народа.

Многое было сделано за советский период также и в деле публикации и изучения местных и иноземных источников по истории древней Грузии. Расшифровка и интерпретация найденных во Мцхета греческих и арамейских надписей Г. В. Церетели, несомненно, является значительным вкладом в изучение истории древней Грузии.

В изучение древнегрузинских исторических источников ценный вклад внес К. С. Кекелидзе, исследования которого об источниках, строении этих памятников и т. п. имеют большое значение для их критического использования.

Образцовые публикации ряда памятников древнегрузинской письменности, древнеармянского перевода «Картлис цховреба» и др., принадлежащие И. В. Абуладзе, представляют большой интерес и для изучения ряда вопросов древней истории Грузии. Следует отметить также публикацию текста «Картлис цховреба» по всем рукописям С. Г.Каухчишвили и т. д.

Цепными являются также публикации целого ряда иноязычных источников по истории древней Грузии (Т. С. Каухчишвили, А. П. Гамкрелидзе, Н. Кечахмадзе, Н. Ю. Ломоури, А.В. Урушадзе, Т. К.Микеладзе и др.)[8].

За последние десятилетия было опубликовано  немало работ, освещающих вопросы политической и социально-экономической истории древней Грузии, по этногенезу грузинского народа и т. д. Следует назвать работы А. М. Апакидзе, Г. К. Гозалишвили, М. П. Инадзе, О. Д. Лордкипаиидзе, Г. С. Мамулиа, Г. А. Меликишвили, Т. К. Микеладзе, Н.Ю.Ломоури, Д. А. Хахутайшвили и др.[9]


[1] Бердзенишвили Н. А., Джавахишвили И. А., Джанашиа С. Н. История Грузии. Тбилиси, 1946.

[2] См.: Джанашиа С. Н. Труды, т. I. 1949; т. II, 1952; т. III, 1959, Тбилиси.

[3] Отдельной книгой опубликован доклад, прочитанный Г. А. Меликишвили на дискуссии (К вопросу о возникновении классового общества и государства в Грузии. Тбилиси, 1955). (Краткое изложение докл. см. в статье автора, опубликованной в журн. «Вопросы истории», 1956, № 4; информацию о дискуссии см.: Труды Института истории АН Груз. ССР, т. I, 1955).

[4] См.: Меликишвили Г. А. Вопрос о социально-экономическом строе древней Грузии. — Мацне (Известия АН ГССР), 1966, №1. (В дальнейшем название этого журнала для краткости будет обозначаться. «Мацне»). Отчет о дискуссии см, там же, 1966, №4.

[5] Меликишвили Г. А. Древняя история Закавказья в советской исторической науке. — ВДИ, 1957, № 3, с. 72 и след.

[6] Ушаков П. Н. Древнейшие народы Грузии и новые археологические открытия. — Бюллетень Гос. музея Грузии, X—В, 1940; его же. Тао-Кларджетия в конце IX и в VIII веке до нашей эры. — Труды Тбилисского учительского института, т. I, 1941; его же. К походам урартийцев в Закавказье в IX — VIII вв. до н. э. — ВДИ, 1946, №2; Меликишвили Г. А. Диаухи. — ВДИ, 1950, № 4; его же. Наири-Урарту, Тбилиси, 1954.

[7] Меликишвили Г. А. О происхождении грузинского народа. Тбилиси, 1952; его же. Наири-Урарту, с. 398 и след.

 

[8] Каухчишвили Т. С. «География» Страбона. Сведения о Грузии Тбилиси, 1957; ее же. Аппиан. Митридатовы войны. Тбилиси, 1959; ее же, Известия Геродота о Грузии. Тбилиси. 1960; Гамкрелидзе А. П. Сведения византийских писателей о Грузии, т. I. Тбилиси, 1961; Кечагмадзе Н. Флавий Арриан. Путешествие по берегам Черного моря. Тбилиси, 1961; Ломоури Н. Ю. Сведения Диона Кассия о Грузии. Тбилиси; 1966; Урушадзе А. В. Древнейшая Колхида в сказании об аргонавтах, 1964; Микеладзе Т. К. «Анабасис» Ксенофонта (Сведения о грузинских племенах). Тбилиси, 1967 (все на груз. яз.).

[9] Апакидзе А. М. Города и городская жизнь в древней Грузии, Тбилиси, 1963 (на груз, яз.); его же. Города древней Грузии. Тбилиси.,1968; Гозалишвили Г. К. Митридат Понтийский, Тбилиси, 1962 (на груз, яз.); И н а д з е М. П. Причерноморские города древней Колхиды. Тбилиси, 1968; Ломоури Н. Ю. Греческая колонизация побережья Колхиды. Тбилиси, 1962; его же. История Эгрисского царства. Тбилиси, 1968; его же. Очерки по истории Картлийского (Иберийского) царства. III — начало IV в. н.э. Тбилиси, 1975; его же. К истории Понтийского царства. Тбилиси, 1979 (все на груз, яз.); Лордкипанидзе О. Д. Античный мир и древняя Колхида. Тбилиси, 1966 (на груз, яз.); его же. Античный мир и Картлийское царство (Иберия). Тбилиси, 1968 (на груз. яз.); его же. Древняя Колхида. Миф и археология. Тбилиси, 1979; Мамулиа Г. С. Формирование классового общества и государства в древней Картли. Тбилиси, 1979 (на груз, яз.); Меликишвили Г. А. К вопросу о древнейшем населении Грузии, Кавказа и Ближнего Востока. Тбилиси, 1965 (на груз, яз.); его же. Вопрос о социально-экономическом строе древней Грузии. — Мацне, 1966, № 1 (на груз, яз.); его же. К вопросу о социально-экономическом строе древней Иберии (Картли). — ВДИ, 1977, №4; Микеладзе Т. К. Разыскания из истории древнейшего населения Колхиды и Юго-Восточного Причерноморья. Тбилиси, 1974 (на груз, яз.); Хахутайшвили Д. А. Вопросы истории городов Иберии. Тбилиси, 1966 (на груз, яз.); Анчабадзе 3. В. История и культура древней Абхазии. М., 1964; Бердзнишвили М. Д. К истории города Фазиса. Тбилиси, 1969 (на груз, яз.); Лордкипанидзе Г. А. Древняя Колхида в VI — II вв. до н. э. (историко-археологическое исследование). Тбилиси, 1975; Болтунова А. И. Античные города Грузии и Армении. — Античный город. М., 1963; Куфтин Б. А. Материалы к археологии Колхиды, I, П. Тбилиси, 1949, 1950; Проблемы греческой колонизации Северного и Восточного Причерноморья (Материалы I Всесоюзного симпозиума по древней истории Причерноморья, Цхалтубо, 1977). Тбилиси, 1979; Вани (сб.), I — VI. Тбилиси, 1972—1981 (на груз. яз.); Великий Питиунт, I — III. Тбилиси, 1975 — 1978 (на груз. яз.).






ГЛАВА I

 

ЭПОХА ПАЛЕОЛИТА В ГРУЗИИ

 

Палеолит, один из весьма важных разделов древнейшей Горни общества, в Грузии становится предметом специального изучения с 30-х гг. текущего столетия. За прошедшее время советскими учеными открыто и изучено более 400 памятников (среди них 65 пещерных), обогативших науку многочисленными достоверными сведениям, и о пребывании в этих краях палеолитического человека и его культуре. Накопленный на сегодняшний день по Грузии огромный материал в виде остатков, преимущественно производственного инвентаря первобытных людей, служит основанием для характеристики хозяйственной деятельности и культурного состояния обитавших здесь человеческих коллективов и их культурно-исторических общностей.

В настоящее время в Грузии четко выделяются 6 районов распространения памятников палеолитической культуры:

I. Причерноморская полоса Грузии (включая Абхазскую АССР).

II. Бассейн рр. Риони — Квирила.

III. Левобережье р. Куры, в пределах исторической Шида-Картли (включая Юго-Осетинскую автономную область и среднюю полосу высокогорья южных склонов Большого Кавказа).

IV. Низкогорье правобережья р. Куры в пределах исторической Квемо-Картли (Нижняя Картли).

V. Джавахетское нагорье.

VI. Иоро-Алазанское междуречье.

 Эти районы отличаются друг от друга различными физико-графическими условиями. Они изучены неравномерно. Причерноморье, Шида-Картли и Рионо-Квирильское междуречье изучены лучше остальных. В приморской полосе и примыкающей к ней части Ингурского бассейна зафиксировано около 200 пунктов и памятников палеолитического времени. Большинство из них (около 160) расположено в прибрежной части страны. Наиболее ранние памятники древнекаменного века (ранний ашель) изучаемого региона — Яштхва и Бырцх, расположенные в Абхазии[1].

На левобережье р. Куры (Шида-Картли) засвидетельствовано более 60 памятников ашело-мустьерского и 10 верхнепалеолитического периода; именно на этой территории, скорее в ее западной части, в высокогорной зоне Большого Кавказа расположены многослойные пещерные поселения Кударской и Цонской группы. Кударо и Цона следует считать первыми эталонными памятниками Советского Союза, где in situ выявлены культурные слои среднеашельского времени[2].

Из известных в бассейне рр. Риони и Квирила около 100 палеолитических местонахождений: 15 относятся к разным разделам ашельской эпохи, большинство же их падает на мустье (61 памятник) и верхний палеолит и мезолит (23). Ни один из ашельских памятников данного региона не стратифицирован. Однако здесь сосредоточено около десятка пещерных поселений (Джручула, Ортвала-Клде, Сакажиа, Бронзовая пещера и др.) и около 20 верхнепалеолитического и мезолитического времени (Сагварджиле, Чахати, Сакажиа, Дзудзуана, Гварджилас-Клде и др.), отличающихся много-слойностью[3].

Из шестого региона распространения памятников древнекаменного века Грузии, а именно Иоро-Алазанского бассейна к настоящему времени известно около 34 местонахождений, среди них 14 ашельского, 19 мустьерского и 1 мезолитического периода. И это несмотря на то, что изучение данного края с этой точки зрения началось лишь 20 лет тому назад. Среди этих памятников стратифицирован только один Зиарское поселение — мастерская открытого типа среднеашерского времени, близ с. Зиари (Кахети, Восточная Грузия)[4]

Для Грузии это единственный памятник такого типа.

Остальные регионы (Джавахетское нагорье и правоберережье, р. Куры) пока изучены слабо. Среди джавахетских памятников (их всего 15) выделяются три — Чикианис-Мта (обнаружен в 1977 г.) близ озера Паравани, Ахалкалаки II (ашель)[5] близ одноименного  города. На территории же Квемо-Картли внимание привлекает раннемустьерское поселение Цопи[6], с весьма выразительным и обильным набором каменных изделий шарантского варианта мустьерской культуры, а также поселение ашельского времени в Дманиси, изучение которого началось в 1984 г.

Таким образом, в Грузии, площадь которой достигает 70 тыс. км2 (пригодную для расселения человека и того меньше — около 57—60 тыс. км2) на сегодняшний день, насчитывается до 280 ашельских и мустьерских местонахождений. Если к ним прибавить около 130 пунктов, где зафиксированы верхнепалеолитические и мезолитические поселения или следы временного пребывания людей указанного периода, то довольно легко представить себе плотность населения на территории Грузии в эпоху древнекаменного века.

Хотя почти на всех ашельских местонахождениях изучаемого края (за исключением VI района) встречаются двустороннеобработанные орудия, в частности ручные рубила, в отношении степени их распространения и, следовательно, применения бифаснальной техники все же замечается определенная закономерность. Так, например, в разнотипных ашельских памятниках Причерноморья и Рионо-Квирильского бассейна (стоянка, мастерские, стоянки-мастерские и др.), характеризующихся обилием каменно-производственного инвентаря, ручные рубила представлены в незначительном количестве, в то время как в ашельских памятниках III и IV районов, при сравнительной ограниченности материала (за исключением памятника Чикианис-Мта), ручные рубила занимают ведущее место и представлены сериями. Следовательно, памятники ашельского времени Западной Грузии характеризуются малочисленностью ручных рубил, памятники Восточной Грузии — их обилием.

Рассмотрим некоторые памятники древнепалеолитического периода. В первую очередь среди них надо отметить Дманисское поселение с непотревоженным культурным слоем и Яштухскую стоянку-мастерскую открытого типа.

Дманисский нижнепалеолитический памятник расположен в Дманисском р-не, между рр. Машавера и Пинезаури на долеритовом плато, непосредственно на территории известного средневекового городища[7].

На Дманисском плато, над долеритовыми лавами залегают вулканические пески и озерные отложения мощностью до 2,5 м. Раскопки разведочного характера озерных отложений, состоящих из двух слоев, выявили раннечетвертичную хорошей сохранности. По предварительным данным, в cоставе дманисской фауны установлены слон, носорог, кабалоидная лошадь, волк, медведь, рысь, леопард, олень, косуля, ископаемый козел, первобытный бык и хомяк. Здесь же найдена бедерная кость крупной птицы, предположительно отнесенной к отряду страусовых. Анализ видового состава дманиской фауны позволяет палеонтологу А. Векуа датировать ее нижним плейстоценом[8]. В тех же слоях вместе с фаунистическими остатками, а также выбросе слоя 1983 года были найдены речные гальки, некоторые со следами искусственной обивки, два чоппера, краевые отщепы с гладкими, сильно скошенными ударными площадками и одно нуклевидное изделие. Техника расщепления камня клектонская. Каменный инвентарь по облику и технике расщепления архаичен, что позволяет вместе с данными фауны и стратиграфии предварительно датировать ее ранним ашелем и поместить в рамки раннего плейстоцена[9]. Возраст озерных отложений Дманиси, фаунистические остатки и каменные изделия, калий-аргоновым методом определяется 0,53±0,20 млн. лет[10].

Среди памятников раннеашельского периода надо отметить также Яштухское местонахождение в окрестностях г. Сухуми, впервые давшее бесспорные сведения о наличии нижнего палеолита на территории СССР. Оно до настоящего времени остается самым крупным и значительным из числа ныне известных памятников нашей страны.

Яштухское местонахождение расположено в 2 км к северо-востоку от Сухуми, между Остроумским ущельем и горами Яштух и Бырцх. Оно находится на высоте 80 — 140 м над уровнем моря и представляет древнюю (IV) террасу р. Гумиста. Памятник, точнее группа памятников (их 30)[11], занимает обширное пространство, площадью около 70 га. Разновременные каменные изделия встречаются в условиях различного рельефа в переотложенном состоянии.

Было установлено, что предметы всех разделов палеолита встречаются почти одинаково на всех террасовых уступах и что их появление на нижних уровнях следует безусловно объяснить сносом с более высоких отметок (гора Яштух, Бырцх, Ахабюк). Таким образом, по мнению Н. 3. Бердзенишвили, основными очагами древнего человека являлись холмистые предгорья южных (Бзыбско-Кодорских) отрогов Кавказского хребта[12].

Наиболее древний материал Яштуха был найден в 4 пунктах: у обнажения, где выходят галечники (верховья западной Сухумки), в верховьях восточной Сухумки, на верхнем плато и на склонах горы Яштух[13], а также на горе Бырцх.

Основная масса обитых кремней древнего комплекса Яштухского местонахождения состоит из грубых, массивных отщепов широких и неправильных очертаний, сколотых с крупного желвака-нуклеуса. Для этих отщепов характерен чрезвычайно выпуклый бугорок удара, имеющий значительные размеры. Нередко бугорок занимает более половины нижней плоскости отщепа. Эти отщепы получены из массивных, грубых дисковидных и кубовидных нуклеусов. Хорошую серию составляют левалуазские нуклеусы и соответствующие им сравнительно тонкие отщепы и пластины, представленные на Яштухе в значительном количестве[14].

Из орудий древнего комплекса выделяются груборубящие орудия, чопперы и ручные рубила в единичных экземплярах, скребла и остроконечники, оформленные на массивных отщепах, выемчатые скребла—клектонские анкоши и др. Вторичная обработка, из-за массивности отщепов, применяется реже. Ретушь обычно не формирует контур орудия, а следует по краю заготовки.

Примитивность форм, грубая техника обработки и слабая функциональная дифференцированность каменных орудий позволяет отнести древний комплекс Яштухского местонахождения к раннему ашелю.

Как было отмечено, памятники ашельского времени открытого типа распространены широко. Среди них надо отметить среднеашельские памятники Сакориа Кажнари (с.Кацхи, Чиатурский р-н, бассейн р. Квирила), Цагвли (с. Цагвли, Хашурский р-н) и Лаше-Балта (с. Лаше-Балта, Знаурский р-н)в Шида-Картли и позднеашельское поселение — мастерская на горе Чикианис-Мта у озера Паравани (Джавахетское нагорье, Богдановский р-н). Ручные рубила из Цагвли характеризуются массивностью, большими размерами, грубостью. Их рабочая часть оформлена лишь несколькими широкими сколами без вторичной обработки.

Среди стратифицированных ашельских памятников в первую очередь надо отметить Цонскую пешеру — Бубас-Клде. Цонская пещера расположена на южном склоне горы Буба на высоте 2150 м над уровнем моря, в 20 км по прямой от вечно снеговой линии Центрального Кавказа. В административном отношении это Джавсккй район Юго-Осетинской АО (Восточная Грузия, Шида-Картли). Геоморфологически данный район входит в обширную зону предгорий, гор и межгорных долин Колхиды с сильнопересеченным рельефом и хорошо развитой гидрографической сетью. С точки зрения ландшафта Цонская пещера попадает в современную субальпийскую зону. Граница лесного покрова здесь проходит  по отметкам 1900 — 2000 м абсолютной высоты. Флора района характеризуется развитием лиственного леса (бук, дуб, граб, ольха, иберийский восточно-грузинский дуб, кавказская сосна и др.).

Несмотря на то, что Цонская пещера расположена высоко в горах, в субальпийском поясе, благодаря своему положению на склоне южной экспозиции она хорошо прогревается, что обеспечивает достаточно сухой режим. Длина пещеры 90 м,высота — 14 м, ширина — 13—14 м.

В разрезе отложений Цонской пещеры зафиксировано литологически различных 20 слоев общей мощностью 4,70 м.

Анализ образцов из ашельских горизонтов показывает, что в то время в регионе произрастали: сосна (Pinus), ель (Pisea), тсига (Tsyga). Из лиственных в обилии встречаются пьльца бука (Fagus), ольхи (Alnua) и граба (Betula). Пыльца же других растений (дуб, рододендрон, липа, мелкий орех и др.) отмечается спорадически и в малом количестве. Особо следует отметить обилие спор папоротниковых. Особенностью спектров ашельского периода является наличие в них ряда характерных плейстоценовых «экзотов» — древовидные папоротники, дископиа, ногоплодник (Podocarpus), тсуга, кедр и др., что опять-таки позволяет предполагать о более высокой влажности климата тех времен, нежели наблюдается ныне в тех же горных зонах[15].

По кухонным отбросам (около 7000 раздробленных костей) установлено наличие ящерицы, летучей мыши, лисицы, волка, пещерного медведя и льва, леопарда, зайца-русака, дикообраза, малоазийского хомяка, кустарниковой полевки, тушканчика, дикого кабана, благородного оленя, косули, дикого барана, кавказского тура и первобытного зубра. Из пернатых определены альпийская галка, улар и ягнятник-бородач. Более 90% всех определенных костей принадлежит пещерному медведю.

Характерной особенностью цонской фауны является полное отсутствие северных холодолюбивых представителей ледникового комплекса.

Цонская фауна по составу близка к ашельской фауне пещеры Кударо I. Близость выражается общностью основного ядра форм, отсутствием представителей эквид, экологической группировкой млекопитающих и др. Имеется отличие: в Цоне отсутствуют остатки носорога и некоторых типично степных животных (сурка, перевязки и др.)[16].

Ведущими формами орудий являются ручные рубила и груборубящие орудия. В большом количестве представлены также скребуще-режущие инструменты, другие орудия единичны. Производственных отбросов почти нет, отщепы или ретушированы, или имеют следы использования.

Не менее значительным и эталонным является ашельское поселение Кударо I. Кударская пещерная группа памятников расположена недалеко от Цонской пещеры, в ущелье р. Джоджори, на южном обрывистом склоне Белуа-Мта, компактно, на высоте 1580 — 1600 м над уровнем моря. Кударо I по количеству и содержанию культурных слоев, их последовательности и, что главное, хронологически, по технике расщепления и вторичной обработке каменного инвентаря почти идентично с Цонским. Наряду с этим есть значительная разница: Кударо I — долговременное поселение, ашельские слои гораздо богаче и насыщены как производственными отбросами и готовыми орудиями, так и остатками фауны (млекопитающих птиц, рукокрылых, рыб). Из фауны надо отметить найденные в разных местах ашельского слоя остатки обезьяны макаки. Особый интерес представляет находка изолированного зуба архантропа, пока единственного в Грузии[17].

 

 

СРЕДНИЙ ПАЛЕОЛИТ

 

Преобладающее большинство известных в Грузии (более 200) мустьерских местонахождений лишено стратиграфического обоснования.

Из стратифицированных мустьерских памятников самым ранним и своеобразным является Цопское поселение открытого типа. Памятник расположен близ д. Цопи (Марнеульский р-он Груз. ССР), на левом берегу реки Банас-Цкали, на южном склоне горы Цопи, на высоте 180—200 м от тальвега реки.

Цопский мустьерский памятник представляет собой поселение открытого типа, устроенное в трещине мраморнообразной известковой горы.

Цопи — долговременное поселение первобытных людей, мощность слоев в некоторых участках поселения превышает 3 м. Найденные в слоях остатки фауны небогаты по составу, но выразительны. Всего определено 11 видов животных, среди них: шерстистый носорог, ископаемая лошадь, ископаемый осел, безоаровый козел, пищуха (Ochotona sp.) и др. Наибольший интерес заслуживают остатки пищухи — эта первая находка из плейстоценовых отложений Кавказа относится к новому подвиду и отличается крупными размерами.

Фаунистические остатки Цопи в целом принадлежат к относительно, теплолюбивым формам, характерным для открытых пространств и лесистых гор[18]

Каменный инвентарь из раннемустьерского поселения Цопи I состоит из 2800 предметов. Нуклеусов (99 экз.) и других отбросов производства мало. Основную массу составляют отщепы (1848 экз.) и готовые орудия (952 экз.). По-видимому,обработка камня производилась и за пределами поселения.

Среди орудий ведущее место занимают разнотипные скребла.

С точки зрения изучения среднепалеолитических слоев, а особенно отложений, отвечающих колебаниям вюрмского оледенения, исключительное значение приобретает исследованная в последние годы Бронзовая пещера, входящая в состав Цуцхватского многоэтажного пещерного комплекса. Из 15 пещер, расположенных близ с. Цуцхвати (Ткибульский р-он ГССР), 5 — Бронзовая пещера, Двойной грот, Бизоновая пещера, пещера Медвежья и Верхняя пещера — содержат слои среднепалеолитической эпохи, а в одной, в навесе Мзиури, расположенной в стороне от Цуцхватского пещерного комплекса, засвидетельствованы слои верхнепалеолитического времени.

Мустьерские пещерные памятники расположены по обоим берегам Шабата-Геле—Чишура (правый приток р. Квирила), на разных высотах от поверхности реки.

Из вышеназванных памятников самым значительным является Бронзовая пещера, где засвидетельствовано наличие 23 слоев общей мощностью до 12 м. Из них 5 слоев относятся к различным разделам эпохи мустье. Слои 2-й—4-й представлены мощными очажными прослойками. В очажной прослойке 2-го слоя был найден коренной зуб неандертальца (первая такая находка была зафиксирована в Джручульской пещере в 1961 г., а в 1974—1976 гг. в мустьерских слоях Сакажиа).

Фауна позвоночных из мустьерских памятников Цуцхвати представлена костными остатками млекопитающих (34 вида) и 9 видами птиц, среди них: суслика, малоазиатского хомяка, пещанки, дикобраза, волка, шакала, пещерного медведя, риса, пещерного льва, лошади, гигантского оленя, благородного оленя, серны, западнокавказского козла, первобытного зубра и др. В верхних слоях Бронзовой пещеры преобладают кости пещерного медведя, в нижних — копытных. Примечательной особенностью цуцхватской фауны, и вообще фауны млекопитающих Западной Грузии, является отсутствие хоботных. По-видимому, в Западное Закавказье слоны не проникали в плейстоцене вообще[19].

В цуцхватской фауне нет и намека о наличии представителей т. н. мамонтового фаунистического комплекса[20].

Экологический анализ цуцхватской фауны показывает, что ее основное ядро состоит из теплолюбивых форм. В целом эта фауна должна была существовать в условиях относительно теплого, умеренно влажного климата, близкого к современному средиземноморскому[21]. Флора предгорной полосы Западной Грузии со среднеплейстоценового времени не подверглась существенным изменениям[22]. Характерной особенностью ископаемой флоры Цуцхвати является обилие термофильных элементов, указывающих на господство влажного климата в эпоху образования отложений цуцхватских пещер[23].

Фаунистическим и палинологическим данным не противоречат археологические данные. В позднем плейстоцене палеантропами были освоены предгорные и высокогорные полосы Западного Закавказья; памятники эпохи мустье и более ранние обнаружены до 2500 м над уровнем моря. Из этого следует заключить, что похолодание в раннем и среднем вюрме было столь кратковременным и малоинтенсивным, что не могло существенно повлиять на ход развития физико-географической обстановки и, следовательно, на жизнь первобытных коллективов, обитавших на территории Грузии.

Кремневые изделия разных слоев Бронзовой пещеры генетически связаны между собой. Здесь хорошо прослеживается эволюция каменной индустрии от раннего мустье до его позднего периода. Характерной чертой каменной индустрии Бронзовой пещеры и других памятников Цуцхвати (Двойной грот, Бизоновая пещера и др.) является нелеваллуазская техника в расщеплении камня, сочетание разных приемов вторичной обработки изделий и сосуществование в большом количестве типично мустьерских форм с зубчато-выемчатыми изделиями, характерными для зубчатого мустье. Все это вместе взятое накладывает в целом на индустрию Бронзовой пещеры своеобразный облик и позволяет выделить ее вместе с другими памятниками Цуцхвати  в отдельный локальный район под названием «цуцхватекой мустьерской культуры»[24].

Среди цуцхватских памятников особое внимание заслуживает т. н. Верхняя пещера, которая являлась местом совершения культовых обрядов мустьерцев. Однако в большом количестве были представлены (в основном в 4-м и 5-м слоях) не раздробленные кости разных животных и черепа пещерных медведей, без нижних челюстей. Черепа были уложены вдоль стены в определенном порядке.

Учет всего вышесказанного, наряду с отсутствием производственных отбросов и охотничьих инструментов (наконечников копий, ножей и др.), а также кухонных отбросов в виде раздробленных костей, позволяет утверждать, что Верхняя пещера представляет собой не поселение, не временную стоянку или охотничий лагерь, а скорее всего — культовый памятник, где совершались ритуальные обряды, в основном в виде приношения части туши убитого зверя, чаще всего пещерного медведя. Аналогичные факты известны из ряда пещер Югославии, Швейцарии, Германии и других мест[25].

Учитывая данные исследований, накопившихся за последнее время, и фактический материал по палеолиту, можно заключить, что истоки зарождения культа медведя следует искать в среднем палеолите[26]. Несомненно прав П. П. Ефименко, отмечая, что почитание животных в палеолитическое время должно было иметь не мистический, суеверный характер, а производственный, и ставило себе определенную цель — удачу и устранение опасностей, связанных с поимкой крупного зверя[27].

Определенную археологическую культуру составляет джручуло-кударская группа мустьерских памятников, в которую, кроме Джручула и Кударо I, входят Кударо III, Цонская пещера и местонахождение открытого типа Хвирати,близ ж.-д. станции Салиети (Чиатурский р-н Груз. ССР). Среди этих памятников самым значительным, безусловно, является Джручула, один из опорных эталонных поселений мустьерского человека на территории нашей страны.

Джручульская пещера расположена на территории с. Квемо-Зоди (Чиатурский р-н, Западная Грузия), на правом берегу р. Джручула (правый приток р. Квирила), на высоте 330 м над уровнем моря.

В I культурном слое всего обнаружено 1528 каменных предметов. Орудия составляют около 65% всего каменного инвентаря, что свидетельствует об изготовлении большей части изделий вне пещеры; следовательно, I слой Джручулы — временная стоянка первобытных людей.

Во II культурном слое найдено 2979 каменных изделий: среди них производственные отбросы составляют около 70%; следовательно, II слой является долговременным поселением, где на месте протекал полный цикл обработки камня.

Ведущее место среди орудий занимают скребла разных типов, в основном простые, двойные, в различных вариантах конвергентные, угловые и др., реже встречаются лимасы и поперечные скребла[28].

Как уже было отмечено, Джручула, Кударо I и III, Цона и памятник открытого типа Хвирати составляют отдельную мустьерскую культуру — «мустье типичное, пластинчатое, с леваллуазским расщеплением камня и леваллуазской фации»[29]

Несмотря на различия в типах этих памятников (стоянка, дрлговременное поселение, охотничий лагерь) и в ряде деталей обработки камня (нефацетированность индустрии Джручула и др.), а также в типологическом составе отдельных коллекций, в целом каменный инвентарь этой мустьерской культуры обнаруживает определенное единство, обусловленное тождеством техники расщепления камня. Весьма близки между собой приемы обработки некоторых орудий, в частности остроконечников, наконечников и др. Та же близость прослеживается и в частичной двусторонней обработке изделий (Джручула, Кударо I и III, Хвирати). Джручула и подобные ей памятники находятся в генетическом родстве с позднеашельскими памятниками Квирильского ущелья, где в расщеплении камня доминирует леваллуазская техника.

Для определения абсолютного возраста мустьерских слоев джручуло-кударских памятников имеется лишь одна дата —

44150 лет (Gr— 6031) — для самого верхнего (За)

мустьерского слоя Кударо 1, полученная по кости радиоуглеродным методом в лаборатории Гронингена. Опираясь на эту дату и учитывая данные стратиграфии, палинологии и фауны, В. П. Любин считает возможным связать время образования слоя 3 Кударо I и верхнего слоя Джручулы со временем калининского оледенения (вюрм II), а мустьерского слоя 4 Кударо I и нижних слоев Джручула, Кударо III — с первой половиной вюрма (по крайней мере, с вюрмом I — II, теплый межстадиал)[30].

В принципе, разделяя мнение о более древнем возрасте мустьерских слоев Джручулы, чем мы предполагали раньше, во время раскопок[31], все же надо считать, что нет достаточных оснований для полной синхронизации верхнего и нижнего слоев Кударо I с соответствующими слоями других пещер этой культуры. Инвентарь этих памятников, несмотря на определенную близость, отличается между собой как типологически, так и по некоторым деталям первичной и вторичной обработки камня. Надо полагать, что отличия эти вызваны не только разнотипностью памятников и разной хозяйственной деятельностью неандертальцев, но и разновременностью. Во всяком случае этот вопрос до получения абсолютных дат для других памятников остается открытым.

Четвертую, отдельную мустьерскую культуру Грузии составляет цхинвальская группа месторождений открытого типа (Кусрети I — III, Тамарашени, Дампалети — Каркустакау, Пеквинари).

Каменные изделия были собраны на правом берегу р. Большой Лиахви, на поверхности склонов, различных по высоте речных террас, на абсолютной высоте 950 — 1000 м. Памятники тянутся от с. Кехви на севере до юго-западной окраины г. Цхинвали и располагаются близ ее. Хеви (Пеквинари), Дампалети (Каркустакау), Тамарашени и Кусрети. Глубокое расчленение балками и оврагами правого берега р. Большой Лиахви способствует локализации, обособлению каждого из этих местонахождений[32].

По мнению В. П. Любина, цхинвальская группировка родственных мустьерских индустрий — самобытное явление в контексте мустьерских индустрий Кавказа. Самобытность заключается в своеобразии исходного сырья (андезит), в ограниченном территориальном распространении и в особенностях технико-типологического облика.

Таким образом, в среднем палеолите Грузии на сегодняшний день выделяются 4 археологические (мустьерские) культуры:

1. цопская; 2. цуцхватская; 3. джручуло-кударская; 4. цхинвальская.

Таким образом, памятники раннего и среднего палеолита (ашель, мустье) достаточно широко были распространены на территории Грузии. Первобытными охотниками и собирателями освоены были не только низменные, но и предгорные и горные районы, вплоть до субальпийского пояса горно-луговой зоны (Хона, Рачинский хребет, Чикианис-Мта и другие). Полагают, что на раннем этапе первобытное человеческое стадо (праобщина) представляло собой небольшую группу людей, состоявшую всего из нескольких десятков, чаще 20 — 30 взрослых членов. Возможно, такие стада иногда объединялись в более крупные, но это объединение могло быть только случайным[33].

В противоположность старым взглядам, что древнейшее человеческое общество находилось целиком под властью природы, не имея постоянного жилища, не зная огня и воды и ведя бродячее существование[34], археологические открытия исследования последних лет в различных уголках Старого Света показали, что архантропы  (Homo crectus), или, как принято их называть, питекантропы, синантропы и им подобные вели относительно оседлую жизнь, что было обусловлено богатством четвертичной фауны на занимаемой территории. Об этом свидетельствуют раскопки  таких  долговременных поселений, как Кударо I в Грузии, Азих в Азербайджане, Чоукоудианье в Северном Китае, Терральба в Испании, грот Обсерватория в Италии и многие другие. Более того, следы огня в виде обожженной глины выявлены на палеолитической стоянке, раскопанной в рифтовой долине Восточной Африки, в Часовандже (Кения), где вместе с каменными орудиями олдрванской культуры найдены остатки фауны. Возраст этого памятника определяется 1,4 млн лет[35].

Первобытные люди ашело-мустьерской эпохи были хорошими охотниками. По-видимому, охота являлась главным источником (наряду с собирательством) существования древнейших людей. Об этом указывает большое скопление костей млекопитающих как в долговременных поселениях, так и охотничьих стойбищах — временных лагерях (Кударо I и III, Цона, Цопи, Джручула, Ортвала-Клде, Сакажиа и др.). Главным образом, охотились на пещерного медведя, бизона, благородного оленя и на других крупных копытных. Среди кухонных отбросов преобладают кости пещерного медведя  (Кударо I и III[36], Цона, Джручула, Бронзовая пещера[37] и др.). Широкое распространение и исключительное значение его в жизни древнего человека, по-видимому, обусловило зарождение во второй половине мустьерской эпохи «медвежьего культа», связанного ритуальным  почитанием этого животного, о чем свидетельствует вышеописанная культовая пещера в Цуухвати и другие подобные памятники, обнаруженные за пределами нашей страны (в Югославии, Швейцарии, Германии и других местах)[38]


Ашело-мустьерцы охотились на всех видов животных, обитавших в регионе. Их видовой состав соответствует палео-ландшафту занимаемой территории. В составе охотничьей фауны, представленной на палеолитических стоянках в виде кухонных отбросов, преобладают кости крупных млекопитающих, главным образом пещерного медведя, оленя, кавказского тура, что указывает на специализацию первобытных охотников, которые, вероятно, охотились с помощью засады, всякого рода ловушек, подкрадывания и др.[39] По-видимому, прав Г. П. Григорьев, отмечая, что «для мустьерского времени можно предполагать половозрастное разделение труда (мужчины занимаются охотой, женщины — собирательством и домашними работами) внутри общины»[40]. Разделение труда внутри общины развивается в верхнем палеолите.

 

ВЕРХНИЙ ПАЛЕОЛИТ И МЕЗОЛИТ

 

Почти все памятники верхнего палеолита сосредоточены в причерноморской полосе (включая Ингурский бассейн) и в бассейне рр. Риони—Квирила на абсолютной высоте до 800— 900 м. В Воосточной же Грузии в целом пока нет ни одного достоверного верхнепалеолитического памятника, что, по-видимому, обусловлено значительными климатическими изменениями в сторону похолодания в эпоху верхнего плейстоцена (в вюрме III). Изменение климатического режима и вообще физико-географической обстановки исключало продолжительное пребывание человека не только в высокогорной полосе, но и в Восточной Грузии в целом. Надо полагать, что это обстоятельство (ухудшение условий жизни) вынудило первобытные коллективы эпохи финального мустье покинуть обжитые места и переселиться в Западную Грузию (может быть, и на юг), где климат менее суров. По-видимому, этим и объясняется большое скопление верхнепалеолитических памятников в Западной Грузии и отсутствие их в Восточной. Об увеличении облесенности плоскогорья[41] и о смещении вертикальных зон книзу под воздействием оледенения Большого Кавказа[42] свидетельствует изучение фауны верхнепалеолитических памятников Западной Грузии. Об этом же говорят и данные палинологии. Так, изучение спорово-пыльцевого материала нижних горизонтов нескольких опорных разрезов Средне-Иорекой равнины (Кахети, Восточная Грузия) дает возможность установить характер растительности (следовательно, и климата), начиная с последней фазы позднеплейстоценового оледенения. Пыльцевые спектры погребенной почвы, имеющей абсолютный возраст 20580±680 лет (ТБ — 18), характеризуется высоким содержанием пыльцы сосны (75%) и небольшим количеством пыльцы широколиственных пород (дуба, граба, клена, липы и др.), что говорит о существовании гораздо более холодного и сухого климата по сравнению с современным[43].

С наступлением голоцена (10000 — 12000 лет назад) территория Восточной Грузии (в том числе средняя и высокогорная полоса) осваиваются мезолитическими племенами. Памятники этого периода расположены как в пещерах, гротах, скальных навесах, так и на плато и террасах, в виде открытых поселений, что вместе с данными палинологии[44] указывает на потепление и благоприятные условия, приближающиеся к современным.

Первые поиски остатков культуры палеолитического времени в Грузии были предприняты в начале текущего столетия. В 1941 г. Р. Шмидт и Л. Козловский открывают первые достоверные следы верхнего палеолита в пещере Сакажиа-Вирхова (ущелье Цхалцитела, правый приток Квирилы), близ г. Кутаиси. В 1916—1918 гг. в ряде пещер Чиатурского р-на разведывательные раскопки произвел археолог Ст.Круковский. Однако дореволюционные работы, сами по себе весьма эпизодические, не оставили в науке заметных следов.

Широкое развертывание работ по выявлению памятников каменного века, в особенности верхнепалеолитической культуры связано с именем проф. Г.К. Ниорадзе. Поселение в пещере Девисхврели — первый полностью раскопанный и монографически изученный им верхнепалеолитический памятник Грузии[45]. В 1935 — 1936 гг. Г. К. Ниорадзе произвел дополнительные раскопки в пещере Сакажиа[46].

В 1935 г. верхнепалеолитическую культуру Грузии детально изучил С. Н. Замятнин. Рассматривая тогда еще малочисленные памятники, он попытался уловить своеобразие и закономерность в развитии верхнепалеолитической культуры Грузии, разделив их в основном по данным типологии каменного инвентаря на 3 возрастные группы. В 3-ю группу он объединил мезолитические (по тогдашним понятиям) памятники: Гварджилас-Клде, Эдзани (Бармаксиз) и Зуртакети[47].

Современное состояние изученности верхнего палеолита Грузии позволяет объединить стратифицированные памятники в 3 хронологические группы, а мезолит выделить в отдельную, самостоятельную группу[48].

 

I (ранняя) группа

 

1) Хергулис-Клде

2) Тогон-Клде (нижний слой)

3) Таро-Клде

4) Окуми I

5) Квачара (V слой)

6) Сванта-Саване и др.

 

II (средняя) группа

 

1) Девисхврели

2) Мгвимеви

3) Сакажиа

4) Сагварджиле II (?)

5) Бнели-Клде (?)

6) Сарекский навес и др.

 

III (поздняя) группа

 

1) Гварджилас-Клде

2) Чахати (верхний слой)

3) Самгле-Клде (верхний слой)

4) Апианча (III слой)

5) Холодный грот (нижний слой) и др.

 

Первая группа соответствует раннему ориньяку, вторая — среднему и позднему ориньяку, а третья — мадленской эпохе французской схемы. Для одного из памятников третьей группы— III слоя Апианчи — получена дата по костному материалу (по его органической составляющей) — 17,300 + ± 500 (ГИН — 2565) [49]. Если эта дата верна и подтвердится другими датами, то придется пересмотреть наши представления некоторых памятников как в третьей группе, так и в мезолите.

 

Мезолитическая группа Западной Грузии

 

1) Квачара (II — IV слои)

2) Холодный грот (верхний слой)

3) Яштхва

4) Джампали

5) Энцери

6) Дарквети (нижний слой) и др.

 

К мезолитическим памятникам Западной Грузии близко стоят материалы из Цонской пещеры и Кударо I (Восточная Грузия).

 

Мезолитические памятники Восточной Грузии (Триалети)

 

1) Зуртакети

2) Эдзани (Бармаксиз) .

 

Для верхнего палеолита Грузии в целом характерны чрезвычайно близкое сходство и тесная взаимосвязь основной массы каменного инвентаря всех упомянутых групп, последовательность и преемственность[50], раннее появление микролитических орудий и орудий геометрических форм (Хергулис-Клде, Девисхврели, Сакажиа и др.), большое количество орудий типа граветт, однородность костяных и роговых изделий (шилья, лощила, наконечники и др.), гравировка схематических знаков линейно-геометрического характера в Мгвимеви[51]

Из малых форм искусств надо отметить: различные подвески, изготовленные из талька, 19 просверленных раковин морских моллюсков Turritella duplicata и костяную булавку с гравированным геометрическим орнаментом из Сагварджиле[52]; фрагмент костяного орудия типа «выпрямителя», на обеих поверхностях которого нанесено по семь довольно глубоко процарапанных изображений, напоминающих стрелы — из Гварджилас-Клде[53]; костяные шилья, орнаментированные надрезками и просверленные зубы животных — из Девис-хврели, Сакажиа, Таро-Клде[54] и др.

Здесь же надо упомянуть о костных остатках ископаемого человека современного физического типа (Homo sapiens) из Девисхврели[55], Сакажиа[56] и Квачара[57].

От общей линии развития верхнепалеолитичеокой культуры Грузии как-то обособленно стоят материалы ,из пещеры Самерцхле-Клде, где нет ни одного орудия типа граветт и микролитов геометрических форм. В наборе кремневого инвентаря этого памятника преобладают ножевидные, удлиненные (до 10—12см) пластины и орудия (скребки, резцы), оформленные на них. Отличаются также от других верхнепалеолитических памятников Грузии материалы из всех слоев пещеры Дзудзуана. Это своеобразие позволяет выделить материалы пещер Дзудзуана и Самерцхле-Клде в самостоятельные археологические культуры.

Все памятники различных хронологических групп верхнего палеолита Грузии, за исключением Самерцхле-Клде и Дзудзуана, генетически связаны между собой, а памятники ранней группы эволюционировались из различных мустьерских культур. В частности, Хергулис-Клде и ему подобные памятники, в которых в большом количестве встречаются зубчатые формы, очевидно, развились из памятников цуцхватской культуры, а Дзудзуана (возможно, и Самерцхле-Клде; — из джручульской мустьерской культуры.

Что касается мезолитических культур Западной и Восточной Грузии, которые связаны между собой общностью происхождения, как справедливо отмечает археолог М. К. Габуния, они могут быть отождествлены. Восточногрузинский мезолит (Зуртакети, Эдзани) имеет ряд существенных особенностей (обилие микропластин с притупленной спинкой и низких неравнобедренных треугольников, появление округлых мелких скрепчиков, удлиненных мелких трапеций и др.), отличающих его от западногрузинского мезолита.

Своеобразие это, по-видимому, обусловлено как особенностями ландшафтно-климатических условий Юго-Восточной Грузии, так и, возможно, наличием связей с Ближним Востоком (Северный Иран, Ирак и др.)[58].

Исходя из вышесказанного, можно считать, что корни происхождения неолитической культуры Грузии, в основном, надо искать соответственно в мезолите Западной и Восточной Грузии.


[1] Замятнин С. Н. Палеолит Абхазии. — Тр. Ин-та абхазской культуры, X, Сухуми, и 1937; его же. Палеолитические местонахождения восточного побережья Черного моря. — Очерки по палеолиту. М. — Л., 1961, с. 67—98; Бердзенишвили Н. 3. Новые данные о палеолите Абхазии. — Тр. Абхаз. ИЯЛИ, XXX. Сухуми, 1959, с. 159—180; Коробков И. И. К проблеме изучения нижиепалеолитических поселений открытого типа с разрушенным культурным слоем. — МИА СССР, 173. Л., с. 61—99; Григолия Г. К- Памятники нижнего палеолита ущелья Ингури. — Материалы по археологии Грузии и Кавказа, т. VIII. М., 1979, с. 41—59 (на груз. яз.).

[2] Каландадзе А. Н. Юго-Осетинская археологическая экспедиция. — Научная сессия Ин-та ист. им. И. А. Джавахишвили АН ГССР, посвящ. итогам полевых археолог, исследов. в Грузии в 1952 г. Тез. докл. Тбилиси, 1953 (на груз, яз.); его же. К истории формирования дородового общества на территории Грузии. — Труды Ин-та ист. им. И. А. Джавахишвили АН ГССР, т. П. Тбилиси, 1956 (на груз, яз.); его же. Цонская пещера и ее культура.—Actes du IV Cjngres international de speleologie en Yugoslavie (12¾26.IX.1965).Ljubljana, 1969; Любин В. П. Нижнепалеолитические памятники Юго-Осетии.—МИА СССР, т. 4, № 79. М.—Л., 1960, с. 11—15; его же. Высокогорная пещерная стоянка Кударо I (Юго-Осетия).—ИВГО, 1959, т. :91, № 2; его же. Мустьерские культуры Кавказа. Л., Наука, 1977, с. 13.

 [3] Тушабрамишвили Д. М. Археологические разведки в ущелье р. Квирила. — ВГМГ, XXII—В. Тбилиси, 1962 (на груз. яз. с. рус. резюме) ;Маруашвили Л. И., Векуа А. К. и др. Изучение пещер Колхиды Тбилиси, Мецниереба, 1978;  Бердзенишвили Н. 3. Многослойный археологический памятник Сагварджиле. — САНГ, 1953, т. XIV, №9; ее же. Новый памятник каменного века в ущелье Цхалцитела. Тбилиси (на груз. яз. с рус. резюме); Ниорадзе Г. К. Человек каменного века в пещере Сакажиа. Тбилиси, 1953 (на груз, яз.); Тушабрамишвили Д. М. Палеолитические остатки в пещере Гварджилас-Клде, Тбилиси 1960  (на груз. яз. с рус. резюме); его же. Верхнепалеолитический инвентарь из пещеры Дзудзуана и его особенности. — Итоги полевых археологических исследований в 1970 г. в СССР. Тезисы докл., Тбилиси, 1971, с- 19—20.

 [4] Бугианишвили Т., Дедабришвили Ш., Пицхелаури К., Рамишвили Р., ЧикоидзеЦ. Отчет полевых работ, проведенных Земоалазанской археологической экспедицией в 1966 году. — Науч.сессия Ин-та ист., археологии и этнографии им. И. А. Джавахишвили АН ГССР, посвящ. итогам полевых археологич. исследований 1966. Краткие отчеты. Тбилиси, 1967, с. 39 (на груз, яз.); Бугианишвили Т., Дедабришвили Ш., Пицхелаури К., Рамишвили Р., Чикоидзе Ц., Узунашвили М. Работы Кахетской экспедиции за 1970 г., в СССР. Тбилиси, 1971, с. 78; Бугианишвили Т. В. Нижнепалеолитические памятники Гарекахетского плоскогорья. — Материалы по археологии Грузии и Кавказа. Нижнепалеолитические памятники в Грузии, т.VIII Тбилиси, Мецниереба, 1979, с. 60, 86 (на груз. яз. с рус. резюме); его же. Палеолитические памятники Иоро-Алазанского бассейна (предварительное сообщение). — ТКАЭ, I. Тбилиси. 1969, с. 26—33.

 [5] Григолия Г. К. Нижнепалеолитические памятники Джавахети. — В сб.: Материалы по археологии Грузии и Кавказа, IV. Тбилиси, Мецниереба 1965, с. 5—12 (на груз. яз. с рус. резюме).

 [6] Григолия Г. К. Палеолит Квемо-Картли (погребенная пещера Цопи I). Тбилиси, 1963

[7] В Дманиси стационарные раскопки ведутся археологической экспедицией Центра археологических исследований Института истории, археологии и этнографии им. И. А. Джавахишвили АН ГССР.

[8] Векуа А. К., Габелая И. Д., Векуа 3. А. Дманисская фауна ископаемых позвоночных. — Научная сессия Грузинского отделения Всесоюзного териологического общества. Тезисы докладов.  Тбилиси, 1984, с.22-23.

[9] Использована схема стратиграфического расчленения четвертичного периода, принятая геологической службой СССР

[10] Векуа Л. В., Майсурадзе Г. М., Какулия В. К., Павленишвили Е.Ш., Сологашвили Дж. 3. Магнитохроностратиграфия позднекайнозойских вулканов в Грузии. — В кн.: Четвертичная система Грузии. К XI конгрессу ИНКВА, Москва, 1982. Тбилиси, Мецниереба, 1982, с. 18—19.

[11] Коробков И. И. Новые палеолитические находки на Яштухе. — СА, 1965, №3, с. 93

 [12] Бердзенишвили Н. 3. Нижнепалеолитические памятники предгорной зоны Абхазии. — МАГК, VIII. Тбилиси, 1979, с: 40

 [13]Коробков И. И. Новые палеолитические находки на Яштухе (по результатам работ 1961 г.). — СА, 1965, №3, с. 99

 [14] Замятнин С. Н. Очерки по палеолиту. М. — Л., с. 80.

 [15] Пользуемся данными рукописи Н. С. Мамацашвили «Палинологическое изучение Цонской пещеры».

 [16] Векуа А. К. Фауна Донской пещеры (рукопись).

 [17] Любин В. П. Высокогорная пещерная стоянка Кударо I (Юго-Осетия). — ИВГО, 1959, т. 91, №2; Кударские пещерные палеолитические стоянки в Юго-Осетии. М., 1980, с. 152

[18] Григолия Г. К- Палеолит Квемо-Картли (погребенная пещера Цопи 1). Тбилиси, 1963 (на груз. яз. с рус. резюме), с. 48—55.

[19] Векуа А. К. Ископаемые позвоночные цуцхватских пещер. — В кн.; Изучение пещер Колхиды. Тбилиси, 1978, с. 111

[20] Там же

[21] Векуа А. К., Мамацашвили Н. С., Тушабрамишвил и Д. М. Палеолитическая фауна цуцхватской пещерной системы — САНГ, 1973, т. 70, №3, с. 241—247.

[22] Их же. Некоторые итоги палеонтолого-палинологического изучения Бронзовой пещеры (Цуцхвати, Зап. Грузия). — Мацне. Серия биологическая, 1979, т. 5, № 3, с. 235

[23] Мамацашвили Н. С. Итоги палинологического изучения Цуцхватского пещерного комплекса (краткое содержание доклада). — X научная сесия спелеологов. Тбилиси, изд. АН ГССР, 1972 (на груз., яз.).

[24] Тушабрамишвили Д. М. Археологические памятники Цуцхватского многоэтажного пещерного комплекса. — В кн.: Изучение пещер Колхиды. Тбилиси, 1978, с. 155—157.

[25] Векуа А. К, Тушабрамишвили Д. М. Уникальная культовая пещера — В кн.; Изучение пещер Колхиды. Тбилиси, 1978, с. 261 — 264

[26] Векуа А. К, Тушабрамишвили Д. М. Уникальная культовая пещера. — В кн.: Изучение пещер Колхиды. Тбилиси, 1978, с. 264

[27] Ефименко П. П. Первобытное общество, 1938, с. 427.

[28] Тушабрамишвили Д. М. Пещеры Джручульского ущелья. — В кн.: Пещеры Грузии, т. I. Тбилиси, 1963, с. 167—180 (на груз. яз. с рус. резюме); его же. Итоги раскопок Джручульской пещеры в 1960— 1961 гг. — В кн.: Пещеры Грузии, т. 2, 1963, с. 97—108 (на груз. яз. с рус. резюме).

[29] Любин В. П. Мустьерские культуры Кавказа. Л., 1977, с. 50,78-79, 93-94.

[30] Там же, с. 27—29, 92—93

 [31] Тушабрамишвили Д. М. Пещеры Джручульского ущелья. —В кн.: Пещеры Грузии, т. I. Тбилиси, 1963, с. 178; его же. Итоги раскопок Джручульской пещеры в 1960—1961 гг. — В кн.: Пещеры Грузии, т.II. Тбилиси, 1963, с. 103—104.

 [32] Любин В. П. Мустьерские культуры Кавказа. Л., 1974, с. 96.

[33] Першиц А. И., Монгаит А. Л., АлексеевВ. П. История первобытного общества. 3-е изд. М., 1982, с. 54—55

[34] Ефименко П. П. Первобытное общество. Очерки по истории палеолитического времени. 3-е изд., Киев, с. 119—120.

[35] Тоулетт Дж. А. Дж., Xаррис Дж. У. К., Уолтон Д. А, Вуд Б, А. Раннеплейстоценовые археологические стоянки, остатки австралопитекового гоминида и следы огня из Часованджа (Кения). — В кн.: К XI конгрессу ИНКВА, Москва, 1982. Тезисы докладов. Том I, с.76—77.

[36] Верещагин Н. К., Барышников Г. Ф. Остатки млекопитающих в восточной галерее пещеры Кударо I; их же. Остатки млекопитающих из пещеры Кударо III. — В кн.: Кударские пещерные палеолитические стоянки в Юго-Осетии (вопросы стратиграфии, экологии, хронологии).М.,Наука, 1980, с. 51—78.

[37] Тушабрамишвили Д. М., Векуа А, К. Палеолит в Грузии, с.178-197.

[38] Векуа А. К, Тушабрамишвили Д. М. Уникальная культовая пещера. — В кн.: Изучение пещер Колхиды. Тбилиси, Мецниереба, 1978, с. 261—264

[39] Григорьев Г. П. Начало верхнего палеолита и происхождение Homo sapieens. Л., Наука, 1968, с. 143; Аутлев П. У. Об основном способе охоты палеолитических людей Кавказа на пробизона. — В кн.: К XI конгрессу ИНКВА, Москва, 1982. Тезисы докладов. Том III, с. 24 — 25.

[40] Григорьев Г. П. Указ, соч., с. 144 — 145.

[41] Верещагин Н. К. Млекопитающие Кавказа. М. — Л., 1959, с. 121.

[42] Смирнов Н. А. О некоторых млекопитающих Западного Закавказья в каменном веке. — Изв. Азерб. гос. ун-та, 3, 1923—1924, с. 141—149; Громов В. И. Палеонтологическое и археологическое обоснование стратиграфии континентальных отложений четвертичного периода на территории СССР. (Млекопитающие, палеолит). — Тр. Ин-та геол. наук, 64, геол.сер., 17, 1948, с. 224—229.

[43] Джанелидзе Ч. П. Палеогеография Грузии в голоцене. Тбилиси,1980, с. 113—114.

[44] Там же, с. 115—116.

[45] Ниорадзе Г. К. Палеолитический человек в Девисхврели. — Труды Гос. музея Грузии, VI. Тбилиси, 1933 (на груз. яз. с нем. резюме).

[46] Его же. Человек каменного века в пещере Сакажиа. Тбилиси, 1953 (на груз. яз.).

[47] Замятнин С. Н. Новые денные по палеолиту Закавказья. — СЭ, 1935, №2, с. 118; его же. Палеолит Западного Закавказья. I. Палеолитические пещеры Имеретии. — Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. т. XVII. М. — Л., 1957, с. 432—499.

[48] Тушабрамишвили Д. М. Археологические разведки в Квирильском ущелье. — ВГМГ, вып. ХХIIIВ. Тбилиси, 1963, с. 34.

[49] Церетели Л. Д., Клапатовская Н. Б., Куренкова Е. И. Многослойная пещерная стоянка Апианча, 1980 (рукопись).

[50] Замятин С. Н. Новые данные по палеолиту Закавказья. —СЭ,1935, №2, с. 113.

[51] Его же. Пещерные навесы Мгвимеви близ Чиатуры (Грузия). (Первые следы наскальной палеолитической графики в Закавказье). — СА, 1937, III,с.57-76.

[52] Киладзе Н. 3. Многослойный археологический памятник «Сагварджиле». — САНГ, 1953, т. XIV, №9, с. 561—567.

[53] Тушабрамишвили Д. М. Палеолитические остатки в пещере Гварджилас-Клде. Тбилиси, 1960, с. 81—82, 128—133 (на груз. яз. с рус. резюме).

[54] Абрамова 3. А. Палеолитическое искусство на территории СССР. М. — Л., 1962, с. 43.

[55] Ниорадзе Г. К. Палеолитический человек в Девисхврели. — Труды Гос. музея Грузии, VI. Тбилиси, 1933 (на груз. яз. с нем. резюме).

 [56] Его же. Человек каменного века в пещере Сакажиа. Тбилиси, 1953 (на груз. яз.).

[57] Церетели Л. Д. По поводу некоторых остеологических остатков Причерноморья Грузии (Квачара, Яштхва). — Мацне, 1970, №6, с. 131— 138 (на груз. яз. с рус. резюме).

[58] Габуния М. К. Триалетская мезолитическая культура. Тбилиси, I975, с. 79—83 (на груз. яз. с рус. резюме).


ГЛАВА II

 
ЭПОХА НЕОЛИТА

 

Эпоха неолита является качественно новой ступенью в развитии первобытного общества. Историческая сущность этой эпохи заключается в коренных изменениях, происшедших в обработке камня, в хозяйстве, в быту и в общественном строе. Это был переход от одного качественного состояния к другому.

Неолит (IX—VII тыс. до н. э.) является настоящим поворотным пунктом в истории человечества. Несмотря на кратковременность своего существования (2—3 тыс.), неолитическое общество создало и внесло в сокровищницу человеческой культуры во много раз больше и ценнее, чем все предыдущие общества вместе. Главное заключалось в том, что неолитические племена создали и развили производящие виды хозяйства, в результате чего был заложен прочный фундамент для возникновения новых, более высокоразвитых и сложноструктурных цивилизаций.

По материалам неолитических поселений, территория Грузии входила в зону восточносредиземноморской неолитической культуры, которая является частью переднеазиатской цивилизации новокаменного века.

Хотя неолитические племена еще не были знакомы с технологией получения металлов, но они совершили огромный скачок в деле развития производства: научились технике сверления и шлифовки самых твердых пород камня, технологии изготовления глиняной посуды, широко приступили к искусственному выращиванию злаков и других растений, приручили диких животных (корову, козу, овцу, свинью) и заложили основы скотоводства; появились жатвенные ножи, каменные зернотерки, мотыги, сохообразные орудия, пилы, шилья, грузила для рыболовных сетей, рыболовные крючки и многое другое. Фактически человеческое общество в своем развитии совершило качественный скачок.

Первые неолитические памятники Кавказа были открыты в Западной Грузии. В 1936 г. А. Н. Каландадзе обнаружил неолитическое поселение Одиши (Зугдидский р-н), а в 1941 г. краевед А. Л. Лукин — поселение Кистрик (Гудаутский р-н). Кроме этого, были сделаны и отдельные открытия, за которыми не последовало изучения памятников, Все эти поиски не имели систематического характера и скоро надолго прекратились в связи с началом Отечественной войны.

  Систематическое изучение неолитических  памятников в Грузии начинается с 1955 г., когда Институт истории им. акад. И. Л. Джавахишвили АН Груз. ССР планирует изучение памятников новокаменного века, вследствие чего в Западной Грузии устанавливаются мощные очаги неолитической культуры. Из кавказских регионов неолит лучше всего изучен в Западном Закавказье, в частности в Западной Грузии. В настоящее время там известно около 50 неолитических памятников, которые территориально охватывают почти все исторические провинции Западной Грузии.

Неолитическая культура в Восточной Грузии выявлена пока еще очень слабо, в виде единичных находок неолитического облика. Надо предполагать, что неолитические племена проживали, в основном, в предгорных и горных регионах Восточной Грузии, часть из них в эпоху энеолита спустилась в долины, так как здесь, именно в низменности обнаружены памятники развитого этапа раннеземледельческой культуры[1]

Неолитические памятники характеризуются различной топографией. Они представлены как поселениями открытого типа в прибрежной зоне Черного моря, на предгорных холмах и речных террасах, так и в пещерах-навесах.

Преобладающее большинство перечисленных памятников представляют поселения открытого типа, исключение составляют Холодный грот и скальные навесы — Дарквети и Апианча. На открытых поселениях культурные слои часто нарушены. За последние годы, благодаря интенсивному поиску, были обнаружены многослойные памятники с хорошей стратиграфией (Дарквети, Апианча), содержащие неолитические слои, а также однослойные поселения с нетронутыми или частично потревоженными культурными слоями (Чхортоли, Хорши, Мелоури). Благодаря этим памятникам стало возможным выработать периодизацию неолитической культуры. Они расширили также представления о ряде основных вопросов эпохи неолита, в частности таких узловых, как время зарождения и характер производящего хозяйства.

Явные следы жилищ на неолитических поселениях не сохранились, но фрагментарный материал (Хорши, Анасеули, Чхортоли, Кобулети, Дарквети) дает возможность предположить, что эти поселения характеризовались наземными прямоугольными плетеными строениями с глиняной обмазкой, внутри которых проживали родовые группы с общим очагом.

На основании изучения западногрузинских неолитических памятников в неолитической культуре были выделены три ступени развития[2].

Ранненеолитическая ступень характеризуется следующими памятниками: Холодный грот I, Анасеули I, Дарквети IV, Апианча I, Мелоури, Лемса, Хорши и др.

Обсидиановая и кремневая индустрия ранненеолитической эпохи характеризуется микролитической и чрезвычайно развитой пластинчатой техникой. Возрастающее значение ножевидных пластин обусловило развитие и усовершенствование техники подготовки нуклеуса и отщепление пластин.

В памятниках этой эпохи Грузии геометрические микролиты представлены только трапециями. Ранненеолитические комплексы характеризуются многочисленностью и разнообразием скребков. Распространенными формами являются концевые скребки, часто микролитические. Рабочий край скребков зачастую оформлялся высокой отжимной ретушью. Сравнительно реже встречаются проколки, сверла, зубчатые вкладыши, стамесковидные орудия, ножи и др.

Костяной инвентарь сохранился только в пещерах и навесах. Он представлен шильями, проколками, иглами, лощилами, широко применялись роговые орудия (землекопалки). В обработке кремня появляются новые приемы, улучшается вторичная обработка орудий, развивается и утончается форма орудий. Вместе с позднемезолитическими формами появляются и новые. Для оформления рабочего края орудий широко применяется отжимная ретушь.

Эпохальными признаками являются шлифованные и полированные орудия из разных пород камня (речная галька, аргилит, базальт и др.). Они представлены топорами, теслами, долотообразными орудиями, полировальниками, терочниками, зернотерками, пращевыми камнями и др.

В ранненеолитических комплексах Западной Грузии четко отражена преемственность и генетическая связь с местной позднемезолитической культурой.

В Грузии пока что известны только бескерамические ранненеолитические памятники.

Археологические и палеофаунистические находки свидетельствуют, что хозяйство эпохи раннего неолита в общем было основано на различных отраслях присваивающего хозяйства. Особенно большую роль играла охота. На это указывает множество костей диких животных. Главным объектом охоты были дикий кабан, благородный олень, косуля, дикий баран и медведь. В начале голоцена по всему Кавказу был распространен дикий кабан, благородный олень и другие лесные животные; кавказский тур и косуля имели более широкий ареал.

Послеледниковые экологические изменения, рост населения в эпоху мезолита — неолита, антропические факторы сократили количество и ареал крупных стадных животных, что в свою очередь ограничило возможности охоты. Поэтому охота на крупных стадных животных заменилась охотой на мелких, что часто приобретало индивидуальный характер[3].

Обзор фаунистических остатков верхнепалеолитических памятников Западной Грузии показывает, что преобладающее количество их приходилось на крупных копытных, в частности на домбу, благородного оленя, лошадь и тура. Сравнительно редко встречаются кости косули, лани и дикого кабана, среди хищников преобладают медведь и волк[4]. Сравнение фаунистических остатков мезолитических памятников Западной Грузии с верхнепалеолитическими явно указывает на изменение объекта охоты. Если в верхнем палеолите большой процент добычи приходится на крупнокопытных, в позднем мезолите увеличивается процент мелкокопытных. Остатки домб почти не встречаются. Особое значение приобретает дикая лошадь, благородный олень, косуля и дикий кабан. В мезолитических памятниках Западной Грузии среди костей мелкокопытных преобладают кости дикого кабана.

Интересен факт, что распространение ксерофитной фауны почти не коснулось Западной Грузии, где по данным палинологического анализа наблюдалась определенная консервативность ландшафтных условий, что в свою очередь способствовало стабильности местной позвоночной фауны[5].

На основе палеонтологических и геологических данных выясняется, что в раннем голоцене на Кавказе был сравнительно теплый климат и была распространена фауна, близкая к современной[6].

Палеозоологические данные утверждают, что виды этих животных, начиная с раннего голоцена, бытуют по сегодняшний день в этих регионах или прекратили существование только недавно, благодаря человеческой деятельности.

Развитие индивидуальной охоты в позднем мезолите создало своеобразные предпосылки для перехода к приручению животных в последующую эпоху. Указанные изменения имели определенное влияние на охотничье хозяйство. Сократились возможности охоты, которые не удовлетворяли требования растущего населения. Нарушилось равновесие между потребностью в пище и возможностями охоты.

Это обусловило своеобразный кризис охоты. Выход из этого положения начали искать внутри охотничьего хозяйства. Вылов живых зверей и доставка их на территорию поселения, возможно, породили идею о своеобразном живом запасе мяса, что в свою очередь привело к попыткам приручения некоторых видов животных[7].

Несмотря на большую роль охоты в раннем неолите Грузии (Дарквети IV), уже имеется первый остеологический материал, указывающий на наличие животноводства. Среди костей дикой фауны имеются кости домашних животных — коровы, свиньи, барана и собаки[8]. Следует предполагать, что предпосылки одомашнивания — этого длительного и сложного процесса, надо искать в позднем мезолите.

Новый остеологический материал указывает, что в раннем неолите Грузии (Дарквети IV) одомашнен был как крупный (корова), так и мелкий рогатый скот. Среди домашних животных преобладала свинья, на что указывает множество костей этого животного. На ранней ступени развития животноводства преобладание свиньи кажется вполне естественным в условиях больших лесных массивов Западной Грузии, где было множество дубовых и буковых пород. Помимо того, легкое приручение и выкармливание свиней и их чрезвычайная плодовитость в совокупности должны были способствовать, развитию этой отрасли животноводства.

Кроме того, для крупного и мелкого рогатого скота хорошей кормовой базой могли служить пастбища предгорных плато. Эти обширные плато могли создать прочную хозяйственную базу на начальной ступени производящей экономики как для животноводства, так и для земледелия.

Указанный материал является доказательством того, что в недрах присваивающей экономики, на базе развитого охотничьего хозяйства создается основа для перехода к приручению и одомашниванию животных.

В хозяйстве ранненеолитических племен большую роль играло собирательство. Особенно оно развилось в Западной Грузии, где геоклиматические условия — теплый и влажный субтропический климат, множество видов съедобных плодов, эндемные виды злаковых растений создавали благоприятные условия для развития собирательства.

В Западном Закавказье большее предпочтение уделялось сбору злаков дикого проса. Находки злаков дикого проса в культурном слое ранненеолитического поселения (Холодный грот, слой Б)[9] указывают на особое значение этой культуры. Надо предполагать, что процесс культивации этого растения начинается уже с эпохи раннего неолита, так как для морфологических изменений растений требуется длительное время. В энеолите Грузии (Арухло I) эта культура уже культивирована

Найденные на ранненеолитических поселениях Грузии (Дарквети IV, Анасеули[10] I, Холодный грот) многочисленные вкладыши жатвенных ножей, зернотерки и терочники должны были служить как для сбора и обработки продуктов собирательства, так и для первых продуктов земледелия. Тут же следует отметить, что рожь и просо являются исторически засвидетельствованными культурами в Западной Грузии[11].

Правдоподобным должно быть и предположение, что они являются теми культурами, которые положили начало земледелию в Западной Грузии[12].

Приведенный материал указывает, что в недрах присваивающего хозяйства на основе собирательства происходит переход к земледелию.

В хозяйстве ранненеолитических племен определенную роль играло рыболовство. Большинство этих поселений расположено на речных террасах и в приречных пещерах и навесах Как видно, эти поселения широко использовали речные ресурсы. На это указывают находки большого количества костей лосося и мелких рыб, а также гарпунов  (Холодный грот) и грузил (Дарквети IV, Хуцубани). К рыболовным орудиям должны относиться асимметричные треугольники[13], найденные в позднемезолитических слоях (Эдзани, Дарквети V, Холодный грот). Найденные вещественные доказательства, относящиеся к рыболовству, указывают на развитие и дифференциацию этой отрасли хозяйства. Ловля рыбы производилась гарпунами, удочкообразными орудиями и сетями.

Таким образом, на основе новых материалов можно заключить, что зарождение и становление производящей экономики, переход к качественно новому этапу первобытного общества на территории Грузии приходится на эпоху раннего неолита, причем корни ее зарождаются в недрах высокоразвитой присваивающей экономики позднемезолитических обществ. В этих сдвигах определенную роль должны были сыграть также связи с южными областями. Импорт обсидиана определенную роль начал играть с позднего мезолита.

Средняя ступень неолитической культуры выделяется пока слабо. К ней относятся поселения типа Гумуриши и Гали I. Эти памятники сочетают черты раннего и позднего неолита (бескерамические комплексы с дальнейшим развитием микролитической техники и полированных орудий).

Зародившееся в раннем неолите производящее хозяйство начало развиваться медленно, по восходящей линии, и уже в позднем неолите Западного Закавказья имеем яркие памятники с развивающейся производящей экономикой.

Памятниками позднего неолита являются Одиши, Урта (Зугдидский р-н), Кистрик (Гудаутский р-н), Анасеули II, Гурианта (Махарадзевский р-н), Мамати (Ланчхутский р-н), Махвилаури (Батумский р-н), Чхортоли (Гальский р-н), Нижняя Шиловка (Адлерский р-н) и другие.

Эти памятники в основном однотипны и имеют общие характерные черты: чрезвычайно развитая микролитическая техника, большое количество и разнообразие геометрических микролитов—трапеции с двумя и тремя обработанными краями, сегменты с притупленной дугой, высокие трапеции и высокие прямоугольники со струганой спинкой. Кремневые орудия в этих памятниках представлены разнообразными формами скребков, среди которых преобладают концевые на пластинках и отщепах и округлые, есть и микролитические. Надо отметить многочисленность и разнообразие резцов, изготовленных на углу сломанной пластинки. Яркую серию представляют сверла-буравчики, ножи со спинкой, пластинки с ретушированными концами, вкладыши жатвенных ножей — зубчатые и ретушированные пластинки.

Поздненеолитичеекие памятники характеризуются обилием полированных и шлифованных орудий из речной гальки.

Каменные орудия также обрабатывались двусторонней техникой, т. н. макролитической. Для обработки обушка полированных орудий применялась часто и «точечная» техника. Большая часть этих орудий была предназначена для вырубки леса и обработки дерева — топоры, тесла, долота, а другая часть — для земледельческих работ: киркообразные и мотыгообразные — двусторонние обработанные макролиты, сохообразные орудия, зернотерки, ступки, песты, молоты и терочники.

Особо надо отметить появление гончарства. Керамика представлена сосудами  баночной формы с плоским дном, без ушек и с неоттогнутым венчиком. Сосуды изготовлялись вручную. Иногда они имели волнообразный венчик, а часто прямой с  разнообразными насечками и углублениями. Сосуды украшались «елочным» или «колосовидным» орнаментом, редко встречались шишечковидные налепы. В глину примешивали кварц, известь и слюду.

Материал из поздненеолитических поселений дает представление о многообразной хозяйственной деятельности этих племен. Кроме основных отраслей присваивающего и производящего хозяйства была развита обработка кости, рога, дерева кожи.

Изучение поздненеолитических памятников дает возможность предполагать, что по всей территории Западного Закавказья была распространена в основном однообразная неолитическая культура, которая характеризовалась вышеуказанными признаками. Это своеобразие отличало ее от соседних, культур (Северного Кавказа, Крыма, Южной Украины).

Внутри существующею единства поздненеолитической культуры Западного Закавказья отдельные  памятники или группа памятников имели свои специфические признаки, на основании которых удалось в этой культуре выявить локальные обенности[14]. Было выделено два локальных варианта: один охватывал территорию сегодняшней Гурии и Мегрелии (Одиши, Урта, Анасеули II, Гурианта), другой же — территорию Абхазии  и Адлерский район (Кистрик, Чхортоли, Нижняя Шиловка).

Для первой группы памятников характерна орнаментированная керамика — «елочный», «колосовидный», реже волнообразный, зигзагообразный и шишечный орнамент. Венчики сосудов имели насечки и ямочки, часто волнообразный край. Замечается различие в форме геометрических микролитов со струганой спинкой. В этой группе они представлены высокими прямоугольниками, со струганой спинкой, тогда как вторая группа характеризуется высокими трапециями со струганой спинкой. Керамике второй группы не свойствен орнамент, а сосуды имеют гладкие венчики. В отличие от первой, вторая характеризуется пластинами с выделенной ретушью головкой.

Правда, этих признаков еще не совсем достаточно, однако дальнейшее исследование памятников неолита Западного Закавказья еще ярче выявит эти черты и уточнит границы распространения как всей культуры, так и ее локальных вариантов.

За последнее время в литературе появилась попытка выделить горную культуру неолита Западной Грузии[15].

Поздненеолитические поселения принадлежат к смешанному типу хозяйства, что обусловлено сочетанием присваивающей и производящей экономики. Охота, собирательство и рыболовство играют пока большую роль, однако развитие присваивающего хозяйства по восходящей линии прекращается после позднего неолита[16]. Что касается производящей экономики, в частности земледелия, то оно уже зародилось в ранненеолитическую эпоху и развивалось постепенно, а в позднем неолите прошло определенный путь развития, на что указывают находки на поселениях множества земледельческих орудий (вкладыши жатвенных ножей — зубчатые и ретушированные пластины, кирковидные макролиты, мотыговидные и соховидные орудия, зернотерки, ступки, терочники и др.). Свидетельством земледелия являются обугленные зерна, найденные в хозяйственной яме неолитического поселения Кистрик[17]. Указанный материал ярко свидетельствует, что в позднем неолите, по сравнению с ранним, удельный вес земледелия значительно повысился.

В Западном Закавказье в условиях влажного субтропического климата, очевидно, развивалось неполивное земледелие. Таким оно было засвидетельствовано и в историческую эпоху, и таким остается оно по сей день.

К сожалению, в позднем неолите пока нет прямых доказательств, указывающих на степень развития скотоводства, так как на открытых поселениях Грузии в условиях кислых почв не сохранился остеологический материал. Надо предполагать, что первые шаги к одомашниванию животных, сделанные в раннем неолите, в позднем прошли уже свой определенный путь. Это хорошо подтверждается энеолитическими слоями пещерных памятников Западной Грузии.

Таким образом, благоприятные экологические условия — теплый субтропический климат, эндемные виды флоры и фауны, связи с областями древнейшей цивилизации Передней Азии, создали условия для раннего перехода от присваивающего хозяйства к производящему, для раннего зарождения и развития скотоводства и земледелия. Представляется, что в свете новых материалов Закавказье является одним из древнейших очагов производящего хозяйства.

Вопросы абсолютной хронологии  кавказского  неолита пока недостаточно разработаны. Для неолита Кавказа пока не имеются радиокарбонные даты. Поэтому до получения таковых приходится пользоваться радиокарбонными данными раннеэнеолитических памятников Грузии как территориально и хронологически самыми ближайшими опорными датами.

На основе калибрационной кривой Р. М. Кларка, Г. Л. Кавтарадзе были получены  калиброванные (С14) даты для раннеземледельческих памятников Грузии[18].

Согласно этим датам, раннеэнеолитическая культура Грузии датируется в основном VI тыс. до н. э. и оказывается в общем синхронной с раннехалколитическими культурами Передней Азии, зачатки которых возможно перенести в VII тыс.до н.э.[19]

Исправленные даты, как справедливо считает Г. Л. Кавтарадзе, частично преодолевают те противоречия, которые существуют между датированными VII—VI тыс. до н. э. многочисленными ближневосточными параллелями раннеэнеолитической культуры Грузии и некалиброванными радиоуглеродными датами раннеэнеолитических памятников Грузии, вмещающимися в основном в V тыс. до н. э.[20]

Обоснование удревнения раннеэнеолитической культуры, проведенное Г. Л. Кавтарадзе, вполне убедительно. В связи с этим ставится вопрос об удревнении неолитической культуры Грузии. Верхнюю границу позднего неолита следует перенести к концу VII тыс. до н. э. Формирование и начальные этапы неолитической культуры целесообразнее отнести к IX тыс. до н. э.

Проблема социального развития неолитических племен Западного Закавказья по сей день остается незатронутой за, неимением данных. Нет пока материала для характеристики идеологических представлений. Специфические геоклиматические условия Западной Грузии не дают возможность обнаружить и изучить погребения неолитической эпохи, кроме этого еще полностью не исследовано ни одно поселение, что затрудняет даже самую общую характеристику этой проблемы.

Изучение неолитических памятников Западной Грузии показало, что неолитические племена расселялись небольшими поселками, площадью примерно 1 га, в основном на предгорных холмах, а также речных и морских террасах. Надо предположить, что на неолитических поселениях Западной Грузии, в наземных, деревянных или плетеных сооружениях с глиняной обмазкой проживала отдельная семья (Хорши, Кобулети), что отдельные семьи в раннем неолите также занимали гроты и навесы (Холодный грог, Апианча, Дарквети). Площадь даркветского навеса, Апианча, а также домов Хорши и Кобулети настолько мала, что надо предположить местожительство только одной семьи, которая, вероятно, представляла социальную основу неолитического общества.

 


[1] Чубинишвили Т. Н. Памятники раннеземледельческой культуры в Квемо-Картли (к проблеме изучения ранних поселений Восточной Грузии). — Мацне, 1973, 4 (на груз. яз.).

[2] Небиеридзе Л. Д. Неолит Западного Закавказья. Тбилиси, 1972, с. 70 — 71 (на груз. яз.).

[3] Формозов А. А. Этнокультурные области на территории Европейской части СССР в каменном веке, 1959.

[4] Ниорадзе М. Г. Пещера Самерцхле-Клде и верхний палеолит Западной Грузии, с. 38, табл. 2 (на груз. яз.).

[5] Бендукидзе О. Г. Голоценовая фауна позвоночных Грузии. Дис.канд. биол. наук. Тбилиси, 1975, с. 120.

[6] Громов В. И. Палеонтологическое и археологическое обоснование стратиграфии континентальных отложений четвертичного периода на территории СССР. — Труды Ин-та геол. наук, вып. 64, серия 17, 1948, с.233, 247.

[7] Небиеридзе Л. Д. Даркветский многослойный навес. Тбилиси, 1978, с. 69.ы

[8] Бендукидзе О. Г. Указ. раб. (см. сводную таблицу).

[9] Соловьев Л. Н. Об итогах археологических раскопок в гроте Хупинипшхва. — Труды Абхазского ИЯЛИ, XXII, 1961, с. 194.

[10] При трасологическом анализе обсидиановой индустрии Анасеули I, сделанном канд. ист. наук. К. М. Эсакия, были обнаружены жатвенные ножи. (См.: Коробкова Г. Ф., Эсакия К. М. Первые жатвенные ножи Кавказа. Рукопись).

[11]Джавахишвили И. А. Экономическая история Грузии, кн. I. Тбилиси, 1930, с. 364 (на груз, яз.).

[12] Бердзенншвили (Киладзе) Н. 3. Многослойный археологический памятник «Сагварджиле». — Известия АН Груз. ССР, 1953, т.14.№9. 563—566 (на груз. яз.); Киквидзе Я. А. Земледелие и эемледельческий культ в древней Грузии. Тбилиси, 1976, с. 14 (на груз, яз.); Небиеридзе Л. Д. Указ. соч., с. 72.

[13] Бибиков С. Н. Раскопки в навесе Фатьма — Коба, — КСИА, т. 8. Киев, 1950.

[14] Небиеридзе Л. Д. Указ, соч., с. 90—91.

[15] Григолия Г. К. Неолит Центральной Колхиды—Палури. Тбилиси, 1978 (на груз. яз.).

[16] Небиеридзе Л. Д. Микролитическая техника и геометрические микролиты в памятниках каменного века Грузии. — Мацне, 1975, № 3 (на груз. яз.).

[17] Соловьев Л. Н. Неолитические поселения Черноморского побережья Кавказа, Нижнешиловское и Кистрик. — В кн.: Материалы по археологии Абхазии. Тбилиси, 1967, с. 27.

[18] Кавтарадзе Г. Л. Хронология археологических культур Грузии эпохи энеолита и бронзы в свете новых данных. Тбилиси, 1981, с. 136 (на груз. яз.).

[19] Там же.

[20] Там. же,с.137.





ГЛАВА III

 

ЭПОХА ЭНЕОЛИТА

 

Эпоха энеолита, являясь последующей ступенью развития раннеземледельческой культуры, характеризуется появлением металла.

Изучение энеолита Грузии, как и всего Закавказья, началось сравнительно недавно. 20 лет назад к энеолиту Закавказья относили культуру так называемого «куро-араксского энеолита», выделенную в начале 40-х гг. Б. А. Куфтиным. Исследовав памятники III тыс. до н. э., расположенные в междуречье Куры и Аракса, он охарактеризовал их как представляющие древнейшую земледельческо-скотоводческую культуру Закавказья. Учитывая, что в этих памятниках  металл представлен в крайне ограниченном количестве и архаическими формами, Б. А. Куфтин осмыслил данную культуру как энеолитическую[1]. Однако благодаря дальнейшему изучению раннеземледельческих памятников под руководством А. А.Иессена [2] на территории Азербайджана, с одной стороны, и специальным исследованиям древнейшего металла Кавказа И.Р.Селимхановым[3], с другой, К. X. Кушнаревой и Т. Н. Чубинишвили[4], специально рассмотревшими вопрос об уровне культурно-исторического развития Закавказья в III тыс. до н.э. было высказано мнение, что куро-араксскую культуру следует отнести к эпохе ранней бронзы. Важным подтверждением этому стали выявление и исследование в Закавказье, и в частности в Грузии, раннеземледельческих памятников, предшествующих куро-араксской культуре. На территории Грузии, на правобережье среднего течения Куры начиная с 1964 г. открыты четыре группы таких раннеземледельческих поселений, и с 1965 г. экспедициями Тбилисского государственного университета и Государственного музея истории Грузии под руководством О. М. Джапаридзе и А. И. Джавахишвили и Института истории, археологии и этнографии АН ГССР под руководством Т. Н. Чубинишвили начали проводиться планомерные стационарные исследования некоторых из этих памятников, в частности Шулаверис-Гора, Имирис-Гора, Храмис Диди-Гора, Арухло I[5]. Изучение энеолитических памятников данного региона продолжается под руководством Т. В. Кигурадзе и Д. Д. Гогелия[6]. Ряд энеолитических памятников обследован и в других районах Грузии: Делисское поселение[7] в г. Тбилиси, поселение в ущелье Арагви[8], в Кахети[9] и Западной Грузии[10].

Полученные для некоторых поселений Грузии радиокарбонные даты позволили определить хронологические рамки древнейшей оседло-земледельческой культуры[11]. На  поселении Арухло I были проведены специальные работы с целью исследования палеогеографии края, а также древнейшей ирригации[12]. Изучение палеоботанических и остеологических находок и отдельных категорий археологического материала отмеченных памятников позволило дать общую характеристику экономики и иметь сведение о культивировавшихся в Закавказье в эпоху энеолита злаках, видах домашних и диких животных[13]. Трасологическому анализу подверглись  каменные орудия труда из некоторых энеолитических поселений Грузии[14]. В значительной мере исследована проблема планировки и жилой архитектуры поселений V—III тыс. до н. э. Южного Кавказа.[15] Намечена относительная периодизация древнейших раннеземледельческих памятников Восточного Закавказья[16]. Сделаны попытки воссоздать общую картину культурно-исторического развития Кавказа, в частности Закавказья, в эпоху энеолита[17], определить этническую принадлежность населения Южного Кавказа в V—IV тыс. до н. э.[18] и, наконец, выявить определяющие признаки раннеземледельческой культуры Южного Кавказа в VI—IV тыс. до н. э.[19]

Энеолитическая культура Грузии в различных регионах характеризуется некоторыми отличительными чертами. Основным источником изучения жизни раннеземледельческих племен энеолитического этапа в Грузии являются остатки поселений различных типов, наиболее хорошо и последовательно изученными среди которых являются поселения Юго-Восточной Грузии. По своему географическому положению подавляющее большинство этих памятников долинные, отражающие уже хорошо развитый этап данной культуры. Так как в горных районах Восточной Грузии только намечается наличие культуры неолита[20], нет возможности в должной мере проследить перерастание неолитической культуры в энеолитическую. Факт интенсивного заселения засушливых межгорных долин в энеолитический период на территории Закавказья, как, впрочем, и Передней Азии, свидетельствует о том, что ранние земледельцы были уже подготовлены к проживанию и занятию земледелием в таких климатических условиях[21].

Поселения межгорных долин Восточной Грузии (правобережье р. Куры) представляют собой расположенные группами искусстственные холмы («гора»), возникшие в результате сегментации населения, относятся к одной культуре, находясь приблизительно на одном, довольно высоком уровне развития, и помещаются в рамки VI—IV тыс. до н. э.[22] Эти поселения характеризуются сырцовой круглоплановой купольной архитектурой, которая лишь изредка сочетается с одиночными прямоугольными домами, наличием стационарных очагов, значительной мощностью культурного слоя, вызванной напластованием строительных горизонтов с одинаковой планировкой и неоднократной перестройкой одних и тех же строений, наличием окружавших  поселения рвов[23]. Все это свидетельствует о прочной оседлой жизни их населения.

Основой для такой жизни поселенцев безусловно являлось ведущее положение интенсивного земледелия в хозяйственном комплексе того времени. Об этом свидетельствует богатое видовое разнообразие возделывавшихся  культурных растений, остатки которых  обнаружены на энеолитических поселениях методом отмывок сырцовых кирпичей из различных строительных горизонтов.[24] Особое значение для установления эволюции земледелия на данном этапе на Южном Кавказе следует придать находкам на поселении Арухло I эгилопса и эндемных пшениц, в числе которых предположительно установлено наличие и яровой пшеницы дика (Т.carthlicum Nev.)[25]. Важным является установленный по материалам поселений Арухло I—II факт двукратного сева и сбора урожая за год, что свидетельствует о высокоразвитых навыках труда при интенсивном ведении земледелия[26].

Не менее значительными являются находки косточек культурного винограда на поселениях Шулаверис-Гора, Дангреули-Гора, Храмис Диди-Гора[27]. Семена винограда из Шулаверис-Гора, по свидетельству проф. М. Ф. Рамишвилн, относятся к культурным сортам, выявляющим значительную давность селекции[28].

В условиях засушливой степи столь интенсивное развитие земледелия возможно было лишь при наличии искусственного орошения. Этот логический вывод подкрепляется результатами анализа образцов, ископаемой почвы из поселения Арухло I, оказавшейся по структуре орошаемой почвой[29]. В связи с этим привлекает внимание и «мокрый» ров, прокопанный ранее сухого, у подножья поселения Арухло I. Остатки растений и фауны на дне рва[30] свидетельствуют о том, что в нем находилась проточная вода, которая могла использоваться населением в качестве технической и питьевой. Кроме того, в определенное время эта вода могла орошать близлежащие полевые участки. По мнению проф. Л. Л. Декабрилевича и Г. Н. Лисицыной, орошение посевных участков здесь, по-видимому, производилось одноактно, что должно было быть достаточным для сохранения урожая[31]. Следует отметить также, что факт наличия смешанных посевов пшеницы и ячменя на долинных поселениях Южной Грузии позволяет предположить сосуществование богарного и орошаемого земледелия[32].

Все эти трудоемкие земляные и сельскохозяйственные работы выполнялись обнаруженными в большом количестве на всех энеолитических поселениях Южной Грузии весьма выразительными землекопными орудиями, орудиями для сбора урожая и для обработки сельскохозяйственной продукции в виде роговых и костяных мотыг, землекопалок из естественных отростков рога благородного оленя, лопаточек из лопаточных костей крупных животных, сохообразного орудия из ветвистого оленьего рога (Арухло I), которым, как можно полагать, с помощью тягловой силы производилось легкое вспахивание участков земли, скорее всего, лишь после обработки почвы мотыгами, серпов различной формы с прямыми и изогнутыми рукоятками (многочисленные обсидиановые  вкладыши серпов), каменных зернотерок различной формы, курантов, ступок и пестиков[33]. На связь крупного рогатого скота с пашенным земледелием указывает находка глиняной скульптурки быка (Цопи), возведение которого в культ плодородия по этнографическим, в частности грузинским, материалам отмечается именно в тех случаях, когда бык уже использовался человеком при землепашестве[34].

Помимо интенсивно развивающегося земледелия, судя по данным из долинных поселений, их население занималось и разведением домашнего скота. По количеству в стаде преобладали овцы. Разводили также крупный рогатый скот, свиней, коз. Овцеводство базировалось еще на придомном хозяйстве[35]. Остатков костей диких животных на поселениях обнаружено небольшое количество. Среди них имеются кости рыб[36]. Следовательно, охота и рыболовство были вспомогательными источниками добычи пищи. Находки охотничьего инвентаря соответственно тоже малочисленны и представлены в основном пращой. В большом количестве на поселениях обнаружены обсидиановые и костяные орудия, предназначенные для разделки туш и обработки шкур животных (ножи, скребки, скребла, лощила).

Кроме материальных производств, связанных с получением и обработкой продуктов питания, на раннеземледельческих поселениях Южной Грузии в VI—IV тыс. до н. э. были развиты производства по изготовлению орудий труда из обсидиана, камня, рога, кости, по обработке шкур и выделке кож убитых животных и изготовлению одежды из них, по обработке дерева и кости (при этом использовались каменные грубые рубящие орудия, зашлифованные каменные топоры, тесла и долотья, обсидиановые резцы, стаместки, скобели, строгальные ножи). Художественные ремесла представлены на поселениях разнообразными видами работ: резьбой по кости и камню, скульптурной лепкой из глины, изготовлением игровых и ритуальных предметов, предметов искусства и украшений. Широко было развито производство по изготовлению керамики. Керамика изготовлялась вручную. Глина замешивалась с примесями толченого базальта, обсидиана, песка и изредка органических остатков. Посуда плохо обожжена, поверхность шероховата. В основном она имеет баночную или округлую форму с плоским дном или резко выраженной пяткой и отпечатками циновочных плетенок. В орнаменте преобладают сосковидные выступы — различные имитации злаков в несколько рядов и гроздьями, налепленные волнистые и желобчатые геометрические узоры, елочный резной орнамент. В более поздних слоях этих поселений появляется керамика с органическими примесями и со следами лощенной поверхности, в основном светлых тонов[37].

Для раннеземледельческих поселений VI—IV тыс. до н. э. Южной Грузии известны единичные находки металлических изделий (Храмис Диди-Гора[38] и Арухло I[39]). По свидетельству И. А. Гзелишвили, древнейшим металлургическим очагом на территории Грузии является Болнисский район, столь богатый раннеземледельческими поселениями. Это предположение позволяют высказать найденные на участках древних отработок медных руд близ Цителсопели молотки, а также архаичность горных отработок на всех участках[40].

В предкуро-араксский период, где-нибудь к середине IV тыс. до н. э., жизнь на долинных поселениях Южной Грузии угасает, может быть, в связи с увеличением засушливости климата, и энеолитическая культура на этой территории продолжает развиваться в предгорных районах, примером чему могут служить поселения Цопи[41] и Сиони[42], для которых уже не была характерна сырцовая круглоплановая архитектура, но хозяйство которых, по имеющимся данным, носило ярко выраженный земледельческо-скотоводческий характер, похоже, с преобладающей ролью скотоводства.

Раннеземледельческие поселения Южной Грузии VI—IV тыс. до н. э., помимо того, являются источником изучения социальной структуры того общества, его культуры и идеологии. Необходимость выделения дворовых комплексов на территории этих поселений была вызвана, очевидно, существованием парной семьи. Никаких данных об имущественной дифференциации на этих поселениях нет. Самостоятельные парные семьи могли вести свое домашнее хозяйство (приготовление пищи, изготовление одежды, ремонт помещений), изготавливать и хранить орудия труда и керамику, отправлять какие-либо культовые обряды, поскольку производственные мастерские и постройки культового назначения прослежены на единичных поселениях, да и говорить о них можно пока лишь предположительно (помещение №8, 9—10 на Имирис-Гора[43] четырехугольное помещение на Арухло I[44]). Обработка земли, сбор урожая, рытье оросительных канав, рвов вокруг поселений, содержание скота -— все это велось, скорее всего сообща, поскольку выполнение таких трудоемких работ при имевшемся уровне производительных сил невозможно было без четкой организации труда всего коллектива. Естественно, что при этом земля, пастбища, скот находились в общественном пользовании. И продукты труда при таком ведении хозяйства распределялись, очевидно, по семьям с учетом количества членов семьи. Свои пищевые запасы каждая семья хранила самостоятельно на своем дворе в постройках хозяйственного назначения. Характер и уровень развития техники и хозяйства ранних земледельцев VI—IV тыс. до н. э. определял, надо полагать, главенствующую роль мужчины в семье, но женщина тоже почиталась, что подтверждается находками на этих поселениях мужских и женских антропоморфных статуэток. Во главе такой, скорее всего, родовой общины стоял, очевидно, старейшина, а может быть, и совет старейшин. Во всяком случае, навершия булав, находимых на этих поселениях является символом власти. Умерших хоронили в пределах поселений. Этот обычай был связан с идеей возрождения, увеличения семьи. Захоронения безинвентарные, так как считалось, что умерший продолжает оставаться среди своей семьи и пользоваться всем вместе с нею. Почти все антропоморфные фигурки, обнаруженные на этих поселениях, изображают женщину, воплощающую идею продолжения рода, идею плодородия. На Храмис Диди-Гора женские статуэтки, особенно характеризующиеся реалистическим трактованием, вместе с мотыгами были обнаружены возле культовых очагов в виде крупных необожженных глиняных сосудов, таких, в каких, очевидно, хранили зерно[45]. Скорее всего, это обряд, имевший целью вызвать обильный урожай. Глиняная сильно стилизованная женская фигурка из Шулаверис-Гора, на наш взгляд, изображает сидящую богиню плодородия с надрезами на бедрах. Особенно знаменательно, что на ее животе схематично изображено древо жизни, ствол которого выведен из ее женского начала[46].

Следует упомянуть и другие единичные находки, изображающие головы или же фигурки людей. Такими являются две маленькие скульптурки из красного галечника; одна из них изображает «татуированное» старческое лицо женщины (?) с черточками на затылке (волосы); другая же, вырезанная из плоской гальки, изображает улыбающееся лицо мужчины с большим горбатым носом, глубокой надрезкой изображена налобная повязка (диадема?). В первом случае углубление глаз заполнено охрой[47].

На большую роль культа плодородия указывают также изображения женщин-рожениц в виде налепов на посуде — схематических женских фигурок со вскинутыми вверх над головой руками и широко раскинутыми ногами, между которыми находится плод человека (Арухло I, Имирис-Гора)[48] Таким образом, в идеологических представлениях ранних земледельцев главенствующую роль играли идеи возрождения, продолжения рода и плодородия, созвучные между собой.

Южногрузинские раннеземледельческие поселения VI—IV тыс. до н. э. относятся к одной культуре с поселениями типа Шому-Тепе того же периода на территории Западного Азербайджана и по абсолютным датировкам в основном синхронизируются с памятниками хассунской и раннехалафской культур на территории Ближнего Востока, с которыми, по имеющимися археологическим данным, они находились в контакте. Более того, высокий производительный уровень жизни раннеземледельческого населения Южной Грузии, как, впрочем, и всего Закавказья, в эпоху энеолита по своему развитию не уступает южным соседним племенам.

Эпоха энеолита Западной Грузии изучена слабее и поэтому раздельно коснуться всех вышепоставленных вопросов пока не удается[49].

Географическая среда Западной Грузии в целом отличается от всего Закавказья, что в определенной мере предопределяет другую топографию поселений раннеземледельческой культуры эпохи энеолита. Развитие там таких отраслей производящего хозяйства, как земледелие и в особенности скотоводство, не могло быть на том же уровне, т. к. пересеченность рельефа, влажный климат, значительная лесистость и ограниченность открытых пространств, в частности в Имерети, во многом благоприятствуют сохранению значения охоты и долгого использования пещерных стоянок для жилья (Сагварджиле — II слой, Самеле-Клде, Самерцхле-Клде — I слой, Тетри-Мгвиме — I слой, Дарквети — II—III слой, Дзудзуана — I слой, Цуцхвати, Окуми — I слой, Тетрамица).[50] С другой стороны, обжитая полоса Черного моря, наобарот, характеризуется морскими промыслами и открытыми стоянками (Гуандра, Псоу, Атара и др.), часть которых в результате долгого обитания людей на одном месте превращается в искусственные холмы (Мачара и др.).

Западной Грузии близкая генетическая связь энеолита с местным неолитом дает возможность проследить и те новшества, которыми обусловлено в целом дальнейшее увеличение удельного веса производящего хозяйства. Это удается главным образом, путем выделения каменных орудий труда, являющихся усовершенствованными  типами неолитических орудий, основным материалом для которых служил кремень. По мнению Л. Д. Небиеридзе, на основании имеющихся данных из пещерных памятников Западной Грузии, следует считать, что роль скотоводства в экономической жизни населения преобладала над земледелием и что сохранялось большое значение охоты как источника добывания пищи. Последнее подтверждается частыми находками охотничьего оружия: наконечников копий, дротиков, стрел, геометрических микролитов. При обработке и использовании шкур диких и домашних животных употребляли найденные в больших количествах разнообразные скребки и проколки, а для разделки туш — ножевидные пластины. Среди остатков фауны определены кости домашних животных[51]. На развитие ткачества указывают различные пряслица и костяные иглы (Дарквети). На ряду с этим определенное место в инвентаре пещерных энеолитических памятников занимают земледельческие орудия — каменные землекопалки и мотыги, вкладыши серпов, зернотерки, ступки, песты. Обнаруженные шлифованные топоры и тесла употреблялись при обработке дерева. Была развита обработка кости. Многочисленны находки керамики, представленной в основном сосудами серовато-розового обжига, с плоским дном и выпуклым туловом. Вместе с тем имеются тонкостенные сосуды с краснолощенной поверхностью и округлым дном.

Население пещерных памятников было знакомо с металлургическим производством, о чем говорят находки металлических предметов — шила, рыболовных крючков и стержня из Сагварджиле, а также металлических изделий, тигля и литейной формы из имеретинских пещер Самерцхле-Клде и Тетри-Мгвиме.

Мергелевые браслеты из Тетрамица свидетельствуют о развитии художественного промысла.

Открытые поселения у побережья Черного моря[52] (Мачара, Атара, Гуандра, Псоу) по своим составным элементам представляют однородную культуру, подобную вышерассмотренной, однако в данном случае явно определяется ведущее место земледелия и рыболовства (многочисленные находки мотых, зернотерок, вкладышей серпов, грузил для рыболовных сетей), И здесь отмечаются коренные сдвиги, начатые в эпоху неолита — непрерывное увеличение удельного веса производящего хозяйства, что и обусловливает появление металла.

Границы распространения западногрузинской энеолитической культуры доходят до Лихского хребта, в районах Сочи —Адлер — до Новороссийска. На такое широкое распространение этой культуры указывает одна группа сходной керамики (тонкостенная красно-розового лощения до блеска, с округлым дном, шаровидным туловом, низким отогнутым венчиком без ушек), которая проявляет определенную близость к керамике из поселений майкопской культуры. Этот факт дает основание для предположения о том, что элементы майкопской культуры формировались не только в пределах Северо-Западного Кавказа и Кубани, но и на территории Западного Закавказья, где они, быть может, появляются раньше, чем на севере[53].

Отсутствие фактов, касающихся домостроительства, планировки открытых поселений, данных, указывающих  на социальную жизнь племени, не дают возможности коснуться вопросов развития общества, создавшего на базе местного неолита развитую раннеземледельческую культуру энеолитического времени.

Нет соответствующих достаточных данных и об абсолютной датировке, указывающих хронологические границы существования энеолитической культуры Западной Грузии[54], хотя можно предполагать, что она сосуществовала с энеолитической культурой Восточного Закавказья, которая предшествовала культуре куро-аракса, уже целиком охватывающей эпоху ранней бронзы.


[1] Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети. Тбилиси, 1941, с. 123; его же. Урартский «колумбарий» у подошвы Арарата и куроараксский энеолит. — ВГМГ, в. XIII — В, 1944, с. 126.

[2] Иессен А. А. Из исторического прошлого Мильско-Карабахской степи, — МИА, 1965, № 125, с. 10—17.

[3] Селимханов И. Р. К исследованию металлических предметов из «энеолитических» памятников Азербайджана и Северного Кавказа. — СА, 1960, № 2, с. 89—102; его же. Историко-химические и аналитические исследования древних предметов из медных сплавов (на материале энеолита Азербайджана). Баку, 1960.

[4] К у ш н а р е в а К. Х, Чубинишвили Т. Н. Историческое значение Южного Кавказа в III тыс. до н, э. — СА, 1963. №3, с. 10—24.

[5] Джапаридзе О. М., Джавахишвили  А. И. Результаты работ Квемокартлийской археологической экспедиции (1965—1966 гг.). ─ Мацне, 1967, №3; их же. Результаты работ Квемокартлийской археологической экспедиции (1967 г.). — Археологические экспедиции Государственного музея Грузии (отчеты 1965—1966 гг.). Тбилиси, 1969; их же. Культура древнейшего  земледельческого  населения  на территории  Грузии. Тбилиси, 1971; Джавахишвили А. И. Результаты работ Квемокартлийской археологической экспедиции (1970—1971 гг.). — АЭГМГ, т. III, 1974, Джавахишвили А. И., Кигурадзе Т. В. — В сб.: Отчет Квемокартлийской археологической экспедиции. Тбилиси, 1975; Чубинишвили Т. Н., Кушнарева К. X. Новые материалы по энеолиту Южного Кавказа (V—IV тыс. до н. э.). — Мацне. 1967, №6; их же. Древние культуры Южного Кавказа. Л., 1970; Чубинишвили Т. Н. К древней истории Южного Кавказа. Тбилиси, 1971; Чубинишвили Т. Н., Челидзе Л. М. Итоги работ Квемокартлийской археологической экспедиции. — ПАИ в 1972 г. Тбилиси, 1973; их же и др. Итоги полевых работ Квемокартлийской археологической экспедиции. — ПАИ в 1973 г. Тбилиси, 1974; Чубинишвили Т., Небиеридзе Л. и др. Итоги полевой работы Квемокартлийской археологической экспедиции. — ПАИ в 1974 г. Тбилиси, 1976; Чубинишвили Т., Пхакадзе Г. и др. Отчет Квемокартлийской археологической экспедиции. — ПАИ в 1975 г. Тбилиси, 1979.

[6] Менабде М. В., Кигурадзе Т. В. Результаты работ Квемокартлийской археологической экспедиции. — АЭГМГ, т. 4, 1975; т. 5, 1977; т. 6, 1978; т. 7, 1980; Их же. Археологические памятники с. Сиони. Тбилиси, 1981; Небиеридзе Л., Гогелия Д., Эсакия К. Отчет о работах Квемокартлийской археологической экспедиции. — ПАИ в 1976 г. Тбилиси 1979; Гогелия Д. Квемокартлийская археологическая экспедиция 1979- 1980 гг. — ПАИ в 1980 г. Тбилиси, 1982; Гогелия Д., Челидзе Л. Краткий отчет о работе Квемокартлийской археологической экспедиции ПАИ в 1981 г. Тбилиси, 1984; их же. — ПАИ в 1982 г. Тбилиси, 1985.

[7] Абрамишвили Р. М. Археологические исследования на новостройках Большого Тбилиси. — АИНГ, 1976; Абрамишвили Р. М., Окропиридзе Н. И. и др. Раскопки в Тбилиси. — АО 1977 г. М., 1978 г. М., 1979.

[8] Рамишвили Р. М., Джорбенадзе В. А., Каландадзе З. А. и др. Исследования в ущелье Арагви. — АО 1978 г. М., 1979.

[9] Пицхелаури К. Н., Дедабришвили Ш. Ш., Бугианишвили Т. В. и др. Отчет Кахетской  археологической экспедиции. — ПАИ в 1976 г. Тбилиси, 1979; Пицхелаури К. Н. Итоги работ Кахетской экспедиции. — АО 1978 г. М., 1979; Варазашвили В. В. Материалы середины IV тыс. до н. э. из Иоро-Алазанского бассейна. — ТКАЭ, вып IV. Тбилиси, 1980

[10] Пхакадзе Г. Г. Энеолитические остатки Окумской пещеры. — Материалы по археологии Грузии и Кавказа, VII. Тбилиси, 1979; Небиеридзе Л. Д. Даркветский многослойный навес. Тбилиси, 1978.

[11] Кавтарадзе Г. Хронология археологических культур Грузии эпохи энеолита и бронзы в свете новых данных. Тбилиси, 1981.

[12] Мацхонашвили К. Г. О геологических наблюдениях 1978 г. в окрестностях холма Арухло I. — МАГК, вып. VII, 1979;  Джанелидзе Ч. П. К реконструкции природных условий эпохи существования раннеземледельческой культуры Восточной Грузии. — В сб.: Человек и окружающая его среда. Тбилиси, 1984; Лисицына Г. Н. К вопросу о раннем земледелии в Южной Грузии. — В сб.: Человек и окружающая его среда. Тбилиси, 1984.

[13] Чубинишвили Т. Н., Челидзе Л. М. К вопросу о некоторых определяющих признаках раннеземледельческой культуры VI—IV тыс. до н.э. I. Южный Кавказ (хозяйство). — Мацне, 1978, №1; Лисицына Г. Н., Прищепенко Л. В. Палеоботанические находки Кавказа и Ближнего Востока. М., 1977; Векуа А. К. Животный мир Восточной Грузии в эпоху энеолита по материалам поселения Арухло I (VI—IV тыс.до н. э.). — В сб.: Человек и окружающая его среда. Тбилиси, 1984.

[14] Коробкова Г. Ф., Кигурадзе Т. В. К вопросу о функциональной классификации каменных орудий из Шулаверис-Гора. — КСИА, №132. М., 1972; Коробкова Г. Ф., Эсакия К. М. Обсидиановая индустрия Цопи. — МАГК, VII. Тбилиси, 1979; их же. Комплексное изучение каменной индустрии раннеземледельческих поселений Арухло II и III. — В сб.: Человек и окружающая его среда. Тбилиси, 1984.

[15] Джавахишвили А. И. Строительное дело и архитектура поселений Южного Кавказа V—III тыс. до н. э. Тбилиси, 1973.

[16] Кигурадзе Т. В. Периодизация раннеземледельческой культуры Восточного Закавказья. Тбилиси, 1976.

[17] Мунчаев Р. М. Кавказ на заре бронзового века. М., 1975.

[18] Джапаридзе О. М. К этнической истории грузинских племен по данным археологии. Тбилиси, 1976.

[19] Чубинишвили Т. Н., Челидзе Л. М. К вопросу о некоторых определяющих признаках раннеземледельческой культуры Южного Кавказа в VI—VI тыс. да н. э. — Мацне, 1978, №1; 1979, №№1, 3; 1984, № 1.

[20] Гогелия Д. Д. Квемокартлийская археологическая экспедиция 1979—1980 гг. — ПАИ в 1980 г. Тбилиси, 1982.

[21] Данные о ландшафте и климате указанных регионов см.: Чубинишвили Т. Н., Челидзе Л. М. К вопросу  о некоторых определяющих  признаках... — Мацне,  1978, .№1; 1979, №№1, 3; Бендукидзе О. Г. Голоценовая фауна позвоночных Грузии. Тбилиси, 1979.

[22] Наиболее ранние абсолютные даты, полученные методом С14, дает поселение Арухло I (нижний горизонт—Тб.—300—5450±60 лет до н. э.; II горизонт—Тб.— 277—5020±60 лет до н. э.). Подробнее см.: Кавтарадзе Г. Указ. соч.

[23] Подробнее см: Джавахишвили А. И. Указ. соч.

[24] Подробнее см.: Лисицына Г. Н., Прищепенко Л. В. Указ.соч.

[25] Горгидзе А. .Д. Живой реликт культурной пшеницы. — САНГ, 1979, т. 96, №2; Янушевич 3. В., Русишвили Н. И. Новые палеоэтноботанические находки на поселении Арухло I (Южная Грузия). — Человек и окружающая его среда. Тбилиси, 1984; Брегадзе Н. А. Очерки по аэроэтнографии Грузии. Тбилиси. 1982, с. 12, 15.

[26] Чубинишвили Т., Небиеридзе Л. и др. Указ, соч., с.17; Лисицына Г. Н., Прищепенко Л. В. Указ, соч., с. 61.

[27] Джапаридзе О М., Джавахишвили А. И. Результаты Квемокартлийской арх. экспедиции .(1965—1966 гг.). — Мацне, 1967, № 3, с 296; Джавахишвили А. И., Кигурадзе Т. В. Дангреули-Гора. — Итоги Квемокартлийской археологической экспедиции, 1975, с. 124.

[28] Рамишвили М. Ф. К истории развития культуры винограда в Грузии. Тбилиси, 1969 (рукопись на груз. яз.).

[29] Мардалеишвили Р. К., Джанелидзе Ч. П. Сравнительный анализ диагностических показателей современных голоценовых погребенных почв Марнеульской равнины. — В сб.: Человек и окружающая его среда. Тбилиси, 1984.

[30] Чубинишвили Т. Н., Небиеридзе Л. Д. и др. Указ, соч., с. 16.

[31] Чубинишвили Т. Н., Челидзе Л. М. К вопросу о некоторых определяющих признаках... — Мацне, 1978, № I, с. 60.

[32] Их же. Указ. раб. (IV часть). — Там же,1984, №1.

[33] Кигурадзе Т. В. Указ, соч.; Челидзе Л. М. Орудия труда энеолитического поселения Арухло I. — МАГК, VII, Тбилиси, 1979; его же. Развитие  каменной индустрии в эпоху энеолита на территории Восточной Грузии. — В сб.: Человек и окружающая его среда.Тбилиси,1984; Коробкова Г. Ф. Древнейшие землекопные орудия из Арухло I, — МАГК. VII, Тбилиси, 1979; Коробкова Г. Ф., Кигурадзе Т. В. Указ, соч.; Коробкова Г. Ф., Эсакия К. М. Указ.соч.

[34] Бардавелидзе В. В. Древнейшие религиозные верования и обрядовое графическое искусство грузинских племен. Тбилиси, 1957, с. 222,263.

[35] Брегадзе Н. А. К истории овцеводства. — МАГК, VIII. Тбилиси, 1979.

[36] Бендукидзе О. Г. Об остатках диких позвоночных животных из Арухло I. — МАГК, VII. Тбилиси, 1979.

[37] Чубинишвили Т. Н. К древней истории...; Кигурадзе Т. В. Указ. соч.

[38] Менабде М. В., Кигурадзе Т. В., Кикодзе 3. В. Результаты работ Квемокартлийской археологической экспедиции (1976—1977гг.), — АЭМГ, 1978, VI, с. 27—46.

[39] Гогелия Д. Д., Челидзе Л. М. Результаты работ Квемокартлийской археологической экспедиции. — ПАИ в 1982 г., Тбилиси, 1985.

[40] Гзелишвили И. А. К древней истории добычи и обработки меди в Болнисском районе. — САНГ, 1967, т. XVII, №1, с. 247—251.

[41] Чубинишвили Т. Н. К древней истории...; Бендукидзе О. Г.О фауне позвоночных из Цопской энеолитической стоянки. — МАГК, VII. Тбилиси, 1979.

[42] Менабде М. В., Кигурадзе Т. В. Археологические памятники с.Сиони. Тбилиси, 1981.

[43] Джавахишвили А. И. Указ, соч., с. 57—60, 62—66.

[44] Гогелия Д. Д. Особенности поселения Арухло I. — МАГК, VII.Тбилиси, 1979, с. 17.

[45] Глонти Л. И., Джавахишвили А. И., Кигурадзе Т. И Антропоморфные фигурки Храмис Диди-Гора. — ВГМГ, 31, 1975, с. 85—97.

[46] Кушнарева К. X., Чубинишвили Т. Н. Древние культуры Южного Кавказа. Л., 1970, с. 163, рис. 54; Джавахишвили Г. А Пластические изображения человека в древней Грузии. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1981.

[47] Кушнарева К. X., Чубинишвили Т. Н. Древние культуры. ,с. 25, рис. 6.

[48] Чубинишвили Т. Н.. Небиеридзе Л. Д., Пхакадзе Г. Г. , МирцхулаваГ. И. Памятники раннеземледельческой культуры (VI-IV тыс. до н. э.) в зоне строительства Арахойнской оросительной системы — Археологические исследования на новостройках Грузинской ССР. Тбилиси, 1976, табл. XXV—3 , 6.

[49] Основные материалы и их рассмотрение по отдельным памятникам даны в книге Л. Д. Небиеридзе «Даркветский многослойный навес» (Тбилиси, 1978, на груз. яз.).

[50] Бердзенишвили (Киладзе) Н. 3. Новые памятники каменного века из Тетрамица. — Материалы к истории Грузии и Закавкзья,вып.29, Тбилиси, 1951; ее же. Многослойный археологический памятник Сагварджиле. — САНГ, 1953, т. XIV, №9; Небиеридзе Л. Д. Указ.соч.; Джавахишвили Г. К истории раннеземледельческой культуры Западного Закавказья. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1971; Пхакадзе Г.Указ. соч.

[51] Бурчак-Абрамович Н. И., Бендукидзе О. Г. К изучению фауны позвоночных раннего энеолита, найденных в пещере Самеле-Клде. — САНГ, 1969, т. 53, №2, с. 495; Бурчак-Абрамович Н. И К изучению позвоночных пещеры Сагварджиле (Имеретия). — X научн. сессия спелеологов. Краткое содер. докладов, 1972, с. 9—13; Бендукидзе О. Г. Об остатках млекопитающих из пещеры Дзудзуана в Западной Грузии. — Пещеры Грузии, 1978, № 7, с. 72—79.

[52] Бжаниа В. В. Мачарское поселение эпохи энеолита и бронзы в Абхазии.– СА,1966,№1; Барамидзе М.В., Пхакадзе Г.Г. и др.Археологические разведки в Абхазской АССР. — ПАИ в 1976 г. Тбилиси. 1979.

[53] Литературу, касающуюся этого вопроса, см.: Небиеридзе Л.Д. Указ.соч., С. 73-88.

[54] Существует мнение, что неолитическая культура Западной Грузии синхронизируется с культурой энеолита Центрального Закавкказья. (См.: , Джапаридзе О. М., Джавахишвили А. И. Древнейшее население землевладельцев на территории Грузии. Тбилиси, 1971, на груз. яз.).





ГЛАВА IV

 

ЭПОХА РАННЕЙ БРОНЗЫ

 

К середине IV тыс. до н. э. в аллювиальных долинах Восточной Грузии, на поселениях, имевших вид искусственных холмов, интенсивно протекавшая жизнь постепенно стала затухать и выдвинулись лесистые районы предгорья или более возвышенные зоны (до 1500 — 1700 м над уровнем моря). В этот период на Южном Кавказе начинает складываться т. н. «куро-араксская культура», первооткрывателем которой является Б. А. Куфтин[1]. Им были выделены характерные признаки этой культуры, которую он расчленил на три хронологических комплекса и предложил именовать ее «энеолитической куро-араксской культурой III тыс. до н. э.»[2] Основанием для этого послужили находки массивной керамики бурого цвета в форме одноручных или двуручных сосудов с цилиндрическим горлышком и округлым корпусом, сглаженных снаружи и внутри, ангобированных жирной глиной, с мелкой трещиноватой поверхностью, обнаруженных впервые в Кикети, Дидубе, а еще раньше в глиняном городке в Игдыре, у подножья Арарата, а также повсеместные находки аналогичной и более усовершенствованной чернолошуценной керамики, засвидетельствованной во всем двуречье Куры и Аракса.

Последующие работы Б. А. Куфтина были направлены на пополнение фактическим материалом куро-араксской культуры[3].

50-е гг. ознаменовались значительным усилением интереса к куро-араксской культуре. Раскопки приобрели планомерный характер, были исследованы десятки новых объектов, благодаря чему уточнилась периодизация памятников, строившихся главным образом на типологическом анализе керамики, и границы распространения этой культуры[4].

В этот же период происходило интенсивное накопление новых материалов по куро-араксской культуре на Северном Кавказе, в Армении, Азербайджане и за рубежом, в результате чего были намечены ее границы вне территории Южного Кавказа, доходящие на западе до Центральной Анатолии, а на юге до Иерихона и Гезера, и определены археологические и хронологические рамки.

Однако наиболее результативными оказались исследования многослойных поселений в различных частях большой территории, охваченной куро-араксской культурой, а также комплексное изучение связанных друг с другом поселений, могильников, культовых мест. Только такой подход открывал широкий путь для изучения всех сторон хозяйственной и духовной жизни древних племен, давая возможность подметить и некоторые локальные особенности этой сложной культуры. Такими узловыми комплексами для Грузии оказались Хизанаант-Гора, Квацхелеби и Амиранис-Гора[5]. Результатом исследований подобных поселений явилось новое представление о куро-араксской культуре с ее очень высоким уровнем материальной и духовной жизни племен и столь же высоким уровнем металлопроизводства. Сомнению подверглась «энеолитическая» сущность куро-араксской культуры.

Все эти факты, а также обнаружение в начале 60-х гг. под куро-араксским слоем на .поселении Кюль-Тепе в Азербайджане мощного слоя со светлой, иногда расписной посудой и медными поделками, тяготеющего к энеолитическим культурам Передней Азии, послужили поводом для почти одновременного выхода ряда статей, в которых «куро-араксский энеолит» был отнесен к эпохе ранней бронзы[6].

На протяжении 60-х и 70-х гг. продолжалось изучение куро-араксской культуры, результатом чего явились сотни зафиксированных памятников по всей территории Грузии и публикация множества работ с постановкой узловых вопросов истории развития общества в эпоху ранней бронзы[7].

Ранние комплексы куро-араксской культуры[8] в некоторых случаях характеризуются сосуществованием материалов предшествующего периода и периода ранней бронзы (Дидубе, Трелигореби, Абелия), находящихся в незначительных по мощности культурных слоях и в хозяйственных ямах[9]

Нововозникшие поселения представлены либо вырытыми в грунте полуземлянками (Кода)[10] либо воздвигнутыми на горных склонах каменными жилищами, расположенными террасами (Самшвилде)[11] этим они резко отличаются от энеолитических домов, построенных из плосковыпуклых кирпичей, для производства которых необходимо было добывать глину в аллювиальных долинах и иметь вблизи воду в достаточном количестве. Теперь взамен искусственных холмов новые поселения, возникшие в предгорьях и горных районах, в большинстве случаев имеют облик естественно защищенных возвышенностей, в непосредственной близости от которых располагались и родовые могильники (Самшвилде).

Несмотря на довольно резкий скачок в формообразовании качественно новой куро-араксской керамики, по материалам переходного этапа от энеолита к ранней бронзе, а также на самой ранней керамике куро-араксской культуры все же удается проследить некоторую трансформацию и преемственность как по формам, так и по рельефной орнаментации керамики данной группы[12].

Ранние комплексы куро-араксской культуры помимо специфичной древней керамики содержат чашеобразные глиняные крышки с выступами на дне, наподобие которых встречаются в Месопотамии в эпоху Джемдет-Насра и датируются XXXIV в. до н. э.[13], а также глиняные культовые изделия: подставки в виде головы тельца, т. н. катушкообразные, подковообразные, модель очага с тремя внутренними выступами.

 Сопутствующие им каменные орудия, которые являются продолжением энеолитических, по своему типу и характеру обработки представлены изготовленными на отщепах некоторыми видами скребков, скобелями, стамесками, ретушированными отщепами, изредка ножевидными пластинами и резцами. Новыми формами орудий являются наконечники стрел и копий, а также вкладыши серпов, изготовленные теперь уже при помощи двусторонней встречной плоской широкой ретуши, имеющие подпрямоугольную форму, часто с мелкой зубчатостъю или волнистостью края. Таким же приемом двусторонней обработки изготовлены наконечники копий и стрел. Обнаружены зернотерки, ступки, каменные мотыги и топоры.

На большой промежуток первого этапа куро-араксской культуры лучше всего указывают обширные могильники, где представлены одиночные и семейно-коллективлые погребения — склепы со значительным комплексом глиняной утвари и принесенных в жертву животных (Самшвилде, Кикети[14], Кода). Наряду с ними появляются и возникшие на отлете от поселений первые курганные погребления, находившиеся в зоне зимних пастбищ (Шулаверское погребение №3, погребения в Тквиави)[15]. Концом этого этапа, по-видимому, следует считать рубеж IV—III тыс. до н. э., после чего в период демографического взрыва на Кавказе отмечается повсеместное распространение куро-араксской культуры. В речных долинах и предгорьях поселения расположены сплошной цепью. Среди них появляются и довольно крупные, такие, как Хизанаант-Гора, Цихиа-Гора[16], Амиранис-Гора, занимающие господствующее положение на значительной территории. Особое внимание привлекают выделенные от поселения святилища на вершине горы (Амиранис-Гора, Жинвали)[17].

С этого периода архитектурным новшеством является и тип здания — прямоугольный дом с плоским перекрытием, для строительства которого применяется камень, дерево и новая конструкция — армированная плетнем стена, причем плоская крыша на деревянной балочной системе уже опирается на центральный столб[18].

Судя по крупным поселениям, в жилищном комплексе встречаются служебные помещения, сени, закрома, зерновые ямы, пристройки, служившие загоном для скота, загороженные площади, находившиеся в центре поселения (Амиранис-Гора).

На некоторых поселениях (Амиранис-Гора, Квацхелеби, Цихиа-Гора) помимо центрального очага основным элементом являются глинобитные возвышенности вдоль задней стенки, служившие местом для выполнения домашних культовых обрядов. В исключительных случаях для этого служило специально выстроенное помещение с «фресковой» штукатуркой на стенах. Одна из стен представляла собой апсидообразную часть помещения (Цихиа-Гора).

Со второго этапа эпохи ранней бронзы прослеживается подъем производительных сил, что выразилось в развитии металлургии, хозяйства и домашних промыслов.

Широкое и разностороннее применение производственного огня особенно ярко выражено в металлургии[19]. Это время характеризуется тем, что уже в начале III тыс. до н. э., а может быть, и раньше, на Южном Кавказе существовали раздельно добывающие и обрабатывающие ветви металлургического производства. Последние представлены повсеместно. Особо следует выделить древнейшую среди литейных мастерских, открытую в раннем строительном горизонте поселения Амиранис-Гора. В ней оказалась углубленная в пол печь-горн в виде каменной ступки, в которой находилась угольная пудра (технический уголь), дающая очень высокую температуру. Здесь же обнаружен глиняный сосуд для хранения угля и, что особенно важно, конец от крупного сопла-поддувала, с помощью которого в закрытую печь для регулирования температуры нагнеталась струя воздуха.

Металлургическая медь на Южном  Кавказе выплавлялась уже из окисления медно-мышьяковистых руд или получалась путем совместной плавки меди и мышьяковой руды. Продукт в результате плавки качественно отличался от самородной меди. На развитом этапе куро-араксской культуры такая продукция представлена не только разными предметами и орудиями производства (серп[20], топор[21]), но и вооружением — бронзовый наконечник копья и клинок кинжала. Основная продукция в это время изготовлялась путем отливки бронзы в литейных формах. Особое значение придавалось изготовлению проушного топора, первые единичные экземпляры которого известны на раннем этапе куро-араксской культуры. Их серийное  производство  впоследствии  обуславливалось необходимостью широкого использования поселенцами лесистых мест.  

Наиболее существенным признаком куро-араксской культуры является очень специфичная чернолощенная (реже серолощенная) изящная и разнообразная по формам и назначению посуда ручной лепки, имеющая одну или две ручки и украшенная налепным, выпукло-вогнутым или, позднее, врезным орнаментом. Появление в большом количестве такой керамики с «розовой подкладкой» характерно для второго этапа куро-араксской культуры, когда в различных регионах ее распространения выделяется несколько локальных вариантов.

На территории Грузии с востока на запад распространяется та группа своеобразной керамики, которая представлена в Кахети[22], Нижней и Верхней Картли, Триалети и охватывает восточную часть Западной Грузии (Чиатурский район). Для нее более всего характерны чернолощенные сосуды с красной подкладкой, цилиндрическим горлышком, переходящим в округлое туловище с узким дном; на данном этапе уже сосуществуют полусферические и округлые ручки; начиная с раннего этапа прослеживается наличие керамики на тканевой основе[23].

Другая группа керамики представлена в Шида-Картли (Внутренняя Картли) на южных склонах Центрального Кавказа (Хизанаант-Гора, слои Д, С[24], Квацхелеби, слой С), а также в ранних курганах Сачхерского района, где преобладают одноручные и двуручные сосуды, здесь же иногда с отверстием в стенке туловища — трехручные сосуды, вазообразные сосуды на поддонах, а также большие миски с парными налепами, повторяющие форму более ранних мисок из Дидубе, Кикети и Тамариси. Орнаментом украшена незначительная часть керамики.

Высокий уровень гончарного дела в эпоху ранней бронзы отличается не только многообразием керамики, но и сложной технологией получения в специальных ямах отмученной глины, из которой изготовляли и другие предметы домашнего обихода — малые и большие очаги, подставки, крышки для сосудов, пряльца, вотивные предметы и мелкую скульптуру, что вместе взятое выделяет второй этап развития куро-араксской культуры от предшествующего этапа.

О демографическом взрыве носителей куро-араксской культуры данного отрезка времени свидетельствует и наличие малых и больших могильников, которые, как и поселения, сконцентрированы вдоль ущелий, предгорий и в горных районах, на плоскогорьях, в основном, на ранее необжитых местах.

Различие в погребальных сооружениях и обрядах обусловлено социальными и другими моментами и отражает сложную картину религиозных представлений, идеологии населения, создавшего эту культуру.

Ни протяжении всей эпохи ранней бронзы доминирующее место занимают индивидуальные захоронения. Большинство из них находились в составных каменных ящиках и в более редких случаях в грунтовых погребениях. На обширных могильниках встречаются также парно-семейные погребения  и склепы, где зачастую даже при захоронении одного усопшего выполняются особые погребальные ритуалы. Например, в погребениях мужчин помимо оружия из металла встречаются кости принесенного в жертву крупного рогатого скота[25].

На самих поселениях в жилых и служебных помещениях под полами отмечаются захоронения младенцев без инвентаря, что, по-видимому, связано с культом плодородия[26].

Не связано с поселениями большинство курганных погребений которые расположены как на высокогорных летних[27], так и в долинах на зимних пастбищах[28].

Еще более значительное развитие куро-араксской культуры отмечается на последнем, завершающем этапе, когда в ее различных регионах ярче выделяются локальные варианты.

Этот же этап характеризуется тем, что в большинстве районов Восточной Грузии засвидетельствовано появление т. н. беденской изящной посуды, которая, по мнению исследователей, указывает на возникновение на этой территории новой, беденской культуры. Данная культура, судя по сопутствующей ей майкопской керамике новосвободного типа, является наиболее поздним притоком в эпоху бронзы[29].

Завершающий этап куро-араксской культуры засвидетельствован как на нововозникших поселениях (Кайтамаз I—II[30], значительная часть поселений на естественных холмах Картли[31] и др.), так и на старых многослойных поселениях (Амиранис-Гора, Квацхелеби, слой В), на которых представленная в отдельных регионах материальная культура характеризуется значительным своеобразием. Различие еще ярче прослеживается, по наиболее поздним курганам, в которых уже отмечаются и первые признаки имущественной дифференциации населения куро-араксской культуры. Особенно это наблюдается в курганах, где встречаются наидревнейшие деревянные колесницы-повозки (Бедени, ранние курганы Алазанской долины), а также в тех погребениях, в которых прослеживается особая забота об усопшем. Среди таковых Самгорский курган с грандиозной насыпью, под которой в деревянном срубном склепе покоился прах усопшего; Тапараванский курган с колодцеобразным глубоким погребением без инвентаря, который выделяется среди других курганов Триалети и противопоставляется кургану в Марткопи, где впервые встречаем кинжальный клинок, изготовленный из серебра[32].

Поздний вариант куро-араксской курганной культуры хорошо прослеживается и по ранним курганам Сачхерского района Западной Грузии, которая частично в конце III тыс. до н. э. уже входила в ареал распространения куро-араксской культуры Шида-Картли[33].

Для определения высокого хозяйственного уровня, который в целом отмечается в период куро-араксской культуры, важное значение имеет появление таких качественно новых земледельческих орудий, каковыми являются бронзовый серп и повсеместно находимый металлический топор, позволяющий увеличить посевную площадь, полученную за счет вырубки леса, вспашка которой производилась простейшей сохой с помощью применения тягловой силы (Квацхелеби, слой С)[34].

Еще более значительным фактом является расположение самих поселений куро-араксской культуры в окружении довольно крупных участков земли, благоприятных для развития как неорошаемого, так и поливного земледелия. Судя по палеоэтноботаническим находкам, состав возделываемых культур довольно многообразный (Тriticum aestivum L., Ноrdeum aestiyum L., Hordeum vulgare L. и др.) и указывает на наличие смешанных посевов пшеницы и ячменя, а также на применение проса (Panicum miliaceum L.,) и винограда (Vitis vinifera L.)[35].

Увеличение земледельческого урожая в эпоху ранней бронзы засвидетельствовано наличием значительных по количеству и объему зерновых ям на самих поселениях куро-араксской культуры, а также появлением больших сосудов, предназначенных для хранения продуктов.

Процесс рационального освоения хозяйственно-географической среды был связан с поиском не только новых пахотных участков, но и пастбищных угодий, способствующих возникновению и развитию в эпоху ранней бронзы пастушечьего отгонного скотоводства. Вслед за первым этапом развития культуры эпохи ранней бронзы во всем Закавказье отмечается интенсивное освоение как горных летних, так и равнинных зимних пастбищ, крайне необходимых для увеличения поголовья мелкого рогатого скота, что в свою очередь во многом способствовало широкому расселению племен—носителей куро-араксской культуры. Таким образом, в результате этих процессов повсеместно была заложена основа симбиозной земледельческо-скотоводческой культуры, дальнейшее развитие которой еще ярче прослеживается на поздних ступенях эпохи ранней бронзы и в эпоху средней бронзы, когда использование быка в качестве тягловой силы засвидетельствовано не только при земляных работах, но и в транспортных средствах.

Духовная культура племен—носителей куро-араксской культуры пока еще остается слабо изученным разделом в археологии Кавказа. Судя по имеющимся данным, она была уже достаточно развитой и сложной и полностью подчиненной идее плодородия. Это подтверждается древними культами, обрядами и верованиями, которые имели место в эпоху ранней бронзы, когда, помимо поклонения матери-земле, в период дальнейшего развития производящего хозяйства возрастает и роль божества луны и солнца. Ярким свидетельством этому служат глиняные стационарные очаги, найденные в жилых домах и сопровождаемые фаллическими, т. н. подковообразными глиняными подставками, олицетворяющими патриарха-мужчину, иногда с бычьими рогами; эти подставки, помимо утилитарного назначения, имеют культовое осмысление — они изображают оплодотворителя-мужчину, а очаг, над которым они находятся, подразумевает женское начало—землю, где и происходит размножение и рост продуктов производящего хозяйства[36].

В это время с развитием семьи и рода, как и в хозяйстве, мужчина занимает уже главное место и связан с культом луны и быка, на что указывают как подставки, на которых изображен молодой месяц (Кюль-Тепе II), так и зооморфная пластика, изображающая оплодотворителя быка[37].

Связь мужчины и быка в идеологическом аспекте отражена и в погребальном обряде, т. к. бык приносился в жертву только при захоронении мужчины (Амиранис-Гора). Знаменательно, что в большом склепе на Амиранис-Гора, принадлежащем подростку, вместе с принесенным в жертву быком, пряслицем и бронзовым кинжальным клинком находился глиняный сосуд, на котором в одну «строчку» была нанесена пиктограмма, состоящая из девяти знаков: здесь пересекающиеся линии в квадрате вполне могут обозначать оросительные каналы, проведенные по вспаханному полю; другие же символы изображают змею, стилизованную женскую фигуру и журавля, приносимого в жертву перед алтарем[38].

Не менее значительным представляется и большой глиняный жертвенный сосуд, который найден на священной горе Амиранис-Гора, на ее вершине, где находились родовые алтарные комплексы. На этом сосуде с лицевым орнаментом в центре изображена молодая луна-луница, от которой вверх расходятся два спиральных витка (два солнца), следующих за журавлями, улетающими в противоположном направлении друг от друга. Не исключено, что данная сюжетная композиция изображает собой космологическое представление древнего земледельца и состоит из элементов, отражающих все компоненты аграрного календаря, где главным элементом является луна, а два солнца-витка обозначают особо важные времена года — весну, когда прилетают журавли, знаменующие начало земледельческих работ, и осень, когда с отлетом журавлей завершаются полевые работы. На главенствующее положение мужчины в хозяйственной жизни этого времени указывают и находки глиняных статуэток, изображающих либо фаллических (Хизанаант-Гора), либо обожествленных мужчин облаченных в одежду на шумерийский лад (Квацхелеби).

Что же касается Западной Грузии, то памятники эпохи ранней бронзы здесь пока еще полностью не выявлены и не отделены от предшествующей культуры эпохи энеолита[39].

В Западной Грузии исключение составляют только те поселения, курганы и ранние дольмены причерноморской полосы, которые относятся к позднему этапу эпохи ранней бронзы (середина и конец III тыс. до н. э.). Так, поселения Аргвети и большинство курганов Сачхерского района являются памятниками куро-араксской культуры, которая, судя по некоторым ранним материалам из Дабла-Гоми и Дарквети, имеет местные истоки.

Раннеземледельческая культура эпохи энеолита и ранней бронзы (IV — III тыс. до н. э.) в большинстве случаев представлена в пещерах, где культурные слои, помимо материалов самобытной местной культуры, нередко содержат и типичные комплексы северокавказской, майкопской культуры, поэтому не исключено, что керамика майкопской культуры более раннего периода могла быть распространенной и южнее Северного Кавказа, на довольно значительной территории Западной Грузии. Свидетельством этому являются данные из ранних слоев оседлоземледельческой культуры типа Самеле-Клде, где ранняя керамика майкопской культуры сопровождается материалом, характерным для эпохи энеолита[40]. Это обстоятельство является значительным фактом и потому, что наряду с этим в пещерах Чиатурского района, в соответствующих культурных слоях Самерцхле-Клде и Дзудзуана представлена по облику и более архаическая каменная индустрия, а также одна часть керамики, которая сближается с поздненеолитическими материалами Западной Грузии (типа Анасеули II). Из этого комплекса следует особо упомянуть кремневые нуклеусы различных архаических видов, микропластины, скребки на пластинах, наконечники стрел трех типов, наконечники копья и другие кремневые изделия; имеются так же каменные топоры, пращи, терочные камни и зернотерки. Керамика представлена горшками, мисками, жаровнями и сосудами в виде колб. Помимо них, в коллекциях из пещер 3ападной Грузии в большом количестве встречаются пряслица из камня и глины и скульптуры домашних животных, а так же изделия из рога и кости[41].

Культура Самеле-Клде эпохи энеолита и ранней бронзы в общих чертах представляется более архаичной, чем соответствующие культуры Восточной Грузии: так, набор орудий указывает на смешанный характер хозяйства, в котором помимо земледелия и скотоводства значительное место занимает и охота.

Более развитый этап ранней бронзы засвидетельствован на поселениях открытого типа на побережье Черного моря (Очамчира, Мачара и Гуандра)[42] Здесь жилища представлены круглыми и четырехугольными полуземлянками (часть их керамики по своему облику сближается с керамикой майкопской культуры) и отличаются от поселений в Колхидской низменности типа Диха-Гудзуба. Последние представляют собой многослойные поселения на искусственных холмах, в которых древнейшие, слои, вместе с окружавшими эти холмы мокрыми рвами, относятся к концу эпохи ранней бронзы.

К завершающему этапу эпохи ранней бронзы в Западной Грузии следует отнести культуру ранних дольменов и курганов, первые из которых локализуются на западе на побережье Черного моря, а вторые—на востоке в Сачхерском районе[43].

Дольменная культура, ограниченная на юге территорией Абхазии, представляет надземные усыпальницы, составленные из больших и массивных плит, с коллективными погребениями, принадлежащими одному роду. Их инвентарь состоит из небольших по размеру керамических мисок, изготовлявшихся, по мнению Б. А. Куфтина, специально для погребально-культовых целей, бронзовых архаических клинков, височных колец в полтора оборота, а также кремневых наконечников стрел с выемчатым основанием, сходных со стрелами из поселений Очамчира, Диха-Гудзуба и др., вместе с которыми ранние абхазские дольмены могут принадлежать к одной культурной среде.

Курганные могильники, открытые в верхнем течении р. Квирила, в Сачхерском районе, по своему устройству одинаковы – основные захоронения располагались на уровне земли или подножья курганов, а в насыпи на различном уровне находились погребения членов одного рода. В этих курганах эпохи ранней бронзы представлен почти единообразный инвентарь, содержавший в основном многочисленные предметы из бронзы: вислообушные и трубчатообушные топоры, последние из которых генетически связаны с древнейшими экземплярами, кинжалы с черенком и без черенка, с металлической орнаментированной рукояткой, отлитой по восковой модели, а также разнотипные наконечники копий, височные кольца в полтора оборота, дисковидные подвески, спиральные браслеты, булавки с двойной спиралью, с украшением в виде части колесницы (т. н. Т-образные булавки) и др. Керамика Сачхерского могильника очень близка к керамике куро-араксской культуры Шида-Картли.

В заключение краткого обзора раннебронзовой культуры Западной Грузии следует отметить, что в ней скорее всего превалируют древние местные традиции, истоки которых следует искать в местных предшествующих культурах, хотя существует мнение некоторых исследователей о том, что культура ранней бронзы в Западной Грузии является результатом проникновения иноязычных племен.

По вопросу об уровне общественных отношений носителей куро-араксской культуры высказано несколько мнений, большинство из которых предполагают родовой характер этого общества.

Судя по «стандартным» жилым домам куро-араксокой культуры второго этапа в Грузии, в них обитала малая семья со стационарным центральным семейным очагом в доме. Эта семья объединяла два-три поколения людей[44].

А. И. Джавахишвили в эпоху ранней бронзы прослеживает процесс социального развития общества, результатом которого является образование больших патриархальных семей[45].

Особо следует отметить те предположения, которые общество куро-араксцев представляют как основанную на патриархате сельскую общину, состоявшую из парных семей[46]

Изучение вопроса о становлении и последующем развитии куро-араксской культуры на Кавказе во многом зависит от правильной оценки ее взаимоотношения с предшествующим историческим этапом развития самобытной кавказской культуры, а также от решения вопроса об этногенезе племен — носителей самой куро-араксской культуры. Новооткрытая предшествовавшая энеолитическая оседло-земледельческая культура на Южном Кавказе пока еще не увязана с определенным этносом, хотя и отмечается близость в общих чертах данной культуры с оседло-земледельческими культурами северной Месопотамии, Малой Азии и Ирана, несмотря на то, что для нее не характерна свойственная последним расписная керамика[47].

Вместе с тем по существу самобытная энеолитическая культура Южного Кавказа уже в первой половине IV тыс. до н. э. обретает некоторые черты, которые становятся затем характерными для куро-араксской культуры эпохи ранней бронзы—это простая керамика с ручками, посуда с выделенным горлышком, налепной, выпукло-рельефный лицевой орнамент, статуэтки быков, изделия, изготовленные из медно-мышьяковистой бронзы и др.[48] Эти элементы, как нам представляется, появляются одновременно в различных регионах Кавказа[49]. Именно эти факты представляются нам более значительными, чем те признаки, которые отличают друг от друга в целом комплексы памятников эпохи энеолита и ранней бронзы. Это, однако, не исключает возможности проникновения новых, например индоевропейских, племен на Кавказ[50] в эпоху становления и развития куро-араксской культуры, на что указывает наличие пожарищ, прослеживаемых по поселениям второго этапа эпохи ранней бронзы (Квацхелеби, Хизанаант Гора, Амиранис-Гора и др.).

Существует еще несколько различных точек зрения по этому вопросу,  предполагающих проникновение пришлых племен – носителей куро-араксской культуры, на Кавказ с севера[51], с запада[52], с востока[53], с юга[54].

О. М. Джапаридзе допускает, что в этот период уже зарождается общекартвельский язык-основа[55]. Р. М. Мунчаев, основываясь на едином облике этой культуры на большой территории, высказал предположение, что куро-араксская культура могла явиться подосновой кавказского этнического субстрата и что носители этой культуры были связаны с иберийско-кавказской языковой семьей[56]. Е. И. Крупнов утверждает, что в III тыс. до н. э. наблюдаются уже признаки распада более древнего общекавказского единства, причем намечающиеся к этому времени три археологические культуры – куро-араксская, северо-восточная и северо-западная — соответствуют, с его точки зрения, трем большим языковым группам[57].


[1] Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети. Тбилиси 1941

[2] Его же. Урартский «колумбарий» у подошвы Арарата и куро-аракский энеолит. — ВГМГ, вып. Х IIIВ, 1943.

[3] Его же. Археологические раскопки  1947 года  в  Цалкинском районе. Тбилиси, 1948; его же. Археологическая маршрутная экспедиция 1945 года в Юго-Осетию и Имеретию. Тбилиси, 1949; его же. К проблеме энеолита Внутренней Картли и Юго-Осетии. — ВГМГ, XIV, 1947; его же. К вопросу о выявлении памятников шумерской и протохеттской эпохи на территории Грузии. — НСООН АН ГССР, №25. Тезисы докладов. Тбилиси. 1947.

[4] Коридзе Д. Л. Археологические памятники Тбилиси, I. Тбилиси, 1955; Джапаридзе О. М. Ранний этап древней металлургии в Грузии .Тбилиси, 1955; его же. К истории грузинских племен на ранней стадии медно-бронзовой культуры. Тбилиси, 1961; его же. Культура раннеземледельческих племен на территории Грузии. — VII Международный конгресс антропологических и этнографических наук. М., 1964; Пхакадзе Г. Г. Энеолит Квемо-Картли. Тбилиси, 1963.

 

[5] Джавахишвили А. И., Глонти Л. И. Урбниси, I. Археологические раскопки, произведенные в 1954—1961 гг. на селище Квацхелеби (Туления-Кохи). Тбилиси,  1962; Глонти Л. И., Киквидзе Я. И., Джавахишвили А. И. Итоги раскопок селищ IV—III тыс. до н. э. – Баку, 1965; Глонти Л., Джавахишвили А., Киквидзе Я., Тушабрамишвили Д. Некоторые итоги полевых работ 1964 года Урбнисской и Квирильской археологических экспедиций. — ВГМГ, вып.XXV. Тбилиси, 1968; Киквидзе Я. А. Памятники эпохи ранней бронзы в Урбниси. — ДПКГ, VI. Тбилиси, 1966; Чилашвили Л. А.Городище Урбниси. Тбилиси. 1964; Чубинишвили Т.Н. Амиранис-Гора . Материалы к древнейшей истории Месхет-Джавахетии. Тбилиси, 1962; его же. Древнейшая культура в Двуречье Куры и Аракса. Тбилиси, 1965; его же. Амиранис-Гора. — Дзеглис мегобари, VI. Тбилиси, 1966; его же. Некоторые итоги раскопок Амиранис-Гора. — КСИА, вып. 106, 1966.

[6] Иессен А. А. Кавказ и Древний Восток в IV—III тыс. до н. э. — КСИА, вып. 93, 1963; Абибуллаев О. А. Некоторые итоги изучения холма Кюль-Тепе в Азербайджане. — СА, 1963, № 3; Кушнарева К. X., Чубинишвили Т. Н. Историческое значение Южного Кавказа в III тыс. до н. э. — СА, 1963, № 3; Крупнов Е. И. Древнейшая культура Кавказа и кавказская этническая общность. — СА, 1964, №1.

[7] Ссылки на многие из этих работ даются в тексте.

[8] Серия радиокарбонных дат позволяет теперь представить хронологию трех этапов этой культуры в следующих границах: 1 этап — середина IV тыс. до н. э. — рубеж IV—III тыс. до н. э.; II этап — рубеж IV — III тыс. до н. э. — середина III тыс. до н. э.; III этап — середина III тыс. до н. э. — конец III тыс. до н. э.

[9] Коридзе Д. Л. Археологические памятники Тбилиси, I. Тбилиси, 1955; Абрамишвили Р. М., Гоциридзе Д. М. Трельское поселение куро-араксской культуры. Археологические памятники, I. Тбилиси, 1978, с. 191—196; Чубинишвили Т. Н. К древней истории Южного Кавказа, I. Тбилиси, 1871, с. 42—44.

[10] Пхакадзе Г. Г. Археологические исследования в с. Кода на территории строительства птицефермы. — АИНГ, 1976, с. 45—48.

[11] Мирцхулава Г. И. Самшвилде. Тбилиси, 1975.

[12] Кушнарева К. X., Чубинишвили Т. Н. Древние культуры Южного Кавказа. Л., 1971, с. 133, 146 и др., рис. 48; ср.: Киквидзе Я.А. Земледелие и земледельческий культ в древней Грузии. Тбилиси, 1976, с. 51.

[13] Кушнарева К. X., Чубинишвили Т. Н. Древние культуры... с. 149—150, рис.51

[14] Пхакадзе Г. Г. Энеолит Квемо-Картли. Тбилиси, 1963

[15] Джапаридзе О. М. К истории грузинских племен...; Макалатия С. И. Археологические раскопки курганных погребений в с. Тквиави.— Труды Горийского историко-этнографического музея. Тбилиси, 1943.

[16] Надимашвили С. И. Цихиа-Гора—Гудабертка. Гори, 1963.

[17] Чубинишвили Т. Н. Амиранис.Гора. Тбилиси, 1963, с. 33, рис. 7, 13 (на груз, яз.); Рамишвили Р., Джорбенадзе В. и др. Археологические изыскания в Арагвском ущелье. — ПАИ в 1974 г. Тбилиси, 1976, с. 71.

[18] Глонти Л. И. Поселение куро-араксской культуры. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1970, с. 9—19; Джавахишвили А. И. Строительное дело и архитектура поселений Южного Кавказа (V—III тыс. до н. э.). Тбилиси, 1973, с. 113 — 163.

[19] Иессен А. А. Кавказ и Древний Восток, с. 11 — 13; Кушнарева К. X., Чубинишвили Т. Н. Историческое значение...; Абесадзе Ц.Н, Производство металла в Закавказье в III тыс. до н. э. Тбилиси, 1969.

[20] Не исключено, что некоторые серпы применялись в качестве сасхлави—ножа для обработки виноградной  лозы. (См.: Чубинишвили Т. Н. Некоторые особенности древних культур Южного Кавказа и их взаимоотношения с переднеазиатскими культурами в IV—III тыс. до н. э.

 –Вопросы древней истории, IV. Тбилиси, 1973, с. 43).

[21] Коридзе Д. Л. Новые находки медных орудий в Квемо-Картли. — СА, М„ 1958.

[22] Дедабришвили Ш. Ш. Культура эпохи ранней бронзы Иоро-Алазанского бассейна. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1970.

[23] Коридзе Д. Л. Археологические памятники г. Тбилиси..., табл. III.

[24] Киквидзе Я. А. Хизанаант-Гора — поселение эпохи  ранней бронзы. Тбилиси, 1972, табл. XX—XXVI.

[25] Чубинишвили Т. Н. Амиранис-Гора..., с. 97; Пицхелаури К.Н. Древняя культура племен, населявших территорию Иоро-Алазанского бассейна, Тбилиси, 1965, с. 32—33, табл. II2 (на груз. яз.).

[26] Чубинишвили Т. Н. Культура древней бронзы. — Очерки по истории Грузии, т. I. Тбилиси, 1970, с. 161—162 (на груз. яз.).

[27] Куфтин Б. А. Археологические раскопки..., с. 201; Чубинишвили Т. Н. К древней истории..., с. 76; Джапаридзе О. М. К этнической истории грузинских племен по данным археологии. Тбилиси, 1976, с.110—111; Гамбашидзе О. С., Квижинадзе К. Д. Предварительный отчет Месхет-Джавахетекой экспедиции. — ПАИ в 1975 г. Тбилиси, 1979, с. 26.

[28] Пицхелаури К. Н. Указ, соч., с. 51; Джапаридзе О. М. Курганы эпохи бронзы. Отчет Квемо-Картлийской археологической экспедиции (1965—1971 гг.). Тбилиси, 1975, с. 137—158 (на груз. яз.).

[29] Гобеджишвили Г. Ф. Беденская гробница. — Друзья памятников культуры, 12. Тбилиси, 1967 (на груз. яз.).

[30] Глонти Л. И. Памятники куро-араксской культуры. Отчет Квемо-Картлийской археологической экспедиции (1965—1971). Тбилиси, 1976, с.129-137 (на груз. яз.)

[31] Цкитишвили Г. Г., Мусхелишвили Д. Л. Археологические разведки в Шида-Картли. — В сб.: Историческая география Грузии, вып. I. Тбилиси, 1960 (на груз. яз.). В данной работе впервые указывается на демографический взрыв в Шида-Картли, прослеживаемый по поселениям III тыс. до н. э.

[32] Авалишвили Г., Церетели А. Что скрывается под курганами. — Комунисти, 1979, 12. IX (на груз. яз.)

[33] Джапаридзе О. М. К истории грузинских племен..., с. 170—195.

[34] Джавахишвили А. И., Глонти Л. И. Урбниси, I

[35] Каталог палеоэтноботанических остатков см.: Лисицына Г. Н., Прищепенко Л. В. Палеоэтноботанические находки Кавказа и Ближнего Востока. М., 1977.

[36] Киквидзе Я. А. Земледелие.; его же. Назначение и семантика очага и очажных подставок в раннеземледельческих культурах Закавказья. — Труды ТГУ. Серия: Археология, классическая филология Византиники, №162. Тбилиси, 1975, с. 10—33 (на груз, яз.); Чубинишвили Т. Н. Амиранис-Гора. — В сб.: Друзья памятников культуры. Тбилиси, 1966, №6, с.13—14 (на груз, яз.); его же. О взаимоотношении кавказской («куро-араксской») культуры с переднеазиатской культурой в III тыс. до н. э. — VII Международный конгресс антропологических и этнографических наук. М., 1969, с. 9.

[37] Чубинишвили Т. Н. Там же.

[38] Chubinishvili T. N. South Caucasian Early Agrarian culture and its relations with cultures of Near East — In: VIII International Congress of prehistoric and protohistoric. Beograd, 1971.

[39] Единая периодизация памятников эпохи энеолита и ранней бронзы Западной Грузии до сих пор не разработана: пока делаются первые попытки хронологизации отдельных памятников. (См.: ДжапаридзеО. М. К этнической истории..., с. 169—313; Небиеридзе Л. Д. Многослойный навес Дарквети. Тбилиси, 1978).

[40] Тушабрамишвили Д. М. Итоги работ Квирильской археологической экспедиции за 1968—1969 гг — АЭГМГ, т. II. Тбилиси, 1971. Последнюю сводку литературы по памятникам эпохи энеолита и ранней бронзы Западной Грузии см.: Пхакадзе Г. Г. Культура эпохи энеолита и ранней бронзы Западной Грузии. Тбилиси, 1979 (на груз. яз.).

[41] Жоржикашвили Л. В. Каталог материалов эпохи ранней бронзы из пещер Дзудзуана и Самерцхле-Клде. Тбилиси, 1975; Джавахишвили Г. И. К истории раннеземледельческой культуры Западного Закавказья. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1972.

[42] Пхакадзе Г. Г. Культура эпохи энеолита и ранней бронзы;, Цвинария И. И. Поселение Гуандра. Тбилиси, 1978; Джапаридзе О. М. К этнической истории, с. 171—179.

[43] Джапаридзе О. М. К этнической истории..., с. 180 и др.

[44] Чубинишвили Т. Н. Древнейшая культура..., с. 79 — 80.

 

177 Джавахишвили А. И. Строительное дело...,с. 177.

[46] Киквидзе Я. А. Земледелие и земледельческий культ в древней Грузии. Тбилиси, 1976, с. 63; Миндиашвили Г. М. К изучению социальной структуры общества куро-араксской культуры. — Мацне, 1983, № 1, с. 185—197.

[47] Мунчаев Р. М. Древнейшая культура Северо-Восточного Кавказа. — МИА СССР, №100, 1961, с. 116.

[48] Особенно это прослеживается по материалам из Кюль-Тепе 1, Техута, поселений Муганской степи, поселений Делиси, Абелия, Цопи и т. д. (См.: Чубинишвили Т. Н. К древней истории..., с. 41—43, 112—113, 129 и дал.; Абрамишвили Р. М. Песеление Делиси, с. 28—34).

[49] Чубинишвили Т. Н. К древней истории..., с. 157 и др

[50] Меликишвили Г. А. К вопросу о древнем населении Грузии, Кавказа и Древнего Востока. Тбилиси, 1965, с. 103—133.

[51] Гаджиев М. Г. К периодизации куро-араксской культуры на Северо-Востоке Кавказа. — X Крупновские чтения. М., 1980, с. 1—4.

[52] Иессен А. А. Кавказ и Древний Восток, с II.

[53] Burton-Brown T. Excavations in Azerbaijan, 1948. London, 1951.

[54] Чубинишвили Т. Н. Древнейшая культура в Двуречье Куры и Аракса . Тбилиси, 1955, с. III и дал.

[55] Джапаридзе О. М. К истории грузинских племен на ранней стадии медно-бронзовой культуры. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1962, с. 47.

[56] Мунчаев Р. М. Древнейшая культура..., с. 164.

[57] Крупнов Е. И. Древнейшее культурное единство Кавказа и кавказская этническая общность. Доклад на XXVI Международном конгрессе востоковедов. М., 1963; его же. Кавказ — древнейший культурный, очаг нашей родины. — МНС, Баку, 1964, с. 14; его же. Кавказ в древнейшей истории нашей страны. — ВИ, 1966, № 5.




ГЛАВА V
 
ЭПОХА СРЕДНЕЙ БРОНЗЫ

 

Со второй половины III тысячелетия до н. э. в жизни закавказских племен происходят значительные изменения, вызвавшие закат развитой и мощной куро-араксской культуры. Поселения этой культуры были покинуты, жизнь в низинах затухает и более интенсивно осваиваются предгорные и горные области. Определенные сдвиги в экономической и социальной жизни, вызванные главным образом дальнейшим ростом хозяйства, развитием металлургии и отдельных ремесел, а также усилением этно-культурных контактов с древневосточным миром, способствовали общему культурному подъему, повлекшему за собой смену культур. На основе куро-араксской культуры в Восточной Грузии и в прилегающих к ней областях возникает новая, т. н. триалетская культура.

Впервые триалетская культура была выявлена благодаря археологическим раскопкам в высокогорной части Южной Грузии — Триалети, начавшимися в 1936 г. и ознаменовавшимися выдающимися открытиями, по-новому осветившими древнейшее прошлое Закавказья[1]. С конца 50-х гг. были предприняты новые шаги в изучении триалетской культуры и выявлен ряд интересных памятников в Восточной Грузии и за ее пределами, свидетельствующих о широком расселении триалетских племен в Восточном Закавказье.

В настоящее время не удается с полной ясностью судить о хозяйственной деятельности племен—носителей триалетской культуры, в виду однородности материала, представленного главным образом из курганных захоронений. Поселения этой культуры встречаются крайне редко и поэтому все еще неясным остается вопрос — где именно и в каких условиях протекала жизнь этих племен[2].

Существенно меняется погребальный обряд, появляются индивидуальные курганные захоронения, достигающие иногда крупных размеров. Триалетскую культуру объединяют в основном общие черты погребального обряда. В ней выделяются хронологические стадии: ранние курганы, относящиеся ко второй половине и к самому концу III тыс. до н. э., и курганы «цветушей поры» триалетской культуры, охватывающие всю первую половину II тыс. до н. э. Материалы ранних курганов свидетельствуют о преемственном развитии, о генетическом родстве с предшествующей культурой. Общие черты особенно проявляются в гончарных изделиях, сохранивших определенные признаки куро-араксской керамики. Сходство можно усмотреть и в металлических предметах. Видимо, в это время усиливаются контакты с южными областями, вызвавшие определенный взлет общего уровня культуры; наблюдается дальнейшее развитие отдельных ремесел, металлургии и гончарного производства; зарождается ювелирное дело: появляются первые предметы из драгоценных металлов, сперва сравнительно простые, а затем и высокохудожественные изделия.

В ранних курганах триалетской культуры по характеру погребального обряда и инвентарю хронологически можно выделить две группы — раннюю и несколько более позднюю. Старшая группа курганов известна лишь в Триалети, близ Тбилиси, в Марткопи и Самгори. Курганы представляли собой довольно сложное сооружение. Самгорский и Марткопский курганы имели двухслойную насыпь—сверху земляную, внутри каменную. Иногда они достигали крупных размеров. Высота насыпи большого Марткопского кургана доходила до 12,0 м, диаметр более 100 м. В центре кургана под каменной насыпью находилась погребальная камера. Она представляла собой вставленные друг в друга два сруба, сложенные из крупных дубовых стволов, прочно скрепленных в углах. Размеры внешнего сруба 11,0X10,0 м, внутреннего — 8,0X6,0, высота — 2,0 м.

Вещественные материалы из этой группы ранних курганов свидетельствуют о дальнейшем подъеме ремесленного мастерства. Первым долгом следует отметить чернолощеную керамику, среди которой преобладают крупные одноручные сосуды грушевидной формы. Несмотря на некоторое различие, эта керамика проявляет генетическое родство, преемственность с предшествующей куро-араксской глиняной посудой. Определенного подъема достигает металлургическое производство. Металлическое оружие этого времени отличается своеобразием формы, свидетельствуя о высоком мастерстве местных ремесленников. В Марткопских курганах найдены изделия из драгоценных металлов, бусы, кольца и завиток. Техника исполнения этих первых ювелирных предметов довольно высокая. Много в этих курганах сердоликовых и пастовых бус, подвесок из зубов и клыков животных, перламутровых фигурных нашивок и т. д.

Значительно лучше представлена поздняя группа ранних курганов, относящихся к т. н. беденской культуре. В эту эпоху, видимо, хорошо осваивается большая часть Восточном Грузии, как низменные, так и высокогорные области. Крайняя западная граница ее в Шида-Картли проходила чуть дальше г. Гори. Близ Карели открыто поселение Бери-Клдееби. Неподалеко от поселений вскрыто несколько курганов с типично беденской керамикой. Наиболее густо в это время заселена Южная Грузия, Квемо-Картли. В Триалети, на Цалкском и Беденском плато хорошо представлены курганы этого времени. Курганы Цалкского нагорья содержали в основном керамику. В одном из курганов вместе с серебряными височными подвесками и обручами была обнаружена золотая булавка с двуволютной головкой; в другом — вместе с металлическим оружием лежали три обшивки цилиндрической формы из тонкой золотой пластинки.

Еще более яркую картину сложного процесса, протекавшего к концу III тыс. до н. э. внутри общества, дают погребальные памятники высокогорного плато Бедени[3]. Большинство из них сравнительно небольших размеров. Все Беденские курганы, кроме одного, ямные, иногда с прямоугольными камерами из вертикально поставленных бревен. Глинобитный пол их покрыт войлоком, циновкой или звериными шкурами, а изредка в могильную яму ставилась деревянная четырехколесная повозка.

В Большом Беденском кургане в яме находилась прямоугольная постройка, стены которой были сложены из вертикально поставленных стволов. Из дубовых бревен состоял пол и перекрытие постройки, которое держалось в основном на двух деревянных столбах. В центральной части постройки находилось ложе с носилками и четырехколесная колесница. Здесь же лежал плохо сохранившийся костяк покойника, в честь которого, видимо, был воздвигнут курган. В северо-восточной части постройки обнаружено еще два костяка — женщины и юноши, на боку, с сильно подогнутыми ногами, возможно, сопровождающих лиц. В могилу кроме большого запаса пищи — пшеницы, каштанов, орехов, лесных фруктов и костей животных, были положены различные ткани — шерстяные, льняные, войлок, а также в большом количестве глиняная и деревянная посуда.

Богато представлен, несмотря на разграбленность кургана, металлический инвентарь, главным образом украшения — золотая двуволютная булавка, серебряные пластинки и трубки, медные булавки с дисковидной головкой и т. д. и два медных орудия — желобчатое долото и плоский топор. Особого внимания заслуживают замечательные обсидиановые и кремневые наконечники стрел, видимо, парадного назначения. Подобные стрелы в значительном количестве были найдены в кургане близ Тетри-Цкаро и в большом Алазанском кургане. Погребальный инвентарь небольших, преимущественно ямных курганов Квемо-Картли, расположенных в низменной части Марнеульской долины, состоял, главным образом, из глиняной посуды, сильно напоминающей беденскую керамику.

В эпоху беденской культуры интенсивно заселяется Алазанская долина в Кахети. Среди памятников этого времени надо выделить два огромных кургана около Цнори и один курган в с. Бакурцихе. Высота насыпи самого крупного из них 11,0 м, а диаметр — 160 м. В центральной части большого кургана, под скоплением камня находилось круглое наземное сооружение из булыжника, восточнее которого обнаружена огромная погребальная яма. В яме находилась четырехугольная постройка из вертикально поставленных деревянных стволов, перекрытая двойным бревенчатым накатом. Еще более интересен второй, сравнительно малый курган, в центре которого находилась четырехугольная яма, перекрытая бревнами в два наката. Дно ямы устлано рогожей[4].

 В обоих курганах находилось по нескольку костяков: в большом кургане более пяти, в малом — два. В центральной части ямы малого кургана стояла четырехколесная колесница. Погребальный инвентарь обоих курганов был весьма значительным: кроме огромного количества прекрасной глиняной посуды, много серебряных и золотых изделий, бронзовых предметов, обсидиановых стрел и т. д.

Погребальные памятники беденской культуры дали интереснейший материал, по-новому осветивший сложные процессы социальных отношений внутри общества на заре становления «цветущей поры» триалетской культуры. Сравнительно богатый погребальный инвентарь Беденских и Алазанских курганов свидетельствует о дальнейшем подъеме ремесленного мастерства. Бросается в глаза художественное достоинство массовой продукции, керамики. Она, в основном, тонкостенная, чернолощенная поверхность которой доведена до металлического блеска, изредка даже с серебристым отливом. Крупные сосуды с яйцевидным или округлым корпусом, с низкой шейкой встречаются сравнительно редко; преобладают малые формы сосудов — одноручные кувшинчики с шаровидным туловом и низким прямым горлышком, глубокие миски с двумя ушками, кружки, «биконические» сосуды и т. д. Замечательный тонкорезной геометрический узор является ведущим декором этой керамики, встречается также выпукло-вогнутый и «жемчужный» орнамент. Вполне можно было бы предположить, что эта парадная керамика специально предназначалась для погребального обряда. Однако на поселении Бери-Клдееби она представлена совместно с грубой, кухонном керамикой, что указывает на ее бытовой характер.

Наряду с керамическими изделиями появляется также деревянная посуда, главным образом треножные мискообразные сосуды, чаши, блюда, шкатулки и т. д., иногда украшенные резным орнаментом. Видимо, в это время деревообделочное мастерство достигает довольно высокого уровня, на что указывают, кроме посуды, сложные деревянные конструкции курганов, четырехколесные повозки, иногда украшенные резным геометрическим декором и т. д.

Металлические орудия и оружие этих курганов все еще повторяют формы, характерные для предыдущей культуры. Трубчатообушные топоры Тетрицкаройского и Шулаверского курганов, а также желобчатые долота, плоские топоры и т. д. напоминают формы, характерные для куро-араксской культуры. Из украшений следует отметить ракетообразные булавки, булавки с дисковидной головкой, пластинчатые бляхи и т. д. На дальнейшее развитие металлургии указывает тот факт, что, наряду с мышьяковистой бронзой, появляются первые предметы из оловянистой бронзы.

Но особого внимания заслуживают изделия из драгоценных металлов, указывающие на высокий уровень ювелирного искусства. В эпоху ранних курганов без каких-либо существенных предпосылок появляются первые предметы из драгоценных металлов, довольно высокохудожественные ювелирные изделия. Возможно, определенную роль сыграли богатые местные традиции в обработке цветных металлов. Общий подъем производства металлов способствовал, очевидно, и развитию ювелирного мастерства. Ювелиры того времени достигли довольно высокого уровня в обработке золота и серебра. В Триалетских курганах найдены три спаянные цилиндрические обкладки из тонких золотых пластинок, массивный полутораспиральный завиток из серебра, золотая булавка с двуволютной головкой, украшенная выпуклыми, в два ряда, шишечками. Подобная, но более массивная булавка обнаружена в большом Беденском кургане, такая же булавка из серебра известна из Алазанского кургана. Они напоминают форму медных двуволютных булавок, характерных для куро-араксской культуры. Несколько золотых дутых бус были найдены в Беденских и Алазанских курганах. Особо следует отметить золотую фигурку льва из Алазанского кургана. Это первый случай находки в Грузии и вообще в Закавказье скульптурного изображения животного столь раннего периода. Фигурка льва литая, передняя часть ее покрыта рельефными шишечками и линиями, в целом изготовлена на высоком техническом уровне, хотя скульптура, в особенности морда, не передает характерных черт животного, что отличает ее от древневосточных образцов и от изображений на сосудах и пластинчатых фигурках льва из Майкопского кургана. Не исключена возможность, что эта фигурка изготовлена местным мастером.

Во второй половине III тыс. до н. э. наблюдается всеобщий подъем ювелирного дела на Кавказе. Об этом первым долгом свидетельствуют замечательные курганные захоронения майкопской культуры. Пока не совсем ясны причины, вызвавшие столь резкое развитие ювелирного ремесла на Кавказе. Предпосылкой этого, вероятно, является рост активности южных влияний.

Появление огромных курганов, сооружение которых требовало значительной затраты труда, сложный погребальный обряд, богатый могильный инвентарь, и т. д. свидетельствуют о значительных переменах, происшедших в социальных отношениях. Возросшие потребности экономически более окрепшей прослойки общества дали мощный импульс новым творческим поискам и росту различных ремесел. Весь вещественный материал ранних курганов указывает на общий подъем уровня культуры, развитие которого в конечном счете к началу II тыс. до н. э. привело к расцвету триалетской культуры.

Расцвет триалетской культуры приходится на первую половину II тыс. до н. э. Дальнейшее развитие местных традиций, а также усиление контактов с внешним миром способствовали значительному подъему этой культуры. Происходят существенные изменения в социальной структуре общества. Погребальные памятники этого времени свидетельствуют о далеко зашедшем процессе расслоения триалетского общества, о зарождении довольно мощного слоя племенной аристократии. В среде самой знати уже четко отражены иерархические отношения, где главенствующего положения, видимо, достигают предводители союза племен. Яркую картину сложившейся социальной стратификации общества раскрывают курганы высокогорной части Триалети, на Цалкинском и Зуртакетском плоскогорьях. В больших Триалетских курганах, вероятно, следует усмотреть захоронения вождей крупных племенных объединений, а в сравнительно малых погребениях — внутриплеменной аристократии[5].

Триалетские курганы имеют каменную или каменно-земляную насыпь; они ямные или безъямные с наземными сооружениями. Подкурганная яма, перекрытая бревенчатым накатом, имеет прямоугольную форму и достигает иногда крупных размеров[6].

Из безъямных курганов следует выделить несколько, высота каменной насыпи которых достигала 8,0 м. В центре насыпи сооружались просторные, сложенные насухо из плитняка прямоугольные залы, площадью до 175 кв. м, высота стен которых доходила до 7,0 м. С восточной стороны к «погребальному залу» примыкал длинный вход — дромос, длина которого достигала в одном случае 40,0 м. Залы перекрывались, бревенчатым накатом, опиравшимся на деревянные столбы[7]. Большие курганы Триалети представляли собой довольно сложные, монументальные сооружения, позволяющие косвенно судить об уровне инженерно-строительной техники.

В Триалетских курганах почти не обнаружены остатки человеческих костей, в то время как сохранность костей животных довольно удовлетворительная. Это дает основание предположить существование обряда кремации. Вероятно, сожженный прах в дальнейшем помещался на деревянное ложе, золотые детали обшивки которого найдены в кургане. На дне могил обнаруживались кости преимущественно крупного рогатого скота. Сейчас трудно восстановить весь процесс погребального церемониала, но, видимо, это был довольно сложный ритуал, связанный со значительными затратами. Вдоль стен могил больших курганов было расставлено много крупных сосудов; все остальные предметы находились, главным образом, в центральной части, где, видимо, стояло ложе или колесница[8].

Подавляющее большинство Триалетских курганов дошло до нас в разграбленном виде, но, несмотря на это, дало богатейший материал: много замечательных крупных сосудов, чернолощенных и расписных, предметы из дерева, изделия из драгоценных металлов, иногда тончайшей работы. Удивляет сравнительная немногочисленность бронзовых предметов, особенно орудий труда и оружия.

В Южной Грузии мощный очаг эпохи расцвета триалетской культуры был выявлен в Месхети. Здесь курганы эпохи бронзы сосредоточены преимущественно в бассейне Артаанской Куры, на террасах и в высокогорных долинах. Все Месхетские курганы в центральной части имели погребальные камеры. Камера с дромосом обычно представляла собой цельный коридор, направленный с востока на запад и разделенный поперечной стеной из крупных валунов. Стены камер были возведены насухо из больших глыб и покоились непосредственно на грунте или же в специально вырытой яме. Камера перекрывалась огромными каменными плитами[9].

В Месхетских курганах не засвидетельствован обряд кремации. Почти все курганы содержали костяки, лежавшие преимущественно на боку с подогнутыми ногами. В одном из курганов у задней стены камеры стояло деревянное колесо от повозки, указывающее на довольно устойчивую традицию погребального обряда. Из костей животных, часто встречающихся в курганах, преобладали остатки крупного рогатого скота.

Месхетские курганы, несмотря на то, что большинство из них разграблены, дали богатейший материал, свидетельствующий о существовании довольно мощного очага триалетской культуры, с несколько отличительными чертами. Подавляющее большинство материала составляет керамика, главным образом чернолощенная на светлой или розовой подкладке. В больших курганах преобладают замечательные крупные сосуды, украшенные резным узором или налепными элементами, напоминающие керамику Триалетских курганов. В керамике малых курганов преимущественно встречается посуда, по форме и характеру орнамента значительно отличающаяся от типично триалетской. Она все еще сохраняет определенные черты куро-араксской керамики.

В Месхетских курганах также наблюдается поразительная бедность металлического инвентаря. Найдено всего несколько бронзовых кинжальных клинков, одно втульчатое копье, бронзовые булавки и иглы. Из золотых предметов следует отметить крупную золотую бусину, украшенную рельефными шишками.

В Месхетских курганах наблюдается довольно яркая картина социальной дифференциации общества. Большие курганы, видимо, являлись гробницами племенных вождей, более малые — представляли собой усыпальницы родовой аристократии.

В Шида-Картли, в Карталинской долине, главным образом в предгорной полосе, представлены исключительно погребальные памятники. В северной ее части, в окрестностях г. Цхинвали было вскрыто несколько могил, содержащих типично триалетскую керамику. Подобная керамика встретилась также в нескольких курганах близ с. Авневи, Приневи и т. д.[10]. Но особо следует отметить Нульский и Квасатальский могильники, состоящие главным образом из коллективных могил, не отличающихся друг от друга по погребальном обряду[11]. Могилы содержали до десяти костяков, лежащих непосредственно друг на друге с неустойчивой ориентировкой. Инвентарь коллективных погребений состоял из большого количества бронзовых оружий и украшений, гишеровых и сердоликовых бус, наконечников стрел, каменных грушевидных булав, керамики и т. д. Эти могильники, видимо, принадлежали отдельным родовым общинам, где коллективные могилы скорее всего представляли собой семейные усыпальницы.

В Карталинской долине памятники средней бронзы были открыты около Метехи и Гракали. Две курганные могилы были вскрыты на Самтаврском могильнике в г. Мцхета, сильно отличавшиеся по погребальному обряду от обычных грунтовых погребений. Они не содержали костяков, инвентарь состоял из сосудов грубой лепки, золотых подвесок и бус, напоминающих триалетские образцы, бронзовых кинжальных клинков и одной длинной шпаги[12]. Подобная шпага была найдена недалеко от Тбилиси, в кургане Лило, совместно с типичной триалетской чернолощенной керамикой, плоскими кинжальными клинками, четырехгранным шилом, подвесками, золотыми бусами и т. д.[13].

Открытия последних лет в Кахети свидетельствуют об интенсивном заселении триалетскими племенами более северных областей Грузии. В плодородной долине р. Алазани у южного подножья Большого Кавказа в настоящее время выявлено, более двадцати жилых холмов населенными, судя по подъемному материалу, также в эпоху средней бронзы. Поселение Илто (пока что единственное многослойное поселение), в верхней части Алазанской долины, ярко отображает преемственное развитие культуры от ранней к средней бронзе. Поселение располагалось на массивном отроге горы, на скальных ее террасах. Раскопкам подверглись лишь нижняя терраса, давшая остатки семи помещений и свыше двадцати хозяйственных ям эпохи бронзы. Второй культурный слой содержал материал исключительно эпохи средней бронзы. Сделать заключение о типе жилищ, об их конструкции по имеющимся данным довольно трудно, но, судя по сохранившимся глинобитным полам, жилища имели прямоугольную форму; стены, возводимые, видимо, на каменном основании, представляли собой легкую деревянную конструкцию, обмазанную глиной, перекрытие помещения было плоским[14].

Основную массу вещественного материала поселения Илто составляла керамика, которую следует разделить на несколько групп: кухонная и столовая посуда, сосуды для хранения пищевых запасов и т. д.[15].

В бассейне р. Иори, в урочище Садуга был раскопан курган, содержавший богатый погребальный инвентарь. Под каменной насыпью была вскрыта большая яма, на дне которой находились в большом количестве кости мелкого и крупного рогатого скота, более тридцати глиняных сосудов, один бронзовый небольшой котел, много разных изделий из драгоценных металлов (штандартов, бус, подвесок и т. д.) и один уникальный для триалетской культуры бронзовый меч[16].

В богатом Садугском кургане, видимо, также сталкиваемся с обрядом кремации. Судя по имеющимся в настоящее время материалам, представляется довольно вероятным, что этот обряд распространяется, главным образом, в высшем сословии триалетского общества. Видимо, обряд кремации в Закавказье проникает из Передней Азии, где он известен с довольно раннего периода. В связи с погребальным обрядом Триалетских курганов высказано предположение, что он напоминает засвидетельствованный в хеттских текстах ритуал погребения царей и что обряд кремации в Хеттском царстве и в триалетском обществе был результатом хурритского воздействия[17].

На довольно устойчивый характер погребального обряда в триалетской культуре указывает наличие деревянных колесниц в курганах «цветущей поры», по своей конструкции почти не отличающихся от повозок ранних курганов. Скорее всего они не были предназначены для практических целей и являлись культовым экипажем. Видимо, этот обычай проникает в Закавказье с юга, где погребения с четырехколесными повозками, запряженными быками, были хорошо известны в III тыс. до н. э.[18].

В погребальном инвентаре курганов ведущее место занимает керамика, преимущественно чернолощенная на «розовой подкладке», что указывает на сохранение древних традиций, хотя форма, орнамент и качество ее в целом значительно отличаются от продукции предшествующей эпохи. Крупные сосуды, как правило, представлены двумя типами, значительно отличающимися как по форме, так и по характеру орнамента. Низкогорлые сосуды с округлым туловом, украшенные преимущественно резными линиями в виде шевронов, выпукло-вогнутым орнаментом, шишечками, рельефным декором и т. д. Большие сосуды с удлиненным, яйцевидным туловом, с высокой шейкой и с мягким отогнутым венчиком по форме и орнаменту сильно отходят от предшествующей глиняной продукции и приобретают специфические черты, характерные для керамики развитой стадии триалетской культуры. На этих сосудах, наряду с лощенным орнаментом, шишечками и т. д., появляется совершенно новый орнаментальный мотив — тонко-точечный декор в виде различных геометрических узоров.

Расписная керамика встречается, главным образом, в богатых курганах. Сравнительно часто представлена красная керамика с черной росписью. В больших курганах Цалкского плато кроме этой керамики была найдена совершенно иная группа расписных сосудов со светлой, кремовой поверхностью и чернобурой росписью. Крашеная керамика представлена, в основном, крупными сосудами[19]. Красная керамика с черной росписью была наиболее распространенным видом в Закавказье в эпоху бронзы[20].

Замечательная расписная керамика с чернобурой росписью на светло-кремовой лощенной поверхности также украшена, главным образом, шевронами с волнистыми линиями; наблюдаются и другие геометрические мотивы: ромбы, треугольники, концентрические кольца, шахматный узор и т.д. Эту керамику обычно сопоставляют с иранской и вообще с переднеазиатской светлоангобированной расписной керамикой. Влияние, видимо, проявляется, в основном, в орнаментальных элементах росписи, сама же форма сосудов сильно напоминает чернолощенную керамику, что указывает на ее местное происхождение.

В памятниках триалетской культуры удивляет крайняя бедность медно-бронзовых изделий. Почти совершенно неизвестны бронзовые орудия труда, если не учесть втульчатого долота и плоского топора из Кироваканского кургана; из бронзовых предметов в Триалетских и Месхетских курганах встречается оружие, и то в ограниченном количестве. Сравнительно больше бронзовых изделий в рядовых коллективных погребениях Нульского и Квасатальского могильников. Наиболее распространенным видом оружия в триалетской культуре является кинжальный клинок.

Сравнительно многочисленны бронзовые втульчатые копья. В Триалетских и Месхетских курганах было найдено всего по одному копью, почти не отличающихся друг от друга по форме; триалетское копье имело на конце втулки серебряный ободок, месхетское—золотой. Аналогичное копье с серебряным ободком найдено в Кироваканском кургане. В значительном количестве втульчатые копья и дротики представлены в Нульском и Квасатальском могильниках.

 Мечи-рапиры, хорошо известные в настоящее время в Закавказье, — в ареале триалетской культуры. На Северном Кавказе известно лишь одно подобное оружие из Дагестана[21]. В пределах Грузии известны два меча-рапиры[22]. Несколько экземпляров известны из Армении. Все закавказские экземпляры почти одного типа: узкие, около одного метра в длину, с сильно выраженным средним ребром и коротким черенком для насадки рукоятки. Они по своей форме примыкают к хорошо известным в критомикенской культуре длинным мечам-рапирам, откуда они, вероятно, к концу первой половины II тыс. до н. э. проникают в Закавказье[23]. Все закавказские мечи почти не отличаются друг от друга и приобретают несколько своеобразную форму, что должно свидетельствовать о местном их производстве.

Интересную группу бронзовых оружий триалетской культуры составляют боевые топоры, представленные, главным образом, случайными находками. На территории Восточного Закавказья их известно всего пять — три в Грузии и два топора в Армении[24]. Топоры эти характеризуются шестигранным туловом и несколько косо опущенным обухом. Несколько топоров найдены и на Северном Кавказе[25]. Этот тип топора хорошо известен в Передней Азии в III тыс. до н. э. На Кавказ эта форма топора проникает, видимо, в начале II тыс. до н. э. с юга.

Чем была вызвана сравнительная редкость предметов вооружения в Триалетских курганах, остается не вполне ясным. Возможно, это действительно было связано со сравнительно мирными условиями жизни и некоторой стабилизацией политического положения в Восточном Закавказье.

Из бронзовых украшений этого времени прежде всего следует упомянуть разного рода бронзовые булавки, в основном с пирамидальной и дисковидной головками. Большую группу украшений составляют различные височные подвески.

В эпоху расцвета триалетской культуры значительного подъема достигает металлургия бронзы. На этом этапе, наряду с мышьяковистой, широко употребляется и оловянистая бронза. В Триалетских и Месхетских курганах встречаются почти исключительно металлические предметы из оловянистой бронзы. В менее богатых погребениях наблюдаются изделия как из мышьяковистой, так и из оловянистой бронзы[26].

Особого подъема в эпоху «цветущей поры» триалетской культуры достигает ювелирное дело. Изделия из драгоценных металлов отличаются высоким мастерством исполнения, совершенством форм, свидетельствуя о высоком искусстве мастеров, чьи творческие искания, великолепный вкус и тончайшее чувство материала заложили основы традиции чеканного искусства древней Грузии. В процессе развития постепенно вырабатывается своеобразный стиль; использование инкрустации наряду с грануляцией, пунсоном, филигранью, придают триалетским изделиям самобытность, поражают своим художественным совершенством и изысканностью. Золотые и серебряные изделия отличаются разнообразием, сложностью и высоким уровнем техники обработки металла. Создается своеобразный цветной декоративный стиль. Форма и орнамент предмета подчиняются принципу пропорции «золотого сечения»[27].

Из драгоценных украшений наиболее часто встречаются крупные сферические, полые бусы, украшенные зернью, елочным орнаментом, ломаными линиями и т. д. Булавки с шаровидной золотой головкой, инкрустированные цветными камнями, отличаются высокой техникой изготовления. Из украшений особо следует отметить ожерелье с агатовым кулоном в золотой оправе и сферическими бусами, декорированными зернью и вставными камнями.

0собую группу составляют многочисленные навершия, «штандарты», трубочки, изготовленные из листового золота, украшенные выбитыми изнутри шишечками, елочным орнаментом и т. д.

Среди изделий из драгоценных металлов особый интерес представляют золотые и серебряные сосуды — кубки, чаши и ведерко. Гладкостенные серебряные и золотые чаши, изготовленные ковкой на вращающемся станке, поражают своими изысканными формами. С точки зрения сложности обработки и использования художественных возможностей особо следует отметить замечательный золотой кубок с двойными стенками, переходящими в низкую ажурную ножку. Внешняя сторона кубка украшена накладными волютами, обрамленными витой проволокой, вставными цветными камнями круглой формы. Этот кубок не находит прямых аналогий в переднеазиатских материалах. Сходство мотива спиральных волют с узором на большом глиняном сосуде свидетельствует скорее всего о его местном происхождении[28].

Два серебряных сосуда — ведерко и кубок из больших Триалетских курганов несомненно указывают на высокий уровень техники художественной пластической обработки металлов. На серебряном ведерке представлена ритуальная сцена охоты; выполненная низким рельефом. Наибольший интерес представляет кубок цилиндрической формы на высокой ножке, также изготовленный из цельной серебряной пластинки; он украшен двумя фризами сложной композиции, выполненной низким рельефом. На нижнем фризе изображены следующие друг за другом в один ряд девять оленей, самцов и самок. На верхнем фризе представлена ритуальная сцена — процессия  из двадцати трех одинаковых мужских фигур, следующих друг за другом, с кубками в руках. В центре композиции изображена такая же мужская фигура, сидящая на троне, перед высоким алтарем на трех ножках, за спиной которой находится священное дерево — «древо жизни». В разгадке сюжета верхнего фриза кубка высказаны различные предположения. Некоторые видят в этой сцене изображение ритуального пиршества в честь божества плодородия[29] или торжественную мистерию жрецов, также связанную с культом божества плодородия[30]. Исходя из этнографических данных, было высказано мнение, что антропоморфные фигуры этой сцены представляют собой родовые божества, собравшиеся перед центральной сидящей фигурой — главным племенным божеством[31].

Строгая ритмичность изображений церемониала, черты костюма, манера изображения фигур с звероподобными лицами и т. д. дали повод некоторым исследователям связать серебряный кубок с древнейшим искусством хеттско-малоазийского мира[32]. Действительно, несмотря на некоторые общие черты, можно выделить и ряд отличительных признаков, свидетельствующих о местном происхождении кубка[33]. Таким образом, развитие ювелирного искусства триалетской культуры было обусловлено усилением этно-культурных контактов с древневосточным миром. Художественные изделия из драгоценных металлов, несомненно, свидетельствуют об определенном влиянии юга, но наряду с этим складывается собственный, местный стиль, указывающий на мастерство и тонкий вкус.

Высокий уровень триалетской культуры, несомненно, имел свою экономическую основу. Однако судить о хозяйственной деятельности триалетских племен в настоящее время крайне трудно, ввиду почти полного отсутствия материалов из поселений. Погребальные памятники, где сохранившийся костный материал дает определенные сведения о характере скотоводства, почти не содержат данных о земледелии. Почти неизвестны земледельческие орудия этого времени, и о характере хозяйства приходится судить главным образом по расположению памятников. Они, по сравнению с памятниками предшествующей эпохи, представлены на сравнительно замкнутых территориях, при строгом соблюдении вертикальной зональности. В низменных областях заметна значительно меньшая плотность населения, тогда как предгорные и горные районы более интенсивно осваиваются. Причины столь резкого изменения жизненных условий, вызвавших процесс перемещения населения, остаются пока что не вполне ясными. Возможно, это было связано с определенными переменами в хозяйстве, с ростом скотоводства, с развитием металлургии и т. д., способствовавших более интенсивному освоению горной полосы, и, видимо, в основном, с кризисом примитивного земледелия. Интенсивное заселение низин в период куро-араксской культуры повлекло за собой процесс массового уничтожения лесных массивов, что не могло не отразиться климате. Уменьшение осадков вынуждало население искать места с более умеренным климатом. При низком уровне ирригационного искусства начинается постепенное затухание жизни в низинах и перемещение центра тяжести хозяйственной жизни в определенные области Восточной Грузии, в предгорные и горные районы[34].

В эпоху триалетской культуры интенсивно заселяются, в основном, области горной полосы, где имелись благоприятные условия для ведения главным образом земледельческого хозяйства, а также и для развития скотоводства. Поэтому интенсивно осваиваются горные долины Цалка, Зуртакети, Бедени, Ниала и т. д., в то же время незаселенным остается Джавахетское плоскогорье, климатические условия которого не столь пригодными именно для земледелия. Из низменных  районов Восточной Грузии в это время заселенными остаются лишь районы Иоро-Алазанского бассейна, где при наличии искусственного орошения имелись все условия для земледелия[35].

Костный материал, представленный главным образом из погребальных памятников, не дает возможности с полной ясностью судить о составе стада. В могилах явно преобладают кости крупного рогатого скота, хотя и остатки мелкого рогатого скота встречаются в довольно большом количестве. Очевидно, в это время значительно возрос удельный вес мелкого скота; видимо, налаживается своеобразная форма скотоводства, когда в составе стада присутствуют оба вида; одновременно развивается как придомное, так и отгонное скотоводство. Для выпаса крупного рогатого скота, мало приспособленного к постоянным передвижениям, необходимо наличие пастбищных угодий; поэтому памятники этой культуры главным образом встречаются в областях, где луговые участки сочетаются с местами, пригодными для ведения примитивного земледелия. Оседлый образ жизни триалетских племен способствовал сложению придомно-пастушеского хозяйства. Крупный рогатый скот и в эту эпоху все еще оставался  основной тягловой силой.

Массовое уничтожение лесных массивов создавало благоприятные условия для разведения мелкого рогатого скота, который в эту эпоху играл существенную роль в экономике. Широкое распространение получает яйлажное скотоводство с сезонным выпасом скота на летние и зимние пастбища. Для неприхотливого к корму мелкого рогатого скота в Восточном Закавказье имелись все условия для численного его увеличения. Для летних пастбищ широко использовались высокогорные долины Триалети, Месхети, Джавахети и т. д., основная же база зимнего выпаса находилась преимущественно Квемо-Картлийской равнине. Развитие овцеводства, дающее больше прибавочного продукта, способствовало усилению имущественного неравенства внутри общества.

Триалетские племена в эпоху «цветущей поры» больших курганов широко расселились в Центральном и Юго-Восточном Закавказье. Они занимали всю Восточную Грузию и прилегающие к ней с юга области Ширак, Ташир-Дзорагет и охватывали почти всю Араратскую долину, определенные районы Восточной Анатолии и достигали Карсской области.

В настоящее время, внутри триалетской культуры не удается с полной ясностью выделить локальные варианты. Несколько своеобразную группу составляют памятники Месхети. Месхетские курганы отличаются от Триалетских как по характеру погребального обряда, так и по составу инвентаря. Здесь не наблюдается того «варварского великолепия», которое характерно для больших Триалетских курганов. Отдельную локальную группу, видимо, составляли памятники Араратской долины, где явно преобладала крашеная керамика, красная с черной росписью.

Триалетская культура находилась в довольно близких контактах с севан-узерликской культурой[36]. Считать эти две культуры первой половины II тысячелетия до н. э, локальными вариантами единой культуры представляется не вполне правильным. Те общие черты, которые наблюдаются в этих культурах, обусловлены близкими связями, а также, вероятно, и общими истоками, идущими от куро-араксской культуры.

Причины упадка триалетской культуры и сейчас остаются все еще не вполне ясными. Возможно, одна из них связана с событиями, которые наблюдаются в это время в Передней Азии; они, естественно, могли привести к ослаблению культурных контактов с югом. С началом поздней бронзы в Закавказье в целом наблюдается некоторая культурная изоляция. Так же все еще неясным остается вопрос взаимосвязи триалетской культуры с последующими культурами Закавказья. Начинается новый, позднебронзовый этап развития, значительно отличающийся от предшествующего. Важную роль в этом процессе, вероятно, сыграли и те хозяйственные перемены ,которые наблюдаются во второй половине II тыс. до н.э. Начинается повторное интенсивное освоение низменных областей, связанное с усилением поливного земледелия.

 В эпоху средней бронзы значительно ослабевают сношения племен триалетской культуры с племенами Западной Грузии. В это время культура последней, развивающаяся на основе предшествующих ей традиций, не претерпела особых перемен. Что было вызвано почти полное прекращение контактов указанных двух областей Грузии — все еще остается не вполне ясным. Одна из основных причин этого, видимо, связана со своеобразием природных условий Западной Грузии, с ее характерным субтропическим климатом, не полностью соответствовавших жизненным требованиям триалетских племен.

В настоящее время о хозяйственной деятельности племен, обитавших в западной части Грузии в эпоху средней бронзы, трудно судить. По имеющимся данным, в это время начинается сравнительно интенсивное освоение Колхидской низменности, способствующее, видимо, экономическому развитию общества, что сыграло немаловажную роль в дальнейшем сложении колхидской культуры. Этому процессу, вероятно, содействовал подъем металлургии, а широкое применение металлических орудий способствовало более интенсивному наступлению на растительный покров Колхидской низменности.

 Археологические раскопки в верховьях р. Риони, а также случайные находки металлических предметов свидетельствуют о довольно высоком уровне производства здесь металла в первой половине II тыс. до н. э. В высокогорной части бассейна р. Риони, около с. Геби, были засвидетельствованы древнейшие остатки рудопроизводства. В древних штольнях здесь найдены различные предметы, связанные с добыванием руды. Около с. Геби, в местечке Брили обнаружен могильник[37].

Древнейшие захоронения на Брильском могильнике относятся к эпохе средней бронзы. В это время в связи с развитием скотоводства и подъемом металлургии происходит постепенное освоение высокогорных областей. Возможно, указанные древнейшие погребения принадлежали скотоводам  и металлургам, впервые освоившим высокогорную область в верховьях р. Риони. Керамика в этих погребениях почти полностью отсутствует, что наводит на мысль о вероятном широком употреблении здесь деревянной посуды. В особенно большом количестве содержались предметы из металла — как оружие, так и украшения — в богатых погребениях[38].

Топоры преимущественно трубчатообущные, среди них выделяются топоры изящной формы, украшенные изображениями бараньих голов. Эти топоры, видимо, имели ритуальное назначение; среди кинжалов преобладают оружия примитивной формы, хотя встречаются и сравнительно развитые с хорошо выраженным средним ребром. Среди втульчатых наконечников копий выделяются более изящные экземпляры, напоминающие триалетские образцы. Богато представлены в ранних могилах Брили металлические украшения.

Материалы из брильских погребений проявляют определенную близость с находками из Нульского и Квасатальского могильников Шида-Картли, а также с изделиями северокавказской культуры — Дигории и Северной Осетии. Видимо, в эту эпоху среди указанных районов Кавказа существовали довольно близкие взаимоотношения.

Впервые в этот период в Западной Грузии появляются клады металлических предметов, указывающие на определенный подъем здесь металлургии. Из ранних кладов следует упомянуть большой клад из с. Уреки[39] и с. Квишари[40]. К несколько более позднему времени принадлежат клады из Гагра, Бичвинты, Лыхны и др.[41], состоящие из топоров, считающихся прототипами колхидского топора.

О дальнейшем подъеме металлургии эпохи средней бронзы в Западной Грузии можно судить и по составу металла. В это время применяется в основном все еще мышьяковистая медь, но появляются и предметы, изготовленные из новых сплавов — сурьмяно-мишьяковистых и оловянистых. Один из главных производственных металлургических очагов Западной Грузии в эпоху средней бронзы находился, вероятно, в верховьях р. Риони, а также, возможно, и в Абхазии. К концу этого периода развивается, по-видимому, также и Горохский металлургический центр, являвшийся в последующую эпоху уже одним из ведущих очагов колхидской культуры.

В эпоху средней бронзы Колхидская низменность густо заселена. Множество жилых холмов свидетельствует о существовании в это время здесь благоприятных условий оседлого образа жизни, длившегося в течение довольно долгого времени. На большинстве холмов жизнь, видимо, возникает приблизительно одновременно, хотя в хронологии этих холмов наблюдаются и некоторые различия. В результате исследований ряда древнейших поселений близ с. Анаклии-Дихагудзуба I и II, Носири, Курзиа, Испани, Наохваму[42] и т. д. получены значительные данные о сложности и своеобразии жизненных условий, о хозяйственной деятельности населения, о продолжительности жизни и культурной преемственности. Однако все еще неясным остается характер этих поселений. Скорее всего, они представляли собой сравнительно небольшие селения хуторного типа. Трудно судить о типе жилищ, несмотря на то, что здесь ввиду специфических условий хорошо сохранились остатки дерева. На холмах были выявлены целые системы сооружений из деревянных брусьев. Дома и хозяйственные постройки здесь возводились из дерева. На уровне древнего грунта для предохранений от сырости и грунтовых вод и для прочности основания жилищ выкладывали  бревенчатый настил. По типу строительной техники и характеру планировки древнейшие сооружения различных памятников здесь почти одинаковы, и в дальнейшем они не претерпели особых изменений, что свидетельствует о существовании определенной традиционности, сложившейся в специфических условиях Колхидской низменности[43]. Дерево в богатой лесом Колхиде, с повышенными осадками и влажным климатом, занимало ведущее положение в строительном деле.

Жилые холмы Колхиды содержат богатейшие материалы, главным образом керамику. Преобладают сравнительно небольшие сосуды, среди которых выделяются горшки, кружки, кувшины и т. д. Груболепная посуда сочетается с хорошо обданными сосудами ручной выделки[44].

Хорошо представлены на искусственных холмах каменные и костяные изделия; много зернотерок, пестиков, кремневых наконечников, серпов, стрел и т. д. Из кости встречаются главным образом проколки, лощила и т. д. Культурные слои насыщены пищевыми остатками — как растительными, так и животными, свидетельствующими об интенсивной земледельческо-скотоводческой экономике. Весьма благоприятные условия для земледелия требовали от местного населения сравнительно меньшей затраты труда. Из костей животных в жилых холмах Колхиды преобладают остатки короткорогого быка, козы, свиньи и т. д.[45] Почти нет костей овцы, видимо, густой растительный покров прибрежной части Колхиды не способствовал овцеводству. Здесь успешно развивались лишь козоводство, свиноводство и крупнокопытное животноводство. Исходя из состава стада, можно предположить, что в это время в низменной части Западной Грузии преобладала придомная форма скотоводства. Большую роль в жизни местного населения имело и охотничье-собирательное хозяйство, на что указывают находки многочисленных остатков диких растений и плодов.

Таким образом, в эпоху средней бронзы происходит интенсивное заселение Колхидской низменности, преимущественно Рионо-Ингурского междуречья. Процесс освоения этой области, видимо, был довольно длительным и протекал на протяжении всего II тысячелетия до н. э. В это время происходят кардинальные перемены в хозяйстве. Подсечно-огневое земледелие, характерное для областей с повышенной влажностью, в условиях более длительного сохранения присваивающих форм хозяйства, развивалось сравнительно низкими темпами; в эпоху средней бронзы оно приобретает более прогрессивные черты, широкие масштабы, создавшие в дальнейшем прочную экономическую основу возникновения колхидской культуры.

Что же происходит в эпоху средней бронзы в материковой части Колхиды — в настоящее время остается неясным. Различие в природной среде между прибрежной и внутренней областями Западной Грузии значительно влияло на хозяйственную деятельность человека. Однако ввиду почти полного отсутствия материалов из предгорной и горной Колхиды, трудно судить об экономической основе и жизненных условиях в этих районах и о связях последних с низменными районами страны. Исходя из материалов Брильского могильника, можно предположить, что в это время в высокогорной части Колхиды успешно развивалось скотоводство. Найденные здесь в погребениях многочисленные бронзовые подвески в виде бараньих голов и фигурок овец указывают на определенный подъем овцеводства.

Культура жилых домов Колхидской низменности известна и севернее, в приморской части Абхазии, где она, видимо, претерпела некоторые изменения, под воздействием влияний шедших с севера, что дало повод для предположения о распространении здесь вплоть до Адлера несколько иной культуры[46]. Однако материалы из ранних поселений прибрежной Абхазии свидетельствуют о существовании на всей Колхидской низменности единой культуры с длительной хозяйственно-бытовой традицией до эпохи поздней бронзы, когда в Западной Грузии на основе предшествующей культуры складывается колхидская культура. Материалы многослойного поселения у с. Мачара подтверждают бытование этой длительной культурной преемственности[47].

В эпоху средней бронзы в северо-западной части Закавказья продолжает существовать «дольменная культура». Дольмены этого времени отличаются крупными размерами; конструктивно и технически они более совершенны. В погребальном обряде поздних дольменов не наблюдается значительных изменений, и они, видимо, являлись родовыми усыпальницами. Однако погребальный инвентарь этих дольменов сильно отличается от материалов из ранних дольменов. Он состоит, главным образом, из многочисленных металлических украшений. Керамика поздних дольменов не претерпела особых изменений. Здесь встречаются, главным образом, те же малые формы сосудиков, горшков, миниатюрных чаш, блюд и т. д.[48]

В эпоху средней бронзы Западная Грузия переживает значительный экономический подъем, вызванный ростом земледельческого хозяйства, развитием более совершенной металлургии и т. д. Местное общество постепенно отходит от тех неолитических традиций, которые длительное время сохранялись в хозяйственной жизни и способствовали некоторому культурному застою. Этому же содействовал и более замкнутый образ жизни населения, не проявлявшего особых связей с внешним миром. Общий подъем культурного и экономического уровня создавал  все условия для сложения яркой колхидской культуры эпохи поздней бронзы. Таким образом, Западная Грузия не оставалась в стороне от тех кардинальных преобразований, которые происходили на Кавказе во второй половине II тыс. до н. э.


[1] Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети. Тбилиси, 1941, с. 78.

[2] Джапаридзе О. М. Археологические раскопки в Триалети. К истории грузинских племен во II тысячелетии до н. э. Тбилиси, 1969, с. 6 (на груз. яз., резюме на рус. и англ. яз.).

[3] Гобеджишвили Г. Ф. Бедени - культура курганных погребений. Тбилиси, 1981, с. 6.

[4] Дедабришвили Ш. Ш. Курганы Алазанской долины. Тбилиси, 1979, с. 19.

[5] Массон В. М. Древнейшие гробницы вождей на Кавказе. (Некоторые аспекты социологической интерпретации). — Кавказ и Восточная Европа в древности, М., 1973, с. 109.

[6] Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети, с. 79.

[7] Джапаридзе О. М. Археологические раскопки в Триалети.— К истории грузинских племен во II тысячелетии до н. э. Тбилиси, 1969, с. 21.

[8] Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети, с. 83.

[9] Джапаридзе О. М., Киквидзе Я. А., Авалишвили Г. Б., Церетели А. Т. Результаты работ Месхет-Джавахетской археологической экспедиции. Тбилиси, 1981, с. 19.

[10] Куфтин Б. А. Археологическая маршрутная экспедиция в басейны рек Лиахви, Проне, Квирилы и среднего Риони в 1951 г. — ВГМГ, т. XXX—В. Тбилиси, 1974, с. 147.

[11] Куфтин Б. А. Археологическая маршрутная экспедиция в Юго-Осетию и Имеретию. Тбилиси, 1949, с. 31; Д ж а п а р и д з е О. М. Квасатальский могильник эпохи бронзы в Юго-Осетии. — КСИИМК, вып. 60. М., 1966, с. 231.

[12] Чубинишвили Т. Н. Самтаврское погребение №243. — МАГК,1. 1955, с. 20.

[13] Гогадзе Э. М. Курганные погребения Лило. — ВГМГ, XXXII —В. Тбилиси, 1976.

[14] Дедабришвили Ш. Ш. Памятники эпохи ранней и средней бронзы. — ТКАЭ, 1. Тбилиси, 1969, с. 39.

[15] Там же.

[16] Пицхелаури К. Н., Дедабришвили Ш. Ш. Археологические исследования на новостройках Кахети, с. 17.

[17] Меликишвили Г.А. Возникновение Хеттского царства и проблема древнейшего населения Закавказья и Малой Азии, с. 21.

[18] Джапаридзе О. М. Археологические раскопки в Триалети в 1957—1958 гг. Тбилиси, 1960, с. 18.

[19] Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети, с. 85.

[20] Кушнарева К. X. Тазакентский могильник. — СА, 1. М., 1960, с. 144.

[21] История Дагестана, 1, 1967, с. 63.

[22] Ч у б и н и ш в и л и Т. Н. Самтаврское курганное погребение № 243; Гогадзе Э. М. Курганные погребения Лило, с. 223.

[23] Ломтатидзе Г. А. Бронзовые кинжалы и мечи из древнейших погребений Самтаврского могильника. Тбилиси, 1974, с. 132.

[24] Джапаридзе О. М. Археологические раскопки в Триалети, с. 162; Мартиросян А. А. Армения в эпоху бронзы и раннего железа. Ереван, 1964, с. 60.

[25] Котович В. Г., Котович В. М. Находки древних бронзовых топоров в Дагестане. — Кавказ и Восточная Европа в древности, М., 1973. с. 77.

[26] Абесадзе Ц. Н. К истории медно-бронзовой металлургии триалетской культуры. — Реставрация, консервация, технология музейных экспонатов, 1. Тбилиси, с. 64.

[27] Джапаридзе Н. О. Ювелирное искусство эпохи бронзы в Грузии.Тбилиси, 1981, с. 83.

[28] Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети, с. 93.

[29] К у ф т и н Б. А. Указ. соч., с. 92.

[30] Амиранашвили Ш. Я. История грузинского искусства. М. 1950, с. 32.

[31]  Бардавелидзе В. В. Древнейшие религиозные верования и обрядовое графическое искусство грузинских племен. Тбилиси, 1957, с. 94.

[32]  Меликишвили Г А. Возникновение Хеттского царства и проблема древнейшего населения Закавказья и Малой Азии, с. 20.

[33]  Куфтин Б. А, Археологические раскопки в Триалети, с. 90.

[34] Киквидзе Я. А. Земледелие и земледельческий культ в древней Грузии.Тбилиси-, 1976, с. 66.

[35] Пицхелаури К. Н. Основные проблемы истории племен Восточной Грузии в XV—VII вв. до н. э. Тбилиси, 1973, с. 52.

[36] Кушнарева К. X. Новые данные о поселении Узерлик-Тепе.— МИД, № 125. М., 1965, с 84.

[37] Гобеджишвили Г. Ф. Остатки древнегрузинского металлургического производства около с. Геби. — Изв. АН ГССР, 1952, т. XIII, № 3,с.183.

[38] Археология Грузии. Тбилиси, 1958, с. 113.

[39] Джапаридзе О. М. Краткий отчет об археологических разведках в Грузии в 1948 г. — КСИИМК, 1951, вып. XXXIX, с. 99.

[40] Ниорадзе Г. К Археологические находки в с. Квишари. — СА,XI, 1949, с. 187.

[41] Коридзе Д. Л. К истории колхидской культуры. Тбилиси, 1965. с. 11.

[42] Куфтин Б. А. Материалы к археологии Колхиды, т. П. Тбилиси 1950, с. 151; Микеладзе Т. К., Барамидзе М. В. О некоторых итогах полевых исследований в Колхидской низменности в зонах новостроек. —АИНГ, 1976, с. 96; Коридзе Д. Л., Гогадзе Э. М. Результаты полевых исследований в Колхидской низменности в зонах новостроек. — АИНГ, 1976, с. 96; Коридзе Д. Л., Гогадзе Э. М. Результаты полевых работ, проведенных Носирской археологической экспедицией в 1969 г. —АЭГМГ, I, 1971. с. 49.

[43] Джавахишвили А. И. Строительное дело и архитектура поселений Южного Кавказа V—III тыс. до н. э. Тбилиси, 1973, с. 196. ,

[44]Куфтин Б. А. Указ, соч., с. 230; Коридзе Д. Л., Гогадзе Э.М., Джавахишвили Г. И. Результаты работ Носирской арх. экспедиции в 1970—1971 гг. — АЭГМГ, т. III, 1974, с. 69.

[45] Куфтин Б. А. Указ. соч., с. 255.

[46] Соловьев Л. И. Новый памятник культурных связей Кавказского Причерноморья в эпоху неолита и бронзы — стоянка Воронцовской пещеры. — Тр. Абхаз. ИЯЛИ, т. XXIX. Сухуми, 1958, с. 151.

[47]Бжания В. В. Мачарское поселение эпохи энеолита и бронзы в Абхазии. — СА, I. М., 1966, с. 123.

[48] К у ф т и н Б. А. Материалы к археологии Колхиды, т. I. Тбилиси, I949, с. 259; Джапаридзе О. М. Дольменная культура в Грузии. — Труды ТГУ, т. 77. Тбилиси, 1959, с. 77.